Глава 23. Король, да здравствует король!

Ривен

Я проснулся раньше неё. Не специально. Просто... тело привыкает быть в боевой готовности. Даже если на подушке рядом с тобой спит целый мир.

Аурелия прижималась ко мне, укрывшись почти по нос, волосы растрепались по подушке, ресницы вздрагивали во сне. Она дышала чуть чаще обычного, но спокойно. И даже во сне казалась уставшей. Словно даже ночной отдых она переживала, а не проживала.

Я смотрел на неё минуту, может две, может целую вечность. А потом мягко, очень осторожно выбрался из постели. Так, чтобы не тревожить. Пусть поспит. Пусть хоть немного побудет в тишине.

Через двадцать минут я уже стучал по дверям девчачьего блока, в штанах, майке и с мокрыми волосами — потому что, конечно же, успел облиться кофе в коридоре. Флора открыла сонная, с повязкой на глазах. Вторая половина повязки ещё где-то висела на ухе.

— Что? — пробормотала она.

— Прости, флористка, — усмехнулся я, — мне нужно срочно собрать консилиум утренних фей. Где остальные?

Спустя пять минут я уже сидел на кровати Музы, болтая ногами и наблюдая за тем, как Флора пытается натянуть халат поверх пижамы, а Терра зевает так, будто открывает портал в иной мир.

— Ривен, если это не про конец света или новую угрозу, я превращу тебя в кактус. — Муза приподнялась, глядя на меня исподлобья.

— Почти угадала, — хмыкнул я. — Это про Ари. И про то, что ей срочно нужен завтрак, немного человеческой заботы и, возможно, цветы. Много цветов. Или хотя бы неравнодушные лица в кругу тех, кто снова что-то помнит.

Они переглянулись. И даже самая сонная Флора моментально стала серьёзной.

— Она в порядке? — первой спросила Терра.

— Нет, — честно сказал я. — Но она держится. А это самое страшное. Потому что человек, который держится, потом рушится. И я не хочу, чтобы это случилось.

Я вкратце пересказал, что происходило — конечно, без лишних деталей. Без драки на поляне, без того, как она впитывала огонь. Но достаточно, чтобы они поняли: Ари нужно что-то большее, чем молчаливые взгляды и скупое "прости".

Муза молчала, потом резко встала с кровати.

— Я что-то приготовлю. Терра, Флора, идём на кухню. Ривен — за цветами. Только не те, что растут в теплице. Она заслуживает настоящие.

— Уже бегу, — улыбнулся я. — Только скажите, если нужна доставка круассанов из соседнего города. Ради неё — хоть на драконе полечу.

Муза усмехнулась.

— Просто вернись к ней как можно быстрее. Пока ты для неё — якорь. Не дай ей снова дрейфовать.

Я кивнул.

И, чёрт возьми, побежал.

Потому что быть её якорем — это привилегия, от которой я никогда не откажусь.

Аурелия

Проснулась я где-то ближе к полудню. Наверное. Может и позже. Я не смотрела на часы. Честно — боялась. Боялась, что они покажут, как много времени я провела без него рядом. И как мало это, по сути, изменило.

Пахло... чем-то невероятно вкусным. То ли карамелью, то ли маслом, то ли... заботой.

Я медленно повернулась на бок, ожидая увидеть Ривена. Его плечо, его тёплую тень, его волосы на моей подушке. Но постель рядом была пуста. Лишь тёплый след остался на простыне. И отпечаток, будто он сидел здесь, пока я спала.

Я не почувствовала обиды. Только лёгкую грусть. Он ушёл — и, зная Ривена, ушёл с какой-то идеей фикс в голове и безо всяких предупреждений.

Я вздохнула, провела рукой по лицу.

— Аурелия Маллен, вставай. Ты пережила сражение с огненной феей в режиме живой мишени, ты можешь встать с кровати.

Тело ныло. Не от физической боли — от пустоты. От эмоциональной усталости, которая просачивалась в каждую клетку, в каждый сустав, в кончики пальцев. Но я встала. С силой. С упрямством. С внутренним голосом, который напоминал голос Мары: "Умылась, оделась, пошла сиять."

Я подняла руку, щёлкнула пальцами — и платье-лапша обвило моё тело, точно по фигуре. Цвет — глубокий лилово-серый, почти как небо перед бурей. Волосы собрались в высокий пучок, пара прядей мягко упала к лицу. Хотелось выглядеть... не как сгоревший эмоциональный тост.

Я вышла из комнаты почти на цыпочках. На кухне гудело.

Флора что-то взбивала, Муза стояла у плиты в какой-то нелепой шёлковой пижаме, а Терра методично накрывала на стол.

— Живое существо! — воскликнула Флора, завидев меня. — Ура! Мы уже думали, ты впала в спячку. Или в кому. Или в то и другое сразу.

Я выдохнула и слабо улыбнулась.

— Пожалуйста, скажите, что это для кого-то, кто выжил в эмоциональном апокалипсисе?

— Именно, — ответила Терра. — Тебе полагается: один завтрак, три извинения и бесплатное объятие в подарок. На правах извиняющихся, конечно.

Я села за стол, и... впервые за долгое время почувствовала, как мне действительно становится легче.

Они не были идеальными. Они не всё понимали. Иногда — ранили. Но сейчас... сейчас они старались. По-настоящему. А это значило больше, чем их прошлые слова.

— Где Ривен? — спросила я, когда обнаружила, что бутерброд с медом удивительно вкусный, а сок — именно той температуры, которую я люблю.

Муза, не оборачиваясь, сказала:

— Сказал, что сбегает за цветами. Ушёл часов пять назад. Мы начинаем подозревать, что он либо соблазнил флористку, либо похитил их с клумбы с боем.

— Или устроил дуэль с розами, — хмыкнула Терра. — Ривен в образе галантного рыцаря с секатором вместо меча — представляешь?

Я хмыкнула, подняв бровь.

— Поверьте, он и с настоящим мечом выглядит как человек, способный приручить гортензию взглядом.

Они рассмеялись.

А я вдруг поняла, что... соскучилась по себе вот такой. Немного язвительной. Немного отстранённой. Но живой.

Потом я допила чай, встала, поправила платье.

— Я знаю, где он.

— Там, где цветы? — уточнила Муза.

— Почти, — ответила я, глядя в окно. — Там, где он — сам один из них.

И я вышла за ним.

***

Я шла в теплицу, будто за спасением. На губах ещё плескалась послевкусие чая с мятой и корицей, который настояли девочки, в голове перекатывались их смешки и извинения — искренние, трепетные. Даже после всего случившегося, даже после того, как мне казалось, что моё сердце уже не способно простить, они смогли согреть его.

Теплица была как маяк — я уже видела, как сквозь стекло играет свет, и почти почувствовала запах влажной земли и листвы. Я думала только о Ривене. Он не вернулся утром. А это значило одно: он застрял в каком-то своём романтичном героизме.

Я уже почти свернула на дорожку, как вдруг позади раздался голос:

— Ари.

Я резко обернулась. Асгар. Его обычно беззаботное лицо сегодня казалось напряжённым. Он не улыбался. Не иронизировал. В глазах — всё те же оттенки синевы, но будто потемневшие, тревожные.

— Ари, — его голос был глухим, сдержанным, — мне нужно с тобой поговорить. Срочно. Это не терпит отлагательств.

Я прищурилась. Лёгкое беспокойство внутри меня окрепло.

— Хорошо, — кивнула я, стараясь говорить спокойно. — Говори.

— Я чувствую это. Под землёй. Толчки. Силу. Как тогда, — он сделал короткую паузу, будто вспоминая. — За несколько дней до того, как я... проснулся.

Он отвернулся, делая пару шагов в сторону и снова оборачиваясь.

— Я должен тебе рассказать, почему я здесь. Кто я.

Я ощутила, как всё внутри замирает. В нём была какая-то тяжесть, древность, как будто с ним говорили не годы, а века.

— Я не просто фея, Ари. Я — дитя тех, кого уже нет. Я... древний.

Он произнёс это слово так, будто сам с трудом верил в него.

— Я родился... не в этом времени. Моя мама... — он на секунду прикрыл глаза, — она жила ещё тогда, когда Сирин была жива.

Я вздрогнула.

— Ты хочешь сказать... ты её знал?

Он кивнул, но медленно, с сомнением.

— Я был ребёнком. Но мама... она была рядом с Сирин. Она говорила, что Сирин — не миф, не проклятие, не божество. А живая. Яркая. Полная боли и надежды. И силы.

Он сделал вдох и продолжил:

— Она рассказывала мне... как Сирин пришла в этот мир, чтобы спасти людей. Не наказать. Не испепелить, как это говорят сейчас. А спасти. Потому что люди, обладая магией, становились... жадными. Безмерными. Они истощали планеты. Уничтожали ресурсы. Губили миры. Сирин хотела остановить это. Очистить.

Я кивнула — это отзывалось в моей памяти, как нечто родное, будто что-то внутри меня всегда знало это.

— И тогда она... даровала силу тем, кто ещё мог удержать равновесие. Моя мама была одной из таких. Она говорила: «Это не власть. Это — ответственность». Она получила магию разума. И часть этой силы передалась мне.

Он сжал кулаки и снова поднял на меня глаза.

— Но не все разделяли её взгляды. Мой отец... он верил в контроль. Он говорил, что люди слишком дики, чтобы обращаться с магией как с даром. Что им нужен надзор. Система. Страх.

В голосе Асгара зазвенел металл.

— Он хотел управлять. Создать порядок. Он говорил, что это — способ уберечь то, что осталось. И я... я верил ему. Я был ребёнком. Мне было всего четырнадцать, когда начались бунты. Когда люди, уставшие от его власти, решили положить конец тому, что он строил.

Он снова замолчал. Молчание висело между нами, как плотная ткань.

— Мама... спасла меня. Когда всё рушилось. Когда пришли за отцом... она сказала, что не может его спасти. Но может — меня. Она создала магическую печать. Запечатала нас. Под землёй. На долгие годы. Я не знаю, сколько прошло. Только... около пяти лет назад я очнулся. Один.

Я смотрела на него, словно в первый раз. Голова гудела от слишком большого объёма информации, сердце тяжело билось в груди.

— Подожди... ты... ты хочешь сказать... — я медленно выдохнула, боясь произнести это вслух, — ты Зельман?

Он тут же покачал головой. Быстро, резко.

— Нет. Нет. — Он проглотил комок в горле. — Зельман... это мой отец.

Мир вокруг пошатнулся. Дыхание вырвалось рвано.

— Ты... сын того, кто...?

Я не договорила.

Асгар кивнул. Без гордости. Без сопротивления. Просто кивнул.

— Но я — не он. Я не верю в его путь. Я не хочу власти. Я просто... всегда знал, что должен быть рядом с тобой. Что мне нужно защитить тебя. Это говорила мама. Это чувствовал я. Я думал, что это судьба.

Он сделал шаг ближе, и его рука легла мне на плечо. Мягко, несмело. Я была как в оцепенении.

— Почему ты говоришь мне всё это сейчас?

Асгар отвёл взгляд в сторону. Его глаза сузились, словно он вслушивался в то, что слышал только он.

— Потому что я снова чувствую это. Эти толчки. Ту же вибрацию земли. Ту же силу, которая тогда поднимала меня из-под земли. Я боюсь, что это... повторяется. Или приближается.

Я молчала, и в этой тишине слышала, как внутри меня поднимается не страх — нет. Что-то иное. Боль. Признание. Вина. Не за то, что он рассказал — а за то, что часть меня знала. Догадывалась. Чувствовала — и не хотела верить.

Я тихо выдохнула и рассказала ему всё. Всё, что знала от Розалин.

Когда я произнесла имя Зельмана, он вздрогнул. Это было не удивление — а скорее узел догадок, внезапно ставший очевидным.

— Я не знал, — прошептал он. — Я... никогда не слышал его имени здесь. Его боялись даже мёртвым. Его стирали из памяти, из книг, из всего. Только мама... иногда шептала: «Когда придёт время, ты поймёшь».

Он посмотрел на меня с такой болью, что я чуть не рухнула на месте.

— Кажется, время пришло.

***

Я знала, куда идти. Не просто знала — чувствовала. Как будто что-то внутри вело меня, настойчиво подталкивало в одно единственное место. Теплица. Та самая, где всё начиналось. Где я впервые коснулась земли не как ученица, а как... нечто большее. Не как девочка с тайной, а как часть этой тайны.

Асгар молча шёл рядом. Он, кажется, тоже всё понял — по-своему, по-древнему. Мы не разговаривали, но между нами будто шёл диалог — вибрациями, дрожью земли под ногами, пульсацией воздуха, от которой щемило в висках.

Я распахнула дверь теплицы — и выдох с рёвом вырвался из груди.

— Ривен? — голос сорвался, стал чужим.

Он лежал посреди каменной дорожки, как брошенная кукла. Его рубашка пропитана кровью, она стекала с запястий, впитывалась в трещины плит. Я бросилась к нему, упала на колени, руки дрожали, когда я попыталась перевернуть его на спину.

— Ривен! — голос хрипел, как будто горло было в пепле.

Глаза закрыты. Лицо белое. Уголок губ ранен, виски в крови. Он был слишком... тихим. Слишком неподвижным. Словно всё живое внутри него вылилось на эти камни.

Я подняла ладони, чтобы вложить в него магию — тепло, свет, исцеление — и в тот же миг меня отшвырнуло назад с такой силой, что спина ударилась о стену теплицы. Магия — чужая. Жесткая. Пронзительная. Обжигающая.

— Детки, — в проёме стояла Розалин. Спокойная, как будто просто зашла проведать цветы. — Я же говорила тебе, Ари. Не стоит затягивать. Ты ему уже не поможешь.

Мир сузился. Я видела только её и кровь у моих ног.

— Убирайся, — выдохнула я, поднимаясь. Глаза горели. Я больше не дрожала.

Асгар не ждал сигнала. Он, как и я, знал, что шансов на дипломатичный диалог нет. С его ладоней сорвались сгустки энергии — резкие, синие, гулкие.

Розалин взмахом руки отразила их, не двинувшись с места. Асгара откинуло, но он встал, активировав щит. В его глазах не было страха — только злая решимость.

— Ах, Асгар, — протянула она. — Всё такой же эмоциональный. Удивительно, что ты ещё веришь в спонтанные атаки. Неужели не понял? Я — тоже фея разума. И я читаю твои мысли как открытую книгу. Ты сам отвёл меня туда, куда нужно. Сам указал, где искать.

Асгар застыл.

Я поняла — она не врёт. Она выкачивала из него всё это время координаты, намёки, догадки. Использовала его привязанность ко мне, его веру. Но она просчиталась. Не всё ещё было под её контролем.

Я сделала шаг, став между ними, и сосредоточилась. Одним импульсом — будто рвущим воздух — я поставила ментальный блок на мысли Асгара. Он вздрогнул, осознав это.

— Ты... ты закрыла меня? — прошептал он, и я кивнула.

— Прости. Так будет безопаснее.

Розалин напряглась. Её зрачки сузились — это был первый признак, что она удивлена. Или даже разозлена. Не всё шло по плану.

— Ты учишься быстрее, чем я рассчитывала, — выдохнула она, и в тот же миг — удар.

Её магия ударила в меня, как молот. Но я уже была готова. Левая рука — отражение. Правая — импульс целительной силы в купол, которым Асгар укрыл Ривена. Я не могла чувствовать его пульс, но я верила. Он ещё здесь.

Мы обменялись несколькими выпадами. Она пробовала тестировать меня — через воздух, разум, иллюзию. Но я стояла. Мои колени дрожали, но магия не подводила.

И в какой-то момент — я увидела.

Под ногами, едва различимая в отблеске зелёного света, ползла... чёрная вуаль. Как нефть. Как тоска. Как тень, вытекающая из самого сердца теплицы. Моя боль, моя ярость, моя усталость — просачивались сквозь землю, отдаваясь в недра.

Я поняла: это не просто бой. Это — пробуждение чего-то гораздо более страшного.

И Розалин это знала. Она улыбалась.

***

Всё вокруг будто начало вибрировать. Но не от магии — от чего-то более древнего, грубого, плотного. Стены теплицы звенели, листья раскачивались, как будто от подземного гудения. И я поняла — это не только мой гнев. Что-то начинало просыпаться. И оно было здесь.

Розалин всё так же стояла в центре. Смотрела на меня, как на упрямого ребёнка, что отказывается сдаться, даже зная, что проиграет. И всё равно — улыбалась. Уверенно. Жутко.

Вдруг раздался топот — и воздух прорезал голос:

— Ривен!

Это была Беатрис. Она влетела в теплицу, как стрела, и сразу же бросилась к его телу, даже не замечая нас. Я инстинктивно шагнула вперёд, чтобы остановить её, но что-то странное произошло.

Розалин... пошатнулась.

Лишь на миг. Но я заметила.

Её взгляд дрогнул. На её лице впервые за всё это время мелькнуло что-то живое. Не ярость, не контроль — боль.

Я не стала упускать шанс.

Рука сама потянулась — и в ладони возник знакомый холод. Кинжал Ривена. Его вес был внезапно тяжелее, чем я помнила. Я сделала несколько шагов вперёд и резко прижала острие к горлу Беатрис.

— Не двигайся, — прошептала я ей почти беззвучно, — доверься мне.

Она замерла. И, к моему удивлению... не сопротивлялась.

Розалин резко вскинула голову. На этот раз её взгляд был другим. В нём был страх. И ещё — что-то слишком человеческое.

Она шагнула вперёд. Почти неосознанно.

— Не надо, — выдохнула она, и её голос — впервые — не звучал как приговор. Он звучал... почти как мольба.

— Мама, — сказала Беатрис, глядя на неё. Глаза у неё были полны ужаса, но она не отводила взгляда.

Розалин... дрогнула. Реально, физически. Её губы задрожали. И по щеке скатилась тонкая, одиночная слеза.

Но в следующую секунду она снова натянула маску. Моргнула — и лицо стало ледяным. Таким, каким мы его знали всегда.

Я сделала короткий надрез — крошечный, поверхностный. Но хватило одной капли крови, чтобы она упала на землю.

— Спасибо, — произнесла Розалин, не сводя глаз с капли. И в этом «спасибо» не было благодарности. Оно было зловещим. Словно ключ поворачивается в замке.

Воздух взорвался.

Нас отбросило, как щепки. Меня и Асгара — сквозь стену теплицы. Мы с грохотом вылетели наружу, скатившись по земле, как будто нас вырвало из чьего-то рта. Камни царапали кожу, боль отозвалась в рёбрах.

Тело Ривена — как будто выкинутое следом — приземлилось между нами, безжизненное и холодное. У меня вырвался хриплый вскрик.

Я подползла к нему, руки дрожали, магия дрожала, и всё внутри меня дрожало. Только один вопрос бился внутри:

Что она сделала?

Я отползла от Беатрис, не чувствуя ног. Голос сорвался, когда я попыталась ей что-то сказать — простое, нужное... прости. Даже оно застряло в горле, как заноза. Я лишь дотронулась до её плеча и, пошатываясь, встала на колени рядом с Ривеном.

Он был бледнее снега, губы посинели, веки дрожали — будто боролся за каждый вдох. Я приложила ладони к его груди и послала волну целительной магии — всё, что оставалось. От усталости пульс звенел в висках, а вокруг нас земля будто звала — гудела, дрожала, подрагивала.

Слёзы жгли глаза, но я не отводила взгляда.

Пожалуйста. Открой глаза. Пожалуйста, Ривен. Не сейчас. Не ты. Не так.

— Ты не умрёшь, — выдохнула я. — Я тебе не позволю.

И тут... земля под нашими коленями вздохнула.

Я почувствовала, как дрожь ушла вглубь, будто под нашими телами дышало что-то гигантское. Склонившись над Ривеном, я подняла взгляд. И в тот миг — увидела это.

Пол теплицы... разошёлся.

Не трещиной. Не разломом.

А как вуаль. Как будто ткань реальности просто сдвинули в стороны. Из глубины поднимался столб пыли и тьмы — будто кто-то с силой выдувал её из-под земли. Асгар уже стоял на коленях рядом, сжимая руками землю, будто пытаясь удержать себя в этой реальности. Его плечи тряслись. Он плакал.

— Нет... — шептал он. — Нет, пожалуйста...

Из центра пыли показалась она. Фигура.

Человеческая, но... не совсем. Слишком правильная, слишком прямолинейная. Магия вокруг неё изгибалась, как пламя в безветрии.

Розалин... она стояла на коленях. Перед ним.

Она не говорила. Не дышала. Она... поклонялась.

Я не могла поверить. Нет, нет, нет.

Моё дыхание сбилось, я вцепилась в землю пальцами.

Он вышел из тьмы так, как будто никогда не был заключён. Как будто всё это время просто ждал подходящего момента. Никаких цепей. Никакой крови. Только серая кожа, натянутая на резкие скулы, тёмные глаза с янтарным отсветом, щетина и грязные пряди волос, падающие на лицо. На нём был простой, выцветший от времени халат. Как будто он всё ещё принадлежал эпохе, которую никто не должен был помнить.

Но я узнала его. Без книг, без легенд. Узнала — нутром, памятью рода, магией.

Это был он.

Зельман.

Тот, чьё имя боялись произносить. Тот, о ком забыли.

Он открыл глаза — и я увидела в них... не ярость. Не безумие. Покой. Такой пугающий, как у тех, кто уверен, что всё идёт по плану.

Он поднял взгляд и встретился с моим.

И в этот момент мир перестал существовать.

— Сынок... рад тебя видеть, — хрипло произнёс он. Его голос был одновременно древним и пугающе живым — будто и вправду только что проснулся после тысячелетнего сна, но память осталась ясной. Зельман. Величественный, худой, с жёсткими чертами и глазами цвета обугленного золота.

Я не сразу поняла, к кому он обратился. Пока его взгляд не метнулся... к Ривену.

— Что...? — выдохнула я, прижавшись к нему сильнее, защищая, инстинктивно, даже не понимая, зачем. Но Ривен всё ещё лежал в забытьи. Безмолвный. Безжизненный.

Зельман повернул голову чуть набок и, как будто это была всего лишь мелочь, щёлкнул пальцами.

— По доброте душевной, — добавил он почти насмешливо. И в тот же миг Ривен резко втянул воздух и судорожно поднялся, как будто вынырнул из глубины морской бездны. Его глаза открылись — мутные, дезориентированные, но живые.

Я не думала. Я впилась в него руками, лицом, прижимаясь, будто хотела доказать себе, что он не сон, не иллюзия. Что его кожа всё ещё тёплая. Что он со мной.

— Ты жив... ты жив... — я повторяла как мантру, задыхаясь.

Но слишком рано.

— Открой барьер, Аурелия, — жёстко произнесла Розалин, стоя чуть поодаль, но уже ближе к Зельману. — Королю необходимо войти в этот мир. Официально.

— Какой ещё король? — выдохнула Беатрис, не скрывая ужаса в голосе.

Асгар медленно встал рядом со мной, взглянув на меня коротко, а потом перевёл взгляд на Розалин. Его голос дрожал, но был чётким:

— Не вздумай этого делать, Ари. Не открывай.

Он встал между нами и Розалин, встал твёрдо, в боевой стойке, в которой я его никогда не видела — как будто в нём пробудилось что-то древнее.

Зельман посмотрел на него с ленивым интересом. И... усмехнулся.

— Сын, — протянул он. — Я вижу, ты стал упрямым. Пойди-ка, отдохни.

Он щёлкнул пальцами — даже не усилием, а будто жестом от скуки.

И Асгар... просто упал. Без звука, без сопротивления. Как марионетка с перерезанными нитями.

Я закричала. Внутри меня взорвался гнев и страх одновременно. Я увидела, как его энергия, хоть и погасшая, ещё тлеет внутри — и я тут же вложила в него барьер, мысленно, вшила защиту прямо в ауру, чтобы он смог очнуться.

Зельман, к моему удивлению, только приподнял бровь.

— Ох. А ты любишь играть в сложные магии. Интересно... но всё равно несущественно. — Он словно отмахнулся от моего жеста, как от пыли на полке. — Я выйду. Мне просто нужно понять, кто ещё играет в эту игру.

И тут он повернулся к Розалин.

— Ты... Мне надоело, что вас двое. Много голосов в одной голове — это слабость.

И прежде чем кто-то успел пошевелиться, он ударил ей в грудь энергией. Не кулаком, не магическим сгустком. Это было нечто иное. Темнее. Глубже. Словно сама тьма его души пронзила её насквозь.

Розалин вскрикнула, и из неё... вырвалась Тень.

Это была не форма. Это был кошмар. Бесформенное существо, с глазами-углями без зрачков. Ни лица, ни тела — только ощущение холода, мрака и липкого ужаса. Как если бы сама смерть вышла на прогулку.

Тело Розалин рухнуло на колени, и она закашлялась, держась за грудь. Она тяжело дышала, как будто только сейчас начала жить впервые за годы.

— Мама! — закричала Беатрис и сорвалась с места, но я перехватила её за руку.

— Подожди. Он всё ещё здесь.

Зельман и Тень развернулись и пошли прочь. Шаг за шагом. Молча. Без угроз. И от этого было ещё страшнее. Они просто... уходили, оставляя после себя гниющий холод и жгучее осознание, что всё только начинается.

Я отпустила Беатрис только тогда, когда их тени растворились в сумерках.

Беатрис не колебалась ни секунды.

Стоило Зельману и Тени исчезнуть, как она сорвалась с места и бросилась к Розалин — даже не как ученица, не как наследница, а как дочь, которой было всё равно, что только что произошло.

— Мама! — выкрикнула она, опускаясь на колени рядом с её рухнувшим телом.

Розалин всё ещё тяжело дышала, будто в её лёгкие только начали поступать первые глотки настоящего воздуха. Её плечи дрожали. Лицо было искажено и пусто одновременно. И всё же... когда её руки потянулись к Беатрис — это были маминские руки.

Слабые, дрожащие, в пятнах крови, но — нежные.

Она обняла её, почти без сил, но с отчаянием, будто хотела уместить в этих объятиях все годы, когда не могла быть собой. Розалин зарылась в волосы Беатрис, провела пальцами по её шее, нащупав царапину от кинжала, и, как будто не в силах справиться с тем, что допустила — заплакала.

Без звука. Без крика. Просто слёзы — капля за каплей — скатывались по её лицу, когда она водила пальцами по локонам дочери, будто боялась, что те исчезнут, если отпустит хоть на миг.

— Прости, — выдохнула я одними губами. Не им — себе.

Я подошла ближе, обхватила Ривена под локоть. Он был весь в грязи, лицо осунулось, но он дышал. Жив. И этого было достаточно. Мы медленно опустились рядом с ними, и только тогда я заметила, что губы Розалин шевелятся.

Она беззвучно повторяла одно и то же: Прости. Прости. Прости.

Я поняла. Она немая. Или... скорее, после изгнания Тени её голос был сломан, украден вместе с кусками души, которые та в ней выжгла.

Я аккуратно коснулась её плеча:

— Розалин... — тихо. Почти шёпотом. — Мне нужно, чтобы ты отпустила Беатрис. Совсем чуть-чуть.

Розалин с трудом подняла взгляд. Он был мутный, полный страха. Но она отпустила. Беатрис не хотела уходить, но я обняла её за талию и помогла отойти в сторону. Та вся дрожала, как от холода.

— Я попробую, — сказала я, обращаясь скорее к себе.

Сил больше почти не было. Руки дрожали, магия отзывалась болью в висках. Но я знала — не могу оставить её вот так. Не сейчас. Не после всего.

Я закрыла глаза, положила ладонь ей на грудь, туда, где обычно хранится ядро магии. Внутренним зрением я увидела обломки, трещины, выжженную пустоту. Но там, в самом центре, всё ещё бился слабый, почти невидимый пульс настоящей Розалин.

Я вложила в него свою силу. Остатки целительной энергии, последнюю искру разума. Слепила из себя мост. Передала ей свою волю — чтобы вспомнила, кто она. Зачем. Кого любит.

С каждой секундой меня выжигало изнутри.

Мир стал мутным, края зрения потемнели. Всё поплыло.

Я успела только прошептать:

— Ты — мать. Не предай это снова.

А потом...

Провал.

И в последнюю секунду — чьи-то руки подхватывают меня.

Асгар. Его запах. Его сила. Я ощутила его грудь, к которой прижалась. Где-то рядом — Ривен, прислонившийся к стене, слишком слабый, чтобы встать.

Теплица дышала тишиной. Но я знала — это была только передышка.