Глава 19. На мне цепи, которых нет

Что прячет туман?

В детстве мне всегда мерещилась пара глаз, глядящих на меня из этой белой вязкой и одновременно воздушной массы. Туман почти как пучина. Глянешь – утащит.

Но что, если в тумане нет ничего и никого? Лишь пустота, разглядывающая тебя вместо той таинственной пары глаз. Пустота отталкивает куда больше. Лучше уж глаза.

Почему именно туман? Откуда эти мысли?

Картинки запрыгали перед глазами...

В тот день мы долго ждали ударные группы. Офицеры долго не появлялись, а в особняках громыхали выстрелы. Врачи осматривали нас ещё дольше. Копы, по-видимому следователи, вообще не отставали от нас. Вот тогда над водой Мичигана осел густой и тяжёлый туман.

Но я почти не слышала вопросов. Я вглядывалась в туман, который, к моему ужасу, не смотрел на меня парой таинственных глаз, как это бывало в детстве. Там было ничего. Абсолютное ничего внутри отражалось в абсолютном ничего снаружи. Я много плакала.

Когда нас везли на вертолётах до города, то я окончательно убедилась, что туман – просто пустое и бездушное облако, упавшее с неба. В этом мы с ним похожи.

Лопасти многотонной машины рассекали белую дымку, но пустота оставалась нетронутой. Пустота сидела во мне – её не доставали шумные острые лопасти вертолётов.

Тогда я ничего не понимала.

Да и сейчас, почти три недели спустя, мысли вовсе не прояснились. Скорее спутались ещё туже. Спутались вокруг шеи и не дают сделать ни единого глотка воздуха...

В последние несколько дней, может, даже с недельку, хоть копы с расспросами не достают... Поначалу было сложнее. Из-за разбирательств я не могла заниматься ничем. Даже отвлечься не получалось ни на миг. Ещё и этот бесплатный психолог... да чтоб он сам увидел дыру в человеческом лбу! «Всё хорошо, Бель. Это не страшно, Бель. Отвлеки себя от мыслей...» – да пошёлка ты на хер, мистер Дин. Давай замочу на твоих глазах человека, и будешь отвлекаться от мыслей. Тупица. Отвлечёшься с вашими беседами, допросами и незваными гостями!

Меня передёрнуло: дней десять назад федералы пришли к нам в дом без всякого ордера и предупреждения, так ещё и двое из них – бараны – вломились в комнату, когда я переодевалась. «Извините, мисс Лав. Прошу прощения, мисс.» – идите и вы на хер! Спасибо, что я была хотя бы в трусах! Большое, блять, человеческое, спасибо.

– Бель, – мягким голосом зовёт мама, – к тебе гость! – на первом этаже еле слышно захлопывается дверь.

От бессилия колочу подушку. Ещё и мама стала такой... нежной. Вернее, пытается казаться таковой. Даже бухает не в открытую, а пока я не вижу... Прогресс, чтоб его.

Меня раздражает всё происходящее вокруг. Раздражает и отец, за которого я даже волновалась. Когда Дайер, урод, увозил меня, то внутри горело дикое желание увидеть целого и здорового отца. Я ненавидела «джокера» за то, что он навредил папе. Но оказалось, что я и этого миротворца ненавижу. На моём похищении он выбил лишь больше бабла для своей великой «Партии Света», устроил пару задержаний мелких банд, и продолжил выступления, демонстрируя всем вокруг свои бинты на ногах и животе. Ах да, ещё «очень беспокоился за доченьку». Кому ты пиздишь!

Мама говорит, что он искал меня... Она верит, что именно он дал наводку на тот остров. Но я знаю, что для такого у него кишка тонка. Только и может собирать деньги и голосить: «Долой криминал! Да здравствует добро! Давайте жить дружно!».

Живёт в какой-то сказке. Ему хоть раз пришло в голову, что хотели сделать с его дочерью?! Что собирался сделать с ней ублюдок по имени Эд?! Что она видела в чёртовом особняке?! Них-ре-на. Даже сегодня на радио он лишь «благодарил Господа», что с его «дочей» всё хорошо.

Что же ты не звонишь своей «доче»?! Приезжай, поболтаем! Расскажу, что нехрен называть Дайера «Господом».

«Много хочешь» – сама себе отвечаю я.

– Бель! – едва повысив тон, но всё так же мягко, зовёт мама.

– Давайте я сам к ней зайду.

– Конечно, Мони, проходи, – мама зашагала куда-то на кухню, а я, услышав родное имя, слегка расслабилась.

С Эдмоном мне будет попроще. Может за разговорами и отца выкину из головы.

Только вот не начал бы он вновь поднимать сотни раз закрытую за эту неделю тему.

Лишь услышав аккуратный стук в дверь, я наспех протёрла красные от гнева и бессилия глаза, и зачем-то кинула взгляд на своё отражение в зеркале.

– Входи, – приняв максимально спокойную позу, я уставилась на дверной проём.

– Ты не против?..

– Дурак что ли? Разве я хоть раз выгоняла тебя из дома?

– Просто... Ладно, не суть, – замечаю, что он до сих пор ни разу не посмотрел мне в глаза. Просто стоит и мнётся у порога комнаты.

– Что с тобой, Мони? – вкрадчиво начинаю я.

Словно не слыша меня, он заговорил уставившись в стену:

– Слушай, я такой идиот. Просто тупица, Бель, – наконец Эдмон прошёлся глазами по мне. – Из-за всего дерьма, навалившегося на нас, я сначала просто забыл... А потом ещё отец, больница, да и ты в школе почти не появлялась... А если появлялась, то любой даже подойти боялся.

– К чему ты ведёшь? Что с тобой, Мони? Как твоя голова? И как твой папа? – не знаю что меня беспокоит больше: поведения друга или нахлынувшие картинки прошедшего нами Ада.

– Я... я в порядке. Я же уже много раз говорил, что там и сотрясения толком не было. Так, чуть лоб разбил. Да и ногу за эти недели уже полностью залатали. А папа... Состояние стабильно, но ещё долго будет в больнице. Много огнестрельных ранений... – с болью жмурится. – Копы поверили, что он ничего не знает о «джокерах». Только я сам не знаю почему он врёт и меня заставляет... Но я не об этом.

На мгновение мне кажется, что Эдмон намеренно молчит о чём-то. Возможно, и хочет сказать, но молчит. Об отце, к примеру. Но я вновь прогоняю мысли. Сейчас меня волнует его состояние:

– Ты «не об этом». Тогда о чём, чёрт возьми же?! Что случилось?? – я упираю в лицо Эдмона полный непонимания взгляд. Ещё от него загадок не хватало.

– Я беспокоюсь за тебя, Бель. За твоё состояние. Кстати, беспокоится даже народ со школы, только ты их на одном месте вертишь, а в другое посылаешь. А ещё... – лишь сейчас замечаю, что на протяжении всего разговора Эдмон держал одну руку за спиной. Медленно, словно боясь моей реакции, он протягивает мне небольшую деревянную шкатулку: – Извини, звёздочка, я хотел отдать тебе этот подарок на День Рождения, но всё пошло по одному месту. – Каждый миллиметр его лица выражает волнение: серьёзные карие, почти чёрные, но с золотым отливом, глаза, напряжённый мужественный подбородок, сведённые брови, а тонкие губы стали вовсе еле заметной полоской. Ещё и слово «звёздочка» далось ему с таким трудом, будто раньше он не называл меня никакими милыми прозвищами. Сколько себя помню, мы давали друг другу разные имена.

– Стой-стой, сейчас мне плавать на всяких двуличных мудил из школы. Почему ты так волнуешься, это же... – стараясь касаться тёмной деревянной коробочки как можно нежнее, я не могу сдержать улыбку: она прекрасна. И скорее всего, Мони делал её сам, своими сильными, но по-детски аккуратными руками. – Это волшебно. Какая разница, что ты отдал подарок сейчас?

Даже в эту минуту друг не смотрит в мои глаза. Хочется обнять и подбодрить его, но пальцы не могут оторваться от рисунков на дереве. Помимо выбитых узоров, на ней очень много милых рисунков: солнышко, какое рисует ребёнок, дерево, сбежавшее с того же детского рисунка, и много улыбающихся животных.

– Ты, наверное, подумала, что мне плевать на твой праздник... – его слова неплохо так оторвали меня от разглядывания красоты на шкатулке. Теперь наши взгляды встретились, и мне охото бросить в Мони что-то тяжёлое.

– Нет, ну ты реально дурак! Ты. Именно ты первым поздравил меня в тот день. И никто кроме тебя! И ты вернулся именно в мой День Рождения – этого для подарка было бы достаточно. – пытаюсь понять, подействовали на него мои возмущения, но непроизвольно добавляю: – Дурачок.

– Откроешь? – наконец по его вечно загорелому лицу проскальзывает улыбка. Теперь мне спокойнее.

Всё с тем же трепетом и мягкостью я приоткрываю крышку.

Дыхание перехватывает.

Я медленно поднимаю неимоверной красоты цепочку, но всё внимание приковывает висящий на ней медальон. Не знаю как, но Мони усыпал его крышку маленькими блестящими камнями, похожими на звёзды. А по центру – самая яркая.

– Знаешь, когда я делал это всё, то думал, что в мире много прекрасных вещей. Но самая прекрасная из всех – это ты. Среди звёзд – ты самая яркая. – Мони явно хотел попасть этими словами в моё сердце. И у него это получилось.

Чёрт, прямо сейчас хочу повиснуть на его шее. Ещё минута и точно смогу, а пока...

Протерев влажные от эмоций глаза, я с ещё большей улыбкой приоткрываю круглый медальончик.

На маленькой деревянной пластине вырезан крошечный котёнок. Так красиво и так точно, что мои глаза окончательно наполняются слезами радости. Даже без надписи, сделанной над мордашкой котёнка, я узнаю его: Белни.

Наш с Эдмоном и Леей друг, которого мы нашли брошенного, вырастили, а после гибели Леи, отдали уезжающим родителям подруги. Они тоже любили Белни.

– Ты даже пятнышко на лобике ему нарисовал... то есть, вырезал... – шмыгая носом, почти беззвучно бубню я. Чувствую себя маленьким ребёнком, которому впервые в жизни дарят столь желанный подарок. Только я даже не догадывалась, что так сильно хочу этот подарок...

– Бель, я хочу, чтобы Белни напоминал тебе не только самого себя, но и Лею. И меня. И то, что несмотря на всё дерьмо, в жизни есть море добра и радости. Белни дарил нам много хорошего, и, на самом деле, многие вокруг хотят делать жизнь ближнего доброй и светлой... Замечай это и... – Мони точно хотел продолжить свою философскую речь, но я, кинувшаяся в его крепкие объятия со слезами радости, стекающими по щекам и забитым сопливым носом, прервала эту самую речь.

– Спасибо... Мони.. Боже...

– Давай дам тебе воды – ты заикаешься, Бель. – с улыбкой, заметной даже в нежном голосе, шепчет он и, едва слышно, добавляет: – Я рад, что тебе так понравился подарок.

– Он больше, чем прекрасно... – пытаюсь совладать с голосом, но сдержать счастливые всхлипы выше мои сил. Глоток воды выгоняет ком из горла. Ни на миг не отрываясь от украшения, я потираю свои красные глаза.

Не знаю сколько прошло времени за разглядыванием медальона – лично для меня, считанные мгновения. Подарок друга словно наполнил мои лёгкие воздухом, который я была не в силах вдохнуть сама. Мой измученный мозг сумел переключиться на воспоминания о детстве, ненадолго оставив жуткую реальность в стороне.

Да, именно в моём детстве тоже было предостаточно дерьма. Но в те далёкие дни оно не ощущалось таковым. Сейчас проблемы заполоняют всё сознание. В детстве же все проблемы висели на втором плане, да и любой милый котёнок мог заставить меня вовсе позабыть о них. А любимый Белни – тем более.

«Проблемы, проблемы, проблемы...» – делая хуже самой себе, зачем-то повторила я. Забавно. Стоило напомнить себе о них – и всё детство моментально растворилось в желчи настоящего.

По-видимому, воздух в лёгких кончился. Болезненный ком вновь подступил к горлу. Перед глазами заиграли образы того дня: трахающиеся посреди зала ублюдки, стриптизёрши, которые там явно не от хорошей жизни, сладковатый запах курева – помню, как друзья мамы курили у нас в доме траву, запах был тот же, – маты и пьяный хохот, зажатая в угол несчастная девушка, звук выстрела и простреленного колена. Мрак. Кромешная темнота. Перемотка. Потом только хуже. Никогда в жизни меня не охватывала тревога таких масштабов. Я слышала буквально каждый крик из динамика телефона Дайера. Даже звуки приближающихся вертолётов не заглушали подступающий кошмар – они лишь подтверждали его.

Потом только хуже...

Абсолютно чёрная. Бездонная. Отвратительная. Дыра. Дыра во лбу человека, который мгновение назад стоял на ногах и дышал.

Из накативших вязких мыслей меня выдёргивает взволнованный Эдмон:

– Бель... – нежно треплет меня за плечо. – Тебе плохо?

– Н-нет. Нет. Просто задумалась.

Я изо всех сил машу головой, пытаясь переключить мысли на светлый взгляд Мони и его прелестный подарок. Выходит с натяжкой.

– Может прогуляемся? Там погода хорошая, – он наверняка растерян. Не знает с какой стороны ко мне подойти. Я и сама не знаю. Ничего не знаю. Пытаюсь сосредоточиться на медальоне.

– Поможешь повесить его мне на шею? – игнорируя предложение Мони, я протягиваю ему цепочку и собираю рассыпанные по ключицам волосы в неаккуратный пучок.

Но тут же замечаю, что он будто завис. Эдмон держит украшение, но его взгляд прикован к моей шее.

– Э-эй? Тебе плохо? – повторяю его же вопрос, пытаясь улыбнуться: со стороны, наверное, похоже на нервный оскал.

Нарушая вновь образовавшуюся паузу, Мони наконец отзывается:

– Просто... – спотыкается, словно путаясь в словах, – хотя, забей.

– Что с тобой? – я приподнимаюсь на колени и пихаю его в мускулистое плечо. На этот раз улыбка выходит куда бодрее.

– Ну что-что, – пробует усмехнуться. – Взял и залип на твои ключицы.

– Ключицы? А что с ними не так? – я опускаю взгляд, слегка отодвигая бретельку своего топа.

– Всё так!.. – резко выпаливает он. С той же резкостью останавливает мою руку, возвращая бретель на прежнее место. Растерянно добавляет: – Наоборот, они такие выразительные и аккуратные. Задумался, почему я раньше не обращал на них внимание.

– Спасибо, наверное, – отзываюсь я, но мысленно пытаюсь переварить резкость и растерянность друга.

Кажется, что и сам Эдмон тонет в своих мыслях. Тонет, как и я. Но в отличие от меня – он держится на плаву. Он сильный и перемалывает свои мысли, выгоняет их, заменяя чем-то другим.

Но чем можно заменить картинки смерти? Картинки людской жестокости и злобы. Как перемолоть одиночество, которое пустило корни в мою душу?

Я всегда была одинока. Лишалась тех, кто хоть как-то вытягивал меня из омута одиночества. Вот сейчас вселенная, видимо, сжалилась надо мной – ей стало тошно от моей слабости. Решила вернуть близкого человека. Только я вправду слаба – и даже самый замечательный на свете друг не делает меня менее одинокой.

Как эгоистично. Воротит от самой себя.

«Было бы куда лучше, если бы на том проклятом острове голову прострелили мне самой!» – и на этот раз такая жуткая мысль не пугает меня. За эти дни я столько раз пожелала себе смерти, что это вовсе перестало меня пугать. А сначала я думала, что у меня крыша поехала, раз задумываюсь о таком. Или так и есть.

– Давай всё же одену. – Мони тянется к моей шее. Скорее всего, он смог побороть свои мысли. Но я – нет.

Он сильный. Все вокруг сильные. Я – нет. Мерзко.

Щелчок застёжки выдёргивает меня из очередного потока отвратительных чувств, скопившихся внутри меня.

Неожиданно голос Эдмона приобретает обыкновенную мягкую уверенность. С нотами заботы он начинает то, к чему пытался подвести разговор с самого начала.

– Бель, я понимаю, что тебе реально хреново. Нам с тобой хреново. Но нельзя забивать на жизнь, а ещё там в школе...

– Я всё понимаю, – обрываю его, не давая договорить. – Но давай не будем о школе – я её всегда ненавидела. Особенно после твоего переезда. Хотя нет, вернее – после смерти Леи. Твой отъезд лишь усугубил ситуацию.

– Но твои одноклассники уже не те подростки, которые плевались желчью и детскими подколами. Все выросли, как и ты. – Он хочет помочь. А я хочу что-то сломать, ведь волна гнева вновь захлёстывает меня. – Я помню их жестокость к окружающим, я и сам мог быть жесток. Но это же не значит, что я мудак по сей день.

– Ты и не был мудаком. А они... – непроизвольно сжимаю челюсть до скрипа зубов. – Стоило тебе уехать, как я вновь почувствовала себя мелкой беззащитной девочкой...

– Бель, всё это было давно. Многие выросли, разобрались в себе, перестали изливать свои комплексы на окружающих. Сейчас твои одноклассники относятся к тебе по-другому...

– Прекрати! Ты был с ними лишь этот несчастный месяц. Даже неполный месяц. Ты нихрена не знаешь! – до боли сжимаю свои кулаки. Ещё чуть, и ногти наверняка оставят отметины на коже ладоней.

Я до сих пор в красках помню все их слова обо мне. С Мони было хоть немного легче, но он уехал, и я осталась без личного телохранителя, комика, психолога, повадыря по разным тусовкам... я осталась без настоящего друга.

И вся желчь пубертатных подростков вновь вылилась на меня: прямо как в детстве, когда они стебали нас с Леей.

Недостаточно яркая. Недостаточно общительная. Недостаточно зажигательная. Каждый день прётся домой вместо вечеринок у идолов школы. Чего стóит одна тупоголовая Сара, устраивающая каждые выходные тусовки за счёт богатеньких родителей. Подколы от неё не прекращались ни на день – но она была, конечно же, права. Ведь её родители спонсируют школу, а мои... Одна – алкашит каждый божий день, а другой... да вообще похрен на другого.

Вот и стала Анабель похожа на озлобленную собачонку. До сих пор гавкаю на Сару и ей подобных. В последнее время остальные хотя бы помалкивают. Утомились за столько лет. Бедняжки.

«Несправедливо. Несправедливо...» – жмурюсь я, проглатывая слова.

– Ты всегда был душой компаний, Мони! Ты не знаешь этого мерзкого шепота сплетниц за спиной, тупых шуток тупых спортсменов, для которых девушка должна зажигать и хохотать на весь коридор, не знаешь и косых взглядов одноклассников из-за того, что тебя не было на вечеринке, пока все на ней отрывались и сосались. А знаешь почему не было? Да потому что мать снова нажралась и гонит домой, чтобы отчитать за очередную незначительную херню. – Сжимаю свои волосы. Ещё с месяц назад я наверняка разрыдалась бы – сейчас не могу, или не хочу. Дайер отобрал у меня всякие силы на слёзы. – Ты лидер, Мони. Ты красавчик, Мони. Хотя окей, может я и сама ничего, – зачем-то по-кукольному хлопаю глазками и прикусываю свою нижнюю губу, – но образ серой, слепой и глухой мышки всё портит! Как в глупых книгах, знаешь: мышь слепая, крыса тупая. Никто не любит незаметных мышей, понимаешь? Ненавижу себя за свою закрытость! А окружающих за их жестокость.

Эдмон долго смотрел на меня. Достаточно долго, чтобы я заметила, что он буквально рассматривает мои глаза, потом губы, открытую из-за топа талию, и снова глаза.

Пламя внутри меня понемногу стихает, хотя горечь и обида никуда не уходят. И не уйдут. За столько времени я привыкла к ним.

В конце концов голос друга обволакивает меня:

– Да, Бель, ты однозначно классно строишь глазки и кусаешь губы. Если я красавчик, то ты чёртова модель и Мисс Вселенная! И тебе не хватает лишь уверенности в себе и веры в других. Твои одноклассники уже не дети – они смеялись раньше, но сейчас переросли это. Перебороли подростковую жестокость и собственные комплексы, отчего перестали вымещать обиды и гнев на тех, кто слабее. Не маши своей башкой, Бель! – без злости выпаливает он и накрывает мои руки своими. Эдмон сплетает свои пальцы с моими, и теперь я не могу вдавливать свои ногти в кожу, принося себе боль. Его сильные пальцы сдерживают меня – успокаивают, принося тепло. Его кожа всегда так горяча... словно расплавленный металл. – Прошёл тот пубертатный период злых подростков. Я даже за этот короткий отрезок времени знаю твоих одноклассников не хуже тебя, и даже не спорь, ты же целиком изолировалась от них ещё годы назад. Но бóльшая их часть, уже нормальные люди. Те, кто тебя травил, уже сожалеют о своих идиотских детских выходках. А если кто-то и остался идиотом, то таких смело шли на хер. Или ещё куда подальше. Но поверь в других. Дай им шанс поменяться и показать это.

– Ты не знаешь этих людей... – с ухмылкой выдавливаю я.

– Знаю я! Знаю! И ты постарайся узнать. Многие девчонки реально переживают за тебя, выгораживают перед преподами, которые волнуются о твоих пропусках. Пацаны, например Клайд и Майк, вообще хотят фруктов тебе раз десять приносили, правда твоей маме говорили, что они от меня. А щас и лично проведать хотят, понимаешь? Ты ведь знаешь тех мелких прыщавых злых подростков лет четырнадцати, которые были откровенно тупыми. Теперь это девушки и парни, и многие из них явно поменялись. Они и хотят тянуться к тебе, Бель, но знают, что натворили дерьма. Знают, что и ты помнишь всё их дерьмо. – Мони слегка сжимает мои руки, заставляя меня взглянуть в его тёмные глаза. В них мне становится чуть спокойнее, хотя его слова с трудом укладываются в моей голове. – Попробуй дать им шанс убрать за собой. Убрать всё то детское дерьмо, что они нагадили. Поверь в себя. А ещё в окружающих. Да ты королевой школы станешь!

Его ободряющая улыбка производит какой-никакой эффект. Аккуратно заправив непослушную прядь волос мне за ухо, он с аккуратной улыбкой добавляет:

– И я не шучу про королеву школы. Ну глянь на себя, – Мони тянет меня к себе. От неожиданности я взвизгиваю, на что слышится хохот друга.

Буквально смяв меня в охапку, он ставит меня напротив зеркала на двери. На этот раз Эдмон разбрасывает мои волосы, расчёсывая их своими пальцами.

– Ну смотри. Какая там Сара? – он усмехается, кружась вместе со мной перед зеркалом. – Да она и близко с тобой не стоит! Сходи в школу в этом топе – ты все взгляды на себе соберёшь. И шептаться все будут о твоей ахрененной фигуре, никак не о том, что ты не пошла на вечеринку.

– Я отвыкла от открытых вещей. Куда лучше худи-мешок, – фыркаю в ответ.

– Так привыкни обратно. Когда я таскал тебя по тусовкам, ты одевалась, как чёртова принцесса.

«Принцесса...» – непроизвольно повторяю я.

«Красной дорожки нет, принцесс» – едва не проговариваю вслух.

«Принцесса, постскриптум Снежинка» – проговаривает уже что-то внутри. Вернее, кто-то.

Какого чёрта я так хорошо запоминаю слова ублюдка?! Свали из моей башки, Дайер!

– Может и одевалась... – пытаюсь выкинуть мысли, родившиеся сами собой. – Тогда может ещё и верила, что смогу быть интересной окружающим.

– Ты была интересна! И сейчас тоже! – заглядывает прямо в моё лицо.

– Я грёбаная серая мышь. А даже если по сути и нет, то подобный образ уже прилип! Кому до меня было или есть дело?! – я вижу своё отражение. Объективно, оно ничего. Наверное, даже красиво. От слов Эдмона стало будто ярче, а я на секунду увереннее. Но всё же окончательно поверить выше моих сил.

– На тебе нет клейма. Ты та, кем ты пожелаешь быть. Я вижу в тебе звезду. Яркую, рядом с которой интересно и парням, и девчонкам. Пожелай быть звездой, Анабель. Полюби себя, как... – его взгляд замирает глубоко в моих глазах. Уверенный мгновение назад Мони, глядящий на меня сверху вниз, и сам замирает, теряя свою твёрдость.

– Полюбить себя, как...? Как кто? – шепчу ему в подбородок, слегка приподняв голову.

– Просто полюби себя..

Что это? Растерянность? Смущённость?

Он коротко машет головой, уводя взгляд куда-то вдаль:

– Как твой друг, я искренне хочу, чтобы ты разобралась в самой себе. Ты ведь прекрасна.

– Когда вокруг столько дерьма, то в это тяжело поверить... – наконец я пытаюсь принять его слова, отогнав лишние эмоции.

– Ты сможешь. Начни сейчас.

Блистательная улыбка вновь озарила загорелое лицо Эдмона. Что творится в его голове? Он так резко становится самим собой: уверенным и сильным. Хотя всего мгновения назад, казалось бы, терялся и смущался.

Не стоит ли и ему самому разобраться в себе?

– Пойдём в школу, – как ни в чём не бывало выпаливает он, ободряя меня тёплой улыбой.

– Чё? – я делаю пол шага назад, сводя свои брови: – Неа, я туда не собиралась и на этой неделе.

– Давай прогуляемся, Бель.

– И какая тебе школа? Уже половина четвёртого.

– Там почти все с класса собрались на спортивном поле, а я пошёл к тебе.

Кстати, тебе передавали большой привет. – Мони намеренно делает акцент на слове «большой». Неприлично растягивает его слоги, но от этого оно не звучит, как подкол или сарказм. Если «привет» передавали с той же интонацией, какой его произнёс сам Мони, то это вряд ли был стёб.

– Чего это они решили собраться? Какая-нибудь Сара устраивает очередную пьянку у себя дома? – разглядывая собственные носки, бубню я.

– Нет там никаких Сар. Они хотят собраться в поход и провести ночь в лесу. А может и пару.

– Ого, – в удивлении я поднимаю свои заплывшие мыслями глаза. – Это от куда такая сплочённость и любовь к природе?

– Вот видишь, – без упрёка усмехается он, вновь беря меня за руку. Касание опять обжигает. Я думала это у меня руки постоянно раскалённые.

– Вижу что?

– Ты не знаешь этих людей.

Я лишь фыркаю в ответ на его позитивный настрой. Он явно не прекратит попыток вытащить меня из дома, а единственный человек, который способен переспорить меня – как раз сам Мони.

Бесполезно упираться, и куда проще согласиться пройтись до школьного поля. Потом всё равно можно тихо свалить, кому я там нужна.

Нужно искать свои плюсы – вдруг свежий воздух немного распутает клубок мыслей, запутавшихся на моём горле. Без особого энтузиазма я двигаю к шкафу, параллельно стягивая бретельки топа:

– Один поход ещё ничего не меняет. И вообще, я иду просто подышать воздухом. А ещё отвернись, я хочу переодеться, – придерживая свой белый топ руками, я встречаюсь взглядом с Мони. Всего на миг. Но стоило мне глянуть на него, как он развернулся и упёрся в стену, словно его туда пригвоздили.

– Я не смотрю.

– Воу, мог бы просто посмотреть в окно, не обязательно прижиматься к стене, как на расстрел, – на этот раз у меня получается даже выдать шутку. Кривую, неумелую, но уже прогресс. Да и при упоминании расстрела у меня не закружилась голова, хотя о оружии я даже думать не хочу.

– Да ладно.. переоденься, и...

– И-и... – передразниваю его и подыскиваю нужные чёрные джинсы. – Столько болтал, чего начал запинаться-то? Язык пересох от количество сказанной психологии?

– Оденься и продолжим, я привык смотреть в глаза, а не на стену, – как бы наотмашь тараторит он. К чему эта дёрганность?

«Его смущает, что я переодеваюсь при нём?» – спрашиваю сама себя, и только сейчас задумываюсь об этом. Но ведь раньше я постоянно так делала. Или из-за долгой разлуки он считает, что я должна перестать доверять ему в таких мелочах? Или... Возраст?..

Странно. Но задать вопрос я всё же не решаюсь. Не стоит смущать его ещё больше. Не сейчас.

Однако одна единственная мысль стремительно проносится в голове. Меньше чем на мгновение я замираю, стараясь не выдать глупое и абсолютно неверное предположение.

Да, я уже думала об этом, но... нет.

А что насчёт его взгляда, растерянности, заминок?.. Да нет же. Бред.

«Нет. Не так ли?..» – вновь обращаюсь к себе. Но отчего я вдруг засомневалась? Ведь это абсурд...

«Не так ли?» – на автомате повторяет загруженный мозг. Однако точного отрицательно ответа дать всё же не решается.

– Ну... Я готова.

Лишь сейчас, возможно, под влиянием накативших предположений, я замечаю то, с каким необычайным восторгом на меня смотрит Эдмон. Этот взгляд... такая глубина в его тёмных, почти чёрных, глазах. Но вдруг меня словно окатывает холодной водой: я ощущаю дикое дежавю.

«Бред...» – едва не шепчу. Я впервые вижу глаза Эдмона такими – раньше в них был простой дружеский огонь... да и сейчас тоже, просто напридумывала. Не так ли?..

...Но почему же взгляд, наполненный какой-то особенной и не совсем дружеской теплотой мне так знаком? Знакомы ощущения, когда в твои глаза упирается пара иных, желающих закричать о том, что наболело внутри. Знаком заряженный воздух, который буквально плавится от переизбытка чувств и слов в этом самом взгляде.

Дыхание замирает – воздух словно исчезает из лёгких. К сожалению, мне знаком такой взгляд... Чувство дежавю не случайно. Это не бред... Совсем нет.

И я не знаю, что именно отобрало у меня кислород – то, что Эдмон глядит на меня тем же взглядом, каким прожигал чёртов Дайер, или то, что грёбаный Дайер вообще смотрел на меня так.

Его ледяной взор не способен на это. Не способен выражать такие эмоции и мысли. Не способен выражать вообще хоть что-то! Не способен, чёрт возьми! На его остром холодно лице всегда дьявольская маска – даже тогда, когда физически её нет.

Но какого хрена я вижу перед собой сырую и студёную зелень его глубокого взгляда, вместо родных и тёплых глаз Мони?!

«Ты в своём мире, Анабель! Кошмар закончился! Почему демон поселился в твоих мыслях?!» – хочется кричать. Молча глотаю кипяток эмоций. Меня распирает. Я не хочу вспоминать о... нём.

– Звёздочка, – тёплый голос нежного человека. Правильного человека... Не чёртового демона, носящего гордое имя лидера «джокеров». Я изо всех сил пытаюсь сделать вдох, пока успокаивающий тон Эдмона доносится до меня: – Давай по пути в школу зайдём к моему отцу в больницу? Хочу навестить его да показаться, мол со мной всё в порядке.

– Конечно... – «Чёртова дура» – твержу сама себе. Сейчас ты думаешь не о лучшем друге, не о его раненом отце, а о «джокере»... О Дайере... – Я тоже хотела бы навестить его. – нагло лгу, путаясь в собственных мыслях. Хотела она, как же. И не вспомнила бы, если бы прямо сейчас сам Эдмон не сказал об этом.

Лгу, ведь на самом деле хочу – больше всего на свете хочу, – избавиться от преследования. Я хочу выгнать демона из мыслей. Демона, который не покидает меня. Демона, который отравляет мою кровь.

Эгоистка. Отец моего друга ранен, а я беспокоюсь о самой себе. Выдумываю себе проблемы, вместо того, чтобы просто перестать думать о «джокере».

Но я не виновата... Я хочу вернуться в свой спокойный и привычный мир. Хочу вернуться в него всецело, а не одной только физической половиной, прямо как сейчас.

Пусть этот мир серый, даже бесцветный. Но он мой. 

Не так ли?