Глава 20. Говорю и думаю. Не говорит. Но думает.

Лишь ладонь Эдмона источает тепло. Вокруг холод. Улица дышит мокрыми мелкими каплями.

Солнце довольно быстро и неожиданно сбежало.

Звезда капитулировала. Отдала власть на небе тёмным тяжёлым облакам, а сама спряталась где-то далеко-далеко...

Воздух наполнен влажностью – хоть выжимай. Сырость улицы и мрак города навевают покой. Одновременно с покоем несут и давящий гнёт. Беспричинное беспокойство. Странное чувство.

Страннее лишь ощущение от родившегося буквально на глазах тумана – он душит. Такой густой и непривычный для Чикаго. Это не вашингтонский Сиэтл – вампирская атмосфера «Сумерок» здесь не такая уж и обыденность.

Кажется, что улицы, затянутые плотной белой пеленой, отражают моё же состояние. Оно как город... затянуто плотной пеленой.

В тёплый и светлый день улицы сияют, вывески переливаются, стёкла отражают солнечных зайчиков, а люди без всякой причины дарят окружающим улыбки. В лучах солнца город живёт. Но стоит мраку одолеть свет, как всё меняется. Хотя, не совсем так. Всё остаётся прежним. Но воспринимается уже иначе. Сам город, вывески, люди и улыбки: всё это так же существует. Только в тумане до них нет никакого дела. В тумане сложно что-то разглядеть, зато сам туман на первом месте – он бросается в глаза.

Внутри меня огромный город, море света и солнечных зайчиков, но туман перетягивает всё внимание на себя – мне нет никакого дела до всего остального. Мой город не живёт, он замер. Затаил дыхание, боясь, что туман отравлен.

А он наверняка отравлен. Отравлен неизвестностью.

Так что же прячет туман?

Точно ли он простое безжизненное облако, упавшее с неба? Или я обманулась? Может, туман просто хочет казаться таковым... Хочет, чтобы все поверили, что с ним всё в порядке – просто тяжёлые клубы влаги, вбирающие в себя огни проезжающих машин и неоновые вывески...

Но вдруг туман вовсе не мёртв. Вдруг он живёт. Живёт своей тихой жизнью, пряча сам себя. Ведь проще казаться мёртвым, нежели открыть свои тайны.

«И почему я вижу в тумане себя?» – сам собой рождается вопрос. Только ответа на него нет. Может, я и правда пытаюсь связать себя с этим природным явлением, а может, я просто схожу с ума, и туман на самом деле кажется мне живым.

Я вдыхаю влажный воздух. Глубоко. Всей грудью.

Вдыхаю туман – захлёбываюсь.

Хочется сбежать в неизвестном направлении.

Эти высотки давят, силясь раздавить.

Город слишком нагл – он не желает сдаться, отдаться мраку и туману. Он настырно продолжает светит своими огнями, притворяясь радостным добряком, словно и нет никакого тумана. Но это не так. Такие попытки скорее походят на открытые глаза и улыбку трупа – он должен расслабиться, закрыть глаза, расслабить мышцы, губы, однако вместо всего этого, он всё равно нагло смотрит на тебя своими застывшими зрачками и улыбается онемевшей улыбкой. Пытается казаться живым.

Город – труп с открытыми глазами. Труп со странной улыбкой.

Кругом туда-сюда снуют люди. Они куда-то спешат. Но стоит ли спешить в тумане? Дымка застилает будущее. В ней нельзя предсказать то, каким будет следующий шаг. Из ниоткуда может выйти убийца, жаждущий смерти. И никто его не заметит – его спрячет белый занавес. Спрячет нож и кровь. В другую секунду из пелены тумана с дьявольским визгом шин вылетит машина. Её тоже никто не заметит, пока не станет слишком поздно.

Стоит ли спешить, зная, что впереди запрятана гибель?

Стоит ли вообще идти?

– Чёрт... – обессилено шепчу я.

– Бель? – услышав мой приглушённый голос, Мони упирается взглядом в мои глаза. Он медленно тянется к моей ладони. – Всё в порядке? – тихо спрашивает, и я чувствую обжигающее касание. Насколько раскалены его руки? Моя кожа редко бывает холодной, однако его жар буквально плавит меня.

Я киваю. Вру.

В порядке... Из меня вырывается лишь грустная усмешка. Нихрена я не в порядке.

Мой поток мыслей снова выводит меня к мыслям о смерти. В который раз. Я не могу отделаться от них с того самого момента. С того проклятого выстрела.

Чёртов Дайер...

Сейчас, мусоля те картинки уже которую неделю, я понимаю, что у «джокера» не было выбора. Тот человек наверняка хотел сделать то, что сделал сам Дайер. Просто он не успел – пуля «джокера» оказалась быстрее. А если бы успел, то отвратительная бездонная чёрная кровавая дыра родилась бы и в моём лбу.

Я это прекрасно понимаю. Не совсем уж глупая.

Но отделаться от мыслей о смерти не так то и просто, когда на твоих глазах живой человек превратился в холодное тело. За секунду. Хлопок – конец. Выстрел – смерть.

Неосознанно смотрю на время. Сеанс с психологом должен был начаться ещё пол часа назад, но я вновь забила. А сегодня я как раз обещала затронуть тему моих мыслей о смерти. Похрен. Тупоголовый государственный психолог, приставленный органами, всё равно помогает не больше, чем мои собственные раскопки внутри забитой дерьмом бошки. Даже меньше.

Мони не сводит с меня глаз – чувствует, что что-то не так. Я бы и хотела рассказать, но рассказать – значит окунуться в саму себя ещё глубже. Не хочу.

Не могу.

Проще показаться мёртвой и спокойной снаружи, нежели показать больное нутро.

Телефонный звонок нарушает порядок влажного мёртво-живого города. Устоявшийся ритм моросящего неба, смешанный с рёвом машин, рушится.

– Твоя мама, – начинает Мони, протягивая свой мобильник.

– Да... – машинально беру его телефон и принимаю звонок.

– Всё в порядке, Бель? – вкрадчиво спрашивает она.

– Боже... Я устала от этого вопроса. Да.

– Просто я звонила тебе, а ты не берёшь трубку...

– Не знаю. Наверное, беззвучка. Ты что-то хотела? – ещё давным-давно я отвыкла от такой заботы мамы, от этого хочу закончить этот приторно-сладкий разговор как можно быстрее. Я не знаю, как мне вести себя. Её забота и отношение ко мне кажутся наигранными. А я просто не умею правильно реагировать на заботу. И на фальшивую, и на искреннюю.

– Тут офицеры, – аккуратно говорит она, – они уточняют, не вспомнила ли ты ещё чего-нибудь о... – запинается. – О том преступнике.

– Что я должна вспомнить? Снова описать море крови или шум выстрелов?!

– Ани... – от её нежного голоса меня пробирает дрожь. Сердце вдруг выбивает бешеный ритм: «Ани»... В последний раз я слышала такое обращение к себе в далёком детстве. Ещё до того, как мама начала много пить. Ани.. Я, кажется, не дышу и еле-еле удерживаю телефон около уха. Хочется разреветься прямо посреди улицы, а мама продолжает: – Просто довольно странно... Ты говоришь, что он не трогал тебя. Я же сама видела на тебе несколько синяков... Я волнуюсь, доченька. Ты в безопасности. Если он угрожал тебе, то скажи... Не нужно выгораживать преступника.

– Я же сотню раз сказала, что грёбаный «джокер» не трогал меня! – резко бросаю я, переходя на тон выше. Глаза пощипывает от переизбытка непонятных чувств. «Ани»... Меня распирает от желания выплеснуть закипевшие внутри эмоции: – И я знаю, что они сказали тебе поставить звонок на громкую связь! Занимайтесь расследованием, а не идиотскими допросами школьницы! Это я вам, господа федералы! Меня никто не трогал... И я не знаю, какие синяки тебе мерещились, ма!

– Ани... – через трубку я ощущаю дрожание губ мамы. Её боль.

– И не называй меня так!! – проглатываю колкий тяжёлый ком в горле. – Я не собираюсь менять свои показания. Всё! Если вы все мне не доверяете, то это сугубо ваши проблемы! Хватит напоминать мне о том дерьме! Хватит! Я занята. Пока, ма. – трусливо отключаюсь, боясь вновь услышать её нежный голос, наполненный болью. Боюсь, что по моему лицу снова потекут слёзы. Не хочу больше их видеть. Не хочу.

Я лгу. Лгу много и нагло. Лгу всем. Потому что хочу похоронить всё, что хоть как-то связано с теми событиями. Я хочу свою жизнь, а не то недоразумение. Всё в прошлом...

В прошлом...

В прошлом некогда уютная тайная «база»-подвал из детства. В прошлом раненый Мони. В прошлом старый угнанный додж. В прошлом непонятный жуткий дом на берегу озера. В прошлом отец. В прошлом похищение. В прошлом яхта и остров. В прошлом гадкое подземелье особняка с ещё более гадкими людьми в нём. В прошлом тёмные коридоры, в которых я, будучи полуголой, забыла о страхе темноты. В прошлом тихая терраса и тёплый закат... вертолёты и выстрелы, кровь и крики.

В прошлом Эрон Дайер. Его тепло и холод... запах той чёрной рубашки, взгляды и морозная кожа тоже в прошлом.

Я не хочу возвращаться в мир «джокера». Я побывала в Аду – мне хватило. В прошлом сам Ад.

В прошлом... И как же всё таки странно звучит эта фраза..

Никто не знает о том, что я видела. Для всех я жалкая жертва похищения, которая почти всё время была с завязанными глазами, и даже ничего не слышала. А синяки... Дайер вправду не причинял мне вред. Больно стало лишь с «джокером» в маске, который тащил меня по коридору, не обращая никакого внимания на шум приближающихся вертолётов и мои сдавленные всхлипы. Но и эта боль была внутри, не снаружи.

Всё в прошлом...

И да, чёрт возьми, да! Я благодарна ему. Должна ненавидеть – и ненавижу, – но благодарна Дайеру. Пусть он и натравил на меня своих психов, но разобрался с этим дерьмом тоже он. Дайер не причинил мне вреда. Ни разу не ударил. Он вытащил меня из задницы не один раз. Не дал даже захлебнуться в озере. Вытаскивал из огромной задницы, но не упрекал этим. Ни разу не упрекал. Он не строил из себя спасителя. Наверное, он был собой. И за это я благодарна Дайеру.

В своих ночных кошмарах я часто благодарила его. Искренне. А ещё столько же кричала, что ненавижу «джокера». Я часто кричала ему, что ненавижу его. Только он вряд ли слышал. Он и благодарности навряд ли слышал.

Но теперь всё кончилось. Конец. Всё в прошлом. Пожалуйста...

– Выдохни, звёздочка.

– Звёздочку затмил туман, – шумно выдыхаю я, мотыляя головой.

– Свети ярче, тогда туман отступит. Будь путеводной звездой. – Он сжимает мои пальцы своими. Горячими и мягкими.

– Я не хочу быть «путеводной». Не хочу, чтобы за мной шли.

– Просто освещай путь. Освещай сама себе. Не веди остальных – похрен на них.

На моих губах играет тень искренней ухмылки:

– Философ.

– Конечно... – он не заканчивает, указывая свободной рукой на светлое здание: – Пойдём согреешься. Вот госпиталь, нам сюда. Клиника имени какого-то там Троя. Прикольное имя, да?

Я пропускаю всё мимо ушей. Глядя на клинику, я задумалась об отце. После ранения в тот день его наверняка привезли в одно из таких зданий. Что он чувствовал? Думал об искоренении преступности или о родной и единственной дочери?

Почему-то я не верю, что это папа направлял штурм на остров. Он привык говорить, но не делать. Это-то я знаю.

Очень быстро мы оказываемся в сухом и уютном холле. Милая медсестра на приёмной стойке записывает наши имена, параллельно выискивая номер палаты отца Мони:

– Хорошо, что вы навещаете мистера Хелпса, всем больным нужна поддержка, – хлопает она ярко-красными губами. – Так-так... Сейчас он в 501 палате. Вы, кстати, за сегодня не первые посетители.

– Кто-то приходил ещё? – Мони удивлёно вскидывает тёмные брови.

– Да... – щурится медсестра, словно имя гостя тяжело выговорить. – Посетитель представился Эдом Каталанно. Видимо, у вас родственники или друзья из Италии? – как ни в чём не бывало произносит она, приподнимая невинные глазки. Только вот меня пробирает холодный пот. Холл уже не кажется таким уж светлым и уютным.

Мони мгновенно срывается с места, переходя почти что на бег. Я кое-как догоняю его около лифта, пытаясь не поддаться подступающей панике.

Этого не может быть.

Нет.

Тяжёлый кулак Эдмона много раз вдавливает кнопку лифта. Пробую отдышаться. Мы стоим на месте уже несколько секунду – долго. Стоим без дела непозволительно долго. Лифта нет.

Всё тот же тяжёлый кулак хватает мою ладонь, буквально сминая её. Один миг – мы бежим по лестнице наверх. Мони перепрыгивает по несколько ступеней за раз. Мои ноги путаются. Голова ватная.

Этого не может быть.

Нет.

«Нам нельзя туда.» – упорствует мой внутренний голос. И он прав.

Я не знаю как Мони сумел так быстро отыскать нужный этаж. Лично я не замечала даже ступеньки под ногами, спотыкаясь почти о каждую. Но вот мелькают десятки белых дверей в палаты.

Бегаю глазами. 497. Шаг. 498. Хочу остановиться. 499. Мне страшно. 500. Зачем он пришёл? И главное – как? 501...

Нужно узнать зачем он пришёл!

Нужно узнать, он ли это вообще!

– Стой! – шиплю я как можно тише. – Нам надо послушать. – Я не жду реакцию Эдмона. Просто припадаю ухом к двери, силясь различить хоть какие-то слова.

– Послушать?! Я убить его хочу!.. – он наверняка хотел продолжить, но мой указательный палец сам собой ложится на его горячие, почти раскалённые, губы. Закрываю ему рот.

Он без труда может оттолкнуть меня. Может ворваться в палату. Но Мони стоит. Стоит на месте и просто обжигает мою кожу своим пламенным дыханием.

– ...читал то письмо?

– Я? – различаю слабый голос. Это точно мистер Хелпс.

– Нет, блять, я! Конечно, ты.

– Хесуно передал его мне. Но ваш Эд... – он говорит «ваш Эд»... тогда с кем он разговаривает?! Я бросаю беглый взгляд на Мони: друг машет головой, а его глаза буквально шепчут: «В палате с папой не Эд».

– Я знаю, что Эд чуть не убил тебя на яхте. Значит, он забрал письмо у тебя? – Чей это голос? Почему он мне знаком?

– Да... – почти шепчет отец Мони. – Его тело на носилках положили рядом с моим. Я пробовал обшарить его карманы... Но его запаковали в пакет.

– Ты ничего не нашёл?

– Я не помню.

– Ты не помнишь нашёл конверт или нет?! – взрывается знакомый голос незнакомца.

– Да. Я чувствовал, что умираю.. Сейчас, кстати, состояние не лучше, – бедный отец Эдмона... От этих слов моё собственное сердце сжимается.

– Поправляйся, – бросает голос, явно думая о чём-то своём. – Эд мог добавить в конверт что-то своё? Нахрена было забирать его у тебя?

Пауза. Приглушённый полусонный шепот мистера Хелпса:

– Он распаковал конверт при мне, на яхте. Потом ушёл.

– Разорвал... Распаковал. Значит ему был плевать на письмо Хеса. Ему нужно было доставить своё, но скрытно. Он точно вложил туда что-то своё. Итальянская крыса и его письмо лишь удобное прикрытие для другого послания... С-сука!.. – глухой тяжёлый звук – громкий треск. Я вскрикиваю и жмурюсь. Это был удар.

Я встречаюсь взглядом с вытаращенными глазами Эдмона. Я знаю. Я дура.

Тишина.

Он услышал меня.

Я готова проклинать себя всю оставшуюся жизнь. Чёртовы нервы...

Пробую понять эмоции Мони. Но он даже не смотрит на меня. Его тяжёлый тёмный взгляд устремлён прямо на дверь. Я ничего не говорю.

Молчит и он. Молчит и просто открывает дверь. Медленно и уверенно.

Стоит Эдмону переступить порог палаты, как щелчок врезается в мои барабанные перепонки. Это звук предохранителя. Раньше слышала лишь в фильмах. Дайер показал, что в реальности этот звук не особо отличается.

– Пусть зайдёт девка. – Холодный приказ.

Я не думаю. Просто иду. Просто боюсь. Просто закрываю дверь изнутри комнаты.

– Руки, чтобы я видел, – всё тот же металлический, слегка прокуренный, тяжёлый голос. Он доносится из угла. Медленно поворачиваю голову: пистолет направлен на Мони. – И давно там стоите?

Вдох. Выдох.

Отвожу глаза от пистолета. Я должна посмотреть в лицо этому человека. Страх. Необъяснимая тревога. Это Дайер сломал моё умение контролировать страх. Ненавижу.

– Достаточно давно, – стараюсь отчеканить в ответ, надеясь, что мой голос не звучит жалко.

Его лицо... Туман с улицы словно осел на нём. Бледная кожа вперемешку с мрачным отблеском улицы. Он словно вампир. Нам ум приходит тот самый Эдвард из «Сумерок». Шевелюра на голове тоже похожа.

«Как вовремя, Бель. Эдвард, блять. А чё не Джейкоб?» – хочу с размаху ударить себя по щеке. Может хоть это поможет собрать мысли в кучу.

Но вампир с татуированной шеей не обращает внимания на мой пристальный взгляд. Он и сам откровенно пялится на меня.

– Это тебя Дайер вывел из особняка. – И это не вопрос. Он знает, что именно меня Дайер вывел из своего особняка.

В голове щёлкают картинки того дня.

Щелчок. Закат. Щелчок. Яхта. Щелчок. Тёмный коридор. Щелчок. Холодная ладонь укрывает мою. Щелчок. Кровавая дыра.

Щелчок.

– Это ты нёсся со всех ног к Дайеру. – Я не спрашиваю. Знаю. Щелчок в памяти показал картинку бегущего парня с пистолетом в руке, я вспомнила его нечеловеческий холодный крик: «Рон! Сзади!». Удивительно, как он не сорвал свой голос.

– Может и по имени знаешь?

Знаю. Помню.

– Ты – Коул.

– Догадливая девушка. А твоё имя Эрон так и не назвал.

– Пусть и дальше держит свой грязный рот на замке, – страх робко сменяется раздражением. Я снова в том дне. Меня снова возвращают в кошмар.

– Я ему передам, – на мгновение он улыбается. Не как маньяк. Не как псих. Не как насильник. Не как садист. Просто улыбается. Улыбается простой человеческой улыбкой.

– Это всё очень интересно, – Мони вклинивается в разговор, шевеля одними только губами. Он не пробует шевелиться: пушка всё ещё направлена прямо на его череп. – Но что за письмо?

– Сукины дети... И что вы ещё слышали? – раздражённо цедит Коул.

– Достаточно, – повторяю я.

В воздухе повисла пауза. «Джокер» однозначно не хочет говорить лишнего. А ещё, возможно, подумывает убить нас с Эдмоном.

– Я должен был... – слабый голос мистера Хелпса нарушает хрупкую тишину.

– Он должен был доставить послание Дайеру, – перебивает «джокер». – Что-то пошло не так. А точнее через жопу.

– И откуда ты узнал о послании? – недоверчиво спрашиваю я, ставя ударение именно на «ты». – О посланиях, как я знаю, знают адресат и адресант. Иногда посредник.

Для чего я вообще с ним говорю? Наверное, волнуюсь за Эдмона и его отца. Или я снова вру себе.

Отчего я хочу задать ещё больше вопросов? Наверное, я поехавшая, которая теперь не может без дозы адреналина, и именно поэтому ищет законченных преступников.

– Интуиция. – Нагло лжёт. Ведь лжёт? – Поэтому пришёл сюда: проверить догадку.

– Раз ты всё узнал, то теперь можешь уйти? – не свожу с него глаз. Знаю, что веду себя нагло. Слишком нагло. Кто-то назвал бы это смелостью, но я скажу иначе: глупость и страх.

– А вы не ахренели вдвоём, случаем? Сбавь обороты. Или мне всё таки нужно прострелить черепушку одному из вас?

– Коул... – шепчет отец Мони, как бы успокаивая.

– Иногда я слишком добр к людям, – выпаливает «джокер».

Он опускает пистолет, ставя его обратно на предохранитель.

Странно, но его будто бы не волнует наше присутствие. Даже его угрозы – пусты, в нём нет реального желания убить нас. Странно и то, что он вообще заговорил с нами. Причём довольно открыто. Словно не он держит в руках оружие, а мы. Зачем ему вообще отвечать на мои вопросы?

– Удивлена?

– Что? – «Он ещё и мысли читать может?»

– Наверное, тебе интересно, почему я до сих пор не убил вас.

– Мне интересно, что ты сделаешь, когда мы сдадим тебя копам, – огрызаюсь, пряча свои мысли куда подальше. Видимо, он и вправду читает мысли, как грёбаный Эдвард Каллен.

– Серьёзно? Да меня и без твоего участия грохнут. Может феды, а может мои ещё вчерашние друзья и братья.

Значит, Дайер был целиком прав по поводу «своих» людей. Для его окружения татуировка джокера лишь забавная картинка – пропуск в мир беззаконья, наркотиков, силы и власти. Разве что этот Коул тот самый «джокер», который разрывает свою грудь от боли и сожаления. Видно, только Коул и остался со своим лидером.

«Разрывает свою грудь от боли и сожаления» – и на кой чёрт, спрашивается, я даже мысленно цитирую Дайера...

Он кладёт свой пистолет за пояс, накидывая на плечи свой длинный плащ. Наши взгляды пересекаются, и я вижу... боль.

Глаза устрашающего вампира-Коула блестят. Почему-то он не отводит взгляд, и

лишь молча запускает ладонь в свои густые волосы. Сжимает с такой силой, что мне самой становится больно. Вот-вот и он вырвет целый клок каштановых волос.

Передо мой преступник. И, кажется, я сопереживаю ему. Не знаю как. Не знаю чему. Не знаю зачем.

Сопереживаю. Сейчас на его лице застыла не просто боль – в эту самую секунду он бы раскаялся за все свои грехи.

Нет. За один главный грех. За ошибку. За что-то такое громадное и ужасное, от чего ему нет дела до двух наглых школьников, смеющих так смело говорить с ним. От чего ему нет дела до всего вокруг. Ему плевать. Он наедине с болью. И эта боль так ужасна, что её невозможно полностью сдержать – выдают глаза, буквально источающие боль.

Мне самой становится не по себе.

Ему не страшна смерть. Его страшит что-то большее... Что-то, за что он готов ответить, но не может. Ему не дают возможность ответить. Поздно. Остаётся лишь разрывать грудь, проклиная самого себя.

В моей голове что-то ломается: «джокер» может быть посланником Ада. «Джокер» может быть посланником Сатаны. Но тот «джокер», что рвёт свою грудь, чьи глаза буквально наполнены болью – заблудший и несчастный грешник, упавший в Ад. Он был бы и рад разорвать свою связь с преисподней, но цепи вросли в плоть. Слишком поздно. Ему не сбежать. Сатана не отпустит «джокера». Поэтому он адский. Поэтому он демон. Только «джокер» – тот, что разрывает свою грудь – не выбирал путь демона. Он просто упал.

Дайер упал.

С ним и Коул.

– Мне кажется, тебе пора уходить. – Ровным голосом чеканит Эдмон. Он боится. Но прячет страх. Хочет быть сильным. – Или нам придётся вызвать охрану.

Усмешка в ответ. Холодная. Неумелая. Болезненная.

Коул не отвечает Эдмону. Лишь стеклянным взглядом рассматривает мистера Хелпса на больничной койке, с кучей капельниц в руках.

Говорит короткое:

– Джеймс, письмо у тебя?

Тишина.

– Оно может оказаться важным. Я бы хотел попытаться исправить кое-что...

Тишина.

– Уходи... – выговаривает Мони.

На мгновение пламя в глазах Коула высушивает всякую влагу. Остаётся лишь краснота. Он может сказать многое – особенно многое он может сделать. Например, накинуться на Эдмона. Но вместо этого двигает к выходу.

– К чёрту... – шипит он у самой двери. В нём говорит не гнев. Я слышу сожаление и слабость. Ту самую слабость, которая появляется в моменты, когда ты желаешь сделать что-то важное, только эта попытка оборачивается крахом.

«Джокер» и хотел бы что-то сказать. Только не может.

Говорят, выговариваются, исповедуются, раскаиваются, признаются и мирятся ангелы. Демоны молчат. Миру незачем слушать их, а значит им незачем и говорить.

Но... что если заговорить с демоном, желающим исправить то, из-за чего по швам трещит его грудь? Заговорить не со зверем, наслаждающимся пламенем Ада. Заговорить не с тем Эдом или сотней ему подобных. А заговорить с «джокером», упавшим в пламя.

Мони заметно расслабляется. А я... Я не знаю что со мной.

Я ненавижу себя.

Мне нужен врач.

А может и наркота.

Я полная дура.

Да. Я хочу заговорить.

Я вылетаю из палаты, и не задумываясь окликаю уходящего «джокера»:

– Что с ним?

Я имею право знать. Знать о человеке, который не желал мне зла. Который вытащил из кучи дерьма. Который хотел говорить, хоть у него это и не получалось.

Я хочу знать о демоне. О демоне, который пытался исправить свои ошибки, пусть и оставался всё тем же демоном.

– Жив. – Коул не поворачивается ко мне. При этом и не уходит.

– Ты идёшь к нему?

– Нужно навестить девушку.

– А что с ней? – я не знаю даже имени человека. Не знаю ничего. И всё равно спрашиваю.

– Не знаю. Хотел бы знать.

– Я могу чем-то помочь?

– Ты? – с недоверием спрашивает он, становясь в пол-оборота ко мне.

– Мало ли.

С минуту – может, меньше, а может, наоборот больше, – он просто молчит. Молчит, не в силах посмотреть на меня.

– Ты ведь Лав. У тебя же наверняка есть один из его личных номеров.

– Запиши его, – совершенно не раздумывая произношу я, моментально диктуя личный номер отца. Не знаю зачем, знаю, что так надо.

Убирая в карман свою доисторическую звонилку, мало чем похожую на телефон, он наконец заглядывает в моё лицо, но сразу же опускает взгляд куда-то далеко вниз. Примерно такими глазами на кладбищах смотрят на могилку.

– Не подумай, что я хочу какой-то мести. Просто... Мне нужно найти одного очень близкого мне человека. И я знаю, что этот человек... Она пыталась уйти из дел Дайера, приняв сторону твоего отца. – Объясняет он, не столько мне, сколько себе. Он словно оправдывает свои поступки, хотя я и не думала просить его об этом.

– Не нужно.

Подавленный и раздавленный Коул только еле-еле кивает.

– Спасибо тебе.

Кое-как киваю и я, только вместо простого «пожалуйста», шепчу очевидный бред:

– Он говорил обо мне? – пусть во мне его смелость спросить о нём, назвать его по имени – выше моих сил.

Голова идёт кругом. Я будто слышу тот крик – «Позаботься о ней». Зачем ему это? Зачем было открываться, прогонять, держать за руку, надевать маску, просить позаботься... Зачем? Должен же он объяснить это кому-нибудь, если не мне.

– Хоть что-то говорил? – тихо повторяю я. Так, чтобы из всего мира лишь я и «джокер» передо мной услышали этот вопрос.

– Он ничего не говорит. Только думает. Много. Очень много.

Он так и не поворачивается ко мне целиком. Наоборот. Теперь я вновь смотрю на его спину.

Спину, удаляющуюся прочь.

Просто уходит.

Уходит, оставляя ненормальную меня.

Ненормальная – слишком мягко.

Я не знаю как мне назвать себя. Снова ничего не знаю. Я так хочу убежать от тех дней, но сама делаю всё для того, чтобы стоять на месте. Нет. Я делаю всё для того, чтобы вернуться в те дни.

Выходит так.

Может, нормальный психолог был бы и не лишним.

Я ненавижу себя за мысли о Дайере. В глазах Коула – в его взгляде наполненном болью и страданием, – я увидела взгляд чёртового Дайера. Почему? Почему я думаю о «джокере», как об упавшем человеке, а не как о чистом зле? Почему я пытаюсь понять демона? Почему я такая глупая забитая одинокая девчонка, вцепившаяся руками и ногами за несчастного и сломанного спасителя-преступника... Почему?

Слышу звук закрывающейся двери позади. Это Мони.

Вот за кого я должна держаться.

– Мони...

– Зачем ты пошла за ним?

– Обними меня.

– Бель, ты должна отпустить всё то дерьмо...

Его нежный голос... Он вновь готов рационально рассуждать со мной. Но чем рациональней, адекватней, спокойней и логичней я мыслю, тем больше понимаю, что здесь не поможет никакая логика и рациональность. Поможет побег. И я побегу.

Сейчас?

– Обними меня, Эдмон.

И он обнимает.

Становится тепло. Даже горячо. Уютно и спокойно. Может быть, чувствуя это тепло, я смогу избавиться от копаний в себе и окружающих. Мне не нужно знать мысли мамы, папы, копов. Не нужно лезть в голову к «джокеру». Мне и в свою лезть не надо. Может пора расслабиться и отдаться теплу?..

– Мони, – тихо зову я.

– Да?

– Спасибо, – шепчу прямо ему в шею. – Мони, – вновь зову его.

– Да, Бель? – его дыхание обжигает мои волосы.

– Почему ты так смотрел на меня? Ну, в моей комнате, когда я переодевалась. Ты же всё таки хотел что-то сказать?

– Я... я не..

– Скажешь сейчас? – я убегаю. Убегаю от всяких мыслей. Пора убежать.

– Сказать... Просто, – он спотыкается о слова, – ты так красива, Бель. И я...

Вибрация телефона заставляет Эдмона окончательно споткнуться и упасть. Он много раз шепчет что-то вроде «извини», вынимая свой телефон.

– Клайд звонит, – поясняет Эдмон, принимая звонок. Кажется, он говорил, что Клайд и Майк даже хотели навестить меня. В детстве капитан футбольной команды Клайд часто задирал окружающих, и такой порыв вежливости не слишком похож на него.

Я ничего не отвечаю. Стараюсь даже не думать.

Мне странно осознавать это, но сейчас, в тёплых объятиях Мони, я даже хочу увидеться с одноклассниками. Лес, поход, костёр, палатки. Да пусть обыкновенная тусовка на заднем дворе. Однозначно хочу побыть среди простых и нормальных людей, какими бы они ни были. Мне нужны обычные люди. Самые обыкновенные. Не те, что олицетворяют собой образы тех демонов, преследующих меня до сих пор.

Только ещё я хочу чувствовать жар. Чувствовать то, что я не одна. Чувствовать объятия.

Эдмон не отстраняется, отчего я хорошо слышу голос Клайда:

– Друже, ну где вы потерялись? Анабель с тобой? – его голос наполнен энергией. Не видя его, я знаю, что одноклассник улыбается. Я хочу так же.

– Нужно было зайти в больницу, сейчас уже освободились, – его сильная рука поглаживает мои плечи. Что он чувствует, обнимая меня?

– Кидай адрес, мы с ребятами заберём вас на тачке.

– Да мы бы и сами, – отвечает Эдмон.

– Ну, Мон, не неси чушь. Там сыро, а мы с Кет, Сьюзи и Теодором сейчас всё равно на колёсах. Пригоним к моему двору и будем собираться в наш по-о-охо-о-оди-и-ик, – он буквально пропевает слова. В нём энергия. Желание. Задор и радость.

– Окей, сейчас брошу тебе адрес клиники. Вы там не накурились случаем, от куда столько смеха и веселья? – подкалывая вопросом, Мони и сам усмехается.

– Просто жизнь – это а-а-ахуенно-о-о, друг! Оторвёмся, отдохнём, почему бы и не ржать. Ну а Теодор может чуть и выглушил пива, но это так, для вкуса! – Через трубку слышны девичьи смешки. Видимо, Кет и Сьюзи на задних сидениях.

– Давай, юморист. Ждём вас, – Эдмон уже убирает телефон от уха и собирается вешать трубку, но из динамика вновь слышится весёлый и искренний голос.

– Ах, да, Мон. Мон! Передай привет от нас Анабель. Тут и девчонки машут, и от всех остальных заодно. Ждём её!

Мони расплывается в улыбке. И передавать ничего не нужно. Я и сама не сдерживаю робкую улыбку. Странно слышать такое от Клайда, который все начальные классы смеялся над девочками. Пожалуй, я и правда слишком неуверенная. Возможно, Мони прав.

Люди не должны стоять на месте – им свойственно со временем смотреть иначе на мир, на себя, на окружающих, даже на жизнь. Может быть, половина моих знакомых и не обратит на меня никакого внимания, но слова из трубки звучали по-настоящему. Настолько по-настоящему, что я хочу им поверить.

Чтобы уйти, нужно начать идти.

Ага, философия это моё. Но... ведь я права, пусть и в такой банальности. Да? Значит я должна пойти. Прямо сейчас пора бежать. Бежать к людям, к теплу, к веселью. Мне нужно заново начать жить, иначе туман из моих мыслей просто задушит меня.

Незаметно для самой себя, я уже на протяжении нескольких секунд просто смеюсь. Не нервно, как это было неделю или две назад. Не ради защиты. Просто смех окружающих может быть заразительным, а ещё и нужным.

Тепло и смех понемногу разгоняют мой туман.

Мони говорил, что мне нужно сиять. Странно, но сейчас я хочу верить, и даже верю, что смогу. Смогу сиять, как сияет звезда на небе.