Жив

— Зачем ты пришёл?

   Ки Хун сидел на кровати, исподлобья оглядывая меня. В голосе отчётливо слышался яд. Стало не по себе.

— Зачем? Чтобы забрать тебя.

— Куда забрать? В тюрягу подвезти? Это за тебя сделают полицейские. Свободен. Или хочешь отомстить за того паренька? Так давай. Я готов.

   Кровь прилила к щекам, кулаки сжались. Хотелось втащить ему пару раз, чтобы не смел больше говорить такой херни.

— Ты идиот? Или ещё не протрезвел после вчерашнего?

Ки Хун встал, расправил плечи и в следующий миг бросился на меня с кулаками.

                             ***

— Может, ещё вина? — приторно-сладким голосом спросил Хён Ги. — Всё-таки это ваш день. Быть трезвым никак нельзя.

   Раздражает. Хотелось встать и выйти отсюда, потащив с собой Ки Хуна. Но, глядя на него, такого весёлого и счастливого, я просто не мог. Пусть веселится, я потерплю.

— Итак, в прошлом вы были каким-нибудь бизнесменом? Ваш друг сказал.

   Я спокойно отпил вина, пальцы слишком сильно сжались на ножке бокала.

— Он мне не друг.

— О, прошу меня извинить. Но кто вы тогда? Вы ведь вроде не женаты. Колечка на пальце нет.

   Я всё больше жалел, что сел напротив этого человека. Другие были заняты разговорами, пели песни и веселились, погружённые в атмосферу праздника. Только Се Бёк куда-то пропала.

— Он мой будущий муж, так что прошу больше не называть его моим другом. Плохо звучит.

   На мгновение губы Хён Ги скривились, но он быстро вернул свою фирменную улыбку.

— Да, конечно.

   Ки Хун на другом конце вип комнаты уже знатно напился и танцевал с девушками, насильно поднявшими его с дивана. Я засмотрелся на него, на то, как плавно он двигался. Даже выпивший он был просто великолепен. По телу разлилась волна тепла и лёгкая дрожь. Вино уже успело ударить в голову, хоть я и пил довольно медленно, стараясь не напиться раньше других. В голове пронеслось несколько сцен, где Ки Хун извивается на мне, возбуждённый и разгорячённый от вина. Челюсть сжалась. Домой теперь хотелось в тысячу раз сильнее.

— Вам никогда не хотелось попробовать что-то другое?

   Что он несёт?.. Притворившись, что не услышал, я продолжил наблюдать за Ки Хуном, не в силах оторвать от него глаз.

— Это всегда весело. Ведь один человек со временем надоедает, по себе знаю. А вот…

   Всё-таки пришлось отвлечься от созерцания танца. Я поднял на Хён Ги взгляд полный ненависти.

— Надоедает?

   Из-за стали в моём голосе он сразу стушевался и дал заднюю. Но приторная улыбка никуда не исчезла.

— Я имею ввиду, что вы как-то не слишком близки. Со стороны складывается впечатление, что вы просто живёте вместе.

   Челюсть сжалась до предела. Я привык не выставлять свои чувства напоказ, всегда скрывать их, чтобы не показывать, где мне будет больнее всего, если кто-то захочет ударить. Семь лет работы ведущим сделали меня таким. Только оставаясь наедине и зная, что никто не увидит и не навредит, я мог спокойно проявлять свои чувства. А они были. Я любил Ки Хуна, обожал его. И он знал это, поскольку я каждый день снова и снова доказывал свою любовь. Она проявлялась в словах, поступках, прикосновениях. От каждого его касания я сходил с ума, будто в первый раз. От нежного взгляда каждый раз таял, становился податливым, мягким как пластилин. Ни о ком другом не возникало и мысли, поскольку Ки Хун был моим миром. На нём замыкалась моя вселенная. И сейчас этот придурок Хён Ги будет мне говорить что-то о недостатке любви?

— Я люблю его больше, чем вы можете себе представить, Хён. А наш разговор окончен.

   Он встал с дивана, пропуская меня к выходу. В его взгляде читалось непонимание: видимо, он не понял, чем же так сильно задел меня.

   Я прошёл по светящемуся синими и фиолетовыми огнями коридору и зашёл в туалет. Здесь было просторно, всюду белая плитка, синее освещение, чисто и свежо. Будто это не ночной клуб, а какой-нибудь пятизвёздочный отель. Здесь оглушительно громкую музыку, игравшую в зале, было почти не слышно. Поэтому можно было передохнуть и собраться с мыслями. Нужно уезжать отсюда, пока Хён окончательно не выбесил меня.

   Я почувствовал жар, окутавший всё тело. Видимо, наконец оказавшись в спокойной обстановке, я расслабился, поэтому алкоголь вступил в действие в полной мере. Я снова вспомнил Ки Хуна. Расслабленный и весёлый, он слишком сильно будоражил чувства. Дыхание слегка участилось. На секунду я допустил мысль снять напряжение в кабинке туалета, но в следующий момент услышал шаги. А обернувшись, увидел Хёна. Он спокойным прогулочным шагом направлялся прямо ко мне. Хотелось сорвать эту слащавую улыбку с его лица.

— Вас долго не было. Я подумал, может вам стало плохо, и поспешил на помощь.

Его ладонь легла на моё плечо — невинный жест давних знакомых, но в этой ситуации слишком интимный. В один миг я схватил его руку и вывернул так, что он зашипел от боли.

— Слышишь, спасатель грёбаный. Думаешь я не понимаю, чего ты от меня хочешь? Почему так яростно выпытываешь подробности о моей личной жизни?

   Он прохрипел, дрожа от боли:

— Мне просто захотелось сблизиться с вами, здесь нет никаких других мотивов. Думал, есть шанс на перепих.

   Я заломил руку ещё сильнее и, извернувшись, прошептал ему на ухо:

— Ты шпион. И полный тупица, раз думал, что действуешь скрытно. А теперь рассказывай, что тебе от меня нужно.

   Я догадывался, каким будет его ответ. Всё-таки начальство не могло оставить человека, который так много о них знал, без присмотра. Они хотели знать, как и чем я живу. Не собираюсь ли выдать их тайны.

— Моей задачей было сблизиться с вами, ничего более. Просто время от времени видеться и узнавать, как вы живёте, а затем докладывать об этом начальству раз в месяц. Всё. Теперь отпустите.

   В голове пронеслась догадка, которая в считанные секунды обрела предельную чёткость.

— За ней ты тоже следишь?

— О чём ты? Да опусти уже, мне больно, мать твою.

— Сё Бёк. Ты ведь следишь и за ней.

   Сдавшись, он решил окончательно вывалить на меня всю информацию.

— Да, я слежу и за ней. В этом случае всё так же, как и с вами. Я уже три года докладываю начальству, как и что с ней происходит. Это всё. Моей задачей не является кому-то навредить или кого-то убить. Отпускай!

   Я отпустил. Но в следующий миг прижал его к стене, взял за воротник рубашки и крепко сжал. Приблизившись так, что ощутил его дыхание на своём лице, я прошипел:

— Значит слушай, повторять я не собираюсь. Если однажды ты хоть пальцем коснёшься Ки Хуна, в тот же день умрёшь. Я буду долго и мучительно пытать тебя, а затем отрежу все конечности, сделав это предельно осторожно, чтобы ты медленно истёк кровью, в мучительной агонии крича, чтобы я тебя помиловал. Так что не смей даже смотреть на него и, тем более, путаться под ногами. Ты меня понял?

   На его лице проступил холодный пот, а сам он ощутимо дрожал. Хорошего же они шпиона послали. Он смотрел на меня не в силах и слова произнести. Я ждал, смотря ему прямо в глаза, находясь всё так же близко. Из-за злости я не обращал внимания, что происходит вокруг. И это стало моей фатальной ошибкой. Услышав столь знакомый голос, я растерялся.

— Извиняюсь, что нарушаю атмосферку.

   В следующий миг Хён Ги с чудовищной скоростью отлетел от меня. Я не успел среагировать, что-то сказать или даже понять, что происходит. Единственной ясной мыслью было понимание, что всё очень плохо. Парень влетел головой в пол, а Ки Хун, сев сверху, начал наносить молниеносные удары по лицу. Отойдя от шока, я бросился к нему и начал оттягивать, крича, чтобы он успокоился. Откуда-то взявшаяся Се Бёк, закрыв дверь туалета, подбежала ко мне и тоже начала разнимать их. Ки Хун был в бешенстве, алкоголь затуманил его мысли и окончательно усугубил положение. Чтобы его оттянуть, а затем и удержать, мне понадобилось задействовать всю свою силу.

— Отпусти! Я убью его!

— Успокойся, идиот!

   Мне не удалось достучаться до него и я пришёл к единственному выходу, который видел. Я ударил его по щеке, чтобы хоть на несколько секунд поумерить движения, а затем локтем сжал его горло. Я досконально знал этот приём, как и множество других, поскольку работал на очень опасной работе. Через несколько секунд Ки Хун свалился без сознания. Я осторожно положил его на пол и побежал к Хён Ги. Ситуация действительно была дерьмовая.

   Дрожащая Се Бёк, слегка нагнувшись и прижав два пальца к его шее, произнесла:

— Он жив.