23. Чужими глазами

Следующие дни для каждого из гостей дома Люциана проходили абсолютно одинаково. Рокси тренировалась, всегда одна, но вскоре к ней присоединился Мерритт, дома ему было скучно, отец не пытался насильно заставить его пойти на контакт, Маэли всегда днём находилась на границе, а остальные его мало волновали. Лорд Добене, как и Рокси, был жутко одиноким, оттого у них вскоре получилось наладить довольно неплохой контакт: они беседовали о жизни, о друзьях, о любви, о растущей силе. Лотти дни напролёт проводила с Люцианом, что заставляло её мужа ревновать, однако Бартоломью понимал, что её обучение крайне важно для их семьи, и для самой Лотти, иначе она бы просто не выжила. К тому же, если в очередной схватке с Богом их проклянут, то Лотти сможет спастись сама и спасти их ребёнка.

Леди Шарлотта Харрис забеременела, и теперь вдвойне боялась, ведь она была ответственна не только за свою жизнь, но и за жизнь своего ребёнка. Когда лорд Харрис узнал о столь радостном событии, он всерьёз задумался о том, чтобы прекратить свою жизнь, так он бы обезопасил жену и наследника, однако милая Лотти остановила его, дар рос и она насквозь видела намерения мужа. Она объяснила ему, что так он никого не спасёт, а только погубит её и ребёнка, ведь если что-то случиться с ней, малышу нужен будет отец. Да и такой его поступок разобьёт ей сердце, и у неё не останется сил бороться с проклятием, которое после перейдёт к его ребёнку. Бартоломью смирился с её словами, смирился с постоянным присутствием в их семейной жизни распущенного Люциана, он регулярно посещал их уроки, волнуясь о том, какое влияние на его супругу окажет этот бессовестный мужчина. Несколько раз он пропустил просьбы Лотти о том, чтобы прекратить подобное поведение, из-за его присутствия она не могла сосредоточиться, занятия шли из рук вон плохо. И тогда в кроткой Лотти что-то надломилось, она сурово отчитала мужа, за его поведение. Запретила ему беспокоить её во время обучения, напомнила ему для чего она всё это делает, и у Бартоломью не осталось другого выбора. Он начал изучать литературу о беременности и том, как женщине должно питаться, какие ей необходимы нагрузки. В общем, лорд Харрис как мог, пытался помочь семье.

Элай медленно, но верно разбирался в том, что же произошло с Мерриттом, какое на него влияние оказывает чужеродная магия. В рамках исследования он часами беседовал с сыном о том, как изменилось его самочувствие и состояние после появления в его жизни Офелии. Результаты были любопытными: Мерритт рассказал о своём прежнем характере, о том, что он был ловеласом, плутом и повесой. О том, что его не заботили ничьи чувства, кроме его собственных, но Офелия, Маэли, Аратея, стала для него всем тем, что он искал. Мерритт говорил о том, что он никогда и ни за что не отступит её, что будет рядом с Маэли, даже если она отвергнет его окончательно. Ему достаточно того, что она просто останется в его жизни. Иногда Элай исподтишка наблюдал за поведением лорда Добене в присутствии Маэли, тот смотрел только на неё, ловил каждый её взгляд, каждое слово. Его любовь казалась нежной и безобидной.

После обсуждения этой ситуации с Маэли, Элай ещё раз подтвердил для себя, что алый туман – магия Маэли, как-то повлияла на разум Мерритта. Критических последствий это не несло, олимпиец и наследница древней крови пришли к выводу, что наваждение отступит, как только Маэли избавит лорда Добене от магии. Однако лорд Томпсон заметил и кое-что ещё: стоило Маэли повести себя грубо с Мерриттом, оттолкнуть его, отвергнуть его чувства, магия в нём теряла стабильность. А доброта и ласка улучшали состояния «больного», это было по меньшей мере странно, но понять природу подобных изменений было просто невозможно. Поэтому Элай и леди Вильерс согласились, что нужно вести себя с Мерриттом как можно более дружелюбно.

Долгие ночи, проведённые вместе с врагом не проходили для Бога бесследно, он понимал, что в душе просыпается что-то доброе, что-то светлое, что его отношение к этому ожившему проклятию меняется. И чем сильнее, чем яростнее он сопротивлялся изменением, тем неотвратимее они становились. Элай ненавязчиво настаивал на том, что будет убивать Маэли каждое утро сам, так он пытался доказать себе, что ему нет дела до неё. Но он старался отнимать её жизнь как можно быстрее, как можно проще. Он не пытался поймать её тело нарочно, чтобы показать себе, насколько ему неважна её боль, её унижение, её печаль, но за каждый подобный поступок он испытывал муки совести. Иногда, во время их ночных бесед о далёком прошлом, он забывался, отдавался эмоциям: смеялся вместе с ней от поступков древних правителей, рассказывал о запомнившихся ему исторических личностях, не скрывая печали от их потери, с упоением слушал рассказы Маэли о её забавных и глубоко печальных приключениях. В такие моменты он забывал всё, из памяти стиралась вся та боль, все страдания, что она причинила ему. Они заменялись новыми воспоминаниями их тёплых встреч, душевных разговоров, их удивительной схожести. Он не знал, что в сердце Маэли царило такое же смятение, она не могла позволить себе даже думать, о том, чтобы простить его, чтобы забыть обо всём, что было между ними.

Дни напролёт она беседовала с матерью, а после её терзала Эфталия. Повторяя одно и тоже:

- Ты должна страдать! Ты должна понять! Ты должна вспомнить!

Долгое время Маэли хранила это в тайне, изо всех сил напрягала память, вороша прошлое на её запылившихся полках, но это было бесполезно. Беспощадное время смешало воспоминания, кое-что спрятало так глубоко, что достать это стало просто невозможно. И однажды Маэли подняла эту тему в диалоге с Элаем. Они вышли на прогулку, чтобы подышать морским воздухом, месяц спрятался за облаками, будто стараясь не подслушивать, и наконец Маэли решилась:

- Элай, ты случайно не знаешь, как можно заглянуть в собственные воспоминания?

- Это довольно сложно, особенно когда дело касается таких долгожителей, как мы с тобой, но способ есть. С помощью магии можно проникнуть в сознание любого существа, но необходимо действовать очень тонко, иначе воспоминания можно безвозвратно повредить. Да и не только воспоминания, весь разум можно разбить в дребезги, оставив живое существо пустой оболочкой. Почему ты интересуешься этим?

- Я думаю, что подсказка о том, кто стоит за убийствами скрыта где-то в моей памяти, однако самостоятельно отыскать её мне не под силу.

- Как ты можешь быть уверена в этом?

- Я думаю, что всё началось в тот самый день. В тот день, о котором не хотим вспоминать ни ты, ни я.

Элай остановился и впился взглядом в Маэли. Он пытался понять, не играет ли она с ним, не испытывает ли его терпение и доброту? Но ответ был написан в её глазах, холодных и пустых: сама мысль возвращаться в то время претила ей, но это было необходимо.

- Почему ты думаешь, что это путешествие по глубинам памяти поможет?

- Фундамент нашей вражды был заложен именно тогда, в кровавое полнолуние. Неужели тебя никогда не интересовало, что на самом деле произошло в ту ночь?

Маэли отвела глаза, потому что ей было тяжело смотреть на Элая, сложно произносить то, что она собиралась.

- Всю жизнь я винила в произошедшем тебя, но теперь...теперь я...

- Сомневаюсь. – Тихо закончил Элай.

Маэли тут же взглянула на него, будто не веря, что он это произнёс. Но его глаза говорили громче слов, даже в почти полной тьме они светились искренностью.

- Я понимаю твои чувства. Я испытываю тоже самое. Это сложно объяснить, сложно в это поверить, но что если...

- Мы так долго были несправедливы в отношении друг друга. – На это раз закончила Маэли.

Их голоса звучали так тихо, что они едва могли друг друга слышать, но это стало настолько глубоким откровением, что произносить его слишком громко было почти кощунством. С недавнего времени они столкнулись с выбором: задуматься о том, что они сделали друг другу и по какой причине, или же настаивать на собственной правоте. И они приняли самое верное решение из всех возможных – признали возможность несправедливости собственных суждений..

- Я буду первым! – Резко выпалил Элай от напряжения, он не мог выносить этой интимной атмосферы, которая появлялась, стоило им только немного разговориться о чём-то важном.

- Первым, да, отлично! – Поддержала его порыв Маэли только для того, чтобы прекратить это мучительное чувство. Она откашлялась и добавила. – Первым, что?

- Первым, в чьи воспоминания мы погрузимся.

- Постой, мы? Разве каждый не будет проходить через собственные воспоминания сам?

- Нет. Ты сможешь заметить там то, что упускаю я.

- Но...

Не успела девушка договорить, как Элай потащил её к дому за запястье с такой скоростью, что она едва поспевала за ним. От растерянности она не находила, что сказать. Это прикосновение было одновременно возмутительным и приятным. Было в нём что-то заботливое, Маэли, конечно, не догадывалась, да и сам Элай до конца не понимал, но он не хотел оставлять её одну, помня о её опыте на границе миров, о ненависти к темноте и одиночеству.

- Сейчас же разбужу Люциана, он сможет провести ритуал. Так как мы с ним близки по крови, проблем не возникнет.

Через несколько минут в гостиной собралась уже вся компания. Люциан, которого разбудил Элай, поднял такой шум, что разбудил весь дом. Поняв, что ему предстоит делать, он отправил за Лотти, для неё подобный опыт стал бы отличным уроком, да и кому-то было нужно провести такой же обряд с Маэли, а Люциан не хотел тратить на это силы, да он и не смог бы. Конечно, за Лотти увязался муж, терпеть её ночные уроки он не собирался, к ним присоединилась и Рокси, которая жила в соседней комнате и пришла на шум. А Мерритту просто не спалось, он не мог спокойно отдаться в объятия Морфея, когда его возлюбленная проводила ночи в компании его отца. Несмотря на всю её ласку, на всю доброту, Мерритт всей душой чувствовал, что между Маэли и Элаем что-то изменилось. И эти изменения были ему не по душе, он беспокоился, а не отнимет ли у него отец возлюбленную, поэтому выбежал из комнаты сразу, как только почувствовал, что Маэли здесь. Он успел заметить, что отец силком тащил её к дому, а значит между ними что-то снова разладилось, и этому лорд Добене радовался, как дитя. Раньше Мерритт никогда не ревновал, однако теперь оправдывал себя тем, что просто пытается уберечь свою возлюбленную от дурного выбора. Но в глубине души он понимал, что сочтёт дурным выбором любого, кроме себя.

- Ох, сколько же народу мне придётся тащить с собой! – В очередной раз возмутился Люциан. – Дядюшка, ты уверен, что оно того стоит? Они увидят все твои воспоминания.

- Мне нечего стыдиться, я доверяю этим людям, в нужный момент они отвернутся сами. Однако же, я прошу тебя, Люциан, сосредоточься на определённом моменте: кровавое полнолуние три тысячи лет назад. Когда увидишь – поймёшь.

- А это точно безопасно? – Насторожено спросил Бартоломью.

- Для вас – да. Пострадать могу только я или Элай, остальные ничем не рискуют. Однако не расслабляйтесь, держите ухо востро, будьте внимательны, запоминайте всё, что посчитаете важным. А иначе я зря трачу энергию.

Все сели и в круг на полу, взялись за руки и вскоре почувствовали, как магия перетекает из одного тело в другое, утаскивая всех их во тьму. Когда они все очнулись, то рядом уже не было Элая или Эреба, однако им открылось его прошлое. Воспоминания в его голове были похожи на картины в галерее, обрамлённые в различные рамки, они величественно глядели на каждого, кто проходил мимо.

- Стойте, не двигайтесь и ничего не трогайте! – Крикнул Люциан. - Иначе мигом окажетесь в его воспоминаниях, а выбраться оттуда крайне сложно, можете навредить себе или ему. Нам нужно найти самую тёмную и закрытую часть его разума.

Осторожно продвигаясь вперёд группа искала нужный коридор из тысячи развилок, и вот, кажется, они нашли. Тёмный, пыльный неухоженный. В самом конце коридора висела рама, обмотанная паутиной, испачканной в пыли. Люциан осторожно, почти невесомо коснулся изображения, и оно мигом очистилось, поглощая своими красками всё пространство вокруг. Это было самое первое воспоминание.

Эреб появился на свет так давно, что его рождения сейчас вспомнят лишь горы. Породила его, казалось, сама тьма загробного мира у границы. Первое, что он увидел – поток душ, это были люди, опечаленные, переполненные скорбью, они топились здесь, опасаясь идти дальше. Некоторые и вовсе разворачивались и возвращались назад – в мир живых. Очень скоро рядом с ним появилась Нюкта - его горячо любимая сестра - она, как и он, появилась из тьмы, что сроднило их навсегда. Порасспрашивая души, Эреб и Нюкта осознали, что те боятся идти на другую сторону из-за жестоких Богов, которые их там поджидают.

Тогда они направились в мир живых, но то, что они увидели, ужаснуло их ещё больше. Раздор, хаос, войны, смерти, жертвоприношения, разлагающиеся души. Мир пылал, а люди кричали, что делают свои злодеяния во имя Богов. Они боялись Их, но вместе с этим благоговели перед Их мощью. Чтобы лучше понять смертных, молодые Боги мирно жили среди них, и единственное, что им удалось постичь – Боги, правящие сейчас, упиваются своей жестокостью. Тогда они решили, что не могут позволять слабым страдать. Они раскрыли свою тайну, создали собственное царство мёртвых, начали наращивать силу. Однако, тем самым, они открыто объявили войну Древним Богам. Каждая душа, перешедшая от Древних была частичкой силы, самым важным, за что, как оказалось позже, борются высшие создания.

Эреб в одиночку, но смело, выступил против первых и самых слабых Древних, которых к нему подсылали правящие. Битвы были жестокими и кровавыми, но брат никогда не звал на помощь сестру, не хотел подвергать её опасности. Летели столетия, стараниями сестры Эреб становился только сильнее, а Нюкта могла стать достойной Богиней для человечества, пока он мечом вырубал их право на жизнь, право на светлое и счастливое будущее. И вот, наконец, он смог вернуться домой, оставив от прежних правителей лишь слабые ошмётки, что трусливо разбежались по миру.

Сестра покинула людей, и укрылась в царстве мёртвых, а ещё, оказалось, наделала множество детей. Всех их она познакомила с братом, однако тот оказался не готов к мирной жизни. Чтобы прийти в себя после бесконечных сражений Эреб отправился в странствия, уже в те годы его интересовало устройство людского тела, такого хрупкого, но такого удивительного, он посвятил себя медицине и созиданию, вместо разрушения. Но его покой не продлился долго. Скоро Древние Боги осмелели и выбрались из своих нор, прошли годы, прежде чем олимпийцы осознали, какова была истинная цена силы Древних – людские души, которые они беспощадно пожирали.

Такого Эреб вытерпеть не смог, он дал себе клятву, что безвозвратно уничтожит всех Древних, и сдержал её. Однако невольно его сестра тоже оказалась втянута в битву: однажды ей пришлось столкнуться с Богиней Жизни, некогда сильнейшей, а теперь ослабленной и загнанной. Нюкта убила Богиню и рассказала об этом брату. Ему было жаль, что сестре пришлось замарать свои руки, но он безоговорочно доверился ей, и, как оказалось, зря.

Древние Боги были повержены, уничтожены все до единого, тогда Эреб смог обрести покой, он отправился в царство мёртвых, засел во дворце, что для него возвела сестра, и изучал всё, что было известно о людских недугах, беседуя с учёными и философами, оставив человечество в руках Нюкты. Пока однажды ему не попался человек, что лично видел свидетельство древней магии. Сначала Эреб не поверил, ведь след вёл его на остров Феотим, где каждый более всего чтил Великую Нюкту. Однако когда он прибыл на место, сомнений не осталось. Весь остров был насквозь пропитан древней магией, обычный Бог не заметил бы, но не он – тот кто годами преследовал Древних. То отвращение, что Эреб испытал тогда, эхом разнеслось в груди каждого свидетеля, даже Маэли стало противно от собственной магии.

Источник долго искать не пришлось, юная девушка, что жила на окраине, прямо на глазах у Эреба применила Древнюю магию, иную, отличную от нынешней настолько, насколько только моно было представить. Она ещё не знала, но одним своим жестом подписала себе смертный приговор. Эреб направился к правителю Феотима, статному и мудрому на вид мужчине, который тотчас признал в беловласом мужчине Бога и упал на колени, но не успел даже произнести слова, когда громогласный голос разгневанного Божества едва не лишил его слуха:

- Правитель этого острова! Ответь мне на вопрос: девушка, живущая на холме за городом, давно она здесь поселилась?

- С самого своего рождения, Великий. – Спокойно ответил правитель.

- Она обладает даром? Каков он?

- Она оживляет каменных воинов, которые защищают наш остров уже не первое десятилетие.

- Кто её родители?

- Ей подарила жизнь жрица Богини. Она прибыла сюда почти три десятка лет назад. Мы относились к ней с огромным почтением, ведь её дар, как и дар её дочери был благословением самой Великой Нюктой.

- Где эта женщина сейчас?

- Погибла в родах. Я видел её кончину своими глазами.

- Так значит, моя сестра даровала силу той женщине и этой девушке...

- Да, Великий Эреб, Ваша сестра лично явилась к нам, чтобы рассказать об этом событии.

На лице Бога проступила огорчение, настолько выразительное, что скрыть его не вышло бы ни за что.

- Что беспокоит Вас, господин?

- А кто отец той девицы?

- Я, господин.

Эреб сделал шаг навстречу правителю, пригляделся к нему так пронзительно, будто пытался разглядеть его кости, сокрытые кожей. А затем приставил меч к его шее, и с тихой угрозой прорычал:

- Убей девушку с холма до захода солнца. Ослушаешься – умрёшь сам, а её я убью всё равно, только перед смертью она намучается так, что ты в загробном царстве почувствуешь её боль.

С этими словами Бог растворился в вечерней тени. Тот мужчина не был виновен, что спутался с мерзкой предательницей рода людского, однако его дочь, дочь богини Жизни, должна была умереть. А кто подарит ей более лёгкую смерть, чем её собственный отец? В мановение ока Эреб оказался рядом с сестрой, она бродила под звёздами, явно нервничая, но, завидев брата, казалось, успокоилась.

- Дорогой брат, что привело тебя ко мне? – С выдавленной радостью проговорила она.

Эреб долго смотрел ей в глаза, молча, испытующе, а затем тихо произнёс:

- Почему?

Нюкта поняла всё сразу, таиться не было смысла. Глаза застилали слёзы, и чтобы удержать их она подняла голову к небу, тихо прошептав:

- Я должна была.

- Должна была солгать мне? Своему единственному брату? – Голос Эреба сорвался на крик.

- Ты истреблял их всех, одного за другим, а когда я встретила её, она была так слаба, так беспомощна, но ничем не отличалась от нас. Её сердце было добрым, открытым, честным. Она любила людей.

- Она обманула тебя! Заставила поверить в свою невиновность! Все они убийцы и изверги! Все до единого!

- Этого не так, братец. Она была иной, а значит не все они были злобными.

Её голос после его оглушительного крика, едва ли можно было расслышать, настолько тихо и сдавлено она отвечала. Не нужно было тонко понимать устройство душ, чтобы осознать, Нюкта боялась в тот миг.

- Ты покрывала наших злейших врагов! Она, её дитя... остров принадлежит не нам, а им!

- Пусть. Оставь это Эреб. Девочка не виновата ни в чём.

- Они все виновны, как ты не понимаешь? Все до единого! Сидя здесь, вдали от того, что видел я, ты даже не осознаёшь, что наделала.

- Я спасла две жизни, две невинные жизни. И я не жалею, и никогда не стану жалеть. А убить Аратею я тебе не позволю, так и знай!

Нюкта что-то тихо зашептала, бесстрашно глядя в глаза брату, он кинулся к ней, чтобы остановить её, чтобы она не смогла закончить своё благословение. Из-за гнева он упустил из виду оружие в её руках, короткий отблеск, всё, что он успел заметить, на секунду Эреб поверил, что сестра ранит его, но лучше бы было так. Кинжал вонзился в плоть, его жертвой стала сама Нюкта.

В миг оказавшись рядом, Эреб вынул оружие из её груди и отбросил подальше. Кровь оросила его волосы, и полилась на доспех, он крепко зажал рану, но это не помогло, жизнь стремительно утекала из тела его любимой сестрицы. Сиреневые глаза воссияли в сто крат ярче, Бог закричал:

- Почему рана не заживает? Что ты наделала?

- Лучше я умру...от своей руки...чем от твоей...дорогой брат.

- Нет, нет, нет, ты же моя сестричка, моя любимая сестричка, Нюкта. Не умирай, прошу. Без тебя мне не нужен мир.

Но Нюкта уже не слышала, она обмякла в его руках, ушла, забрав с собой сердце Эреба. Он ещё много часов просидел с ней под звёздами, моля о прощении, моля о возвращении, но ответа не было, и скоро боль утраты сменилась гневом.

Если бы не Древние, моя сестра была бы жива! Если бы не Древние, она бы не лишила себя жизни! Она бы не возненавидела меня! Почему? Почему они приносят столько страданий даже после своей смерти? Как они посмели отнять её у меня? Я уничтожу всё, что связано с ними! Всё, что несёт их след!

Небо украсила кровавая луна, когда Эреб снова вернулся на Феотим. И его гнев, будто обретя собственную волю, собственное тело и собственный разум, громил этот проклятый город. Крики, кровь, пламя – мир снова стал таким, как в далёком прошлом, словно власть древних вернулась. Неспешно Эреб побрёл по улицам, его жажда помочь горожанам быстро угасла, когда он осознал, что погром устроили творения потомка древней крови. Ноги сами привели Эреба к храму, а на пороге уже поджидал правитель Феотима. Он не упал на колени, не стал молить о пощаде, напротив, всем телом излучал стать и внутреннюю силу.

- Ты не убил дочь, глупец. Так полюбуйся же тем, к чему это привело. – Сказал Эреб, быстрым движением вспоров глупцу живот.

Ему больше не было дела до города, не было дело ни до кого, единственным чего жаждало его сердце, оставалась древняя кровь на его клинке. Аратея не заставила себя долго ждать, нагло явилась в храм его любимой сестры, осквернила последнюю память о ней. Ненависть – всё, что испытывал Эреб по отношению к древнему отродью.

Надо же, ей дали такое диковинное имя – Аратея – проклятие Богов. И одна она, будучи совсем слабой и никчёмной, смогла убиты сильнейшую Богиню одним фактом своего существования. Быстрая смерть ей не полагается, загробная жизнь тем более. Забвение – вот чего она достойна.

Проклятие само собой возникло в его голове. Ему нужно было видеть страдание этого богомерзкого создания, нужно было видеть разложение её души. И он проклял, а после убил, разрушив храм сестры до основания.

Все свидетельства существования Феотима Эреб вместе с другими Богами стирал долгие годы, кое-что забывалось быстро, а кое-что губило людей ещё очень долго. Кто же мог знать, что проклятая девица сотворит жутких монстров и раскидает их по миру: Горгона, Гарпии, Минотавры, Гидра, Василиск, Мантикора. Все эти гады расползлись по миру и губили людей сотнями, и чтобы убить их понадобилось не мало времени. И вот, когда, казалось всё уже было кончено, ожившее проклятие объявилось вновь. Эреб случайно наткнулся на неё, а затем отыгрался за всё, что пережил, однако что бы он не делал, отродье Древних возрождалось вновь и вновь, тогда он перенёс её на Олимп, передав детям сестры виновницу её смерти. Что было дальше его не волновало, он ушёл прочь, скрылся в царстве мёртвых, надеясь вновь обрести покой. Однако этому не суждено было сбыться, через какие-то пару-тройку сотен лет к нему явилась прекрасная Афродита с горестными вестями.

- Великий Эреб, - голос её дрожал, а на глаз сверкали слёзы, - это чудовище, что вы принесли нам, она...она убила моего возлюбленного! Убила Ареса!

Эреб не верил своим ушам. Как столь жалкое и слабое существо смогло убить самого Бога войны? С этого начался тёмный период для олимпийцев - пришёл закат их эпохи. После смерти Ареса настало затишье, ни созданий, ни Аратеи не было видно, за ней охотились днями и ночами, но ничего. А вскоре в мире стали расползаться всё новые и новые религии, всё больше людей находили для себя покой вне влияния олимпийцев. Людские души отвернулись от тех, кто их когда-то освободил, кто возродил их мир из руин, а с ними уходила и мощь. Тогда всё и стало ясно, Аратея воевала не губой силой, а хитростью, именно она способствовала распространению новых религий, так она ослабила олимпийцев, а после начались убийства. Сначала медленно, а после всё скорее и скорее отродье Древних убило их всех, а ещё их потомков и предков, одного за другим, безжалостно и сурово. Всё, что помнил Эреб об этом времени – кровь, бесконечный солёный и горячий поток крови, который каждый день становился всё больше. И в конце концов отнял у Эреба всех, оставив его одного.

Воспоминания клубились и роились, картинки мелькали так быстро, что уловить их смысл становилось почти невозможно и тут все очнулись. Один лишь Элай сидел с закрытыми глазами, его боль и печаль всё ещё гулким эхом раздавались в груди каждого, кто разделил с ним его воспоминания. Все взгляды устремились к Маэли, виновнице всех его бед. Как бы они не старались, его ненависть всё ещё пульсировала в их венах.

Наконец в себя пришёл и Эреб, он не хотел тянуть время, не хотел акцентировать внимание на своей боли и тоске по сестре, которую снова разбередили в его сердце.

- Заметили что-то подозрительное? – Твёрдо спросил он.

- А что из всего того, что мы видели, считать подозрительным? Монстров? Богов? Людей, высеченных из камня? Обычных людей? – Ответил Мерритт.

- Всё. Всё, что у годно. Важна любая деталь. Любая мелочь. Прошу вас, постарайтесь, нам нужно как можно быстрее найти виновного, иначе этот ад не прекратиться, иначе все сгубленные души останутся неотмщёнными. – Громко и жёстко проговорила Маэли.

Избегая излишней неловкости, люди быстро разошлись по комнатам, пытаясь осмыслить увиденное. Никто из них не мог поверит, что у Богов на самом деле такая жизнь- тяжёлая, одинокая, бесконечная и полная потерь. Это было не похоже на прекрасную картинку, которую они прежде рисовали в своём разуме, это больше походило на жуткий ночной кошмар. Даже Мерритту от увиденного было не по себе, он не знал, что теперь испытывает по отношению к Маэли. Отцовские чувства прошлого примешались к его обожанию, получилась странная смесь, слишком сложная для понимания.

Когда в комнате остались только Маэли и Элай, девушка выдавила тихое:

- Пройдёмся?

В предрассветный час на улице было свежо, ночь уже готовилась передать свои владения новому дню, однако всё ещё сохраняла свою таинственность.

- Я знаю, что мои слова не помогут, но мне жаль. – Тихо произнесла Маэли, присаживаясь на песок у самой кромки моря.

Элай последовал её примеру и осторожно присел рядом, на достаточном расстоянии от девушки.

- Ты права, твои слова не помогут. Но ответь, почему ты всегда так любила её? – Глядя на слабые морские волны, проговорил Элай. Он всё ещё не мог найти силы, чтобы произнести имя сестры.

- Потому что она была добра ко мне. Она была не только моей наставницей, но и матерью, что поддерживала меня и любила просто так. Не за мой дар, не за умения, не за труд, а только лишь за то, что я есть. Честно говоря, я любила её больше покойной матушки. – Слабо улыбнулась Маэли.

- Вот как? В таком случае, прими мои соболезнования. Мне жаль, что она ушла из жизни так рано и тебе не удалось познакомиться с ней как подобает. Она была лучшим созданием во всех мирах.

- Благодарю! – Сердечно ответила девушка, впервые взглянув на Бога за весь диалог. – Иногда мне кажется, что за столь долгое время нашего знакомства, я совсем ничего не знаю о тебе. А ведь я веками только и делала, что изучала тебя.

Эреб не нашёл, что ответить, и они снова погрузились в молчание, которое вызывало не меньшую неловкость, что и раньше, однако теперь смягчалось общей утратой.

- Так значит, это был не ты? – Протянула Маэли едва слышно. - Не ты устроил то побоище...

- Нет, не я. – Выдохнул Элай.

Первый луч солнца разорвал горизонт, разгоняя ночную тьму по углам. Понимая, что времени совсем не осталось девушка развернулась к Богу, заставляя взглянуть на неё, и со всей искренностью, со всей виной, произнесла на древнем языке:

- Великий Эреб, - так она называла его впервые, - я выражаю тебе свои глубочайшие извинения. Я вела себя недостойно, обвинив тебя в том, чего ты не совершал, и причинила тебе столько боли. Понимаю, это не смыть всей кровью мира, однако я прошу тебя, прости меня.

Эреб лишь кивнул, он не знал, что ему сказать, сможет ли он вообще простить её когда-либо, но в глубине души ответ уже был ему известен, он просто не хотел его признавать. Маэли не настаивала, его глаза и даже его молчание делало ответ более чем понятным.

Они снова вернули свои взгляды к горизонту, где медленно поднималось солнце. Элай тихо произнёс:

- Тебе разве не пора?

- Пора, однако я хочу взглянуть на этот рассвет. Я так давно не видела солнца, и так по нему тоскую. Как ты живёшь в загробном царстве, в кромешной тьме?

- Я сам соткан из тьмы. Но в моём дворце всегда было светло, магия Нюкты освещала его. Она позаботилась о моём комфорте, однако, честно говоря, я никогда его не любил. Всегда мечтал жить здесь, в мире живых, меня тянуло к людям. Хотелось им помогать, исцелять их тела, их души. Люди – самые удивительные создания, которых я видел, такие простые, но вместе с тем, такие сложные. Это просто невероятно, всегда было интересно, как они появились.

- Похоже ты и вправду любишь врачевание. Кто бы мог подумать, что Бог Тьмы, хранитель границы в загробный мир, будет таким созидательным и добросердечным. – Маэли усмехнулась. – Ещё чуть-чуть и начну тебя уважать.

На этот раз она не разрушила эту болезненную интимность разговора, она просто выразила то, что было у неё на душе. Испугавшийся подобного откровения Элай, бросил взгляд на девушку, но та смотрела на него уверенно и открыто, и его страх отступил. Кажется, впервые он улыбнулся ей мягко, благодарно.

- Время пришло. У тебя есть шанс отыграть на мне за прошлое. – С широкой улыбкой вдруг отчеканила Маэли.

Однако в глазах Элая она не обнаружила того, что ожидала. Там не было желания убивать, не было злобы, холодности. Там появилась жалость, нежелание, едва заметны стыд. Мужчина положил ладони ей на щёки, чем сильно испугал и смутил девушку, а после резко дёрнул. Хруст и она обмякла в его руках, но он не отпустил. На него нашло какое-то наваждение, он не мог понять, не мог осознать, почему всё так. Ведь он должен её ненавидеть, но ненависть не было, она растворялась в чём-то другом. Понимании? Жалости? Симпатии? Он хотел сопротивляться, но был ли в этом смысл теперь, когда с каждым днём они становились всё ближе, стирая столетия ненависти, что были между ними. Он осторожно уложил её тело на песок, не желая пока переносить их в дом.

- Полежи немного здесь. Насладись солнцем, Аратея.

На границе миров всё оставалось прежним, однако теперь матушка нетерпеливо ожидала Аратею.

- Сегодня ты задержалась. Это недопустимо, у нас и так слишком мало времени, Аратея. – Жёстким тоном сказала она.

Однако даже её суровость выглядела мягки и приятно.

- Как тебе удалось обмануть Нюкту? Как ты убедила её не убивать тебя? – Строго спросила Аратея.

- Так значит, ты знаешь...я не лгала ей, не принуждала, лишь раскрыла свою историю. Она просто оказалась очень доброй и понимающей...

- Что и стало её ошибкой?

- Нет, Аратея, это стало её даром для нас с тобой. Она сокрыла меня от своего ужасного брата, сильно рискнув, однако я видела сколько вины перед ним в ней было на тот момент. Она сделала свой выбор сама, но ты должна знать - не всё, что говорят о древних Богах правда. История пишется победителями, и Эреб создал свою. Однако обратная сторона совсем иная...человеческие души для нас – цена жизни. Мы дарим им защиту, они взамен подпитывают нас энергией.

- Я видела мир при вашем правлении. Пепелище, кровь и разруха. Такой была ваша защита?

- Милая, послушай, мы не можем защитить людей от самих себя. У них есть собственная воля, они принимают собственные решения. Очень удобно перекладывать вину на нас, и прикрывать злодеяния нашим именем. Но не мы их заставляли творить подобное.

- Ну-ну, не спеши. А как же ритуал с невинными девушками?

- Аратея... - Богиня жизни с таким отчаянием протянула это, что сердце девушки почти прониклось к ней чувствами. – Ритуал создали не мы, а люди.

- Ах, как ловко, прикрываться другими! И использовать его вас тоже люди заставили?

Богиня жизни стыдливо покачала головой.

- Нет, мы сами это делали.

- И ты тоже?

- Нет, я никогда бы не отняла такой ценный дар, я жила на том, что мне даровали люди добровольно. В конце концов, я Богиня Жизни, Великая Мать, а люди, какими бы они не были, - мои дети. Разве мать способна убить собственное дитя?

Маэли долго молчала, ища в Богине признаки лжи, но так их и не обнаружила.

- Ты умерла в родах, это правда? – Тихо спросила она.

- Я умерла в тот день, но не в родах. Я так ждала твоего появления на свет, ты была для меня чем-то особенным - первое дитя, которое породит моя плоть. И когда я увидела тебя, это было почти как тогда...- Богиня осеклась.

- Как с твоим первым ребёнком? – Ухмыльнулась Аратея.

- Да. Ты была самой чудесной малышкой на свете, самой прекрасной, но вместе с тем в тебе кипела моя магия, бурлила и выплёскивалась. А в то время это было слишком опасно, тебя бы нашли и убили, не пытаясь разобраться. Заставить тебя прятать силу было невозможно, и тогда я приняла единственно верное решение. Я попросила Нюкту о ещё одном одолжении - присмотреть за тобой, а сама отдала всю свою силу на то, чтобы скрыть тебя и твою магию от глаз этого чудовища, Бога тьмы. Я не рассказывала тебе прежде, но Бога можно убить не только его оружием, мы умираем, если тратим всю силу на что-либо. Как твоя мать, я сделала всё, что могла тогда, чтобы спасти тебя. – Пока Богиня жизни говорила это, на её глазах сияли слёзы, а на лице было немного гордости.

- А зачем ты вообще родила меня? Для чего породила на свет моё тело? Ты знала, что мне будет грозить опасность, знала, что мир поглотит меня, стоит только олимпийцам узнать о моём происхождении, но всё равно даровала мне жизнь. Почему?

- Я...- Богиня скорчилась от боли вновь. – Ты так умна, Аратея, умнее меня в то время. Я не могу рассказать тебе о своих мотивах, но ты должна знать, что я видела всё, все твои страдания, все мучения, и я терпела их вместе с тобой.

- Твои жалкие извинения мне нужны. Мне нужна только правда и твоя мудрость, не более. Я не прощаю тебя за моё рождение и не прощу никогда. Не Эреб виновен в моих страданиях, не олимпийцы, а ты, ведь именно ты начала мою жизнь, преследуя собственные цели! И ты продолжаешь приносить мне страдания! Продолжаешь заставлять Эфталию таскать меня сюда через смерть, а потом, когда ты уходишь, она пытает меня, прямо здесь, на этом самом месте!

- Пойми, я не могу иначе. Не моя прихоть пытать тебя, и не Эфталии, я лишь прячусь за чужим желанием, действую из тени, пытаюсь помочь тебе, чтобы, когда придёт время, ты наконец освободилась от того бремени, что на тебя легло.

- Так скажи мне правду.

- Не могу, я больше не принадлежу себе.

- Не лги мне! Ведь Боги после смерти не попадают в загробный мир, а значит ты ещё жива.

- Нет, Аратея, я мертва со дня твоего рождения, но я заперта здесь, моя душа, она принадлежит кое-кому...

- Тому, кто совершает убийства? Тому, кто всё это начал?

- Да.

- Зачем ему ты?

- Я ему нужна для многих целей. Но если в его руки попадёшь ещё и ты, то мир будет обречён. Твоя сила сейчас не идёт ни в какое сравнение с многими могущественными Божествами. Будь очень осторожна, Аратея, не доверяй никому. Он совсем близко, и своего он не упустит.

С этими словами матушка растворилась в воздухе, но тут же появилась Эфталия и начались пытки, на это раз психологические.