Глава 21. Громче, чем слова

Аурелия

Она сжала кулаки — и в тот же момент её тело начало подниматься над землёй. Волосы распустились, будто ожили. Вокруг неё вспыхнул фиолетовый свет, густой, как чернила. Я инстинктивно отступила назад.

Сила из неё струилась, словно прорвало плотину. Лепестки на кустах позади сгорели дотла. Воздух задрожал. И тут — взрыв света, не огненного, а мягкого, бархатного, музыкального. Магия разума и звука. Но в ней была и новая глубина.

Муза опустилась на землю, дрожа. На её спине колыхались полупрозрачные крылья — не физические, но и не иллюзорные. Просто часть её.

— Вот... какого это... — прошептала она, глядя на свои ладони.

Я подошла ближе, медленно, будто к дикому зверю. — Муза... Это... Энчантикс?

Она кивнула, всё ещё в каком-то трансе.

— Я... Я больше не слышу их. — Её голос дрожал. — Всю жизнь я слышала чужие мысли, чувства, боли. Сотни голосов каждый день. Сейчас — тишина. Только я. Только своё.

— Ты обрела Энчантикс... через боль, — прошептала я. — Через отчаяние...

Муза усмехнулась. — Ну не через счастье же. Не у всех жизнь — сказка про спасение мира с любимым парнем.

Я опустила голову. Потому что... она права.

— Я никогда не хотела быть в центре, Муза. Честно. Но всё летит. Всё сыплется. И я не знаю, как остановить это. Я просто... пытаюсь. — Я шагнула к ней и обняла. — Прости. За молчание. За слепоту. За то, что поставила свой ад выше твоего.

Она не ответила. Но и не оттолкнула.

Мы стояли в молчании, пока солнце не скатилось ниже деревьев.

— А Мэт... — тихо сказала я позже, когда мы всё ещё сидели на траве. — Ты можешь поговорить с ним. Может, он...

— Нет, — покачала головой Муза. — Он уже уехал. И знаешь что? Это правильно. Его отец нуждается в нём. Больше, чем я.

— А ты?

— А я справлюсь, — выдохнула она. — У меня теперь есть сила. И ты. И даже... — она хмыкнула, — этот идиот Ривен.

Я хмыкнула в ответ.

— Он правда идиот. Но мой.

— А вот это, Ари, — главное преступление. — Муза наконец-то улыбнулась.

***

Я возвращалась к корпусу медленно, будто в тумане. Всё внутри будто сжалось. И не только от силы Музы, не только от слов, которые я боялась услышать, но услышала. Меня переполняло... что-то другое. Гнетущее, липкое, тревожное.

И тогда я её увидела.

Блум.

Она стояла у лестницы, опершись на перила, и хохотала — так звонко, будто в жизни не знала бед. Напротив неё стоял Эдвард. Тот самый, что не умел говорить ни одной фразы без флирта, но теперь смотрел на Блум как на сокровище. А она... подалась к нему вперёд, наклоняя голову, играя локоном, касаясь его руки. Почти в упор. Почти — как... пара.

Я почувствовала, как в груди что-то хрустнуло. Не от ревности. Не от зависти. От ужаса.

Это была не Блум. Ни в одном её движении не было того огня, той неуклюжей искренности, за которую её любили. Это была обёртка. Пустая оболочка.

Я шагнула вперёд — и вдруг меня резко оттянули назад. Холодная ладонь легла мне на рот. Запах кожи, знакомый до боли.

Ривен.

— Тсс... — шепнул он мне в ухо, едва слышно. — Не сейчас.

Мы стояли в тени арки, пока Блум и Эдвард смеялись и уходили прочь, не замечая нас.

— Она... — я обернулась к нему, и он кивнул.

***

Он всё ещё держал меня за плечи, когда мы быстро свернули с главной тропы в сторону теплицы. Я ничего не говорила. Просто шла рядом, стискивая губы. Внутри всё горело — от ужаса, от бессилия. От страха, что мы снова опаздываем.

Когда мы вошли, меня окутал знакомый запах земли, тёплой влажности и цветов. Он всегда действовал на меня успокаивающе — до сегодняшнего дня.

Теплица больше не казалась укрытием.

Ривен закрыл за нами дверь, накинул защиту — и только тогда заговорил:

— Я следил за ней с самого утра.

— За Блум? — Я опустилась на скамью.

— Да. Она вышла из корпуса с Розалин. Сначала я думал — просто разговор. Может, тренировка. Но они пошли на полигон. И там...

Он прошёлся вдоль стеклянной стены, сложив руки за спиной, будто не знал, с чего начать.

— Ари, она целенаправленно била по одной и той же точке в барьере. Прямо в ту, которую ты и она усиливали вдвоём. Как будто знала, куда бить.

Я похолодела.

— Значит, Розалин использует её как оружие, пока я держу защиту снаружи...

— Она бьёт изнутри, да, — подтвердил он. — Если ты снимешь барьер — всё рухнет. Но если не снимешь — Блум сломается.

— Она уже не Блум, — прошептала я. — Просто кукла на нитках.

Он ничего не ответил.

В этот момент с глухим стуком открылась дверь, и в теплицу влетела Муза. Волосы растрёпаны, на щеках — следы слёз и ветра. Она переводила дыхание, как после спринта.

— Всё хуже, чем вы думаете, — выдохнула она. — Она... Она взорвалась. Из-за чашки. Аиша не убрала за собой, и Блум... Она в ярости подожгла половину кухни.

— Что?! — Я подскочила.

— Я еле остановила. Все решили, что это обычный всплеск... Но я чувствовала, Ари. Там не осталось её. Только... гнев. И пустота.

Я прижала ладонь ко лбу. Голова гудела. Мы теряли её. Мы теряли Блум.

— Я должна попытаться. Вернуть её. — Голос дрожал, но я смотрела прямо.

— Ари... — начала Муза.

— Нет. Я пойду к ней. Я вложу магию — так же, как с вами.

— Это может убить её, — резко перебила Муза. — Или тебя. Или вас обеих. Она уже на грани.

Мы замолчали. Только тяжёлое дыхание заполняло теплицу. И тогда раздался голос Ривена:

— Значит, не ты.

— Что? — повернулась я.

— Мы попробуем вернуть её через любовь.

— Через что? — Муза приподняла бровь.

— Через Ская. — Ривен посмотрел на меня серьёзно. — Он всё ещё любит её. Даже эту — сломанную, чужую. И если показать ему, что с ней что-то не так, если вызвать в нём эти чувства... Мы сможем использовать твой дар вместе с его привязанностью. Это может сработать.

Я покачала головой.

— Он ненавидит меня. Он не поверит ни слову. Он даже смотреть на меня не хочет.

— Он не обязан тебе верить. Только поверить ей. — Ривен шагнул ближе. — Я поговорю с ним. Подведу аккуратно. Приведу его сюда.

Я села на скамью. Мир трещал. Под ногами, в головах, в сердцах. Всё рушилось, но мы хотя бы не были одни.

Ривен стоял у окна, смотрел в ту сторону, где за стенами теплицы начиналось поле.

— Завтра он здесь будет.

— И ты правда думаешь, что он вспомнит? — спросила я.

— Я думаю... что у каждого из нас есть своя слабость. И если у него сработает хоть что-то, то это будет она.

— Блум?

— Нет, — он медленно повернулся ко мне. — Беатрис.

Муза сдержанно усмехнулась, будто впервые за весь разговор напряжение спало.

— Ну, если кто и может довести Ская до предела — так это она.

— Она его раздражает, — сказала я.

— Но и небезразлична, — добавил Ривен. — Может быть, именно она станет тем катаклизмом, который вызовет лавину памяти.

Мы переглянулись. Беатрис не знала, во что ввязывается. Но, возможно, именно её он запомнил первым — потому что именно её, черт возьми, невозможно забыть.

Ривен

Блум вылетела из комнаты как молния. Даже не посмотрела в мою сторону. Только запах духов остался — резкий, напористый. Не её.

Я зашёл и увидел Ская — стоящего у окна, сжимающего подоконник так, будто собирался его вырвать с корнями.

— Скай.

— Уходи, — бросил он, даже не повернув головы.

— Слушай... с Блум что-то не так.

— Правда? Гениальное наблюдение. — Он резко повернулся. — И ты мне это говоришь? Ты, который даже в лучшие времена её бесил?

Я выдержал паузу.

— Я видел, как она час назад флиртовала с Эдвардом.

— Заткнись. — Он шагнул ко мне. — Ещё слово, и я тебе лицо переломаю.

— Отлично. А потом пойдёшь ломать Эдварду? Это поможет? Очистит память? Вернёт её?

Он замер. На секунду. И этой секунды хватило.

— Есть другой способ. — Я понизил голос. — Завтра утром. Теплица. Дай мне шанс показать тебе правду. Если нет — бей, сколько влезет.

Следующее утро. Теплица.

Скай толкнул дверь первым. Его взгляд сразу наткнулся на Беатрис, стоящую у дальней стены.

— Ривен. Ты, конечно, мастер по части идиотских идей, но вот это — твоя вершина. Ты решил, что моя приемная сестра поможет спасти Блум?

Беатрис медленно выпрямилась. В её лице была ледяная ярость.

— Я не приёмная. Я — сводная. И в отличие от тебя, я хотя бы пыталась сохранить отца.

— Пыталась? — Скай взорвался. — Ты жила с ним. Ты пила с ним чай. Ты играла в идеальную дочку. А я был... просто «лишним». Он тебя обожал, а я для него был проектом — «перевоспитай мальчика», говорил он. Он пошёл на ту миссию, чтобы тебя защитить, не меня!

— Потому что ты сам от него отвернулся! — вспыхнула Беатрис. — Потому что ты считал, что он тебя не любит, не слышал, не видел. А он... он просто не знал, как быть отцом, когда сын ненавидит его из принципа!

Скай шагнул вперёд, сжав кулаки.

— Он погиб... из-за тебя.

— Он погиб, защищая тебя! — выкрикнула она. — Он пошёл с Розалин, потому что знал: ты в опасности. Я... я отпустила его, потому что доверяла. Потому что не хотела потерять вас обоих!

Я видел, как в его взгляде лопается что-то. Боль, вина, гнев — всё перемешалось. Ари — стоявшая в тени — не выдержала.

Она шагнула вперёд. Её ладони засветились мягким, почти прозрачным светом.

— Прости, — прошептала она. — Но ты должен... вспомнить.

Вспышка.

Скай согнулся, будто его пронзили изнутри. Рев, как при сжигании. Он упал на колени, схватившись за голову, и заорал. Я рванулся вперёд, но Ари удержала меня — её взгляд оставался твёрдым, полным решимости.

Прошла секунда. Вторая. Третья.

Он медленно поднял голову. Его глаза были полны... шока. Узнавания.

— Ари... Ривен... — прошептал он.

Беатрис подбежала, помогая ему встать.

— Я тоже... — она выдохнула. — Я тоже виню себя, Скай. Но если бы я знала, что всё будет так...

— Он не должен был умереть. Не от моего меча... не в моей руке, — тихо сказал Скай.

Она разрыдалась, прижимаясь к нему. Он обнял её. Неловко, но крепко.

Через пару мгновений он повернулся к Ари:

— Извини. За всё. И... спасибо.

А потом глянул на меня и со слабой улыбкой добавил:

— А тебе... не сломаю нос. Пока.

Аурелия

Мы сидели в теплице, словно после бури. Земля под ногами казалась чуть влажной — то ли от недавнего полива, то ли от накопившейся тревоги. Скай молчал. Его руки лежали на коленях, он смотрел в пол. Беатрис сидела рядом, но теперь — немного в стороне. Ривен стоял, опершись спиной о колонну и скрестив руки.

Я медленно подошла к Скаю и присела на корточки напротив.

— Скай... то, что ты сейчас пережил — было больно. Я знаю. Прости.

— Я... — он осекся. Вздохнул. — Это... это правда? Всё?

— Да. Всё. Мы были в круге. Нас по одному... обнуляли. Стирали память, ломали, заставляли чувствовать ненависть к тем, кто был ближе всего. Ты не единственный.

Он хмыкнул.

— Звучит как сюжет дешёвого романа. Только почему-то ни капли не смешно.

— Потому что это не роман. Это война, — сухо добавил Ривен. — Только без фронтов. И враг внутри.

Я положила ладонь на его руку.

— Мы начали понимать, что сильные эмоции... привязанность, любовь, гнев, вина — они как будто пробуждают память. А если к этому добавить мою силу — целительную и силу разума — то воспоминания можно вытащить. Возвратить. Закрепить. Не через логику, не через аргументы. А через сердце. Через то, что было по-настоящему.

Я стояла чуть в стороне, позволив Скаю переварить произошедшее. Его плечи были напряжены, взгляд — остекленевший. Он медленно провел ладонью по лицу, будто пытался стереть чужие воспоминания.

— Я... всё это помню. Фрагментами. Как будто сны. И в этих снах... Блум совсем другая. Добрая. Светлая. А не то, что с ней сейчас. — Он посмотрел на меня. — Ты хочешь сказать, что это не она изменилась, а её изменили?

— Именно, — тихо сказала я. — Розалин. И Тени. Они воздействуют на сознание. Стирают, перекраивают. Используют как оружие тех, кто сильнее всех. А Блум — она сильна.

— Слишком, — хрипло сказал он. — Иногда даже для себя самой.

Я кивнула.

— Вот почему ты нужен. Ты был с ней всё это время. Любил её, знал её настоящую. Она может оттолкнуть кого угодно. Меня — точно. Но тебя — вряд ли.

Скай опустил голову.

— Последнее время... я чувствовал, что что-то не так. Будто я влюбился в образ, а сейчас смотрю — и будто чужая девушка рядом. А потом я злюсь на себя за эти мысли. Думаю — может, я просто мудак, который не понимает перемен. А теперь... выходит, что перемен не было? Всё просто... подделка?

— Всё настоящее в ней всё ещё там, — вмешался Ривен. — Просто заперто. Как ты был. Как мы все. Но ты можешь ей помочь.

— И как? — выдохнул Скай. — Подарить цветы и сказать: «Эй, вспоминай»?

Я усмехнулась, но голос дрогнул:

— Сильная эмоция. Всплеск. И моя помощь. Я могу усилить импульс. Но нужен контакт. Живой, настоящий. И ты. Просто ты. Без магии.

— А Беатрис зачем? — спросил он, бросив короткий взгляд в сторону, где Беа что-то чертила ногтем на деревянной скамье.

— Потому что ты злишься на неё, но всё равно... не безразличен, — ответила я. — Она часть твоей семьи. Часть всего, что тебя связывает с прошлым. Возможно, она тоже станет катализатором. Иногда раздражение вызывает сильнейшие чувства. Особенно, если под ним спрятана привязанность.

Скай хмыкнул.

— Никогда не думал, что моя драма с Беа может кому-то пригодиться.

— Добро пожаловать в реальность, — усмехнулся Ривен. — У нас тут каждое разбитое сердце теперь стратегический ресурс.

Скай выдохнул и посмотрел на меня.

— Ладно. Попробуем. Но если Блум поджарит меня заживо — считай, что я умер в бою за любовь.

Я улыбнулась.

— Только не вздумай умирать. Это моя реплика.

Ривен

Мы с Ари остались одни. Она дрожала. И я знал, что это не от холода. В воздухе между нами всё ещё висело напряжение прошедшего дня — и ожидания завтрашнего. Она сидела, обхватив себя руками, будто пытаясь не распасться на части.

Я молча достал кинжал — небольшой, со слегка изогнутым лезвием и выгравированной на рукояти буквой «А». 

— Я хотел тебе его подарить... давно, — пробормотал я, присаживаясь рядом. — Сделал сам. Металлический сплав взял у Ская, зачаровал у Терры — чтобы не тупился. Рукоятку вырезал сам. Из ветки того дерева, под которым ты уснула, когда первый раз сбежала с занятий.

Ари удивлённо приподняла брови, взяла кинжал и провела пальцем по дереву.

— Ты... запомнил?

— Запомнил всё, что касалось тебя, даже когда ничего не помнил. — Я хмыкнул. — Знаешь, он получился как ты.

— Как кинжал? — прищурилась она.

— Да. Мягкие линии. Умещается в ладони. Но острый. Вонзается в самое сердце, даже если не собирался.

Аурелия

Я провела пальцем по лезвию, чувствуя, как металл дрожит от его вложенной силы.

— Красивый. Но мне кажется, он больше похож на тебя.

— На меня?

— Резкий, опасный, но с таким вниманием к деталям, что невозможно не влюбиться.

— Влюбиться? Булка, ты нарываешься. — Он усмехнулся, но голос дрогнул.

Я отложила кинжал, и медленно положила руки на его грудь. Он смотрел на меня внимательно, в упор, будто пытался угадать, что будет дальше. Но не отстранился. Не пошутил. Не испугался.

— Скажи, если не хочешь, — прошептала я.

— Единственное, чего я не хочу, — это остановиться.

Я оседлала его, медленно, почти ритуально, будто каждый миллиметр был важен. Он запрокинул голову назад, закрыв глаза, и на мгновение замер, как будто впитывал это прикосновение в самую душу.

Мои пальцы легли на пуговицы рубашки. Одна. Вторая. Третья. Он вздрогнул, когда я коснулась его кожи губами. Тепло, чуть влажно, слишком нежно — как будто я сама боялась, что всё это растворится в воздухе.

— Ты такой живой... — прошептала я, не в силах сдержать восторг.

— А ты такая настоящая... — ответил он, и сжал мои бёдра сильнее.

Он провёл ладонью по моим ногам, обводя контуры, будто запоминал. От бедра к колену, затем снова вверх — по внутренней стороне, от чего мурашки побежали по позвоночнику.

Мы двигались медленно. Не из страха — из уважения к каждому прикосновению.

Когда его губы нашли мою шею, я не сдержала стон. Он поцеловал меня туда, где пульс бился особенно сильно, и будто бы в этот момент я растворилась в нём — без остатка, без границ.

— Я не отпущу тебя, — шептал он, пока мои пальцы тонули в его волосах, пока его ладони обвивали мою спину, крепче, глубже, ближе.

— Не отпускай. Никогда.

Он вошёл в меня так медленно, будто боялся разрушить. Но я не была хрупкой. Я была жаждущей. Горящей. Вся дрожь, накопленная в неделях молчания, всплыла наружу. Его движения стали увереннее. Слаженные, как танец двух тел, знающих друг друга с рождения.

Никакой суеты. Только дыхание. Только трепет. Только он и я.

Мир исчез.

Он лёг подо мной, будто подставляя себя без остатка.

Мои пальцы скользнули по его груди — от ключиц до живота, чувствуя, как дрожат мышцы, будто кожа звенела от каждого касания. Ривен смотрел на меня, не моргая. В его взгляде не было вожделения — только благоговение, будто я была чудом, которое он боялся спугнуть.

Я опустилась на него, медленно, размеренно. Наши дыхания переплелись. Он глубоко втянул воздух, когда я прижалась бедрами к его телу.

— Чёрт... — выдохнул он, сжав мои руки.

Я двигалась сначала осторожно, словно проверяя, насколько этот ритм — наш. Его ладони легли на мою талию, направляя, подстраиваясь, как будто не хотел взять контроль, а хотел быть рядом. Вместе. Со мной. Внутри меня.

Он провёл пальцами вверх по моей спине, коснулся затылка, спустился по шее, целовал плечо, ключицу, грудь — то, что было рядом, то, до чего дотягивался. Он будто благословлял каждую часть меня.

Мои волосы рассыпались по его груди, когда я наклонилась и прикусила его губу. Легко, игриво.

Он засмеялся — по-настоящему.

— Булка, ты... ты с ума меня сведёшь.

Я ответила, обвив его руками, двигаясь чуть быстрее, и почувствовала, как мир внутри него надломился. Он глубже вошёл в меня, сильнее, рванее, и я только обхватила его крепче — разрешая. Поддерживая.

Это был не просто секс. Это было возвращение. Слияние. Зашитая рана.

Наши тела двигались, будто давно знали этот ритм. Мы находили его заново, сдерживая стоны, хватая воздух, как утопающие.

Я смотрела ему в глаза, когда финальные волны пробежали по телу. Сначала моему, потом его. Он замер, внутри меня, тяжело дыша, а я гладила его волосы, будто хотела убедиться, что он здесь, настоящий.

— Я не знала, что можно вот так... — прошептала я.

— Как?

— Слишком... глубоко. Будто ты внутри не тела, а души.

Он провёл ладонью по моей щеке, вытирая слезу, которую я не заметила.

— Потому что ты — внутри моей.

Мы остались в этом состоянии ещё долго.

Я соткала из магии лёгкую ткань, укрывая нас. Плед обволакивал, как тёплая кожа. Одежда медленно возникла на нас — мягкая, почти дышащая.

— Вот бы ты материализовала это пораньше, — хрипло усмехнулся Ривен. — А то мне кажется, спина теперь врастёт в землю.

— Жалобу в Академию писать будешь? — фыркнула я, уткнувшись в его плечо.

Он не ответил. Только обнял меня крепче, поцеловал в висок.

И мы лежали в тишине. Не нуждаясь ни в словах, ни в объяснениях. Только в этом — в прикосновении. В том, что, наконец-то, всё на месте.

Ривен перебирал пряди моих волос, пока я медленно успокаивалась, слушая его дыхание.

В какой-то момент он заговорил, не открывая глаз:

— Слушай... это, конечно, сейчас уже может быть неважно... но ты ведь... эээ... ну...

Я повернулась к нему с прищуром:

— Что?

— Ну... Предохранение, Ари. Магия магией, но вдруг у нас в животике уже мини-Булка.

Я рассмеялась, ткнув его пальцем в нос:

— Специалист ты мой. В целительной магии есть свои плюсы — не надо тратиться на противозачаточные.

— То есть всё под контролем?

— Абсолютно.

— А я уже почти придумал имя.

— О, нет.

— Огненный наследник Булки — Круасан. Или Спиналька.

— Я сейчас сотру тебе память снова, Ривен.

— Только не это... — простонал он драматично, закрывая лицо рукой.

Мы оба засмеялись. И это был тот самый смех — исцеляющий. Такой, после которого всё снова кажется возможным.

В это же время. Кабинет Розалин.

Мрак дышал.

Густой, вязкий, как сгусток тишины перед бурей.

В пустом пространстве заклубился шар — не светящийся, не сияющий, но ощутимо живой. Внутри плавали чёрные тени, меняя форму, будто спорили между собой.

Перед ним — Розалин. С прямой спиной, с холодным лицом, с дрожащей магией на кончиках пальцев. Она ждала.

Из глубин шара раздался голос — хриплый, как пыль под ногтями.

— Прогресс медленен. Питание нестабильно.

Второй голос — более высокий, шепчущий, будто дыхание в ухо:

— Слияние не завершено. Боль слаба. Волна эмоций угасает.

Розалин подняла взгляд, ровно:

— Эмоции накапливаются. Страх, предательство, ревность, отчаяние. Они перерастают в трещины. Барьер держится, но надломлен.

— Давление недостаточно. Ожидание истощает.

— Ещё один день, — сказала она. — Им некуда бежать. Сопротивление ломается. Я усилила влияние через якорь. Сущность уже питается изнутри.

— Мир на грани. Противовес ещё дышит.

— Но скоро — растворится.

Голоса затихли. На миг шар вспыхнул тусклым багровым светом — и исчез.

Розалин осталась в темноте.

И лишь на секунду — закрыла глаза.

Ненадолго. Потому что знала: Тьма не любит ждать.