Глава 21. Спасла. Сохранила. Помогла. Или: твой призрак разрешил мне жить

– ЧЁ ЗА НАХУЙ?!!

Я шепчу:

– НЕ ОРИ, ПСИНА!!! – почему-то мой шёпот бьёт по ушам. Чей? Мой? Это чей? Мой?.. Мыть? Я мыл рубашку. Зачем? Что? Рубашка была в крови. Мыл... Кто орёт? Какая в жопу псина?..

Хватаю ствол с кровати. Его нет. Или есть. В другой руке. В двух одновременно..

А нахрена мне пушка?.. Две пушки...

Да плевать. Похуй..

Зеркало. Зеркало? Что? Кто на меня смотрит?

Кто этот чёртов уёбок передо мной?!

Я потерял маску! Нет. Теперь она на лице. Непонятный уёбок передо мной тоже в маске. А.. это зеркало. Маска летит куда-то на пол. Там и утонет. Пол и стены плывут – они жидкие. Какой идиот делает полы и стены жидкими?

Туман. Туман... Туман?! В комнате не бывает тумана!

Я горю! Это пожар!! Огонь. Сука. Почему меня не тушат?! Это дым!!

– Эрон... Придурок! Твою мать!!

Опять какой-то крик. Кто? Не вижу. Стены ходят. Какого хрена я в дыму?! Какого хрена стены идут?! Куда идут?

Дым... Дым! Значит горю..

Грязная шлюха хочет стянуть с меня штаны. Я ору, чтобы она продолжала танец – её дело вилять задницей и изгибать тело. Но я горю! Ещё одна сука лижет мои расцарапанные рёбра... Танцуй, блядь!

Незнакомая – или знакомая, а может и нет, или да, – блондинка тянет свою руку к моим стволам. Хочет забрать. Обезоружить! Сука. Какого хрена её рука жидкая? Как стены... Огромная... как мои пальцы. Какого хера мои пальцы размером с её руку?..

...Я же горю!

Дым проникает в лёгкие. А может это и туман. Плевать. С дымом в лёгких спокойнее. Значит нужно дышать им.

На мгновение до моего улетевшего в далёкие вселенные «я» доходит, что я нихрена не горю, и нет тумана – просто я «взорвал» уже хуеву тучу блантов. Выкурил столько, что буквально дышу дымом вместо кислорода.

«Почему я думаю? Я не хочу думать...» – со скоростью звука, а может света, а может и черепахи, формируется мысль в моём угашенном мозге. Там не должно быть мыслей.

Смотрю на мерцающую всеми цветами радуги стену: на ней зеркало. В нём моя размалёванная какими-то красками рожа и абсолютно чёрные зрачки. Кажется, на губах кровь. Или это краска... Стены опять плывут. Тянет блевать.

Жру что-то горькое – горсть таблеток с пола.

«Не хочу думать...» – твердит уже кто-то другой внутри моего черепа.

– Сейчас исправим, – отвечаю сам себе. Или ему. Отвечаю кому? Себе. Меня здесь нет.

Ещё одна абсолютно незнакомая мне шлюха лежит рядом. Её тело усыпано белым. То что надо.

Поглощаю «снег». Сугробы на бледном теле суки тают. Нос впитал кокаин. Или я нюхал кетамин? Чёрт, что именно я нюхал?.. Надеюсь, в моей крови не перемешались кет и кока...

Плевать. Буквально кончиками своих онемевших пальцев ног ощущаю как мои зрачки готовы покинуть пределы глазниц... Откуда в моём рту таблетка? Когда я успел открыть новую пачку ксана? Или это метамфетамин? Плевать. Заливаю всё дерьмо лином. Сверху, кажется, стопкой виски. Но я же жрал ксан – виски нельзя... Похуй.

Так-то лучше.

Буквально кожей – нет, – корнями своих волос, чувствую, что «я» покидает тело. Он – или оно – теперь далеко. Мозг растворяется в дерьме...

Чёрт, тело, которое «я» покинуло, тоже растворятся.. стены наступают. Давят. Вот-вот и раздавят все внутренности. Твердеют до неприличия. Разве стены не должны быть жидкими?

Кажется, блюю на пол.

Кажется, смешал ксан с виски. Или коку с... не помню. Не знаю. Ничего не знаю.

Кажется, снова блюю.

Кажется, из огромного зрачка вытекает огромная слеза... течёт... течёт до жути медленно... как чёртов водопад, только в миллион раз медленней... слеза представляет себя океаном. Океаном – да. Океаном дерьмовых мыслей...

Кажется, сердце внутри тела готово рвануть. Это моё тело? Сердце... Да, сердце. Вот-вот оно разорвётся на гадкие куски и разукрасит стены в красный... но это же моё тело... Чьё?

– Эрон, какого хрена в ванной толпа укуренных сук?! – орёт чьё-то эхо.

Такое знакомое эхо... эхо... Моё «я», пришедшее на замену другому «я», которое приходило к ещё одному «я», помнит такое эхо..

...Папаша орал эхом. Срывал глотку на мать и на мелкого кретина – меня. Эхо конченого папаши...

– Сука, я тебя щас убью, Дайер! Какого хрена?! – эхо... Оно близко. Ближе. Ближе.

Убьёт? Меня?!5

Нет!! Я убил его!!! Прострелил лоб! Убил, как последнюю мразь!! Я убил этого уёбка!!!

УБИЛ! Я УБИЙЦА! УБИЙЦА СОБСТВЕННОГО ОТЦА!

Я... грязный убийца... грязная мразь... каким был и он...

– НЕ ПОДХОДИ!!! – судорога завладевает телом. «Я» смотрит со стороны. В руках пистолеты, но их нет. «Я» летает где-то под потолком. Не может вырваться. Летает, как в склепе.

Кровь. Отец хреначит меня. Выбивает всю дурь... Чувствую вкус крови на губах, во рту, в горле... Или я просто упал лицом в пол.

Правильно – я заслужил.. Но и он заслужил смерти!!

Нет... это не по-настоящему... где ксанакс? Жру что-то... Заливаю в глотку виски.

Эхо не унимается. Я не готов! Не хочу!

Из глаз что-то течёт... Я на полу... Ползу прочь...

Где пистолет?! Я убью его ещё раз! Ещё и ещё!!

Эхо... Эхо в голове... Он орёт... Снова пырнёт меня ножом... Снова порежет мои руки...

«НЕНАВИЖУ!!!» – кричит что-то или кто-то в голове. Но он точно слышит... точно разозлится ещё больше... точно сломает мне руку – опять...

Убью! Убью!

Он снова пришёл за мной... Снова отхерачит своего сына. Ненавижу!! Снова буду отвратительной мразью. Мразью, измазанной кровью, слезами и соплями. Беспомощной и слабой мразью... Ненавижу!

– УЙДИ!! – голос выходит жалким. Понимаю: я ребёнок. Изо рта вываливается таблетка какого-то дерьма. Из глотки льётся блевота.

Смотрю на это жалкое животное со стороны... Отвратительно. Передо мной реально то, что называется «я»? На месте уёбка, который как бы носит название «отец», я бы не пожалел на это жалкое зверьё пулю.

Смотрю на лужу дерьма, покинувшую мой желудок через рот.

Смотрю глазами этого жалкого тела.

Смотрю из-под потолка.

Смотрю на гадкие глаза, в которых нет ничего кроме чёрных зрачков.

Смотрю на нож рядом с бледной ладонью.

Смотрю откуда-то из под кровати на судороги и немые крики слабого зверя.

В растворившемся сознании булькает что-то вроде плача. Но тело лишь изгибается в адских конвульсиях. Глаза уже не чёрные – они закатились под веки. Рука сжимает что-то холодное и острое. Дёргается. Что-то вытекает из моей ладони. Металлическое и жидкое.

– УБЬЮ!!! УЙДИ! Я ненавижу тебя!.. ненавижу... уйди.. – что-то похожее на моё «я» вновь вселяется в тело. Я жутко холодный, а мир вокруг жутко блевотный. Я где-то в вакууме. В руке нож. Другая ладонь, окровавленная от пореза, шарится по полу в надежде найти таблетки или кристаллы.

С тумбочки падает стакан лина на моё отвратительное лицо. Слизываю это сладкое дерьмо со своих губ. Меня ломает от ужаса и желания употребить любую дрянь в себя – и я не знаю от чего ломает больше.

Голова снова раскалывается, а зрачки закатываются к потолку. Но передо мной не темнота век. Передо мной ёбаный папаша.

– Ненавижу тебя... – лезвие в руке пляшет. Ноги не держат. Едва не падаю брюхом на нож. – Ты сделал из меня чистую тварь!..

Снова ломает. Снова судороги. Снова мозг буквально плавится. Единственное, что остаётся – чистый ужас. Ужас, который не убирает никакое дерьмо. Первобытный и животный ужас – с ним не справятся и горы кокаина.

Спасения нет.

Выхода нет.

Просто нет.

Тяжёлое тело уже было готово сорваться с места. Вспороть горло чёртового ублюдка. Заодно вспороть и собственные вены. Но...

Мир перестал крутиться. Пропали жидкие и твёрдые стены. На миг и сердце внутри тела перестало болеть и хотеть взорваться.

Мир стал нормальным – стоило только беловолосой девушке с синими-синими, до безумия, сука, синими, глазами коснуться моей окровавленной ладони.

Она не должна держать мою руку. Держит... Не должна спасать. Спасает...

Она не должна быть здесь. Но она здесь.

Я уничтожил первые дороги кокаина ради того, чтобы она ушла из моего мозга. Ушла, чёрт возьми! Но она здесь. Со мной. Пришла. Зачем? Пришла к животному. К зверю. К грязной твари.

Чёрт! Чёрт! Чёрт! Самое отвратительное, что я не хочу отпускать её горячую ладонь. Не хочу! Измазал её чистую ручку своей грязной кровавой лапой... Прости.

– Прости, что тянусь к тебе... – до ужаса осознанно произношу я ей.

С такими дозами не может быть никакой речи об осознанности. Но с ней я отдаю себе отчёт во всём. С ней я чист. Слишком чист – и разумом, и той хренью, что зовут душой. Ненавижу себя за это.

Я не должен... Где курево?! Где таблетки, чёрт возьми?! Я должен быть один! Я не должен быть чистым..

Даже дерьмо не спасает от этой глупой девчонки! Как она не понимает, что я конченая скотина?! Или уже поняла, и это именно я не хочу отпускать эту светлую девочку...

Светлую, со светлыми волосами, светлой кожей..

Да... видимо, так.

Я должен быть один. Но я не хочу отпускать её руку.

Нож желает вонзиться в мою кожу. Прорезать брюхо и вывалить кишки. Я вижу, что лезвие хочет этого. Так я хотя бы буду один...

Но она не даёт лезвию раздвинуть плоть. Не будь её со мной, не будь её ладони в моей, я бы без раздумий вспорол себя..

Но она здесь – и я медлю. Вернее, она здесь – и я не хочу умирать.

Шум. Удар. Боль.

– УБЛЮДОК! – голос вынимает нож из моей руки. – Какой же ты урод, Дайер!

Моё тело – бесполезный мешок с костями и тонной наркоты внутри – оказывается в чём-то холодном и мокром.

Брызги воды... Ледяная вода. Лёд обжигает.

– Дай сюда свою рожу, – твердит голос, засовывая пальцы в мою глотку. – Давай, идиота кусок, вывали всё это дерьмо из желудка. – Пальцы лезут глубже, а лёд обжигает всё сильнее – вода бьёт в лицо. Содержимое желудка просится наружу.

На мгновение мир перестаёт кружиться, а обжигающе ледяная вода приводит в чувство – но только на короткое мгновение. Стоит мне задуматься о грёбаном папаше – мозг схватывается сплошной судорогой. Стоит подумать о ней... о чёртовой беловолосой девчонке с раскалёнными ладонями – мозг расслабляется, уютно укладывается в черепной коробке.

Такие судороги и расслабления делают только хуже. Из горла перестали выходить горы таблеток – течёт вода со вкусом металла.

– Если ты сейчас сдохнешь от передоза, я тебя лично выкуплю у Сатаны и заставлю прожить ещё одну блядскую жизнь!

Это Коул. Не было эха отца. Был Коул. Был приход. Был трип. Бэд-трип.

Лишь сейчас сознание наполняется тишиной. Проваливается куда-то глубоко.

Я не знаю сколько прошло времени... Судя по карусели тысяч мыслей в голове и боли в теле, успела утечь как минимум неделя, но вряд ли я бы столько протянул в этой ржавой и обблёванной ванне. Наверное, прошли дни. Хотя, и это слишко дохрена. Часы? Быть не может. Мыслей столько, что хватит на целые месяцы.

Кажется, вода из шланга до сих пор стекает по плечам – не знаю. Уже не чувствую. Ничего не чувствую. Лишь пустота.

Пустота пришла не сразу. Её оставил очередной приход, случившийся уже через несколько часов после того самого бэд-трипа. Но он был спокойней, хотя и не менее болезненный. В нём я видел... нет. Я ощущал её. Её голос. Её сладковатый и свежий запах волос.

Ещё чёртов мозг решил вспомнить и яхту... То, как я достал эту отбитую девчонку из воды, каким-то хером нашёл кучи одеял, хотя и не догадывался, что на моей яхте они есть, укутал, как грёбаного ребёнка. Но не это не так важно.

Важно то, что я нахрен выкинул свои чёртовы книги, в которых мёртвые и живые писаки пытались мне что-то рассказать о красоте. Я хотел сжечь все те шкафы с сотнями книг. Сколько бы я не прочёл стихов, поэм, повестей, романов, дневников – это всё бред. Раньше не знал, а теперь знаю, что все мыслители промахивались.

Ни одна, мать её, ни одна из героинь всех известных мне книг и близко не похожа на неё! Ремарк – нет. Остин – мимо. Достоевский – я в шоке, но нет. Бронте – удивительно, но тоже нет. Шекспир или Пушкин – все даже не рядом! Вы многое сделали, искренне мной уважаемые дамы и господа, но ни разу не попали в цель. Если все творцы писали об идеале, то я просто не знаю, кто такая эта чёртова девчонка...

Я не знал, что существуют такие люди. Я не знал, что в таком ублюдке, как я, что-то можно разбудить. И дело не только в её белоснежных волосах, тонких ключицах, аккуратном лице и глазах. До меня дотягивается то, что находится внутри её глубоких глаз. То, что невозможно понять. То, что заставляет меня, последнюю мразь, почувствовать что-то такое... Какое?

Просто «что-то». Просто чувствовать.

Я думал, что отец разучил меня чувствовать.

– Дай курева... – шепчу я, давясь собственной блевотой, смешанной с кровью. Я видел силуэт Коула во тьме комнаты. Он наблюдает за мной, на случай, если во время очередного прихода мне захочется утопиться в ледяной воде.

– Ты не куришь, уёбок. – Льёт мне лёд из шланга прямо в лицо.

– Дай травы, я щас сдохну!

– Иди в жопу, Дайер.

К мозгу подступает очередная карусель этого убогого мира. Всё расплывается, а изо рта вырывается непрошенный смех. Я смеюсь, хотя хочу ухерачить Коула.

– Принеси мне блант, твою мать! – моя слабая рука, больше похожая на кусок коряги, машет в его сторону.

Резкая затрещина по затылку заставляет моё размякшее тело податься вперёд. Лоб встречается с холодным кафелем.

– Щас с ноги добавлю, – цедит Коул, придерживая меня после подзатыльника.

– Мне хреново.

– Потому что дерьмо жрать не надо! Ты не употребляешь, так какого хрена?! Даже в пятнадцать лет ты не касался этой срани, только продавал!

– Мне хреново, отъебись!! – Новый рвотный позыв накрывает, прерывая странные смешки. Видимо ржу я сам.

– Мы, кстати, в одной лодке, друг. Мне теперь тоже сторчаться надо? – он трезвый. Холодный. У него за спиной не стоит призрак отца. Ему сам Дьявол не посылал чёртову девчонку, касания которой буквально отпечаталось на холодной коже. Ему не приснилась мама... Ему не снится закат того самого дня. Ему не мерещится белая, как снег, макушка. У него нет моих проблем.

– Просто я кусок дерьма, друг. – Но я знаю, что у него свои собственные проблемы. Целое море. Мать, скончавшаяся от инфаркта на почве постоянного стресса о нём. Отец, забравший любимую младшую сестру, к тому же и буквально отказавшийся от него самого. Рейчел, которая сначала сама стала крысой, а потом оказалось, что в отличии от сотен других крыс она хотя бы не блядь и законченный предатель. У него Рейчел, которая из-за меня хрен знает где и хрен знает как её вытащить. И его тоже предали. Буквально все.

Но жру я. Нюхаю я. Пью я. Курю я. Слабая скотина – тоже я. У него тоже море своих проблем, мы оба по уши в чёртовых проблемах, но выбор растворить свой мозг в дерьме сделал я. Он сильней. Он не скотина.

То, что называется душой, абсолютно пусто. Во мне нет ровным счётом ничего. Растворилось в огне наркоты. Остались лишь непрошенные улыбки и смешки, которые я не контролирую, но время от времени замечаю.

– Ты только не думай, что я блеванул, под водичкой посидел и протрезвел. У меня в крови этой дряни на неделю вперёд, – снова непроизвольно ржу. Смех идиота.

– Без тебя знаю.

– Принеси блант, меня так щас опять накроет. Нужно перевести дух.

– Тебя с ним быстрее накроет.

– Коул, идика на хер, – пытаюсь встать, но ноги кажутся ватой. Сваливаюсь. В глазах снова мерцания и живые стены. Всё таки стены не должны быть жидкими – это дрянь настолько кроет.

Я где-то на холодной плитке. Лежу на спине, словно упавшая с неба звезда. Давно пора упасть – небо ненавидит таких конченых звёзд.

Снова накрывает волна смеха. Неожиданно для самого себя хочу выйти куда-нибудь на улицу. Увидеть людей. Желательно беззаботных идиотов, чтобы посмотреть на то, как люди умеют легко жить. Да и просто идиотов было бы хорошо – посмотреть на то, как я сам выгляжу.

– И куда ты ползёшь? – спрашивает Коул. Оказывается я уже не лежу, как звезда. Куда-то ползу: буду знать.

– Подышать воздухом.

– Ага, с такой походкой, убитыми глазами и рожей клоуна... Далеко уйдёшь! –

Его голос уже с другой стороны. Громкий. Хрена он круги наворачивает и орёт? Или меня опять накрывает гребучими галюнами.

– Сейчас встану и пойду. Для глаз очки есть... – запинаюсь, пытаясь подняться на ноги. Он помогает. – А рожа тебе моя чем не угодила?

– В зеркало посмотри.

– Где оно? А мы где?

Ведёт через горы старой мебели и мусора. Спотыкаюсь о шлюху, лежащую на полу. Ударяюсь о пыльное мрачное кресло. Поддерживает. И всё же стены всё равно дышат. Всё таки, может быть, они реально живые...

– Говорю же клоун. – Тяжело усмехается Коул.

Кто? А, зеркало. Там я. Ведь я?

– Чё у меня рожа белая? А на губах и глаза чё? – после воды всё наполовину смыто, но основной слой краски остался. Тру пальцем.

– Это я у тебя должен спрашивать.

– А-а... – в мозгу всплывают картинки. – Так ты идиот, чё непонятного?

– Непонятно какого хрена ты обдолбался наркотой. Что с рожей, придурок? – повторяет он, придерживая мое шатающееся на месте тело.

– Ну ты и тугой... Это, по-твоему, похоже на Джокера? – сую ему под нос свою забитую татуировками руку. Показываю моего адского джокера. У него на груди такой же. – Ну, может и похоже, но это наш джокер. А эти шлюхи показали мне другого Джокера, из фильмов который. Классный мужик.

– Толпа сук разрисовала твою морду под Джокера из фильмов? – кажется, он удивлён. А чё удивляться то?

– Это искусство, неуч.

– Искусство девочек по вызову... Ещё и губы в мясо разбиты, реально клоун. – С усилием выдыхает: – Ты безнадёжен. – Он отходит к кровати, я падаю туда же. Рядом голая задница спящей суки. – Где ты их вообще откопал? – кивает на задницу.

– Я чё, знаю? – пытаюсь поднять на него взгляд. Тяжело. Так лучше полежу. – Ещё спроси меня где я взял столько наркоты. Хотя это я помню. Свои заначки есть.

– Ну, ты пиздец умный, Рон. Будучи в розыске, притащить кучу шлюх, ещё и в дом, в который до сих пор не пришёл ни один коп. Гений, – выпускает табачный дым мне в лицо. Сам я наконец нашариваю рукой блант и поджигаю его. – Хочешь окончательно укуриться? – с какой-то печалью выговаривает Коул.

– Я уже. И это наоборот мозг отчищает.

– Ага. Вижу, как отчищает, – свободной от сигареты рукой смахивает дорожки кокаина с живота какой-то темноволосой суки. А эту я где взял? Такой вроде не было. По крайней мере она жопой точно не виляла.

Меня касается горячая рука. Снова эти чёртовы воспоминания... Затягиваю глубже. Не хочу чувствовать её.

Почему я не могу выключить мозг? Почему даже наркота не вырубает мои чёртовы извилины? Она ведь должна разгрузить черепушку, так какого хрена всё становится только хуже...

Затягиваю жжёную траву в лёгкие.

Не помогает. Горячая ладонь цепляется только крепче.

«Но это не её рука...» – понимаю я. Оборачиваюсь и обнаруживаю сидящую на полу очередную суку. Теребит мою ногу с щенячьими глазками.

– Извините... Я могу пойти? Я же уже отработала...

– Рон, а ты каждую трахал? Сколько заплатил? – этот придурок толкает меня, отчего картинки перед глазами переворачиваются.

Падаю на спину, успев забыть о шлюхе не полу:

– Я беру девушек, а не сук, продающих себя. Таких я не трахаю. Ты знаешь мои правила и принципы... Эти были для массовки, типа один оставаться не хотел, окружение нужно было.

– Ох, принципиальный. У тебя в принципах был ещё один пункт: «дилер продаёт товар, а сам ни грамма не сожрёт». Кажется, так назывался.

– Я не собираюсь больше употреблять... И иди ты на хер, отчитываться ещё перед тобой. А тебе че надо? – вспоминаю о той самой шлюхе, стоящей на коленях около кровати. У неё вся помада размазана по лицу. Остаётся надеяться, что ни одна из них не брала мой член в свой рот, пока я видел далёкие земли и прочие приятные и отвратительные вещи.

– Просто мне звонили друзья, я бы хотела поехать к ним... – тихим голосом произносит она.

– У неё ещё и телефон. Такими темпами копы быстро отыщут нашу хату, – бубнит Коул.

– Харэ причитать, делать им нехер, кроме как за девочками по вызову следить... – снова тяну дым.

– Так можно я уеду?.. – неуверенно шепчет она. – Там у моих друзей что-то вроде тусовки.

– Блять, ты школьница что ли? – блант едва не обжигает пальцы. Бросаю на пол.

– Да.. Но и нет. То есть, мне уже есть восемнадцать, я просто всё ещё учусь...

Смех Коула. Он поржать пришёл? Или это мой? Походу обоих.

– Слушай, друг, – в моей голове зреет идиотский план. Но я же хотел подышать воздухом и взглянуть на людей. – Походу у меня дискач намечается.

– Ты совсем идиот? – он давится дымом, витающим в пыльной комнате. Видимо, удивлён моим внезапным решением. Как, в принципе, и я. – Угашеный дерьмом, ты пойдёшь на вечеринку кучки школьников?

– Там будет очень много людей, а вы ведь бандит... – еле слышно подаёт голос девчонка.

– Слышал? Там много людей, ещё и бандит, – ржу я. – Ишь какой.

Наконец на полу я нахожу свой ствол, который так часто терялся во время моего прихода. Меня шатает, но кое-как я добираюсь до шкафа. Там обнаруживаются здоровые тёмные очки, кажется, они Коула. Сойдёт. Сверху кожанка. Ещё бы штаны найти.

– Ну даже без штанов можно, всё равно там будет куча бухих малолеток, даже не заметят. Я готов, крошка. Смотри какой чикагский гангстер, – примеряю очки, улыбаясь во все тридцать два. Всё ещё без штанов.

– Тебя не парит, что первые копы на пути тебя повяжут? У тебя морда вся разрисованная и разбитая, а зрачки, как будто тебе яйца оторвали.

– Не трожь мои яйца, – едва не падаю в попытках найти в старом и пыльном шкафу хоть что-то похожее на штаны. – А для копов у меня есть пушка.

– У тебя рука не поднимется выстрелить в простого копа, мистер моралист... Тебе нельзя в людные места. – И снова Коул прав. Прав, как и до этого. Но если я останусь в этих стенах, то передоз станет моим единственным выходом, чтобы покинуть этот лабиринт.

– Ну, значит советую копам не попадаться мне на пути. Ради их же здоровья и моей убогой морали. – Поправляю пистолет за поясом, наконец натянув найденные на полу штаны.

– Ты больной идиот...

– Знаю, родной, знаю.

На короткий миг очередная волна тревоги прорезает мой кое-как работающий мозг. Мне некуда бежать, а иллюзия контроля лишь оттягивает неизбежное. Хочется растворить мысли в дорожке кокаина. Не думать. Забыть и проблемах. Забыть, что моей главное проблемой стала она.

Тупица. Под носом разваливается всё, чего я пытался достичь. Всё, чего я достиг. А в мыслях чёртова девчонка. Её чёртовы касания и голос. Нахрена она в моих мыслях?!

– У тебя есть машина? – обращаюсь к той школьнице в стрингах и подобии юбки на бёдрах.

Кивает.

– Иди заведи и жди меня. Это на чай. – Не отсчитывая, сую ей несколько десятков купюр в мерцающую кристаллами резинку трусов.

– Вы поедете со мной?.. – боязливо озирается на Коула, потом снова на меня.

– Отвезёшь меня к своим друзьям. Вспомню былые времена. Не собираюсь я тебя трахать или убивать, успокойся.

– Былые времена, – передразнивая, усмехается Коул, – как будто ты часто в школе бывал, чтобы что-то там вспоминать

– Тогда, я пойду. – Засовывая баксы поближе к сиськам, она уходит к выходу. Даже помнит, где тут нужные двери. В этих древних и пыльных комнатах без окон я сам постоянно теряюсь в дверях. Особенно, если в крови доза кетамина, кокаина, метамфетамина, или другого дерьма.

Сердце бьётся быстрее. Снова мысли.

Я не хочу когда-либо увидеть её, и при этом прямо сейчас во мне горит тупая надежда встретить её на этой самой школьной сходке. Это бред. Вряд ли в её окружении есть шлюхи, гоняющие на вызов беглого преступника. И всё же... вдруг она придёт туда с какой-нибудь компанией.

Ненавижу себя за ту сцену на закате.

Ненавижу так же сильно, как хочу вновь оказаться там вместе с Анабель...

Её имя заставляет мои лёгкие сжиматься. Она единственная за многие годы, кому я захотел искренне сказать «спасибо». Пусть и корявое, но «спасибо». Я не умею произносить это слово, но с моих губ почти успело сорвать короткое: «Спасибо, принцесса...».

Снежинка... Принцесса. Кретин. Идиот. Мой язык способен только нести боль.

Материть, унижать, приказывать убить, злорадствовать, ещё раз приказывать. Какая нахер снежинка и принцесса? Я способен только проливать кровь, а после отстирывать её холодной водой. Ей не нужно моё грязное «спасибо», и уж тем более Анабель не нуждается в идиотских прозвищах.

– Ты пробовал найти Рейчел? – медленно выговариваю я, смотря на Коула. Странно, но теперь я не чувствую ровно ничего, когда произношу имя бывшей подруги. Она теперь и вовсе не предатель. Невозможно быть предателем того, чего больше не существует. Нет никаких братьев-«джокеров». Разве что два калеки, которые всё ещё горят в Аду и зовутся «джокерами».

– Я сам разберусь, Рон.

– Если нужно, я могу помочь. Попытаюсь.

– Обращусь, если понадобится. – Закуривает новую сигарету. – Лучше попытайся разобраться с той беловолосой девчонкой. Она спрашивала о тебе.

– Какого чёрта?! Где ты успел встретиться с Анабель?!

– Не важно. Просто, походу тебя не одного съедают мысли о чём-то. Хотя, скорее, о ком-то... – Коул всей своей интонацией выделяет последнее слово. Да, съедают мысли. Мысли о «ком-то».

– О чём вы говорили? – пытаюсь стоять ровно, но в связи с отравленной кровью и нахлынувшими мыслями выходит отвратно.

– Тоже не важно. Лучше сам поговори с ней.

– Я не собираюсь портить жизнь девчонки ещё сильнее. Я и так залез в её жизнь. – В сознании проносятся картинки. Где бы я был без неё? Реально ведь помер бы, как собака, от потери крови.

В ту ночь, когда Анабель везла меня в мой дом, я был один. Я не мог поехать в город, не мог водить, не мог уйти – на ту ночь у меня не осталось никого. Видимо, если Чувак на небе всё же есть, то это был его первый знак: Он намекал, что я останусь один. Я не удивлюсь, если мой конченый дружок Эд – чтоб его в Аду насиловал сам Сатана, – и рассчитывал прихлопнуть меня в ту ночь. Найти меня на подходах к городу – раненого и забитого федералами слабого ублюдка, плечо которого прострелили, а по черепу проехались кулаками – и просто всадить пулю в затылок. А может и в лоб.

Но именно с её помощью я уехал...

– Ты уже испортил ей жизнь. Так попытайся хотя бы немного исправить ситуацию. – Холодно отзывается он.

– Да откуда тебе знать насколько я всё испортил! – Выпаливаю в ответ.

– А ты перестань жрать, дуть, пить и нюхать, возьми свои яйца, и посмотри в её глаза. Уж разговора она заслужила! Пусть ты ещё тот ублюдок.

– Ей забыть о всём дерьме надо, а не говорить с этим самым ублюдком. – Я собираюсь уходить. Мои зубы вот-вот раскрошатся от давления.

– Если бы ей нужно было забыть, то она бы забыла, поверь мне. Но она спрашивала о тебе. Имей силы хотя бы выслушать её, а не бежать от своих же страхов, как последний кусок дерьма. Ей тоже страшно.

– Тебя так послушать... – выворачиваю свои пальцы в разные стороны. На всю тёмную комнату слышен хруст. – Диву даюсь, каким хреном ты стал уёбком с пистолетом, а не писателем.

– Я надеюсь, у тебя в планах поискать её на этих тусовках школьников, – Коул полностью игнорирует мои колкости. Он серьёзен, и мне стоило бы быть таким же.

– В планах было нажраться дешёвым пойлом. Может быть, набить морду какому-нибудь спортсмену и красавчику школы. А ещё, может, очаровать главную красотку какой-нибудь другой элитной школы, – продолжаю выламывать свои пальцы. Я бы мог продолжить городить хрень, но обмануть себя не выйдет: эта тупая идея пришла ко мне только лишь из-за надежды увидеть синеву глаз Анабель. Никакая наркота не даёт мне почувствовать то, что я чувствовал, смотря в глубину её взгляда.

– Советую изменить планы, дружище. – Он абсолютно точно знает, что творится в моём размякшем мозге. Коул знает меня слишком долго, с самого детства, поэтому и умеет рассмотреть в моих пустых глазах хоть какую-то каплю, напоминающую мысли.

Наверное, я киваю.

Кое-как отыскиваю выход. Кое-как, не совсем понятно как, у меня в зубах оказывается новая порция курева. Блант воняет чем-то травянисто-фруктовым – блевотно, одним словом.

Но я затягиваюсь дымом. Затягиваюсь, надеясь сдохнуть.

Только мысли не отъебутся от меня даже в котле у чертей. Буду гореть и думать.

Думать и гореть. Так что и сдохнуть такое себе.

Здесь я могу хотя бы попытаться не думать о ней.

А вот там уж точно со мной останется только она. Только Анабель.

Вот и машина школьницы по вызову. Думал, она уедет.

Думаю. Курю и пытаюсь не думать.

– Давай, не думай, не думай, тупой ты ублюдок... – шепчу себе под нос, не обращая внимания на удивлённый взгляд шлюхи за рулём. Когда она успела переодеться в нормальную одежду?

– Всё нормально? – вкрадчиво спрашивает она.

– Не думай, не думай...

Тяну дым.

Нихрена. Кусок кретина. Кому ты пиздишь: «могу попытаться не думать о ней». Да ты вдохнул первые граммы кокаина только из-за неё! Ты и попытаться не думать не можешь.

Теперь я точно согласен со словами Коула, которые он произнёс давным-давно: «У тебя хреново получается убегать от проблем, друг. Твоё дело их решать».

Я ничего не ответил. Просто запомнил.

«Может, ты и прав, друг.» – отвечаю лишь сейчас, травя себя отвратительным дымом травы. Запах реально блевотный.

Стоит решить хоть что-то.

Выдыхаю мерзкий дым в лицо суки, до сих пор пялящей на меня так, словно я её голой увидел. Хотя, почти.

– Тебя как звать?

– Моника. Можно просто Мони.

– Блять, ещё одна Мони. Сколько вас, Монь грёбаных, – открываю окно, чтобы

сплюнуть изо рта не то подступающую к горлу горькую желчь, не то простое отвращение к тому Эдмону.

Друг. И как его батя не воспитал из него чего покрепче. А то бегает туда-сюда, суету наводит. Анабель обнимает... аж по лицу проехаться охото.

Этот дебил о себе позаботиться не может, куда ему заботиться о ней... Бесит. Слишком бесит, что рядом с Анабель такой долбоёб.

– Давай газуй, Моня.

– Мони... – пытается поправить.

– И желательно молча.

Интересно, на долго ли мне хватит трезвого ума? Убегать от проблем у меня не выходит, но дерьмо в крови всё ещё может ударить в голову. Тогда придётся убегать от всего мира...

А потом возвращаться, чтобы решать новые проблемы. И их будет только больше. Я по уши в дерьме. Пора бы это признать.

Может быть, сдохнуть всё же не самый плохой вариант?..