28 глава. Чёртов социопат.

Я вернулась домой поздно, в голове звенело от напряжения. Скинув каблуки прямо у входа, я тут же пошла в душ — смыть с себя запах офиса, его взгляд, всю эту липкую усталость. Горячая вода стекала по коже, и на секунду стало легче. Я даже прикрыла глаза и позволила себе вздохнуть свободно. Но мысли всё равно лезли в голову — его слова, его ухмылка, его близость.

Натянув удобные джинсы, светлый свитер и кроссовки, я собрала волосы в хвост. Повседневный вид, почти домашний. Захотелось спрятаться в эту простоту, сбежать от всего пафоса. Взяв ключи, я поехала к родителям.

Стоило мне открыть дверь родного дома, как мама подбежала первой. Она крепко обняла меня, прижав к себе, словно боялась, что я исчезну, если отпустит.

— Боже, Ванесса... как же я скучала, — её голос дрогнул, и я почувствовала, как её пальцы дрожат у меня на спине.

— Я тоже, мама, — выдохнула я, прижимаясь сильнее.

Папа стоял чуть позади, сдержанный, как всегда. Он не бросился в объятия, просто смотрел внимательно, с лёгкой улыбкой.

— Испания пошла тебе на пользу, — сказал он коротко, но в его голосе я услышала гораздо больше, чем в словах.

Я хмыкнула, склонив голову. Да, от той девчонки с чёрными тенями, наклеенными ресницами и колготками в сетку не осталось и следа. Время сделало своё. Все взрослеют.

Мы прошли внутрь, и я оглянулась. Дом изменился. Ремонт придал ему свежесть: светлые стены, новые картины, мебель, запах дерева и чего-то уютного. Но едва я успела вдохнуть этот новый воздух, меня словно ударили током.

За столом сидели Хантер и Хелен.

Сердце ухнуло куда-то в пятки. Конечно. Куда же без него? Почему он везде, где я? Почему такой упёртый? Чего он хочет? Только секса? Но зачем? Он ведь знает, что делает мне больно. Знает и продолжает.

Я сжала зубы, пытаясь держать лицо спокойным. «Я могу уехать, — думала я, подходя к столу. — На этот раз навсегда. Никто меня не удержит». Но мысли резанули острее, чем хотелось.

Садясь на своё место, я машинально положила ладонь на бедро. Туда, где под тканью скрывалась татуировка. Тонкий шрам, память о прошлом, я закрыла надписью. *El alma de mi alma*.

Душа моей души.

Глупо. Когда-то я верила, что эти слова навсегда связывают меня с ним. Но теперь? Теперь это напоминание о том, что душа может болеть.

А он, конечно, смотрел. Его глаза прожигали меня, словно он прекрасно помнил, где именно у меня эта татуировка.

Я едва успела сесть за стол, как почувствовала на себе взгляды. Мамин — тёплый, полный радости, будто ничего вокруг не существует, кроме меня. Отцовский — спокойный и оценивающий, но в глубине глаз мелькал намёк на гордость. Хелен смотрела настороженно, будто пыталась просканировать каждое моё движение, каждую улыбку. А взгляд Хантера... от него хотелось сгореть на месте. Он будто выжидал момент, чтобы наброситься словами или жестами.

Мама сразу завалила меня вопросами: как я устроилась, нравится ли мне новая работа, правда ли, что в Испании всё так дорого. Я отвечала сухо, стараясь держаться уверенно, но чувствовала, что под столом мои пальцы то и дело вцепляются в ткань джинсов. Папа лишь иногда вставлял короткие реплики — «ну, это верно», «так и думал», — будто наблюдал за нами всеми со стороны.

Хелен то молчала, то внезапно вставляла свои вопросы, как нож между рёбер:— А у тебя много друзей осталось в Испании?— А часто Алекс тебе звонит?— А как тебе вообще с ним работать, он ведь такой... требовательный?

Я отвечала ровно, но каждая её фраза звучала так, будто она проверяет меня на прочность.

В какой-то момент она вдруг наклонилась вперёд, глаза её блеснули:— А парень у тебя есть?

Я прикусила язык, думая, что ответить, но мама опередила меня:— Конечно, есть. — Она улыбнулась слишком широко и посмотрела прямо на меня.

— Чего? — вырвалось у меня. — Ты про кого?

Мама откинулась на спинку стула и, словно между делом, сказала:— А Алекс тебе кто? Новости из Испании, фотографии из детского магазина... Доча, ты ведь ждёшь малыша? Поэтому приехала?

Я замерла. Вилка выпала из пальцев и стукнула о тарелку. Воздух будто застыл.— Я? Малыша? — переспросила я, чувствуя, как по коже пробежал холод. — Нет. Конечно, нет. Точно не от Алекса.

Тишину нарушил звук — будто что-то с хрустом сжали. Я подняла взгляд и увидела, как у Хантера дернулась челюсть, мышцы напряглись. Он молчал, но это молчание было громче слов.

— Я не встречаюсь с Алексом, — выдохнула я, стараясь говорить спокойно, но голос дрожал. — И точно не жду ребёнка.

Мама нахмурилась, будто я подвела её каким-то отказом, и всё равно не отставала:— А пора бы задуматься. Тебе двадцать четыре. Ты же не хочешь быть старородящей?

Я сдавленно рассмеялась:— А что в этом такого? Или ты хочешь, чтобы я от первого встречного родила? Хочешь нянчиться?

— А что, — неожиданно вмешалась Хелен, её голос звенел сладковато-игриво, — я вот на самом деле так хочу малыша... похожего на Хантера.

Её слова повисли в воздухе, будто взрывная волна. Я резко перевела на неё взгляд. Моя грудь сжалась от того, как легко она сказала это, как будто не видела ничего за пределами своей иллюзии.

— Хелен, — я выдохнула, и слова вышли холодными, — он хочет с тобой развестись.

Воздух в комнате как будто исчез. Мамин вдох сорвался, папа поднял брови, в его глазах мелькнуло напряжение. Хелен побледнела. Её глаза расширились, рот приоткрылся, она открывала и закрывала его, но звука не было.

Я почувствовала, как взгляд Хантера прожигает меня сбоку. Я повернула голову. Он смотрел прямо на меня и усмехался уголком губ, словно вызов: давай, продолжай, посмотрим, до чего доведёшь.

Хелен наконец нашла в себе силы выдавить:— Хантер... это правда?

В её голосе дрожало всё: надежда, страх, ярость.

А он не спешил отвечать, и эта пауза была мучительнее любого слова.

Тарелки звенели в тишине, но я почти не слышала этого звука — всё заглушал ритм сердца. Мы с Хантером говорили осторожными фразами, будто играли в шахматы при свидетелях. Его слова были завуалированы, но каждое касалось меня — и только я понимала их настоящий смысл. Он будто нарочно растягивал паузы, смотрел прямо в глаза, а я старалась не выдавать ни дрожи в пальцах, ни тепла, которое разливалось по телу, когда он произносил что-то слишком двусмысленное.

— Ты всё так же любишь сладкое, Белоснежка? — произнёс он почти невинно, поддевая вилкой десерт.— Некоторые привычки не меняются, — ответила я, отводя взгляд, будто это не был удар ниже пояса.

Для всех остальных — обычная болтовня. Но мы знали, о чём действительно идёт речь.

Хелен слушала, и я видела, как её глаза темнели с каждой нашей обменянной репликой. Она собирала пазл слишком быстро. В её дыхании уже слышалось что-то резкое, как гроза на подходе.

— Хватит! — вдруг взорвалась она, с силой бросив салфетку на стол. — Я не собираюсь это терпеть!

Она вскочила, стул отъехал назад с неприятным скрежетом. Мама моментально поднялась и пошла за ней, приговаривая:— Хелен, подожди, ты всё неправильно поняла...

Хантер даже не пошевелился, только чуть прищурился и усмехнулся, как будто всё шло так, как он и планировал. Папа же с каменным лицом посмотрел на него и глухо сказал:— Пройдём в кабинет.

Тон не позволял возражать. Хантер наконец поднялся, не сводя с меня взгляда, и последовал за нашим отцом.

А я осталась одна. Тишина в гостиной была почти осязаемой, густой. Я спокойно доела ужин, будто мне нужно было завершить хотя бы этот ритуал, иначе сердце выскочит из груди.

Потом медленно поднялась по лестнице на второй этаж. Рука дрожала, когда я открывала дверь своей старой комнаты. И... будто попала в прошлое. Ни одной новой детали, всё на своих местах: полка с книгами, зеркало, прикроватная лампа. Даже постельное бельё — такое же, как было, когда я уезжала.

Я опустилась на кровать и легла, уставившись в потолок. Пространство будто сжалось, и я потерялась во времени.

Неужели я изменилась?Стала ли я той самой тварью, которая разрушила чужой брак?

Но разве это была только моя вина? Хелен ведь тоже знала. Она должна была понимать, что их брак — не крепость, а зыбкая декорация. Она же видела, каким он стал. Разве можно было всерьёз верить, что из этого получится что-то доброе?

И всё же... меня разрывало. Между тем, что я чувствовала к нему, и тем, кем становилась рядом с ним. Когда я поняла, что вечер был провален. Я решила поехать домой, но выйдя из комнаты и закрыв за собой дверь. Что-то или кто-то прижал меня к двери.

Дверь передо мной будто  дрожала,как будто тоже чувствовала его ярость и желание. Я ещё не успела сделать шаг — он уже оказался там. Его ладонь грубо вжала мои руки к двери одной хваткой, такой сильной, что я даже дёрнуться не могла. Лицо прижалось щекой к прохладной древесине, дыхание сбилось, в горле пересохло.

— Довольна? — его голос звучал низко, хрипло, с опасной усмешкой. — Теперь я официально холостяк. Только вот одно но... наказывать тебя придётся. Это должен был сказать ей я, а не ты. Ты испортила мои планы, Белоснежка.

Его горячее дыхание обожгло ухо, и мурашки прошли по всему телу. Я зашипела:— Ты больной ублюдок.

— Осторожнее, — он хмыкнул, прижимая сильнее, будто вдавливал меня в дверь. — Ты только хуже делаешь. Лучше тебе прикрыть свой чудесный ротик. Хотя, если хочешь... я могу найти для него другое применение.

Я замерла, а затем почувствовала, как он упёрся в меня сзади чем-то твёрдым, бесстыдно ясно давая понять, чего хочет. От этого стало трудно дышать, кожа вспыхнула огнём, но внутри поднялась ненависть.

— Я, в отличие от тебя, думаю о других людях, — выдавила я сквозь зубы.

Он тихо рассмеялся, в этом смехе было больше тьмы, чем радости.— О ком ты думаешь? — прошептал прямо в ухо. — Кого мне убить, чтобы ты перестала врать?

— Что ты несёшь? — я попыталась вывернуться, но его хватка только усилилась.

— А ты не задумывалась... — он склонился так близко, что его губы почти касались моей кожи. — Почему в Испании после ночей с тобой они пропадали?

Сердце ухнуло вниз. Я не поверила своим ушам.— Что ты сделал с ними? — мой голос прозвучал хрипло, как чужой.

Он не ответил. Молчал. Его молчание было хуже любого признания. Только свободная рука скользнула вниз, и я ощутила, как он расстёгивает мои джинсы. Молния медленно сползла, звук резал слух.

— Хантер... — я выдохнула его имя, но в нём не было просьбы, только ярость и страх.

Он сдёрнул джинсы вниз, до колен, и воздух коснулся обнажённой кожи. На мне остались лишь чёрные кружевные стринги, тонкая ткань ничего не скрывала, скорее подчёркивала моё бессилие. Его пальцы скользнули по линии бедра, задержались, обожгли.

— Так ты всё ещё носишь чёрное кружево... — его голос стал низким, обволакивающим, будто тьма сама шептала мне на ухо. — Значит, ждала.

Я зажмурилась, чувствуя, как внутри всё сжимается от ужаса и ненависти к себе за то, что тело всё равно реагирует.

— Ты извращённый псих, — выдавила я сквозь зубы. — Но я не твоя.

Он наклонился ещё ниже, губами почти коснувшись моей шеи.— Ошибаешься, Белоснежка. Ты всегда была моя. Ты просто слишком долго убегала.

Его слова впивались в сознание, как яд, растекаясь по венам.

Хантер держал меня так, будто мои запястья были закованы в сталь. Я чувствовала его дыхание у самого уха, тяжёлое, неровное, и от этого сама дышала рывками. Сердце колотилось так, что я боялась — его услышат через дверь.

— Ты грёбаный социопат, — прохрипела я, пытаясь высвободиться.

— Мм, — его голос зазвенел низкой насмешкой. — Твои мольбы... рай для моих ушей.

Шлёп. Его ладонь резко опустилась на мою задницу. Я дернулась, крик сорвался с губ, но он снова ударил. Шлёп. Горячая волна боли расползлась по коже, и я стиснула зубы, чтобы не стонать.

— Тс-с, — его губы коснулись мочки уха. — Твоя мама внизу. Папаша тоже. Ты хочешь, чтобы они увидели, какая ты податливая передо мной?

Я закусила губу, и металлический привкус крови ударил по языку. Я ненавидела его. Ненавидела себя за то, что внутри уже не только страх.

Его пальцы скользнули туда, где я совсем не ждала, властно, без предупреждения. Слишком резко. Я выгнулась, из груди вырвался стон, который тут же задушила в себе. Он не остановился. Его хватка только усилилась, а пальцы двигались глубже, настойчивее.

Было больно. Так больно, что я зажмурила глаза, чтобы не разреветься. Но вместе с болью поднималось другое — тягучее, тёплое, предательское. Моё тело дрожало, будто само решало за меня. Ещё шлёпок, звонкий, жгучий, и я уже не понимала — это крик от боли или от чего-то, что разрушало меня изнутри.

— Слышишь? — прошептал он. — Твоё тело всегда знало, кому принадлежит.

Я задыхалась, вцепившись пальцами в дверь, будто могла выломать её. Хотела крикнуть, плюнуть ему в лицо, но голос предал меня. В какой-то миг резь сменилась острым наслаждением, и я взорвалась. Сжалась всем телом, словно в судороге, а он только усмехнулся, чувствуя, как я сдалась.

Я рухнула лбом на холодное дерево двери. Тепло стыда накрыло меня сильнее, чем любой его удар.

— Ненавижу тебя, — прошептала я хрипло, едва переводя дыхание.

— А я обожаю, как ты ненавидишь, — ответил он, снова шлёпнув, оставляя меня дрожащей и растерзанной.

Я стояла, прижавшись к холодной двери, пока он отстранялся. Его шаги отдалялись по коридору, а я оставалась — дрожащая, с бешено колотящимся сердцем и пересохшими губами. Казалось, он вырвал из меня воздух и оставил пустоту.

Собрав остатки воли, я пригладила волосы, поправила бельё и натянула джинсы. Ткань резала кожу, там всё ещё щипало, будто он оставил метку — невидимую, но горящую. Я застегнула пуговицу и глубоко вдохнула, словно хотела убедить себя, что снова в порядке. Но тело предательски подрагивало.

Почему мне нравилось? Почему от его грубости во мне вспыхивало то, чего я никогда не испытывала с другими? Все мужчины в моей жизни были нежны, осторожны, и мне этого хватало. Я думала, что этого и хочу. Но рядом с ним всё рушилось. Он ломал мои привычные границы и оставлял меня голой — не только телом, но и душой.

Я спустилась вниз, улыбнувшись родителям — почти натянуто. Сказала, что поздно, и пора ехать домой. Мама что-то хотела спросить, но я не дала — взяла сумку и почти сбежала. На пороге Хантера не было. И слава Богу. Я не выдержала бы ещё одного взгляда его тёмных глаз.

В такси я уставилась в окно. Огни улиц размывались от влаги, и только когда ладонью коснулась лица, поняла — это слеза. Одна, но тяжёлая. Она скатилась по щеке и упала на джинсы, оставив маленькое пятно.

Он умел ломать. Ломать меня изнутри так, что я чувствовала себя слабой. Но что страшнее — мне казалось, он знает, что я всё равно снова сломаюсь в его руках.

Я бросила сумку у двери и, даже не раздеваясь, рухнула на диван. Тишина квартиры давила на уши, а в груди всё ещё стучало от недавнего. Секунду я просто сидела, сжимая телефон в ладони, потом всё-таки набрала номер.

— Ванессита!— в трубке раздался сонный, но радостный голос. — Dios mío, у тебя что там, вечер? У нас уже глубокая ночь.

— Прости, Диего, — я нахмурилась, глядя в окно, где светились редкие фонари. — Просто... нужно было услышать знакомый голос.

— Ну, давай, рассказывай, как там твоя родина? — он зевнул, но голос оставался тёплым. — Все по тебе соскучились.

— Родина... — я скомкано рассмеялась. — Скажем так, всё слишком знакомо и слишком чужое одновременно.

— Это значит, что ты снова куришь, да? — в его голосе скользнула улыбка.

— Полпачки за ночь.

— Ay, mujer, ты никогда не изменишься.

Я усмехнулась, но тёплая волна быстро схлынула. Я закусила губу и решилась:

— Диего... слушай, у меня к тебе просьба. Я знаю, у тебя есть знакомые, которые могут... пробить людей. Нужно кое-что проверить.

— Ты опять во что-то вляпалась? — он сразу стал серьёзным.

— Просто... два имени. Я знаю имя и фамилию. Больше ничего. — Я быстро продиктовала их, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Он не стал задавать вопросов. Только хмыкнул и тихо сказал:

— Хорошо. Завтра с утра узнаю. А сейчас, извини, Ванессита, я падаю с ног. Тут уже почти три ночи.

— Иди, — прошептала я. — Спасибо.

— Ты же знаешь, я всегда рядом.

Его голос растворился, и линия оборвалась. Я осталась в пустой квартире, с телефоном, который вдруг показался тяжелее кирпича.

Сняв одежду, я прошла в ванную. Включила горячую воду, и пар сразу затуманил зеркало. Я встала под душ, позволив струям смывать усталость, сигаретный запах и чужие прикосновения.

Но когда пальцы скользнули вниз, я замерла. Кожа была чувствительной, слишком. Половые губы опухли и саднили — напоминание о его грубости.

— Чёртов социопат... — прошептала я, прижимаясь лбом к холодной плитке.

Но тело предательски дрожало, будто вспоминая каждое его движение. Я закрыла глаза и сжала зубы, не позволяя себе ни единого стона.

Он оставил след. Даже здесь. Даже сейчас.