глава 22

«Показалось, что много ступеней, А я знала, их только три...», —точно также, переполненная волнением и трепетом, Софа боязно ступала, задерживаясь на каждой из немногочисленных пяти ступеней. Останавливаясь, девушка с тревогой озиралась, то ли боясь внезапно встретиться глазами, то ли наоборот выискивая его силуэт среди прохожих. Сердце ждало встречи, а разум твердил о необходимости побега, во избежание всех этих любовных мук. Что, если он правда лишь играет ею, видя, насколько она влюблена? Что, если Мэри во всём права? Да, Фред сказал о том, что Софа ему нравится. Но ведь ещё ничего не значит, не значит и то, что она ему нравится больше, чем Клэр. Ведь Клэр он любит, а Софа нравится, пусть и искренне. Маленький червячок, выгрызающий в и без того израненном сердце себе новые тропинки, подкармливаемый этими страхами, становился всё больше и с каждым днём возможность выгнать его представлялась всё более и более невозможной. Он грызёт изнутри и там образуется пустота. Маленькие ходы, туннели пронизывают плоть и Софа становится всё более хрупкой, теряя опору. Ощущая себя деревом, которое со стороны всё ещё сильное и крепкое, а внутри давно развалившиеся, сгнившие, наполненное трухой, отчего ещё более уязвимое и может завалиться от любого дуновения ветра, от каждого неосторожно брошенного слова, а может лишь намёка, Софа становилась вновь более робкой, так боясь ошибиться. Её решимость, переполняющая всё тело ещё пару дней назад и заполняющая те пустоты в сердце от червячка, уже начала покидать. Теперь девушка всё чётче осознавала уязвимость своего положения, когда обнаружила червяка, имя которому - Тревога. Но уязвимость её обусловлена не влюблённостью, а тотальным, сковывающим и убивающим страхом. Страхом всего и сразу. Раньше это казалось забавным: рисовать в сознании абсурдные картинки возможного будущего, а потом, столкнувшись с реальностью, понимать, что всё не так страшно. Но одно дело, когда это касается сдачи экзаменов или выбора идти с токсичными людьми на встречу или нет и совсем другое, когда ты на перепутье в вопросе любви. Когда главный вопрос и страх - возможность или невозможность этой любви. И как бы Софа не старалась, как бы не понимала плачевность своей ситуации, в одиночку она уже не справлялась. И Мэри в этой истории в роли, отнюдь, не соратника, кажется, будто она нарочно, зная все болевые точки, найдя эту самую Ахиллесову пяту, тычет туда, да не просто тычет, бьют со всего размаху, обволакивая всё в заботу, как пластилин в обёртку от конфеты. Но, как все мы знаем, от этого настоящей конфетой он никогда не станет и как только снимешь фольгу, поймёшь подвох. И всё больше ощущая необходимость помощи со стороны, наконец осознав, что дело ведь не только во Фреде и невозможности принять решения быть с ним или без него, сколько в целом во всей этой нерешительности и боязни неправильного выбора, чувствуя себя буридановым ослом, который закончил не так, как хотелось бы Софе, девушка всё сильнее убеждалась в правильности своего намерения идти на выходных к Наталье Владимировне. Пусть она вытаскивает из болота, даёт советы, помогает справляться с тревогой. Теперь Софа готова принимать помощь. Одолев эти треклятые ступени и решительно распахнув дверь, София вошла в кафе, где её тут же окутало тепло и аромат зернового кофе, а с барной стойки встречала пара изумлённых и чего-то ожидающих глаз. Девушка нехотя распрощалась со своим меховым пальто и, легким движением избавившись от платка, подошла к зеркалу состоящему из нескольких небольших зеркал в форме ромбов. Расчесав пальчиками локоны, понемногу выпрямляющиеся и от этого выглядевшие ещё более естественно. Подкрасив бархатные и тёмные насыщенно-красные губы, убедившись, что выглядит вполне привлекательно, Софа отошла от зеркала, направляясь сразу к заветной тайной двери, но её окликнули. —Софа! Привет! —раздался радостный клич, заставляющий обернуться и обратить своё внимание на источник звука. —Маргарита, привет. —желая как можно скорее завершить череду последующих бессмысленных разговоров ни о чём, Софа доброжелательно и вежливо улыбнулась.

В пятый раз обходя через арку и двор кафе, всматриваясь в объявления на входной парадной двери подъезда, обступая лужу, проходя по краю бордюра, Фред всевозможными способами оттягивал время. В его голове крутились обрывки вчерашнего разговора с мамой, в результате которого Джорджия обиделась и поставила ультиматум, по которому Фреду было необходимо уже сейчас ждать посадки в аэропорту. Однако он в шестой раз обходил кафе, находящееся на первом этаже жилого невысотного дома. Решившись на последнюю попытку, Фред замер возле порожек, ведущих в потайное царство, окутанное тайной, старым ковром и старой паутиной в углу, чей хозяин уже либо умер, либо в момент созерцания этих удивительных узоров Фредом, отошёл на охоту. Сидя на кресле возле окна, где в предыдущий раз расположился Фред, придя значительно раньше всех остальных, теперь скучающе, поджав рукой подбородок, скованно сидела Софа, ведущая борьбу с собственной усталостью. «Зачем я пришла? С чего решила, что он снова здесь будет?», —съедала она сама себя и пыталась понять, уходить ли прямо сейчас или отсидеть ещё пару минут и сославшись на плохое самочувствие в связи с пониженным давлением, незамедлительно покинуть маленькую комнатку, с пылью, которая уже впиталась во всё мебель и листы книг. В очередной раз Женечка завела обсуждение с Сергеем, в прочем нельзя не сказать, что такое обращение девушку до безумия злило, поэтому Софа его стала использовать гораздо чаще, вроде как с нежностью и теплотой, но на деле выражая пассивную агрессию. Неизвестно что, но что-то явно действовало на нервы в этой девушке, поэтому сейчас, когда та начала рассуждать о причинах того, почему же рассказ назван третий сын и почему тот приехал с дочкой, Софа со всей силы и злости сжала челюсть, потому что не была согласна с глупыми размышлениями о цели показать ребёнку смерть и считала причину совсем иной, но озвучивать не спешила, так как последний раз читала рассказ в студенческие годы и детали уже позабыла. Так что с досадой и ощущением собственной оплошности, в результате которого она сама и терпит туше от рыжеволосой бестии, готовой разорвать Софу и доказать собственное превосходство, подловить на двоякой формулировке или не чётком понимании. Но сейчас у Софы не было ни сил, ни желания состязаться со связующем чёрта, девушка сжала челюсть и отвернулась к окну всем корпусом и заметила там мужчину, который уже во второй раз проходил мимо окна. А может в третий. Мужчина за окном остановился и растерянно крутил головой, будто потерявшись, как ребёнок, который зазевался в отделе хлопьев, где на коробке был любимый супергерой, а теперь озирается по сторонам в поиске мамы. Софа выпрямилась спину и прильнула к окну, дотрагиваясь до стекла рукой, как только узнала этот нос с горбинкой и отрастающую густую тёмную бороду. —Не с кем было оставить дочь. —резко бросила Софа и с лукавой улыбкой повернулась лицом к распыляющейся Женечке. —Что? —впав в ступор и хлопая глазами, переспросила рыжеволосая. —Он единственный, кого не было слышно из спальни. Он будто уже сталкивался со смертью раньше, поэтому его осознание случившегося было сильнее, чем у остальных. Также, если была бы жена, почему она не приехала, вероятно также виделась с свекром только раз или не виделась вовсе, девочка могла остаться с ней дома. А тут будто не с кем было оставить. Может жена третьего сына умерла. Сергей, прислонившись бедром к столу и подперев подбородок рукой, с улыбкой во взгляде смотрел на Софию, так беспардонно перебившую Женю, но так резво отстаивающую своё прочтение и понимание. Прошло ещё некоторое время, после секундного триумфа Софы, закончившегося фразой Сергея о том, что каждый может понять по-своему и мы никогда не узнаем задумки автора, но анализировать и предполагать полезно, мол, трактовок у хорошего и настоящего художественного произведения должно быть несколько. Женечка самодовольно хмыкнула, ведь для неё это значило, что она также права, но Софа поймала одобрительный кивок парня и с довольной улыбкой, выражающей удовлетворение, отвернулась к окну, где уже не было видно Фреда, от чего сердце её на мгновение сжалось тисками тоски и досады. «Надо было выйти к нему...», —понимая, что уходить теперь ещё более бессмысленно, чем оставаться, сливаясь в своём молчании с креслом. Дверь лениво распахнулась и через порог ступил Фред, в молочном джемпере и тёмно-синих брюках со стаканчиком кофе в руках. Он занял свободное место возле двери, где на прошлой недели, избегая встречи глазами, свернувшись, скрестив руки на груди, скучала Софа. Девушка бросила на него беглый взгляд, как только он вошёл, но затем отвернулась к окну, будто совершенно не заинтересованная в его приходе, а вот Фред взгляда не отрывал. Её лицо не имело чётких и грубых углов или линий и сейчас, при тёплом и слабом освещении, казалось ещё более детским. Она не имела острого носа или чёткой горбинки, не было жёстких скул, дерзкой линии челюсти и даже лоб её не был высок. Мягкое, миловидное лицо, при создании которого, казалось, использовался не напильник или рубанок, вытачивая её образ из массива дерева, а влажная губка и кисточка, сглаживающие и выпрямляющие все углы при работе с податливой глиной. Такое лицо не было запоминающимся или примечательным, оно было очень просто и походило на каждое третье, если не второе, женское личико. Но что-то Фреда всё же цепляло, хоть он и осознавал её внешнюю посредственность и схожесть с другими миловидными, хрупкими дамами. Может это была россыпь мелких родинок, стекающая с лица на шею и уходящая созвездием куда-то гораздо ниже и глубже, куда-то, где уже поселился кулончик и где-то совсем рядом жил тот самый тревожный червячок. Сейчас, сидя не слишком близко, Фред имел возможность рассмотреть её саму и её лицо лишь обобщённо, но этого хватило, чтобы заметить перемены эмоций, отражающихся на лице, как на зеркальной глади озера. Когда Софа забывалась, то поза становилась гораздо более расслабленной, будто в ней иссякали силы и она уже была не в состоянии сводить лопатки и держаться прямо, глаза потухали и с некой тоской опускались, ища в ногах за что бы зацепиться, рассматривая в десятый раз замысловатый узор старого ковра. Замысловатый, но известный узор. Как только София вспоминала, что находится в комнате наполненной людьми, в поле зрения того, в чьих глазах ей хотелось бы выглядеть лучше, она пододвигалась к краю кресла, в котором мгновение назад развалилась так, что было не отличить от накинутого наспех пледа, точно повторяющего все изгибы мебели. Пододвигалась, напрягая мышцы спины и ног, сплетая пальцы рук, слегка приподнимала подбородок и острыми глазками следила за повествованием Сергея и тем, как он сам, то взмахивает руками, напуская лишней драматичности, то подперев рукой подбородок, прижимался бедром к столу, посерьёзнев в лице, нахмурив брови, слушал глубокие мысли Жени. Марго сегодня сидела ближе к Софии, первые десять минут донимая ту расспросами о её отношениях с актёром. По непонятной для девушки причине, воздушное облако из рассыпчатых кудряшек было уверено в наличии этих отношений, о которых сама Софа почему-то не знала и это добавляло неудобства ситуации. Последнее время все стали намекать на то, чего на самом-то деле ещё нет, ставя Софию в неудобное положение и заставляя испытывать некое чувство вины за свою нерадивость. Так ещё и он требует какой-то конкретики, не давая того же в ответ. Пожалуй, если Фред сегодня вновь сюда пришёл, то им стоит обо всём поговорить. Но что сказать? Что сказать, когда страх становится почти ощутимым и вяжет язык как хурма, оставляя противное послевкусие на нёбе, когда он сковывает как туфли, надетые на два размеры меньше твоего, в которых не представляется возможным пройти и пару шагов, когда парализует, как страх из детства, увидеть за окном чёрную и большую тень, парализует, потому что вместо того, чтобы встать, зажечь свет и убедиться, что это лишь дерево, ты укутываешься в одеяло, так что торчит лишь кончик носа, отворачиваешься к стене и дрожишь, надеясь, что это дерево. Что же сказать, когда даже открыть рот для душераздирающего крика страшно? Когда все страхи вылазят из под кровати, выходят из шкафа и пролазят в окно, обступая тебя, а рядом слышен голос человека, которому ты доверяешь, и он говорит, что все твои страхи реальны и сейчас эти монстры тебя съедят. Что тогда говорить?

—Почему ты не хочешь сказать мне? Я ведь никому! Ты же знаешь! —подкравшись, склонившись к уху девушки, с надеждой в глазах и теплотой в голосе, перебиваемой лёгкой дрожью, шептала Марго. —О чём ты? —перенимая заговорщицкий тон болтушки, в недоумении Софа застыла возле зеркала, с выкрученной помадой в одной руке и платком в другой. —Ну хватит, я ведь знаю, что ты ему нравишься! Признавайся давай! —слегка толкнув Софу локтём в бок, с задорной улыбкой, подскакивая на месте, щебетала барменша. —А с чего это ты решила, что я ему нравлюсь? —проводя помадой по губам искривлённым усмешкой, с горечью в голосе уточнила Софа. —Ну, он мне тоже понравился, я попробовала с ним поближе пообщаться, но он сказал, что его сердце занято. А ещё я видела, как вы вместе уходили в прошлый раз. Вообще, он такой милашка, —сморщив носик, с улыбкой и блеском в глазах, вроде невзначай бросила Марго. —он очень мило намекнул, оберегая мои чувства, чтобы не ранить. Такой джентельмен. —засмеявшись, Марго вроде забыла чего хотела от Софы и поэтому отошла к барной стойке, где её уже ждал Сергей. София с досадой посмотрела на них через зеркало, решив для себя, что Фред имел ввиду не её, говоря с Марго. «Конечно сердце занято, его же Клэр ждёт...», —сердце сжалось тисками ревности и собственного бессилия. Марго увлечённо щебетала, а Сергей, положив голову сверху рук на барную стойку и склонив её на один бок, завороженно наблюдал за девушкой и тем, как она морщит носик, рассказывая о новых историях из своей жизни. Вообще, Маргарита не очень хорошо разбирается в книгах и читать между строк для неё та ещё каторга, но она исправно посещает каждую встречу книжного клуба, потому что ей очень нравится слушать умные размышления Серёжи и наблюдать, как он наталкивает остальных на поиск драгоценных жемчужин. Для неё это оставалось загадкой, как он видит тайный смысл и находит все корреляции, переплетения, Марго им по-настоящему восхищалась. А он всегда был рад её видеть и за время их общения стал более тактильным. Раньше и представить было нельзя, чтобы можно было до тронуться до Сергея и он не отодвинулся с отвращением, а сейчас позволяет Маргарите чмокнуть себя в щёчку при встрече или на прощание, при разговоре она иногда дотрагивается до его ладони и на прощание крепко-крепко сжимает в объятиях, к которым парень уже совершенно привык. Со стороны можно заметить, что у этих двоих есть чувства друг к другу, но они сами находятся в слепом неведении, сами всё усложняя страхом признаться. Впрочем, Софа никогда не выдаст их друг другу, потому что сама в похожем положении и не хочет брать на себя ответственность за чужую судьбу. Если им быть вместе, они будут. В зеркале показался римский профиль, с изгибом носа и внимательными, но обрамлёнными грустью, голубыми глазами. Лицо повернулось и глаза небесной чистоты встретились с отражёнными в зеркале тёмными, бездонными, поблескивающими зеркалами души Софии. Девушка, усмиряя своих внутренних монстров, стараясь совладать с разумом, быстро закрутила помаду и, защёлкнув футляр, убрала в сумку. Два коротких вдоха. Она свела лопатки и подняв глаза, пошла к причине, к источнику породившему всех этих монстров, пробудившему чертиков. —Как насчёт совместного вечера? —выпалила Софа, не слыша собственный голос за стуком работы обречённого сердца. Сердца, которое было вынуждено качать почти четыре литра крови, прогоняя по всему телу в ускоренном режиме. Сердца, до безумия хрупкого из-за червячка. Сердца, израненного жестокими людьми. Сердца, которое так хотело покоя и любви. Хотело доверять, не обращая внимание на прошлое, несмотря на всю ту боль. Живя заново. Не забывая тот опыт, а лишь давая себе второй шанс на счастье. —Да, здорово. Я могу приготовить что-нибудь быстро. —Отлично.

Всё, что Софа поняла из разговоров с Фредом, съёмки кино, особенно первые, это больно, тяжело, долго, сложно, много сил и времени тратится, но, почему-то, всем нравится. Когда видишь результат своей работы, забывается сколько не спал, пытаясь придумать и добавить что-то от себя персонажу. —А как дела у Клэр? —перебив вновь начатый рассказ мужчины о последних съемках, резко бросила Софа. Фредерик замер и сморщил лицо, как от физической неприязни, будто к его носу поднесли протухшие и скверно пахнущие продукты. —Не знаю. —ровным тоном отрезал он и собрался вернуть линию разговора в привычное русло. —Иногда, для того чтобы лучше отыграть, вызываешься выполнять некоторые трюки самому, не прибегая к помощи... —Разве вы не созваниваетесь? —заглядывая в глаза собеседнику, Софа подошла ещё ближе, так что между её рукой и его оставались чёртовы сантиметры. Он лишь отрицательно покачал головой, в досадной гримасе поджав губы. На этот раз Фред решил не отвечать, почувствовав удушливый, почти ощутимый физически, спазм в районе груди и ком в горле. Слова излишни. Неужели Софа знает? И что она об этом думает? Посчитает его ненадёжным и несерьёзным? Неспособным на длительные отношения? —Странно всё у вас. Неестественно как-то. Наигранно. —отвернув голову в противоположную от мужчины сторону, она тяжко вздохнула и отошла от столешницы. —Почему? Почему ты отделяешь меня и считаешь, что я другой? —Лучше ты скажи мне, что между вами? Почему вы в отношениях, но не общаетесь? —подходя всё ближе и ближе к окну, набирая смелости и резкости в голос, повышая тон, нападала София. —Мы больше не вместе. С ноября прошлого года. Девушка замерла, ощутив боль где-то в районе живота, где всё связывалось в один узел и тянулось вглубь, к спине. Червячок вырос и перебрался из сердца ниже, проползая через трахеи в лёгкие, затрудняя дыхание полной грудью, вызывая боль от каждого вдоха. Спустился ниже и оказался под желудком, обвивая своим тельцем органы и связывая воедино, провоцируя боль и холодок, пробегающий по всем конечностям, выходя наружу через мурашки. Червячок вырос и урон от него становился серьёзнее. —Почему? Из-за чего вы расстались? —боясь повернуть голову в сторону приближающихся тихих шагов, как можно увереннее, скрывая дрожь в ногах, огрызнулась Софа. Фред подошёл ближе, остановившись в метре от объекта, вызывающего одновременно вожделенный трепет и судорожный страх, удушающее тепло и удовлетворяющее спокойствие. Именно сейчас, как никогда за последние недели, он чётко ощутил, что волнует её также сильно, как она волнует его. Что вызывает такую же боязнь ошибиться, как и она в нём. Что пробуждает потайные желания, что она не владеет собой, также как и он не контролирует себя. Они равны. Она не чертовка, играющая им, завлекая своими чарами, уводя в глубь леса к озеру, сбивая с пути, желая погубить. Она и сама заблудилась в этом лесу своих чувств и так боится заглянуть в зеркальную гладь озера, чтобы не увидеть чего-то кроме своего отражения. Очень боясь ошибиться в своих суждениях, но чувствую необходимость рискнуть, Фред решился рассказать о том дне. Впервые. Впервые с того дня он затронет эту тему, оголит душу.

Я долго об этом думал и в тот день в том числе. А она не упускала возможности попытаться обсудить это, что если честно, всё больше меня раздражало. Потому что мне нечего было ей ответить на многочисленные оправданные вопросы. Через некоторое время она вышла на веранду вслед за мной и застыла возле дверного косяка с вопросом, который я намеренно игнорировал, чем, конечно, делала ей ещё больнее. Мы отдалялись друг от друга. Я отдалял нас. А может просто убегал сам, не давая ей приблизиться. Она подошла ближе и что-то прошептала, садясь рядом, обнимая за шею. Я остался безучастным, вызывая в ней новую волну тревоги, так плохо спрятанную за нежной улыбки. Её лицо будто покрылось трещинами, через которые просачивался мерзкий страх потерять, страх стать ненужной, быть лишней, не причастной к моей жизни. Разумеется, это было видно не только в эту секунду, это стало давно понятно по её действиям и словам. Краем глаз я видел её, вновь натянутую, дрожащую улыбку. Она потянулась к моей щеке, видимо, собираясь поцеловать, но я непроизвольно извернулся, избегая её прикосновений. Мне показалось, я услышал треск, осколки разлетелись по полу, будто что-то разбилось. Но нет, это было не окно соседского дома, возле которого мальчишки играли в мяч. Это её влюблённое сердце не выдержало и разбившись на мелкие кусочки, пронизывало болью всё её нутро. Непрошеные слёзы, заставляющие меня испытывать ещё большее чувство вины, хрусталиками покатились по её щекам. Я понимал, что делаю ей больно, что перехожу черту. Посмотрев на неё, моё сердце сжалось от отвращения. Это невыносимо, испытывать чувство вины и не иметь возможности всё исправить, потому что это уже не в твоих силах. Я бросил на неё тоскливый взгляд. Но мне было не столько жаль её, ведь я не разделял её боли, сколько мне было больно самому, ведь я и сам был несчастен. Она пыталась сохранить последние крупицы уважения к себе и праведной гордости, поэтому поспешно растёрла тыльной стороной ладони по лицу слёзы и, отодвинувшись от меня, забилась в противоположный край подвесных качелей, где мы так много поладили вечерами время, болтая обо всём на свете. В прошлой жизни. —Что между нами? —не глядя на неё, я всё равно чувствовал её пристальный взгляд, которым она будто хотела вычленить ответы с моего лица, цепляясь за каждую эмоцию. Но эмоций у меня больше не было. Я столько раз избегал этого разговора, не умея подобрать слов, вызывая у неё бурю оправданных разрушающих эмоций. —Я не знаю. Всё не так. Всё. —коротко и спокойно высказал я. Как сказать той, которую мечтал назвать своей женой, той, которая уже вошла в мою семью и стала её частью, той, которая ждала и планировала свадьбу, ожидала кольцо в любой романтичной ситуации. Как ей сказать, что у меня не осталось чувств? Что я устал и жить вместе мне в тягость, а от любви осталось одно название и механическая привычка просыпаться вместе, болтать за завтраком, вместе проводить утренние процедуры, вызывающая невероятное отвращение в груди? По её лицу вновь потекли слёзы. Прерывисто дыша, задыхаясь, яростно дыша, она начала выпытывать из меня, что же изменилось. Раньше я не мог стерпеть её слёзы, стараясь как можно быстрее успокоить, ощущая боль в своей груди от её страданий. Но со временем мне это приелось. Слёз и истерик стало слишком много и мне даже начало казаться, что они наигранные. Поэтому я уже не реагировал, не чувствуя ничего кроме отвращения за её слабость. —Объясни! Что я сделала не так? Почему ты отдаляешься? Почему не говоришь со мной больше? Зачем ты делаешь вид, что не замечаешь меня? Ты не тот, в которого я влюбилась. —она пылко выговаривала все претензии, накопившиеся за продолжительное время. Вероятно, хотела уйти, но силы её подвели и она осела назад. Тяжело дышала, желая успокоиться и обсудить всё спокойно. Совсем спокойно, стеклянным, безжизненным взглядом смотря перед собой, не имея возможности взглянуть на неё, я сказал роковые слова, которые не осмеливался озвучить. —Я больше ничего не чувствую. К тебе. Она вновь завела демагогию о другой девушке. Но нет, я не изменял ей. Думаю, ей было бы проще принять вариант, что я разлюбил её, встретив другую, но я просто устал. Тогда разговор имел бы больше смысла и ей было бы кого винить. Изо всех сил я старался смотреть ей в глаза, говоря такие важные и острые слова, но мышцы лица бесконтрольно дёргались, не выдерживая накала страстей. —Я задыхаюсь. —смело бросил я и увидел, как она разбилась о скалы моих слов. Клэр больше не выдерживала и было видно, что находится рядом из последних сил, так желая убежать, забиться куда-то и разрыдаться. Но собирая себя заново по частичкам, прошептала: —Рядом со мной? —слёзы оставляют мокрые дорожки, выжигая их солью на лице. —Да... —почти беззвучно, одними губами, я оглашаю своё решение. Её приговор. Мне не хотелось причинять ей боль, но оставаться рядом я тоже не мог, мучая себя. Она повторила мои слова, связав воедино свою и мою реплику, озвучив тем самым то, что я сам так боялся произнести. Эта фраза повисла в воздухе и стала почти осязаемой. Она встала между нами. Клэр скривила губы в насмешке, изо всех сил пытаясь скрыть вязкое послевкусие, оставленное во рту от этой горькой фразы. Её трясло и подбородок дрожал, я видел это, но с неожиданностью для себя обнаружил, что порыва защитить, укрыв в объятиях, у меня больше нет. Уже всё равно. —Что я должна сделать? —она встала со своего места и слегка пошатнулась, как одинокая осина на ветру. Ей больше не было опоры и это моя вина. Только моя. Но я уже не могу жить с этим вечным чувством вины, навязываемым мне и самостоятельно, и теперь со стороны Джеймса. Он на её стороне, оно и понятно. Увидев её состояние, я по привычке, из вежливости и воспитания, некоего сострадания, убивающего меня самого, вскакиваю и оказываюсь рядом с ней, желая уберечь от падения, в случае чего. Но она меня оттолкнула. Я причинил достаточно боли, что даже падение настоящее уже не казалось бы болезненным. Она коротко кивнула, как-то оборванно улыбнулась, плотно сомкнув губы, такие бледные из-за волнения и переживаний, сказала, что ей пора уезжать и ушла в дом. Больше она не возвращалась к этому разговору и дальнейшие несколько дней мы жили как чужие люди, как квартиранты или вернее сказать, попутчики в поезде. Вынуждены быть в одном маленьком пространстве, терпеть друг друга и мириться с надоедливыми привычками, но не берясь исправлять попутчика и тем более не будучи обязанным вступать в разговор. Она хотела поддерживать иллюзию собственного благополучия, имитируя ситуацию, где она поставила точку. Быть может, точку поставила и она, но я её вынудил. Ей не хотелось быть уязвимой, поэтому она начала отдаляться стремительнее, чем это делал я. Но она не была истеричкой, пытающейся меня удержать. Она смирилась. Во всяком случае, после этого разговора. Одним утром она собрала вещи и сложила в коридоре, на прощание сказала, что увезёт всё к себе, как только вернётся и, по дружески обняв и чмокнув меня, уехала на съёмки. Там мы встретились вновь, спустя два месяца, Клэр была развязной и весёлой. Разумеется, не сложно догадаться, что это был лишь фасад, так усердно выстроенный, театр для одного зрителя - меня. Она хотела доказать, что в порядке. А может решила, что так, показав, что она так же легка как и раньше, влюбит меня заново. Не буду браться судить её цели, но одно скажу точно, это было слишком навязчиво. Гораздо правдоподобнее было бы видеть её постепенное восстановление от расставания, чем такой резкий скачок. А может она не хотела больше выглядеть уязвимой, ведь это значило бы, что я ранил её слишком сильно. Но, чёрт, это же так очевидно и ожидаемо! Мы были вместе четыре чёртовых года! Нет ничего постыдного в её страданиях. Наоборот, Клэр вела себя максимально горделиво, желая уберечь свои чувства, так боясь подать мне повод для презрения к ней. Но я не испытывал к ней такого! От чего её отчуждение и наигранная весёлость были для меня ещё более болезненным ударом, показывающем, что мой поступок для неё стал началом конца.

—Теперь ты знаешь, что между мной и Клэр. Ничего. —как можно твёрже и решительнее произнёс Фред, всё также не решаясь подойти к Софе ближе. —Ничего... —тихо протянула она в ответ, пытаясь понять, стоит ли доверять этим словам или быть всё также начеку? —Чёрт! —крикнул мужчина и кинулся к плите, поспешно выключая и перемешивая содержимое сковороды. Софа повернулась на резкий крик и отметила, что нос мужчины более чувствителен к тонким ароматом, так как она ничего не почувствовала даже подойдя к обжаривающейся индейке в овощах ближе. Фред влил к всему содержимому соевый соус и кунжутное масло, перемешивая. В небольшую кастрюлю мужчина залил воды и кинул лапшу, поставив на огонь. Нельзя не заметить тот факт, что, в целом, весь ужин лёг на плечи Фреда, но он, вроде, был и не против. Зайдя после книжного в продуктовый магазин, именно он выбирал продукты и нёс корзинку, а Софа лишь глазела по сторонам, поторапливаясь за Фредом, чьи шаги были значительно больше её собственных и вынуждали догонять. Дома он объяснил, что девушка может сделать, пока он будет переодеваться. В общей сложности, всё, что София сделала для ужина, это предложила Фреду провести время и помыла овощи, а затем удалила у перцев плодоножку. Затем вернулся хозяин квартиры и кухни, разобрался с морковкой и луком до конца и взял остальное тоже на себя, попутно пытаясь развлекать гостью рассказами со съёмок, которые ей вскоре надоели. Сейчас Софа наблюдала, как мужчина, со знанием своего дела, готовит их ужин, откидывая готовую лапшу на дуршлаг, сливая воду, а затем добавляя её в сковороду к индейке и овощам. —Я хотела бы чем-то помочь, но ты так виртуозно справляешься, что я, наверно, буду только мешать. —завороженно наблюдая за тем, как Фред лопаткой помешивает будущий ужин и внимая манящим запахам, стимулирующим обильное слюнотечение, София, не скрывая улыбки, поделилась. В ответ мужчина лишь засмеялся, невольно сравнивая её с Клэр, которая не выражала готовности помочь, а лишь ходила и заглядывала на плиту через плечо, поторапливая. Воспринимая любовь и способности Фреда к кулинарии как должное. Во всяком случае, последнее время так было, а что до этого, то он уже не мог упомнить.    —Не думаю, что ты способна мешать хоть в чём-то. Но я бы предпочёл, чтобы ты лишь наблюдала, а потом насладилась едой. Может вина тебе открыть? —наконец оторвав взгляд от сковороды он перевёл свои голубые глаза на девушку. Которые сейчас, из-за отсутствия должного и полноценного освещения, находя лишь тусклый свет от вытяжки, были тёмными, беспросветными, потому что зрачки расширились и почти полностью закрыли собой целый океан, даже два.

   —Отбивай! Ну же! —распыляясь, кричал Иван, агрессивно подбрасывая из руки в руку теннисную ракетку.    По другую сторону сетки, болезненно переминаясь с ноги на ногу, осматривая корт, чтобы найти пути отступления, и пропуская мяч за мячом, стояла Маша. Именно стояла, изредка тряся конечностями, только для того чтобы не замёрзнуть, в то время как её брат интенсивно прыгал с ноги на ногу, напоминая издалека одну большую пружину, иногда выпадающую вперёд или вбок от излишнего напряжения. Ну или скорее, чтобы яростно, со всего размаху, работая как единый механизм, отбить мячик, не рукой, а всем корпусом, от бедра и до края ракетки.    —Давай! Играй! —выкрикивая отдельно каждое слово, мужчина подбежал к сетке и оттянул её. —Маша!    Казалось, мужчина специально прикладывает усилия, чтобы каждое слово выкрикивать максимально громко и создавать сестре лишний дискомфорт.    —Что же я тебе сделала такого... —решив, что брат ей за что-то мстит, девушка лениво поплелась к сетке, подбирая слова для мольбы о пощаде.    —Маша! Ты всегда такая пассивная? —тяжело дыша, переводя дыхание, с раскрасневшимся лицом, пыхтел Иван.    —Давай на сегодня закончим? Прости, но мне не до тренировки.    Мария жалобно взглянула на брата и направилась к выходу с площадки, по пути оставив ракетку на скамейке, обменяв на бутылочку воды.    —Маша!    Имя разразило морозный воздух, разрезая его на части, и повисая над головами, слишком рано проснувшихся, людей и макушками деревьев, которым только предстоит проснуться в ближайшие два месяца, окончательно избавившись от кромы снега. Мужчина выкрикнул имя, а девушка сразу же после этого ускорила шаг и почти бегом удалилась из его поля зрения. Сегодня утром он её разбудил, желая возобновить совместные тренировки, но видимо слишком не вовремя это пришлось. Мария оказалась не в восторге, не желая покидать тёплую постель, активно оказывала сопротивление, даже попробовала лягаться.     Иван час назад забежал в её спальню, выкрикнул утреннее приветствие, впрочем, этим утром, казалось, он только и делал, что кричал и, как упущенный малышом упругий резиновый мячик, скачет. Он заставил шторы взвизгнуть, дёрнув их в разные стороны, а затем, видя мучения и страдания, отобразившиеся на лице девушки, подкрался к её кровати. Вслед за визгом штор раздался второй, её собственный, после резкого пробуждения. Мужчина сдёрнул одеяло с сонного, почти бессознательного тела, и отпрыгнул, собираясь открыть окна, впуская замёрзший воздух в комнату с удушающей духотой.    Со вчерашнего вечера он не заходил в комнату. Ни Иван, ни свежий воздух. После разговора, довольно нудного и совершенно бессмысленного, как попытки натянуть сову на глобус, Иван всё же сдался и покинул комнату сестры, которую та тут же заперла и больше не высовывалась и не пыталась заговорить. Словно хорёк, напуганный приходом нежданных гостей и их детей, спрятался в своей клетке, забившись в домик, и потерявший доверие ко всем остальным, лежит, припав к полу клетки, злой на всех и всё. Желая наладить отношения и возобновить совместные маленькие традиции, мужчина приложил колоссальные усилия над собой, чтобы всё же встать пораньше и быть максимально бодрым, дабы составить компанию сестре. Но к своему удивлению обнаружил, что встал гораздо раньше той. С Машей точно что-то происходило, это было абсолютно ясно. На следующих выходных вернутся родители, а Маша поломана, во всех смыслах этого слова.    Иван чётко понимал две необходимости: привести сестру в норму и взять ситуацию под свой контроль. Нужно действовать как можно быстрее, чтобы уже в понедельник Маша вышла на работу и перестала выглядеть, как грудь откормившей женщины, уныло, вызывая только разочарование, постоянно тянувшаяся куда-то к земле.    Задумчиво крутя ракетку в правой руке, а левой проводя по щетине, Иван пытался понять, чем же можно поднять настроение сестре, заставить выйти из дома и забыть о бутылках красного и белого, сухого и полусладкого, которыми был полон подвал.