глава 23

   —Выходи. —открыв дверь к пассажирскому креслу, мягко, как можно спокойнее, произнёс мужчина. —Я прошу тебя, выходи. —наклонившись, добавил он.    —Ты сюда приехал, ты и иди. —на отрез отказалась девушка, которая наконец заговорила, впервые за последний, почти, час дороги.    Мужчина разогнул спину, по его лицу прошла судорога злости. На его губах появился хищный оскал, как у волка, подкрадывающегося к кролику. Иван был готов сорваться и начать кричать, выталкивая сестру из машины, но прекрасно понимал, что действовать нужно совсем иначе. И даже не убедить, а перехитрить, сделать так, чтобы она сама захотела. Осталось решить как.    —Ты звонила Софии? Как её дела? —как бы невзначай бросил Иван, осматривая носки своих туфель. —Последний раз, когда я её видел, она была очень напряжённой. Как всегда, в общем-то. А ты сама-то...   Он был перебит хлопком, с которым ударилась дверь. Маша выскочила из машины, на ходу отвечая брату.    —Забери меня через час или пришли водителя.    Занимаясь самобичеванием она упустила американца из виду, давая ему тем самым фору, в которой он, в общем-то, и не нуждался. И так обходил на несколько шагов, оставляя Марию путаться в собственных уловках. Поэтому было бы необдуманно вот так отказываться от возможности поговорить с Софой и постараться что-то выяснить, а лучше надавить. Теперь уже нельзя тянуть и пускать всё на самотёк, времени остаётся меньше и, пока адвокатша продумывает и ждёт результат, он просто действует, явно опережая. Давить. Нужно бить по больным точкам, подкрепляя свои слова хоть чем-то вразумительным и убедительным. Кажется Диана и Аня на её стороне, так почему бы не воспользоваться их помощью?

   Усердно мучая и избивая пласт смоченной глины, Маша сдувала выбившуюся прядь со лба, которая к нему прилипла из-за выступивших капелек пота. На лбу почувствовались холодные пальчики, аккуратно убравшие прядь и заправившие её за ухо, когда девушка уже была готова вспылить из-за мелкого раздражителя. Мария замерла и подняла глаза. Она была слишком увлечена занятием и погружена в себя, что не заметила подошедшую крепко сложенную, розоватую, с круглым носиком, ямочкой на подбородке и щеках, голубыми глазами и огненными волосами, убранными в высокий пучок, Анну.    —Физический, ручной труд очень важен для разгрузки. Это помогает найти баланс между телом и разумом, но при этом провести чёткую грань, чтобы отвлечься и просто расслабиться. —мелодично запела Аня, проходя от девушки к девушке, наблюдая за их успехами.    Сегодня Софа не пришла. Впервые за долгое время она пропустила занятие без причины, как Маше казалось, без причины, ну или хотя бы не предупредив заранее. Не звонит. Не пишет. Будто избегая встреч, Софа даже не поинтересовалась, почему же подруги не было на работе, придёт ли та сегодня. Раньше, до приезда иностранного паршивца, Мария входила в круг самых близких и незаменимых, которые были всегда в курсе происходящего. Впрочем, несколько ловких движений и Маша осталась единственной близкой подругой.    —Аня, можно тебя на минутку?    Розовые пухленькие пальцы забрали измученную глину и твёрдыми, но верными движениями, размяли её, подготовив к скульптурированию.     —Ты уже решила, что будешь делать? —передав материал обратно, уточнила Аня.    —Нет. Тебе Софа не писала сегодня? Мы вроде поссорились и мне теперь она ничего не говорит.    Аня остановилась, переводя маленькие, но внимательные и зоркие глазки на подругу.    —Да, сказала, что не сможет прийти. Планы изменились.    —А какие планы? —отодвигая от себя ненавистный пласт глины, прошептала адвокатша.    —Она мне этого не сказала. Но звучала очень взволнованной.    Ответив, Аня пошла к Ксении, которая хоть и удачно лепила блюдце, всё это время следила взглядом за их разговором.    Высокий стан Ксении показался за спиной Влады, отвлекая этим взгляд сегодняшнего мастера и Марию. Своей внешностью, красотой, она напоминала Радду, во всяком случае, познакомившись с девушкой, именно так и представляла себе Софа эту вольнолюбивую цыганку. И в каком же она была трепете, как же билось её маленькое сердечко в грудной клетке, как кружилась голова, когда эта красавица предложила Софе изобразить её на одной из картин. Фред был прав тогда, где-то, на одной из картин действительно было обнажённое тело Софии, в пустоте, сидя на большой подушке, со спины. Скрестив руки, она как бы обхватывала ими грудь. «Gisèle bras croisés» красовалась подпись внизу холста и инициалы натурщицы.    Именно эта черноокая, чернобровая, с грубыми, но роскошными волосами красавицы, сейчас встала со своего места и завела разговор:  —А как там Фред? Он ещё не уехал? —спросила красавица, напоминающая всем своим видом цыганку Радду. Так думала Софа, а теперь и Мария.    —И что вы решили со статьёй? —вклинилась Влада. —Уже почти неделя прошла, а я так и не спросила.    «Сейчас или никогда», —с досадой и отвращением к необходимости врать всем вокруг, адвокатша сжала челюсть, не желая показывать истинных чувств.    —Я убеждаю Софу бросить эту навязчивую идею, но она меня не желает слушать. Совсем помешалась на нём. Считает, что нужно выяснить автора статьи, потому что кто-то сливает информацию. И много других бредней я от неё по наслушалась. Мы даже поссорились из-за него.    Влада ахнула, приговаривая о том, что с виду, он отличный парень и она не понимает и не разделяет такого однозначно негативного отношения Марии к нему.   —Говорят он бабник. Поэтому ты отводишь от него Софу? —подкравшись аккуратно как лиса, продолжала Сеня. —Но я согласна с Владой, он может и паршивец, но очень даже ничего! —захихикав, добавила девушка, присев на стол, за которым работала Маша.    Видя заинтересованные взгляды девушек, адвокатша встала с места и увлечённо, отдаваясь этому без остатка, начала рассказывать свою правду, своё видение ситуации, преподнося каждое слово как безраздельную истину, как теорему, которую не пристало подвергать сомнению, а, наоборот, подтверждать и доказывать.

   В окно стучался мокрый дождь, который шёл не переставая со вчерашнего дня, то ускоряясь, то замедляясь в своём падении. Он сопровождал вчерашнее маленькое приключение Лики и Ивана, он же подсматривал в окна за ужином Софы и Фреда и он же сейчас мешал и сбивал с мыслей Софу. Идя сюда, помимо проклятий, посылаемых погоде и работникам на снегоуборочных машинах, которые больше развозили грязь, чем убирали её, девушка также обдумывала свои слова и то, зачем идёт. Чем больше думала, тем больше терялась в лабиринте своего сердца, бродя по тем тропкам, оставленных червячком. Вчера он ушёл ниже, обхватывая и обвязывая все органы, соединяя, связывая в один большой узел. Сейчас Софа не чувствовала его вовсе, даже наоборот, в груди ощущалась неописуемая пустота, после ухода червячка.    —Я совершенно не стрессоустойчивая. —отвернувшись в окно, прошептала София. —Моя психика разбита.    Голубоглазая женщина методично постукивала ручкой по записной книжке, раскрытой ближе к концу, с очень нежными желтоватыми листами в широкую полоску. В такую же полоску, как были на белом джемпере Софы, за исключением цвета, у девушки они были празднично красные, а в блокноте стандартно чёрные. София, неосознанно пытаясь войти в новую среду и соответствовать, забыла сегодня все украшения, на удивление, даже серьги, а волосы её лежали сами собой, не подвергаясь сегодня с утра воздействиям, нагревам. Кончики волос понемногу отрастали и уже доставали до плечей, выворачиваясь в разные стороны. А может дело в том, что от Фреда она вернулась крайне поздно, хоть он вовсе и не хотел её отпускать, из-за чего сегодня проснуться Софии было невероятно трудно, да и не хотелось в общем-то.    —Ты только сейчас это заметила? —её слова окутывали, словно морские волны мягко утягивают, укрывая, освежая.    —Я замечала раньше. Но сейчас чётко осознала, я в ужасном состоянии.    —Что произошло, расскажешь? —прищуривая две льдинки в чёрных ободках и перехватывая ручку поудобнее, с материнской теплотой уточнила Наталья Владимировна.    —Вчера заказывала через интернет товар. Случайно тыкнула не туда и заказала три раза, оплата тоже прошла за три товара. Сумма не большая, это была книга, так что можно было спокойно оставить как есть и, например, кому-то подарить другие два экземпляра. Или просто отменить заказ. Но у меня началась истерика. —девушка замолчала, тяжело вздохнула, будто её грудь что-то сдавливало и дыхание приносило физическую боль. —Я разрыдалась. Начала вспоминать свои прошлые ошибки. Мне показалось, что последнее время я только всех подвожу.    —А что ты сделала потом? Уже после того, как поплакала и успокоилась.    —Ну как что, отменила два заказа.    —Тебе вернули деньги?   —Да.    Наталья пододвинулась к краю своего кресла, прикрыв блокнот, так, чтобы можно было дотянуться рукой до девушки, если понадобится физический контакт.    —Скажи мне, глядя на эту ситуацию сейчас, что ты чувствуешь? Тебя всё ещё переполняет чувство вины или ненависти к себе?   —Нет.    —Тогда зачем ты потратила свою энергию и нервные клетки на истерику по такому незначительному поводу?   —Не знаю. Это просто нахлынуло и я не смогла ничего сделать. Просто рыдала и винила себя во всём, в чём только можно.    Женщина встала со своего места, отложив к спинке кресла блокнот. Поправила слегка задравшийся пуловер, одетый поверх рубашки, и подошла к своему столу. Перебирая там какие-то листы, она сказала:   —Знаешь, я думаю тебе стоит пройти один тест и по результатам я, может, сменю тебе препараты. Хорошо?    Психолог вытянула несколько листков из стопки десятка одинаковых, как в кучке осенних листов, каждый предыдущий похож на последующий, но только если смотреть мельком и незаинтересованно.    —Как относишься к Ремарку? Мне вот понравилось одно его высказывание: «Страх перед чем-либо намного хуже, чем то, что наступает в действительности».    Софа молча глядела перед собой, куда-то вперёд, но ни на что не смотрела. Её взгляд был пуст и туманен, как раннее летнее утро, когда на траве ещё лежит роса. В этот раз роса тоже была, но не на листве или где-то ещё, нет, она выступила на почве, тёмных и мягких, как почва, глазах. Глаза снизу были объяты солёной водой, которая не хотела расставаться, плотно прижимаясь к каждой частичке сетчатки, окутывав и запеленав очи так, что сквозь слёзы нельзя было ничего рассмотреть, как в утренний летний туман.    «Страх хуже действительности...», —повторила Софа в своей голове, желая запомнить и напоминать себе из раза в раз.    —Ты права, твоё состояние ужасающее. Но мы будем работать. Не переживай.    Софа оттянула рукава своего джемпера, расстегнула обувь и, забравшись с ногами на кресло, спрятала ноги в огромном, безразмерном вязаном укрытии.    —Я предлагаю тебе маленький эксперимент. Твоя задача завести небольшую тетрадь или блокнот, что для тебя удобнее, и записывать свои ощущения в течение недели. Но главное, ты должна рисковать. Конечно, в пределах разумного, под машину бросаться не нужно или идти в казино. Просто позволь себе ошибаться. Может быть ты давно хотела что-то сделать, но боялась последствий. Так вот, у тебя есть ровно неделя, когда вся ответственность перейдёт с тебя на меня. Если что-то пойдёт не так скажи себе: это просто эксперимент! Опыт. Согласна?    Софа удивлённо округлила глазки, захлопала ресничками и поёжилась на кресле, пытаясь вжаться в него полностью и слиться с ним воедино. Но у неё не вышло скрыться, Наталья Владимировна всё ещё смотрела чётко в глаза и ожидала ответа.    —Давайте попробуем.    —Софа, только не выйдет сказать мне в конце, что ты ничего не хотела и поэтому тетрадь пуста. Ты должна хотя бы раз в день делать что-то. Это не обязательно должно быть действительно большим. Возможно это пойти гулять одной, хотя раньше тебе было неловко. Или сказать кому-то то, что думаешь. Только не ссорься, хорошо? Или ты можешь рискнуть взять не тот кофе, что брала всегда, а тот, который хотела попробовать, но боялась, понравится или нет. Это может быть всё, что угодно.    —А что именно записывать?    —То, что хочешь сделать и свои чувства до, во время, после.     София медленно закивала, до конца не понимая, во что ввязывается и что ей придётся делать, потому что не имела чёткого понимания, чего бы хотела. А Наталья положила на низкий столик перед ней листы и протянула ручку. Сомневаясь, готова ли она начинать такой длинный и ветвистый путь, Софа замялась на мгновение, задерживая дыхание, но всё же взяла ручку и приступила к тесту.    —Здесь нет правильных и неправильных ответов. Старайся долго не задумываться, выбирай то, что лучше описывает тебя и твоё состояние. Хорошо?

   —Записывать тебя на следующий раз? Давай может график обговорим? —перелистывая ближе к началу блокнота, прервала тишину Наталья.     Девушка заметно поёжилась и заглянула куда-то вглубь своей сумки, будто что-то ища или делая вид, что ищет.    —Не думаю, что у меня ближайшее время получится к Вам придти. Может через неделю или даже больше.    Лицо Софы было очень смущённым, будто она уже за что-то извинялась, как ребёнок, предчувствующий, что родители разоблачат и обнаружат его шалость.    —В чём дело? Ты же понимаешь, что в твоей ситуации нужны частые сеансы. Мы ведь так и не копнули в глубь проблемы, обсуждая только насущное. И вообще, тебе бы нужно записаться к психиатру, только он даст рецепт для препарата. Я не могу этого сделать.    Софа зажмурила глаза, тщетно надеясь, что, как только раскроет, необходимость вести этот изматывающий диалог исчезнет. Но нет, тишина затягивалась и надобность отвечать становилась всё более и более отчетливой, как бы давя на девушку сверху.    —Буду откровенной, в этой клинике большие цены и Вы не из дешевых специалистов, мне это не по карману. И так нужно платить за три сеанса, плюс психиатр. Я не потяну.    Тревога ушла с лица Натальи и только в глазах отразилась тоска и понимание, ведь несмотря на цены, её зарплата мало чем отличалась от Софиной. Разве что частные практики с Мэри отлично пополняли карман, но в последнее время их стало меньше, потому что девушка сама начала отменять сеансы, в упор не замечая тревожных звоночков в себе и настойчивых советов Натальи.    —Тебе не о чем волноваться, Мэри уже покрыла твой счёт и сказала, что будет оплачивать дальнейшие занятия.    «Я связана».   Мэри окружила свою возлюбленную, влияя на каждый аспект её жизни, заставляя прислушиваться к себе. Как отмахнуться от слов подруги, когда она склеивает каждый осколок твоей жизни? Когда она буквально вынуждает делать так, как хочется ей? Когда ты чувствуешь себя обязанной ей? Можно ли тогда отмахнуться от её слов, от неё самой? Сказать, что ты можешь решать сама, когда на деле не способна оплатить собственное лечение? Когда всё равно в истерике побежишь к ней, ища защиту? Это как играть во взрослого, полностью завися от родителей. Ты можешь кричать о своей самостоятельности, но пока они платят за твою учёбу, жилью и обеспечивают все "хотелки", ты сидишь на коротком поводке. Дернешься не туда, куда им угодно, и твой кислород перекроют.    Так родители делали и делают Ивану, чтобы хоть как-то контролировать, но его это устраивает. Мужчину просто просят не приносить дополнительных проблем и забот. А тут, Мэри старается влиять на Софу, решая с кем той общаться, а с кем не стоит. Именно Мэри постепенно отдалила от возлюбленной другую подругу, Катю, чувствуя опасность конкуренции, боясь, оказаться не самой нужной и незаменимой, она сделала всё, чтобы остаться единственной. В жизни Софы есть Катя, Ксения, Аня, Диана и другие подруги, но всех их и общение с ними адвокатша чётко контролирует, не подпуская слишком близко, чтобы не вырабатывалось доверие. Чтобы Софа звонила именно ей, к ней бежала за советом, её слово было последним.    «Она меня связала», —эта мысль казалось точнее и лучше описывала действительность, так очевидно и безжалостно выбивая почву из-под не окрепших ног.

   С каждым днём всё больше, сильнее, острее ощущая необходимость высказаться, Фред вновь взялся за попытку выложить пост от своего лица в свой аккаунт, где он бы мог всё объяснить. Но упуская нить собственных желаний, запутываясь в ней ногами и теряя равновесие, Фред не понимал, что конкретно собирается написать. Ему нужно быть услышанным. Но кем? К кому он обращается, в этом гипотетическом письме? Кто целевая аудитория? В чём он хочет признаться? Или это оправдательное письмо?    Открыв записную книжку на первой попавшейся чистой страницы, плавными и неуверенными движениями, он начал выводить слова, обдумывая каждую букву.    На соседней страницы были выписаны строчки из любимых песен Софы, а здесь один большой вопрос:   «Чего я хочу?», —поверх каждую букву он обвёл раза три и начал подрисовывать по бокам маленькие вопросительные знаки.    Несколько лет психотерапии не прошли бесследно, Фред научился ставить себе правильные вопросы, хоть и не всегда с первого раза попадал в яблочко.    «Быть счастливым», —подписал мужчина справа.    «Что я для этого делаю?», —появилось чуть ниже и вызвало отвращение, как у ребёнка вопрос, зачем он что-то сделал. Фред заметил, что его злит то, на что он не может повлиять, понять или не знает чего. Он не знает точно отношение Софы к нему, поэтому злится на неё. Хотя после вчерашнего разговора и надеется, на взаимность. Он не может заставить девушку быть откровенной, он бессилен, от этого срывается и грубит. Но вчера она первая потянулась к нему, выражая инициативу, поддерживая разговор.    «Ничего», —подписал справа.   «Что могу сделать? Что сделает меня счастливым?»    Тихая размеренная жизнь в пригороде со своей семьёй, подальше от суеты и цепких глаз чужих людей. Стать незаметным, обыкновенным, неузнаваемым. Воспитывать ребёнка, выгуливать Бастера, готовить ужин, построить беседку, обсуждать вечерами новых соседей и их странную собаку. Он мог бы позволить себе больше не работать или иметь какое-то занятие, приносившее бы не так много денег, но являющееся отдушиной. Он мог бы всё время уделять детям, воспитывая их, учитывая свой опыт и понимая базовые аспекты психологии и взаимодействия с маленькими человечками. Может двоих, мальчика и девочку. Ссориться с женой по мелочам, каждый раз прощая и идя на уступки, из любви. Делать ей маленькие подарки, желая поднять настроение. Ездить по выходным к маме, привозя внуков, пару раз в месяц видеться с братом, сёстрами их их семьями. Проводить время с семьёй на природе, вместе гулять, сплавляться на байдарках, ходить в походы, устраивать велогонки.    Вот так бы Фред хотел и, понимая это, видя перед собой себя счастливого, в объятиях собственных детей и рядом с любимой женой, он отчётливее осознал, что двигается не в ту сторону, занимается не тем, живёт не там и работает не тем.    Вырисовывая новые знаки вопроса по бокам листа, он обдумывал, что же делать.    «Закончить карьеру?», —нехотя вывел он и почувствовал новый укол в груди. Неужели необходимо поставить крест на всём, чего таким трудом добивался?    «Семья. Жена. Дети.», —дописал он, как раз к моменту, срывающему пелену сокровенности с процесса и заставляя Фреда смутиться, как подростка пойманного мамой, забывшего запереть дверь.    Дверь была всё же заперта и поэтому в неё усердно и настойчиво тарабанили. Разгоняя последние лирические мысли, сбиваясь окончательно, Фред с раздражением отпер дверь.    На пороге стояла смерть. Именно так он и видел её по сравнению с Софой. Имя Фред не помнил, но знал, что последний раз видел на какой-то странной костюмированной вечеринке в образе Одри Хепбёрн.    Одри нагло шагнула вглубь квартиры, отпихивая от двери Фреда. Она высокая и худощавая, кости выступали, выделяясь на лице и рукой, длинные пальцы, острый нос, резкие черты лица, высокая линяя лба, бледная кожа, почти чёрные волосы. Она медленна и резка, в то время как румяная Софа плавна и энергична. Софа живая, а вот Одри казалась сгустком чёрной энергии, вызывающей дрожь по телу мужчины. Её глаза были холодными и безжизненными, заставляющими отвести взгляд первым.    Закрыв дверь за незваной и нежданной гостью, Фред прошёл вслед за ней, которая совершенно по хозяйски распоряжалась кофемашиной.    —Помнишь меня? —бросила девушка, чей голос звучал резко, холодно и даже грубее, чем у обиженной Софы.    —Да, ты была в образе Одри. —чувствуя себя мелкой букашкой, перед прожорливой жабой, Фред старался держаться смелым.    —А кто я, знаешь?    —Ты была с Софой, кажется говорила, что подруга её.    «А ещё мне язвила много», —подытожил Фред, припоминая, как Одри вела себя при первой встрече, абсолютно не скрывая своей ненависти.    —Напомню на всякий случай, я Мария. Мэри.    —Я Фред. —ответил мужчина, но случайно этим перебил девушку и её лицо тронулось рябью отвращения.    —Я так понимаю, ты строишь планы на мою подругу и, буду честной, мне это не нравится. Да и ты мне не нравишься. Без боя я тебе её не отдам, поэтому советую отойти в сторону и не мешать мне.    —Я не совсем понимаю тебя. —воспользовавшись паузой, пока Мэри делала глоток кофе, уточнил американец.    Мэри, взяв маленькую белую чашечку, отошла с ней к столу и села спиной к хозяину квартиры и лицом к окну.    —Красивый вид отсюда. —облизывая нижнюю губу после глотка, оставившего маленькую капельку на ней, гостья продолжила. —Я хочу, чтобы ты собрал свои вещи и уехал. —она повернула голову и уставилась на мужчину не мигающим взглядом.    Её цепкий и мёртвый взгляд, напоминающий орла, хватающего свою жертву когтями, вызвал новую волну дрожи по телу Фреда, но он, не желая быть ниже в этом разговоре, подошёл чуть ближе и встал, упираясь руками в стол.    —Я не собираюсь этого делать.    —Зря. Я даю тебе время до понедельника. Не передумаешь сам, заставлю. —на её лице появилось подобие улыбки, но гораздо хуже. Обычно улыбка идёт всем, делая лицо красивее и добрее, но не ей. Лицо этой девушки стало более пугающим и менее человечным.    Фред не знал в чём дело, но вот она всё чувствовала. Чувствовала, как эта ненависть разъедает её изнутри, портя прекрасные и волевые черты лица, изнуряя их, делая вид болезненным и величавый стан становился жутким, измученным телом. Но сдаваться она не спешила. Она ушла, оставив чашку недопитой, с красным отпечатком помады, которая, как считал Фред, ей абсолютно не шла и выглядела до ужасного пошло и дешево. Но вот насчёт вишнёвых губ Софы он так не думал, на той это смотрелось иначе. Утончённо. Но, вероятно, дело не в цвете было.

Розоватая и пышная, как подходящее сдобное тесто, Анна волнительно поглядывала то в окно на проходящих мимо людей, всматриваясь в каждое лицо, то на экран телефона, ожидая не понятно чего, может сообщения, а может просто по привычке проверяя время. На всё кафе, но сдержанно, Лана пела о возлюбленном, беззаботно танцующим, делающем ей больно, с конфетным ожерельем, от которого она в восторге. Задумавшись об этом ожерелье и является ли оно эвфемизмом, Аня не заметила, как к ней подошла подруга. Девушка выглядела немного рассеянной, волосы выбивались из под платка, а сам он сползал с головы, пояс от пальто не был завязан и его кончики хватали Софу за ноги. —Прости, немного задержалась. —переводя дыхание, как после бега, объяснялась она. —Ничего. Как ты? Мэри за тебя волнуется, говорит, что твоё состояние ухудшается. —пододвигая к себе кружку, наконец, остывшего чая каркаде. —Я в норме, спасибо. Софа не была настроена сегодня ещё с кем-нибудь откровенничать, после разговора с Натальей, заставляющего вывернуть всю душу и показать каждую ранку. —Ты тогда мне сказала, что боишься признаваться в чувствах тому актёру. Фред, кажется? Я много думала об этом разговоре и... —Ты сказала, что не стоит слишком много думать и я решила дать шанс ему. Последовала твоему совету. Пока не в чём не признавалась, но, знаешь, слегка облегчила ношу. —улыбаясь, перебила Софа. Она выглядела сейчас гораздо более уверенной, чем неделю назад, рыдая на плече хорошенькой бестии. —И как тебе? Вы сейчас общаетесь? —водя пухленьким пальчиком по ободку кружки бирюзово-синего цвета, попеременно глядя то на кружку, то подруге в глаза, слегка краснея, спрашивала Анна. —Да. Мне очень нравится проводить с ним время, хоть я всё ещё и боюсь всего. Софа заулыбалась собственным словам и смущённо опустила голову, положив локти на стол, она рассматривала отросший лак на ногтях. —Он ведь часто меняет девушек и сейчас, кажется, уже в отношениях? Стесняясь собственных слов, Аня печально сбила брови приподнимая их у основания и глядя на подругу как бы из под них. —Нет, они расстались несколько месяцев назад. Я ему нравлюсь. Он сам так сказал и другие со стороны подтвердили. Она говорила как можно уверенне, стараясь не растерять эти мысли в своём изрешеченном сердце, немного напрягаясь от темы разговора, Софа подняла глаза на собеседницу. —Ты только не подумай, что я пытаюсь как-то повлиять или отговорить! —как будто взвизгивая, заявила Анна. —Просто я волнуюсь и... —От чего ты волнуешься? Я же сразу сказала, что отлично. Хоть я временами и сама сдаю назад от страха. Софа вновь заулыбалась и, прикусив нижнюю губу, вспомнила вчерашний вечер. Несмотря на её волнение и переживания, страхи не оправдались, потому что Фред был крайне мил и учтив, даже откровенным местами. Говоря о съёмках он пытался убежать от собственных чувств, как делала и Софа, говоря о всём, чём угодно, о любви Лермонтова к солёным огурцам, о исследовании когнитивно-эмоционального состояния Эдгара Алана По по его письмам и всем работам, о существовании и несуществовании Шекспира, о схожести его жены с Энн Хэтэуэй и его самого с её мужем, о наличии следов от древних цивилизаций на других планетах и множестве другой бессмысленной чепухи, совсем не имеющей значения в сравнении с чувствами и молчании о них. «Я слишком много говорил с тобой о космосе, о кинематографе, о греческой мифологии, о курсе евро, об ошибке Адама и слишком мало о том, что люблю тебя», —вспомнила Софа и пометила себе, поговорить с Фредом и об этом. В крайнем случае, если что-то пойдёт не так, это не её ошибка, это опыт! Так сказала Наталья Владимировна. —Просто Мэри говорит, что ты странно себя ведёшь. Сама не своя последнюю неделю - две. —Мэри? А что она говорит?