Глава 22. Ухожу, чтобы вернуться

Я думал, что наши сборы в поход не закончатся никогда. Хотя, все мысли, включая поход, были скорее на втором плане. Первыми стояла Анабель... Как всегда. И всё же собирались мы долго. Весь дом Клайда перерыли.

Вечер утонул в прошлом, и нам представилась возможность любоваться ночным небом. Ну или по классике поспать. По крайней мере я рассчитывал мирно и спокойно наслаждаться чарующей тьмой ночи. Или вырубиться. Но все же я больше хотел считать вместе с Анабель звёзды на небе, разговаривая о чём угодно, а уже потом выспаться и всем вместе двинуть с палатками куда подальше.

Но мы всей дружной толпой шагаем в дом по соседству. Наверное, я даже расстроен.

Какой-то богатенький спиногрыз, которого из всех нас знает лишь наш Клайд Нортин, решил собрать у себя всю школу и соседей, дабы показать себя. А может, просто захотел набухаться, но одному это делать обычно скучновато.

Удивительно именно то, что на это культурное мероприятие нас потащил не сам Клайд, а Анабель. Одноклассник рассчитывал отходить ко сну, но именно Анабель стала уговаривать всех пойти, выпить и оторваться.

«Весна, ребята! Жизнь просыпается! Нужно сделать эти тёплые дни незабываемыми!» – такое довольно странно слышать от неё. Для Анабель тусовки – последнее дело. Или же я знаю эту девушку не так хорошо, как думал всё это время. Даже тот разговор в её комнате открыл мне глаза на много... Я никогда не думал, что она настолько одинока в этом чёртовом мире.

Я просто согласился. Я не мог не согласиться. А остальные с одобрением подхватили позитивную энергию Анабель.

С какой-то стороны, такие порывы к общению с людьми даже хороши. Не хочу, чтобы она прожигала свои счастливые дни в четырёх стенах. Однако, мне кажется, что хорошо было бы провести время в нашем кругу, а не переться к какому-то золотому мальчику.

Но не мне решать за неё.

И всё же, по пути я не мог не скрипеть своими зубами...

Хорошо было бы и идти рядом с Бель, но парни вокруг так не думают. Чёрт, почему я не могу просто идти рядом с девушкой, которая... рядом с Анабель. Каждый считает своим долгом заговорить со мной, расспросив о состоянии одноклассницы, а дальше перейти к ней и поболтать о чём-то. Девчонки так вообще от неё не отлипают. Хотелось бы побольше уединения.

– Мон, – окликает Клайд.

– Да? – коротко отзываюсь.

– У этого чувака обычно собирается пол района, нужно приглядывать за нашими девчонками.

Я бегло осматриваю одноклассниц. Все они подготовились к этой вечеринке, каждая буквально сияет. Особенно неотразима Анабель... Самая из всех самых.

– Думаю всё будет хорошо. И вряд ли они много выпьют.

– А Бель на фоне всего произошедшего не захочет расслабиться? – он устремляет ей в спину заботливый взгляд. Не может не радовать такое трепетное отношение к ней, однако его взгляд меня изрядно бесит. Не хочу, чтобы на неё так заботливо смотрели. – Я просто всегда думал, что она не любит такие тусовки. И сейчас это всё будто на нервном фоне.

– Может полюбила. В любом случае будем приглядывать за всеми, не переживай, – перевожу свой взгляд с Клайда на огромный особняк на самом углу улицы. Туда нам и нужно. Действительно этот чувак богат. Вернее, богаты его родители.

После недолгой паузы Клайд подходит ко мне ещё ближе, как бы всем своим видом указывая на более личный разговор:

– Слушай, ты, наверное, вряд ли знаешь, но... – Всегда уверенный и даже слегка надменный Клайд на мгновение мнётся, что не может не удивить. – Многие поступали с Анабель хреново. Я так вообще как кусок дерьма. Как думаешь, у меня есть шанс наладить отношения с ней?

– Почему ты спрашиваешь у меня? И чего начал волноваться по этому поводу?

– Мон, ты сам всё знаешь. Спрашиваю, потому что ты один из немногих, кто не был дебилом. Знал бы ты, как мне было паршиво в те времена, когда я гнобил её и всех тех, кто казался слабее. – Его взгляд ползает по земле. Неужели я настолько был прав в разговоре с Бель?

– Зла она не держит. – Не знаю, лгу я или нет. Сейчас я и саму Анабель знаю не слишком хорошо...

Между нами на считанные секунды рождается гробовая тишина. После меня обдаёт могильным холодом:

– У меня на прошлой неделе скончалась сестра...

– Твою мать, Клайд... – невольно я останавливаюсь, а ноги словно прирастают к земле. Немеют. Останавливаю за плечо и одноклассника. Я хреново понимаю то, как нужно соболезновать. Для меня это неловко и непонятно. Когда все вокруг «давали» мне свои соболезнования по поводу мамы, то я нихрена не чувствовал. И для Клайда мои соболезнования наверняка будут пустыми. – Она наверняка любила тебя, друг. Ты хороший человек и...

Он игнорирует меня. Его полумёртвый голос вклинивается, не давая мне закончить:

– Раньше она наверняка ненавидела меня. Я вечно стебался и над ней. Она увидела во мне друга лишь недавно, когда я начал думать башкой, а не жопой. Когда я перестал строить из себя невъебенного чувака с эго выше Эвереста. – Абсолютно каждое его слово сквозило болью. Сожалением.

Он медленно двинул вперёд, но я не решился убрать руку с его плеча.

– Когда я узнал о дерьме, которое случилось с Бель... Не знаю.. я опять почувствовал себя виноватым. Моя сестра всегда казалась мне хорошей и интересной девчонкой, как и Анабель. Они даже чем-то неуловимо похожи. Но я издевался над обеими, вместо того, что бы проводить с ними время, пока это было возможно... – едва заметно его глаза заблестели, но его напряжённая рука быстро избавилась от скопившейся под веками влаги. – Мне стало страшно, что я не успею исправить свои ошибки и перед Анабель. Потому что перед Гвен не успел...

– Клайд, всё будет хорошо, – лишь эти простые слова я решаюсь выговорить.

– Я надеюсь, что Бель не ненавидит меня.

– Нет, друг. Знаешь, мне иногда кажется, что она вообще не умеет плохо относится к людям. – Я замечаю, что в глазах Клайда рождается какая-то надежда. Надежда на перемены. И теперь я точно знаю, что от хренового подростка Клайда не осталось и следа. – И... я верю, что люди меняются. Я вижу это по всем вам. И если ты действительно хочешь всё наладить, то у тебя это точно получится.

В ответ Клайд одаривает меня одним единственным кивком. Он не смотрит в глаза, но я понимаю почему. А ещё понимаю, что и мои глаза горят.

– Давай попробуем расслабиться. Всё будет отлично. – Не знаю насколько ободряюще звучат мои слова. Кажется, что и меня самого они не слишком ободряют. Но, с другой стороны, я ведь реально верю в это «отлично».

– Давай догонять наших, – на этот раз его голос звучит увереннее. Я бы сказал, близко к тому, каким я привык его слышать.

Очень быстро Клайд кладёт свои руки на шеи Тома и, кажется, Джонатана: начинает заливаться хохотом, хоть и слегка наигранно, и трепать волосы первого. Надеюсь, у него выйдет отвлечься...

Сколько ж всё таки в жизни дерьма. Сдохнуть можно.

Невольно я вглядываюсь в ночное небо. Где-то глубоко во мне копошится всего один вопрос: что дальше?

Единственное радует: я прав, что окружение Бель больше не ведётся себя подобно злобным гоблинам. А значит, ей будет проще справиться с нахлынувшими проблемами.

Снова засматриваюсь на спину Анабель. Её волосы так аккуратно стекают по бледной коже... Чёрт, опять. Бель просто не выходит из моей головы. Не могу перестать смотреть на неё... Ещё и те моменты с её переодеванием и вопросами – я был готов сквозь землю провалиться.

Как же она красива...

Стоит мне ускорить шаг, как я ощущаю на коже её тёплый взгляд. Девчонки что-то шепчут ей, а она смеётся. Смотрит на меня и смеётся, сияя своими необыкновенными глазами.

Её глаза... Я никогда не видел таких глаз. Всё время, которое я провёл с папой на другом конце страны, я не переставал думать о ней. О её голосе, смехе, глазах... А сейчас, вообще как идиот себя веду. Наверняка из-за моего тупого поведения она уже что-то замечает. Наверное, кретином меня считает.

Я и сам считаю. Ну а кто я, если не кретин?! Я как ревнивый выпускник младших классов обращаю внимание на любой взгляд в её сторону. Но боже правый, кто я такой, чтобы следить за этим?! Никто, идиота кусок!

Но стоит мне взглянуть на неё, как мой мозг моментально отключается. Когда она одаривает меня своей улыбкой, я готов быть самым дебильным ревнивым выпускником начальных классов.

Как же я хочу забрать её в свои объятия, укрыть не только от грёбаного мира, но и от восторженных взглядов каждого.

– Собираешься пить? – вновь подаёт голос Клайд. Его интонация привычна: тверда.

– Так мы за этим туда и идём! – с улыбкой до ушей, Теодор закидывает свои здоровые руки нам с Клайдом на плечи. – Мы летим буха-а-ать! Да, девчонки?! – кричит он вслед одноклассницам, которые не могут сдержать смех. Все они уже готовы хорошо провести время. Причём не только здесь, но и завтра, где-нибудь в лесу, может быть, на берегу озера.

– Наверное, немного выпью, – коротко отвечаю Клайду. – Мы ж с тобой спортсмены – много нельзя.

– Ага, пиздец какие, – пробует смеяться Клайд. Мысли до сих пор не отпустили его в полной мере.

Вновь до меня доносится смех Анабель. Такой... свободный. Надеюсь, сейчас она хотя бы на одну сотую чувствует себя счастливее. Эта неделя была невыносима, как, в целом, и прошлые. Она толком и не выходила из комнаты...

Чёрт, даже разговаривая с кем-то, я не перестаю думать о Бель. Как же глубоко она засела во мне... Сейчас она шагает своей изящной походкой, рассматривая подарок. Её аккуратные пальчики крутят медальон, а глаза по-настоящему горят. Ей точно понравилось. Это я и хотел подарить моей Бель: улыбку и счастливые глаза.

«Моей?» – переспрашиваю у самого себя. Какой же я всё таки затупок.

Мотаю головой. Видимо, мне правда нужно провести с ней больше времени.

Мне не хватает её. Катастрофически не хватает. Хочу отдать ей всего себя. Без остатка. Подарить столько счастья, сколько вообще возможно. И невозможное тоже добавить сверху.

Внезапно, переведя взгляд со звёзд вперёд, я замечаю в конце улицы, на повороте, пустырь. Когда-нибудь на нём наверняка построят очередной особняк, а пока он занят лишь зарослями травы и... ромашками.

Ромашки! Бель обожает их!

Все уже заходят в огромные ворота нужного двора, но я медлю. Нужно нарвать цветов. Я предупреждаю Клайда, что отойду буквально на пару минут, и прошу занять мне место рядом с нашими. Я хочу подарить эти ромашки Анабель.

Бегу через всю улицу как настоящий придурок. С улыбкой до ушей и глазами счастливого щенка. Наверное, я пробыл на этом пустыре достаточно долго – выбирал каждый цветок, пытаясь собрать их все воедино как можно красивее.

Губы сами собой насвистывают какую-то мелодию. Что-то из старого мультфильма, кажется. В детстве мы с Бель часто смотрели разные мультики... Вот опять: я не могу не думать о ней.

Хочу скорее вручить ей эти цветы. Я и сам любуюсь ими – ромашки и правда прекрасны. Уверен, что ей понравится.

Неожиданно за спиной слышу звук мотора. Я не успеваю отойти с дороги, как в уши врезается протяжный автомобильный сигнал.

– Себе посигналь! Ухожу я! – Гневно бросаю через плечо, не рассчитывая, что мне ответят.

Машина позади заливается рёвом. Уже инстинктивно прижимаю к телу конверт во внутреннем кармане моего бомбера, который папа забрал у умершего, как псина, Эда, а после отдал мне. Тот самый, за которым приходил «джокер» в его палату. Я пообещал держать письмо у себя, ничего и никому о нём не говоря. Помня о смерти любимой жены, папа совсем не хочет вновь ввязывать нашу семью в грязные разборки. Надо бы его вообще сжечь...

Автомобильный гудок снова режет по ушам. Я едва не отскакиваю в сторону: меня почти толкнул бампер.

– Ты идиот?! – Я вглядываюсь в тёмную лобовуху, но всё равно не вижу водителя. Ладно, значит поговорим жестами. Я демонстративно поднимаю над своей головой средний палец, тыкая им буквально в рожу водителя.

Люк на крыше пикапа с грохотом открывается в эту же секунду. Как будто его не просто открыли, а выбили ударом. Машина продолжает медленно двигаться, а из открытого люка в темноте ночи виднеется силуэт.

Холодный, твердый, каменно-скрипучий голос бьёт по моим ушам:

– Я тебе твой палец в очко засуну! Мамке своей будешь его показывать, уёбок!

На мгновение я прирастаю к земле. Кровь внутри бурлит: в легких, под рёбрами, в желудке – по всему телу разгорается пожар. Когда один дегенерат, год назад, упомянул мою маму, всё закончилось приводом меня к копам, пришлось объясняться, почему я избил того ублюдка. Когда грёбаный Эд сказал про неё, а я молчал, как беспомощный зверёк – хотелось разбить лицо уже себе. Но сейчас я хочу накинуться на этот блядский силуэт, торчащий из крыши пикапа.

– Закрой свой рот! – Выпаливаю я, как можно громче. – Хочешь что-то сказать: так скажи мне в лицо.

Смех. Что там за уёбок?

Его голову окутывает плотный дым. Даже на далёком расстоянии я улавливаю отвратительную вонь его курева.

Снова смех. Такой же, как и его голос: твёрдый, низкий и скрипучий, словно друг о друга трутся две огромные скалы.

– Мне твою тупую голову прострелить, или чё? Закрой хавальник и иди со своими цветочками на большой и жирный хуй! – Голос замирает: силуэт вдыхает вонь, отравляя свои лёгкие. Я вглядываюсь в тёмную фигуру. Я почти уверен, что где-то слышал этот голос. Его нельзя перепутать ни с чем другим – чистая жестокость и тьма. Но... где я его слышал? – А ты какого хрена плетёшься? Как там тебя... На газ жми, короче!

Пикап рывком вырывается вперёд, но быстро останавливается, оглушая улицу визгом колёс. Машина остановилась прямо около двора особняка. В свете фонарей на заборе я могу различить какую-то девушку за рулём.

Я вглядываюсь в ту самую тёмную фигуру. Его будто не освещают даже фонари. Единственное, что мне бросается в глаза – громадные тёмные очки, способные спрятать за собой даже его душу. Приглядевшись, я различаю в его зубах огромную самокрутку, дым от которой рано или поздно создаст для неба новое облако.

Но странные отвратительные мурашки пробегают по моим рукам от его лица. Белое, как мел лицо. Куда белее мела. Неужели он специально размазывал краску по своему лицу?

– Это чё за клоун?.. – шепчу себе под нос, приглядываясь к белому лицу.

Из-за очков большая часть лица попросту скрыта. Но не спрятанная половина выглядит неестественной – как будто грязная белая маска поглотила кожу. Разве что особенно ярко на безжизненной белой краске выделяются губы и потёки вокруг них – словно эту маску пытались смыть водой.

А губы настолько алого цвета, что кажется, будто они кровоточат.

Или это и есть засохшая кровь?..

Он ухмыляется. В углах ухмылки тоже всё заполнено алым – это точно кровь.

Я останавливаюсь. В висках стучит. Адски стучит. Целый оркестр бьёт меня по голове.

Этот оскал. Холодная ухмылка. Острые, как лезвия, скулы...

Я. Всё. Это. Видел...

***

Я растворяюсь. Буквально. Чувствую, как до моего мозга запоздало доходят пары отвратительного бланта. И как я ещё умудряюсь продавать эту срань?

В жизни больше не выкурю это дерьмо. Но начатое уже нужно добить...

Я в толпе, но один. Абсолютно один.

Вокруг проплывают кучи людей.

Чувствую себя кинжалом. Люди вокруг – бумага.

Не обращаю никакого внимания на вычурный огромный дом, белые стены и панорамные окна которого орут о своей дороговизне. Постриженные кусты, разноцветные цветы, ослепительно яркие фонари и фонтаны проносятся мимо. Мне ничего неинтересно. Я насмотрелся на роскошь. Теперь я на дне. А на дне, лишь сами люди изредка способны приковать мой взгляд.

Я рассматриваю всех сквозь чёрные стёкла. Все пьют и заливаются смехом. Кто-то курит самые дешёвые сигареты за углом. Другие подкатывают шары к подружкам. Один – с надменным видом строит привлекательную и загадочную рожу. Второй – тупой спортсмен в форме с номером «1», старающийся показаться не тупым.

Все играют роли – все хотят казаться. Никто не хочет быть.

Кто есть я? К моему лицу ведь тоже прикована маска лжи. И не одна.

«Маска...» – вспоминаю я, параллельно рассекая толпу своим локтем.

Рука быстро находит «лицо джокера». Маска из самой преисподней. Я и забыл, что запихал её между майкой и кожанкой: к самому сердцу. Чувство, будто эта старая вещь живёт своей жизнью, постоянно преследуя меня.

Мысли быстро выветриваются. Вновь погружаюсь в незнакомое многоликое лицо толпы.

Все эти люди незнакомцы, но лживая маска каждого кажется весьма похожей на сотни тех, что я уже видел в своей грязной жизни. Все люди одинаковы.

Я вижу это сквозь тьму очков.

Даже та шлюха проживает лживую насыщенную жизнь: бегает за преступниками в розыске, нажирается, насасывает красавчикам, спит. Но ведь она самая обычная школьница. Её жизнь – маска.

Хлопаю по карманам, пытаясь вспомнить, сколько бабок я отдал этой суке. По пути сюда она слегка осмелела: уже сама захотела подзаработать денег. Начала приспускать свою майку с плеч. Меня это только бесило. Отдал ей купюры и зип пакет с несколькими граммами. Мне не нужны её услуги.

Мне не нужно трахать шлюху, чтобы расслабиться.

Мне не нужно расслабляться.

Люди не могут расслабить меня. Они лишь напрягают мои нервы.

Все люди одинаковы.

Одинаковы...

Но тогда какого хрена я словно под кайфом преспокойно сжимал ладонь Анабель, пока вертолёты, несущие мой конец, с каждой секундой приближались?! Что это было, если не покой?

«Все ли люди одинаковы?» – теперь я думаю об Анабель. О чёртовой девчонке, спустившейся с небес.

Курево стлело. Взять дешёвые сигареты у школьника будет себе дороже. Снюханый мной кокаин не так опасен для жизни и здоровья, как эти палочки смерти за полтора бакса. Хотя, эти идиоты могли найти их под мостом и за считанные центы. Ещё опаснее. От них мои лёгкие точно сгниют вмиг.

Время пришло. Пора найти что-то высокоградусное. А заодно помолиться и за то, что ксанакс, до сих пор плавающий во мне, не решит накрыть мой мозг вкупе с алкоголем. Мне не слишком понравился мой опыт – я всем телом ощущал, как в темноте нашей мерзкой засранной комнаты, помимо бурлящего взаимодействия порошков, дыма, кристаллов и прочей дряни, в моей крови смешивались ксан и виски.

Забавно, что я не могу раствориться даже в дерьме. Такому уроду, как я, не спрятаться от мира нигде – и даже в наркоте. Просто не судьба. Такому выродку, как я, следует гореть не только днём, но и ночью, и во сне, и утром, и вечером, и за рулём, и будучи бухим, и под кайфом, и теряя кровь, и роняя блядские слёзы.

«Джокер» должен гореть и страдать – я сам стал таким.

– Поздно тормозить, ублюдок, прими своё грязное я... – Кровавые губы сами собой шепчут мои мысли. Специально достают их из головы, заставляя меня не только думать, но и слушать. Говорит ли во мне наркота или это мои собственные мысли?

Как раз вовремя попадается столик с парой десятков людей у него. Один патлатый хреново играет на гитаре, рядом его смазливый друг что-то завывает во весь голос.

Не успеваю моргнуть и глазом – моя рука справляется сама, без участия мозга. За доли секунды бутылка со стола оказывается у меня. И никто не решается вернуть её на законное место.

Вуаля – сила уверенности и харизмы. Или это всё из-за моей белой рожи, кровавых губ и очков на половину этой самой рожи.

Но, несмотря на мой внешний вид, каждый считает своим долгом посмотреть мне вслед. Хотя, скорее, это как раз таки из-за моего внешнего вида.

Я – кинжал. Походу ещё и отравленный.

Они – бумага.

Рассматривают спину. Кто смелее – могут себе позволить взглянуть на белую краску, наполовину смывшуюся с моего лица. Ещё смелее – задерживают взгляд на тёмных линзах, скрывающих убитые глаза, и рассматривают запёкшиеся кровью губы целое мгновение.

Миг. На большее их не хватает.

Из толпы смотрящих на меня идиотов выделяется лишь одна деталь: букет цветов. Ромашки. Не стакан коньяка, пива, коктейля, не сигарета или закуска – как у всех, – а именно ромашки.

Мне хватает секунды, чтобы вспомнить эту загорелую рожу: лучший дружок Анабель и сын киллера-неудачника. Не на него ли я орал на дороге?

– Для кого цветочки? – выкрикиваю я, заставляя его обернуться. Оборачивается ещё пара десятков глаз.

Откуда-то из-за спины Эдмона Хелпса доносится противный грудной голос защитника:

– А ты рожу разрисовал для кого? Или макияжик для вечеринки?

– Клайд, не надо, – едва разборчиво шепчет сам Эдмон.

– Переживаешь, что на меня западёт твоя тёлка? – даже не пытаюсь сдержать свою усмешку, обращаясь к этому самому Клайду. Рядом с этим защитничком трётся та самая Моника, она же Мони, также Моня. Мой личный водитель, танцовщица, выклянчиватель купюр и каталог услуг. Неужели она серьёзно с ним? Я не могу не смеяться.

– Ты откуда вылез, урод?! – Он отчаянно делает вид, что хочет сорваться с места, но этому якобы препятствует его подружка. Очень убедительно. Не люблю подобные спектакли. Как говорили мои русские поставщики – травы, кажется, – «хочешь выстрелить: ебашь в голову. Нет? Значит не шибко ты хочешь».

– У неё спроси, – вновь натягиваю свою самую обворожительную ухмылку: снова оскал. Я не умею улыбаться, только скалюсь. Уродец. Опрокидываю бутылку пойла в себя, и уже на ходу, глядя в лицо Эдмона, добавляю: – Я просто хотел сказать, что ромашки у тебя красивые.

– Ещё увидимся, придурок, – пытается вставить свои пять копеек его друг Клайд.

Мне не сложно сложить два и два.

Но сейчас мне очень и очень хочется, что бы два и два дали пять...

Идиот Хелпс. Цветы... Тупая улыбка, которая слетела с его лица лишь когда я подал голос.

Цветы и Эдмон Хелпс.

Здесь не должно быть Анабель. Эти цветы не предназначаются ей...

Я хочу убедить себя в этом, но сразу вспоминается остров. Этот придурок, весь измазанный в крови, кое-как докарабкался до острова. И шёл он именно за Анабель. Шёл, конечно, громко сказано. Скорее полз.

И я не поверю, что он подарит эти цветы кому-то кроме Анабель...

Но её не может быть здесь.

И я не хочу её видеть.

Это из-за неё я оказался на проклятом острове и позволил своим ублюдкам поджать хвосты и разбежаться. Я торчал на острове, вместо того, чтобы управлять «джокерами»!

Не хочу. Не хочу. Не хочу её видеть.

Но она точно здесь... Анабель среди этой массы безликих идиотов.

Где же она?..

Ненавижу... Себя ненавижу.

Да! Да, чёрт возьми! Да, я ехал сюда, надеясь найти эту девчонку. Но.. нет! Её не должно быть здесь. Я хотел увидеть её ровно так же сильно, как надеялся, что больше никогда в жизни не увижу эти глаза цвета океанической глубины, в которых отражается такое же синее, подобное воде, небо. Я больше всего на свете хотел... Хотел, но при этом молил небеса о том, чтобы я никогда не почувствовал запах её снежно-белых волос, не ощутил тепло, исходящее от неё на метры вокруг, не услышал небесно-сладкий голос.

Это мелкий беловолосый ангельский чертёнок, а не девчонка!

Мне нельзя становиться тем безвольным слабаком, которого она увидела на закате. Нельзя.

Мне нельзя встретить её...

– Мне это нужно, – опять окровавленные губы говорят сами собой.

С меня не сводит глаз Хелпс. Плевать.

Случайно сбиваю с ног какого-то пацана прямо в бассейн. Плевать.

Механически посылаю в далёкие края другого пацана. Плевать.

Иду в самое людное место – к столу в самом центре заднего двора. Пусть все глазеют на мою рожу. Пусть во мне видят психа. Плевать.

Возможно, моя уверенность сдуется, как только закончится эта бутылка дешёвого пойла. Плевать.

Я привык плевать на всё и на всех. Плюю и сейчас.

– Потеряйся! – со всего маха я отталкиваю полубухого пацана, который выпучил на меня гневные глаза из-за того, что я наступил на его ссаные кроссы.

Я буду в центре. Меня увидит каждый. Так посмотри же на меня, Бель. Дай мне взглянуть на тебя в ответ.

Если я не увижу Бель, то у меня останется только два варианта. Первый: сдохнуть от своей же пули в лоб, может в висок – в него надёжнее. Второй: сдохнуть от пули любого защитника порядка. Думаю, мне не обязательно искать федералов, которые могли бы убить такого подонка, как я. Подойдёт любой коп. И да, ещё есть даже третий вариант. Найти любую из мафий, банд, организаций или картелей, точащих на меня зуб, после случая задержания сотен больших шишек на моём острове. Только они не будут тратить на меня пулю – найдут что-то поинтереснее и подешевле.

Выходит, без Анабель у меня целых три варианта.

Выбор велик.

Но я не ухожу. Не иду в бедные южные окраины к нашей с Коулом временной квартире без окон и света. Не ухожу. Собираю только больше взглядов, рискуя быть замеченным копами.

Ради чего?

Нужно.

Я сажусь за огромный стол посреди двора с десятками десятков людей вокруг. Бесцеремонно и нагло. Возможно, сажусь на уже занятое место.

– Встань с кресла, кретин.

– В карты играете? – не обращая внимания на голос за спиной, я обвожу сидящих за столом усталым взглядом.

– Ты глухой или тупой?!

– На меня раздайте, – нехотя шевелю губами. Не обращать внимание становится всё сложнее.

– Чувак, это место Арчи – тут его туса, – шепчет какой-то дрыщ слева от меня.

Всё же я был прав: место было занято. Плевать.

– Пусть твой Арчи рядом сядет, – одариваю толпу вокруг звериным взглядом, который скрывают чёрные стёкла очков. – Или мне его на коленочки посадить?

Какой-то здоровый паренёк, нависнув над столом, медленно перемешивает толстую колоду карт. Покерные. Слежу за его руками: хреново тасует, нижние и верхние карты видны.

Жду момента – резким движением руки делаю вид, что хочу забрать его колоду:

– Че так медленно, дилер? В темпе мешай. – Заставляю его взглянуть в линзы моих очков. Злится. Не видит моих глаза, смотрит на своё же отражение.

– Сними очки, они отражают карты, – гундосит он.

– Ты не переживай за мои карты. Увидят – моя проблема.

Наконец нахожу удобное место в рукаве кожанки для только что вытащенного из колоды джокера и туза. Эти кретины даже не стали перепроверять карты после моего наглого покушения на колоду. Годы тренировок.

– Играем в покер, – выговариваю я, заливая глотку уже чужой бутылкой странного пойла. Какой-то коктейль.

– А ты тут типа царь? – почти визжит забитая татуировками рожа, подошедшая откуда-то сбоку.

Я смотрю лишь краем глаза. Закидываю ноги на стол и опрокидываю в себя стакан коньяка с принесённого только что подноса.

– Бери выше. Я джокер среди сборища двоек. – Лениво бормочу в ответ.

– Давай с тобой поиграем на каких-нибудь тёлочек.

– А давай я тебе твои жирные дреды отрежу? – с пренебрежением я щёлкаю пальцем по его грязным волосам. – Эти люди не вещь, придурок.

Рядом слышится ещё одно до блевоты мерзкое существо:

– Что-то гонору в тебе много, дружище.

Я уже хочу харкнуть в его рожу, но в последний момент сдерживаю себя.

Мне в глаза бросается его татуировка: мой джокер на его оголённой груди.

Лишь сейчас, глядя на идиота с дредами, я обнаруживаю на его шее, среди десятка прочих татуировок, ту же самую – мою, чёрт возьми.

Я хочу растянуть свои губы в надменную ухмылку, но ничего не выходит. Неожиданно мне становится больно и стыдно – мои «джокеры» не были такими животными. Я создавал банду не из таких законченных существ.

Я потерял «джокеров» намного раньше... Потерял братьев, когда сделал из братства проект. Когда забрал у папаши всё. Когда забрал у него жизнь. Когда сам стал жить его жизнью...

– Ты уснул что ли, размалёванный? Чак, а ну разбуди клоуна.

Чаком оказывается уродец с дредами. Замах – ладонь движется к моему затылку.

Несмотря на алкоголь в моей крови, я без особого труда хватаю его лапу и заламываю её за спину. Уже нависая над ним, я добавляю с локтя: прямо по позвоночнику. И ещё раз. Мне хочется переломить его хребет. Швыряю его куда-то в сторону.

Только я собираюсь сделать глоток из очередного стакана как меня заматывает десяток рук.

Куча чужих лап хватает меня сзади. Вытягивают на газон и швыряют вперёд.

Хочется достать пистолет и засунуть его кому-нибудь из них в задницу. Но я держусь.

– Что здесь происходит?! – из толпы выходит ещё один полуголый рыжий дегроид.

– Арчи, тут этот ублюдок шуму наводит!

Подымаясь, я роняю свой недопитый стакан на траву. На удивление он не разбивается, но содержимое потеряно безвозвратно.

«Тот самый Арчи значит...» – проговариваю сам себе. Но не успеваю я заговорить вслух, как мои глаза снова округляются:

– А у тебя откуда татуировка, ты, рыжий папинькин сынок?! Кто колол? – теперь я перешёл на несколько десятков децибелов выше. Почти ору.

Как? Почему все эти безмозглые и зажравшиеся идиоты не проходили через меня?! Кто приводил?

– Ты о таких людях и не слы...

– Имя, уродец!! – Не знаю, как мне так быстро удалось сократить расстояние между нами двумя. Но не успел он и договорить, как я прижал его за шею к земле, усевшись сверху. – Имя!

– М-мой друг... Мы д-дружили... – от его былой самоуверенности не осталось и следа. Он задыхается. В прямом смысле. – Эд Импос.. Его зовут Э-эд...

– Уже не зовут. И никогда больше не позовут. – Шиплю я сквозь зубы в его лицо. Шиплю так, чтобы слышал только он один: – Ты хоть знаешь, что означает этот джокер, сосунок? Отвечай!

– Я не... не... Ну в-власть и...

Звук встречи моего кулака с его лицом не заставил себя ждать. Во мне смешалось всё. Сильнее эмоций бурлит разве что алкоголь. Но не он заставляет меня гореть. Я сгораю от ненависти к себе.

Как я позволил своей банде превратиться в подобие «бизнеса» папаши?.. Его волновали только деньги – никаких принципов, никакой жалости и понимания. Это процветало и в моих рядах...

А ведь я ещё и потакал Эду. Потакал десяткам других ублюдков, которые добивались своего любыми путями. Я сам забыл, что означает «джокер» на моих венах. Вспомнил, лишь когда стало поздно...

Моя рука уже устала месить лицо рыжего Арчи. Хочу поднять взгляд на небо.

Не выходит. По пути к небу, застреваю в толпе. Нет. Застреваю в её взгляде.

Пара голубых глаз... Настолько голубых, что в них заметна морская синева.

Она испугана. Я снова пугаю Бель...

Я замираю.

Она увидела меня. А я – её.

«А что если «джокеры» и стали стаей озлобленных чертей из-за того, что все боялись меня? Я не лидер. Я – страх. Каждый ведь ненавидтт свои страхи. И выходит, что я сам во всём и виноват» – но моему вопросу так и суждено остаться без чёткого и внятного ответа... Я хочу встать. Подняться на ноги, но внезапно...

Резкий удар в рёбра сбивает меня с ног.

Валюсь на траву как беспомощный щенок.

Очередной удар в грудь заставляет меня выплюнуть сгусток крови... Всё происходит слишком быстро, и пока я мысленно ещё не отошёл от философских вопросов, успеваю схаркнуть несколько ложек крови.

Металл. Кастет.

– У него кастет! – орёт голос из толпы, подтверждая мои мысли. Толпа визжит.

Толпа жаждет зрелищ. Жаждет мяса.

– Веймер!.. – задыхается, сидя на мне и поправляя свой кастет, тот самый ёбаный Чак. – Бери ту шлюху, на которую он пялился! Беленькая стоит!!

Из моей грудной клетки вырывается дикий стон, больше походящий на рёв зверя.

Сквозь дикие стуки в висках я всё равно различаю взвизгивание. Это её визг.

– Отпусти!! Убери лапы! – вопит тоненький голосок... Тёплый и нежный голос, наполненный страхом. Я ненавижу себя. Она снова в дерьме из-за меня!

Я больше не стану вливать в себя дрянь. Никогда. Мои руки ватные из-за алкоголя... Чёртовый немощный слабак!

Пытаюсь нащупать глаза урода, прижавшего меня к земле, но получаю лишь третий удар кастетом по левым рёбрам. Его рука душит меня. Прямо как я душил их Арчи.

– А она брыкается! – как будто из-под воды слышу голос его дружка, мимолётом названного Веймером.

– А ты дай её Арчи, пусть полапает! Она сразу расслабится и притихнет! – ржёт животное на мне, херача меня локтём по грудине. Кажется, он вот-вот сломает мне одно из рёбер.

Я в толпе, но один. Абсолютно один. Прямо как в детстве. В тот ёбаный день, когда посреди кучи народу меня хреначил мой отец. Но теперь я с ней... Она, прямо как я сам, потеряна в толпе. Это я виноват.

И теперь я тону в собственной ненависти и крови, булькающей на уровне моих гланд. Не могу выплюнуть. Кажется, будто тону.

Но тянется секунда... вторая... на третьей, как по наваждению, я вижу на земле, метрах в пяти, рассыпанный букет ромашек. Хелпс. Чёртов Хелпс.

Кое-как я нашариваю пушку. Мне она не поможет лично мне, слишком близко, даже локоть не согнуть, но...

Мысль была мгновенна. Я не раздумываю – делаю не думая. На своих последних силах я бросаю – вернее, кое-как швыряю или вообще толкаю, – пистолет прямо к букету ромашек. Под ноги Эдмона. Отец точно научил его...

...Слышу лишь хохот.

– Ты думаешь я безоружных не бью? – слышу над собой. – Так тогда я тебя нахер и убью, а потом и твою тёлку на глазах у всех раздену.

Эдмон не поднимает оружие. Стоит, как ёбаная тупоголовая статуя в моём особняке! Ненавижу!! Ненавижу!!!

Ненавижу!!!

«Себя. Только себя» – шепчет голос внутри, прямо в тот момент, когда кастет встречается с моей челюстью. Буквально слышу хруст. Кровоточит язык, а на зубах хрустят осколки этих же зубов.

Кажется, вырубаюсь.

Что-то схожее чувствуется при нокдауне, когда понимаешь, что равновесие потеряно окончательно – встать невозможно. Я ощущал подобное в спарринге с Коулом, только вот тогда сумел подняться на ноги и... я вернул удар.

Тогда мной не двигала ненависть.

А сейчас не спасает даже она.

Что спасёт, если не ненависть? Что, мать его, может быть сильнее?!

Больше всего на свете я хочу сдохнуть.

«Нет» – отвечает мне кто-то в захлёбывающемся сознании. Отвечаю сам я. Отвечаю себе же.

Даже странно с какой скоростью проносятся мысли в погибающем мозгу. Наверное, не прошла и секунда с момента удара по челюсти.

«Нет» – вновь повторяю я. Повторяю себе. Не тот «я», и не тому «себе», какие были в чёртовой комнате, когда я сгорал в ебучей наркоте. Именно сейчас я – это я.

И больше всего на свете я хочу, чтобы не страдала она.

«Я был со стаканом...» – напоминает мой почти отключившийся мозг. – «Когда толпа вытолкнула меня на траву я выпустил из рук стакан коньяка...»

Ладонь нашаривает его. Нужно было не бросать пистолет грёбаному Эдмону... пистолет тяжелее. Нужно было просто бить со всего маху, раз стрелять не мог.

Бью.

Бью сейчас.

Со всего размаху. Со звериным стоном.

Самым резким и сильным из всех ударов, на какой только был способен, я разбиваю стакан о лицо передо мной. Я вдавливаю каждый мельчайший осколок в его гнилую рожу... Дикий вопль. Вопль, заглушающий толпу.

Я не обращаю внимание на осколки внутри моей ладонь – сжимаю руку и размахиваюсь по его лицу снова, вгоняя куски стекла ещё глубже.

– А-А!.. Гла-а-аз... Лицо!! ААА!!! – его рыдание переходит в истерику. Вот-вот и от его воплей разорвутся мои барабанные перепонки. Он не может даже прикоснуться к своему изрезанному лицу.

Кастет без труда оказывается у меня. Я выхаркиваю всю кровь из своего горла, и опьяняющий кислород лишь разгоняет мой словно проснувшийся от комы мозг.

– Кого ты разденешь, тварь?! Повторяй, животное!!! – Я знаю, что ещё немного и выломаю каждое его ребро. Раскрошу в пыль на глазах у всех. На её глазах. Только поэтому я заставляю себя остановиться. Останавливают лишь её глаза.. И всё же, не могу всецело «затормозить»: зачем-то, сам не до конца понимая свою выходку  – ибо мной движет лишь гнев на свои собственные ошибки, – я вынимаю из-под рукава кожаной куртки чёрную, теперь слегка залитую кровью, карту джокера. Вынимаю, дабы изрезанными пальцами запихать её этому ублюдку по самые гланды. Он кашляет. Его почти что выворачивает. Но я не чувствую ровным счётом ничего: – Скажи спасибо, что я остановился на блядской карте. Лучше сведи татуировку джокера, если не хочешь, что бы я вырезал его вместе с куском твоей кожи... – по слогам чеканю ему в ухо, замечая, что он уже блюёт под себя не то от боли, не то от страха, не то от бумажки в горле. 

Во мне кипит кровь. Я не переставал думать о Бель, пока задыхался от руки чёртового мерзкого Чака. Думал не о хрусте своих рёбер, а о её безопасности.

Сейчас она вся заплакана. Одна. Одна посреди целого мира. От неё сами собой расступились все и каждый. Один и я. Разогнал от себя всех и каждого. Изрезал.

Но из нас двоих жалок лишь я. Она держит спину и подбородок куда ровнее и выше меня самого... Я похож на животное, стоящее на четвереньках перед трупом, который должен стать моим обедом. Рычу над вопящей изрезанной тварью, как измазанная кровью бешенная псина.

Только пены у рта не хватает.

Бедная девочка, что я творю...

К ней уже никто не подойдёт. Ни враг, ни друг.

Ужасный и отвратительный грудной вопль ублюдка с окровавленной в мясо рожей отпугнул каждого.

Ужасная и отвратительная бешенная псина с дикими глазами, изрезанной лапой и пеной на зубах, отпугнула каждого.

Сначала я подбираю свой пистолет. Почти замахиваюсь на Эдмона, но в последний момент сдерживаюсь – позволяю себе лишь хорошенько оттолкнуть напуганного засранца. Не стоит заходить дальше. Анабель и так насмотрелась на насилие... Я для неё и без избиения её друга чудовище. Пусть этот друг и заслуживает вправления мозгов.

Я и для себя самого грязная животина. Чудовище – слишком пафосно. Я – тварь.

Но на удивление даже сейчас ощущаю на себе её взгляд. Почему она не уводит глаза?.. Я измазан кровью. Я обезображен всем: ненавистью, страхом, наркотой и алкоголем. Я похож на уличного пса с бешенством. Неужели ей настолько страшно, что она даже не может увести взгляд?

Звук полицейской сирены вдалеке словно пробуждает меня. Это сюда. Я уверен.

Прямо за Эдмоном я различаю уже знакомое мне лицо.

– Ключи от тачки, – протягиваю руку той самой суке, а по совместительству и подружке Клайда-защитничка. – Я могу попросить иначе, – до сих пор я не поднимаю пистолет, но намёк оказался более чем понятен. Ключи оказываются у меня.

За годы я хорошо научился различать звуки приближающихся по мою душу сирен. Сейчас это именно они. Мчатся сюда, минуя светофоры и срезая путь по жилым кварталам.

Пора.

Но я не могу уйти.

Как мне забрать Бель?.. Я не хочу опять угрожать ей. Не хочу пугать ещё больше.

Мне остаётся только смотреть в её чистые и заплаканные глаза. Остаётся только

проклинать себя. Я не должен был здесь появляться, хотя и должен был увидеть Бель...

Думаю, в моём взгляде ещё никогда не было столько мольбы.

За жизнь я привык, что моя мольба – чистейшее проявление слабости. Я был

слаб, когда обращался к молитвам. Ещё слабее ощущал себя в само мгновение молитвы, ведь абсолютно твёрдо знал – мне никто не ответит

Но сейчас...

Впервые я вижу ответ. Она... в ответ Анабель просто кивает.

Кивок. Не прощальный.

Это точно не прощание. Её кивок – ответ на мою мольбу.

Она отступает назад. Делает тяжёлый, но уверенный шаг назад.

Отпускает меня.

Отпускает, оставляя шанс вернуться к ней. Она разрешает вернуться.

Понимает ли она, что разрешила перемазанной кровью твари вернуться снова? Вновь.

Я и сам киваю, не отводя взгляд от её глаз. На секунду кажется, что я вот-вот смогу дотронуться до её раскалённой ладони.

Но... между нами стена. Стена двух миров. Мне не стоило появляться в её жизни. Но теперь не стоит уходит, оставив столько молчания и боли.

И пусть такое животное, как я, вряд ли способно забрать боль – я должен разрушить молчание. Она не может молчать. Я не могу тоже, но на себя я бы наплевал. Наплевать на неё – видимо, никогда.

Ей... Ей я просто обязан дать всё, что она попросит. Я обязан расплатиться за всю принесённую в её чистый мирок боль.

Я ухожу...

Ухожу, чтобы вернуться к Принцессе-Чертёнку. Постскриптум: Снежинке.