17 глава. Сближение.

Поза, в которой мы проснулись, была... странной. Хантер, свернувшись калачиком, обнимал меня за талию так, словно я была его спасательным кругом. Я осторожно коснулась его руки — ледяная. Чёрт, он что, всю ночь мерз?

Я попыталась аккуратно высвободиться, но стоило мне пошевелиться, как он прижал меня крепче, пробормотав сквозь сон:— Мама, не уходи... я буду хорошим...

Я замерла.Что?Он... бредит?

— Хантер, — позвала я, начиная толкать его в плечо.И тут почувствовала на своём оголившемся плече что-то влажное. Я едва не вскрикнула. Он... плачет? Настоящие слёзы?

— Хантер, проснись, сукин сын! — заорала я, тряся его.Он вздрогнул, рывком сел, дыхание сбилось. На его щеке блестела одинокая дорожка слезы.

— Ты плачешь во сне? — я нахмурилась, пытаясь понять, что вообще происходит.

Он медленно провёл ладонью по лицу и нахмурился ещё сильнее.— Я не знал об этом.

— Что тебе снилось? — спросила я осторожнее, чем собиралась.

— Тебе пора, — глухо отрезал он.

— Ох, Хантер, — я хмыкнула, скрывая неловкость. — После нашей первой ночи ты меня прогоняешь? Как невежливо.

Я хихикнула, но внутри было тяжело.

— Ты, кстати, был холодным. Почему не укрылся обратно?

— Тебе ведь было жарко, — ответил он так просто, что я не сдержала улыбку.

— Видишь же, ты иногда бываешь милым, — поддела я его, послав воздушный поцелуй.

Хотела эффектно выйти из спальни, но, разумеется, споткнулась о хлам, вывалившийся из шкафа вчера ночью.

— Чёрт! — прошипела я, едва не грохнувшись.

Хантер, всё ещё сонный, но уже более живой, рассмеялся.

— Убери этот свинарник, — огрызнулась я, потирая носок ноги.

— Так это ты вчера всё уронила, — хохотнул он.

— Потому что не надо было всё это пихать, куда попало!

Мы переглянулись — и я впервые поймала себя на мысли, что за последние сутки видела его не только заносчивым и язвительным, но ещё и... настоящим.

Я почти дошла до двери, когда услышала за спиной тихое, будто случайно вырвавшееся:— Мне снилась мама.

Я застыла. На миг захотелось вернуться, сказать хоть что-то — но его голос звучал так сломано, что я боялась даже вдохнуть. Я лишь кивнула, хотя он этого не видел, и вышла.

Холодный душ бил по коже, сбивая остатки сна и мысли. Вода жгла, словно пыталась стереть чужую слезу с моего плеча. Я цеплялась за эту ледяную резкость, чтобы не чувствовать то, что почувствовала в его постели.

Натянув впервые за два месяца классические чёрные брюки, поло, собрав волосы в строгий хвост и приклеив ресницы, я словно примерила маску. Не я — а аккуратная, собранная девочка, у которой всё под контролем. Маска, которая никогда не подведёт.

Когда я вошла в столовую, вся семья уже сидела за столом. Смеха не было, воздух будто вяз.

— Доброе утро, — бросила я, стараясь, чтобы голос звучал легко.

— Где ты была этой ночью? — холодно спросила мать.

— У Элен, — ответила я, наливая сок. Соврала так буднично, будто говорила правду.

Мамин взгляд прожигал.— Я разговаривала со Скарлетт. Ты ушла от них в полночь. Так где ты была?

Я едва не захлебнулась йогуртом.— Какая разница, где я была, если вы заперли чертову дверь?!

— Не разговаривай так с матерью, — отчим резко отодвинул стул, глухо стукнув им о пол.

— Окей, — выдохнула я с вызовом, — я была с парнем. Довольны?

Мама моргнула. В её глазах мелькнуло что-то между удивлением и страхом.

— У тебя есть парень?

— Да, представь себе.

— Я... не знала, — прошептала она.

Я усмехнулась, хотя внутри всё трескалось.— Да ты многого не знаешь, мама. Но тебя это не смущало. Так перестань сейчас лезть в мою линую жизнь.

— Не смей так говорить с Кларой! — отчим ударил кулаком по столу, стаканы дрогнули.

— Отец, — резко вмешался Хантер. — Это их разборки. Не вмешивайся.

— Я лучше знаю, куда вмешиваться! — отчим вспыхнул. — Я запретил тебе брать машину для гонок. А ты украл ключи!

— Что ещё ты мне запретишь?! — рявкнул Хантер. Его голос был больше похож на звериный рык.

— Доченька, я хочу сблизиться с тобой, — мама повернулась ко мне, и голос её сорвался. Она тянулась, будто действительно хотела достать до меня сквозь стол.

— Этого не видно! — я вскочила, стул с грохотом отъехал назад.— Ты хоть знала, что у меня было на душе всё это время?! Ты по салонам, по встречам, а я вижу тебя только на завтраках. Иногда — на выходных. Мне могла быть нужна мать! Твоя поддержка! Где ты была, когда меня травили в прошлой школе?! Где, мама?!

Моё горло горело, голос дрожал, но слова рвались наружу, будто их держали годами.

— Тебе было насрать. И не смей говорить, что ты обо мне беспокоишься. Тебе всё равно, где я и с кем. Было. И будет.

Повисла тишина. Я чувствовала, как дрожат руки, и старалась не заплакать прямо здесь.

— Сядь, юная леди, — процедил отчим сквозь зубы.

Мама смотрела на меня, и по её щекам катились слёзы.

— Но я правда хочу сблизиться с тобой, — её голос был таким тихим, будто она боялась сломаться окончательно.

Я встретилась с ней взглядом. И впервые поняла — она действительно плачет. Не от злости, не от истерики. От боли. Но мне было всё равно.

— Я не верю тебе, — сказала я ровно. — Слишком поздно.И развернулась, выходя из дома.

— ХАНТЕР! СТОЯТЬ! — проревел отчим, но шаги за спиной догоняли меня.

Он пошёл за мной.

Воспоминания приходили рваными, будто из густого тумана. Но один вечер я помнила до мелочей.

Я вернулась после школы, сжимая в руках ремешок рюкзака так сильно, что пальцы побелели. Впервые за долгое время я решилась. Хотела поговорить. Рассказать маме про Хантера, про его шантаж, про фотографии, про всё.

— Мама, давай поговорим, — тихо произнесла я, стоя в дверях её комнаты.

Она поправляла волосы перед зеркалом, спешила, духи уже висели в воздухе густым шлейфом.

— Ванесс, я сейчас ухожу. Это что-то срочное?

Я замялась, стиснула пальцы, чтобы не разреветься.— Наверное... нет.

Она кивнула, улыбнулась на секунду и вышла.Я ждала её в гостиной весь вечер. Часы тикали, стрелки скрипели по кругу. Дом гудел пустотой. Наконец, около полуночи, хлопнула дверь, и мама зашла — уставшая, накрашенная, будто всё её лицо стало чужим.

Я шагнула навстречу:— Мам, я хотела...

— Ванесс, я устала, давай завтра? — она быстро поцеловала меня в лоб, даже не сняв сережки, и скрылась в своей комнате.А я осталась одна. В тот вечер в доме не было ни Хантера — он где-то шлялся, ни отчима — он уехал в командировку. Никого. Даже мама не захотела меня выслушать.

С того дня наши разговоры стали короткими, как смс-ки.

— Доброе утро, как дела в школе?— Нормально.— Сходим на массаж?— Я занята.

И так всегда. Одни и те же фразы вместо жизни.

Мне нужна была поддержка. Родители. Кто-то, кто сядет рядом и скажет: «Я здесь». Но у меня их не было. Отец вначале моего переезда ещё писал маме: «Как Ванесса?», потом перестал. Мне он ни разу не написал. Я была обузой.

И эта женщина... она не была моей мамой. Не той мамой, что жила со мной в крошечной коммуналке, считала каждую копейку и воровала булочки в школьной столовой, где подрабатывала уборщицей. Тогда я знала: ей тяжело, но она борется ради меня. А теперь... теперь она думала, что деньги заменят внимание. Но они не заменили пустоту.

Я не могла пойти с этим к Элен — у неё и так было полно проблем с Винсом. Не могла и к Илану. Он влюблён в меня, и если я вывалю на него свою боль — он решит, что у него есть шанс. Я не хотела этого.

Моя жизнь была как дыра. Холодная, гулкая. Хрень полная.

Из этих тяжёлых воспоминаний меня выдернул голос Хантера:— Садись.

Он держал для меня дверь своей машины.Я вздохнула, будто заново вернулась в реальность, и села.

Я села в машину, закрыв за собой дверь. Тишина внутри показалась оглушающей после криков за завтраком. Я смотрела в окно, но всё ещё чувствовала на коже холод тех воспоминаний.

Хантер молча завёл двигатель. Несколько секунд он просто смотрел вперёд, будто решая, стоит ли что-то говорить.

— Ты опять в своём мире, — тихо сказал он.

— Тебе-то какая разница? — буркнула я, не оборачиваясь.

— Есть разница. Ты выглядишь так, будто можешь в любую секунду сломаться.

Я усмехнулась, хоть в груди всё сжалось:— Не дождёшься.

Он бросил на меня быстрый взгляд, снова вернулся к дороге. Его пальцы нервно постукивали по рулю.

— Я рад, что ты всё высказала.

— Рад? Что я орала как истеричка?

— Рад, что ты не проглотила это молча. Ты хоть раз дала им понять, что с тобой нельзя обращаться, как с мебелью.

Я прикусила губу. У меня защипало глаза, но я отвернулась к окну, чтобы он не заметил.

— А толку? Она всё равно не услышит.

— Может быть. Но я услышал.

Его слова прозвучали неожиданно спокойно. Без издёвки, без привычного яда. Я повернулась — он смотрел на дорогу, но челюсть у него была сжата, будто он и сам боролся с чем-то внутри.

— Ты знаешь... — я выдохнула, чувствуя, как ком поднимается к горлу. — Я так ненавижу себя за то, что всё ещё хочу её внимания. Каждый раз надеюсь, что она... обнимет. Или хотя бы спросит, что у меня на душе.

Хантер сжал руль сильнее, костяшки побелели. Потом одной рукой отпустил и коснулся моей ладони. Осторожно, как будто проверял, не оттолкну ли я его.

— Она не заслуживает, чтобы ты себя ненавидела.

Я замерла. Его пальцы были холодные, но хватка уверенная. Я не убрала руку.

— Странно, — усмехнулась я сквозь дрожь в голосе. — Ты обычно такой мудак, а сейчас...

— Я и есть мудак, — он скосил на меня глаза, уголок губ дёрнулся. — Но только не с тобой.

Я хмыкнула, чувствуя, как слёзы уже предательски наворачиваются.

— Врёшь. Ты самый ужасный с нами.— Нет, — его голос стал тише, почти шёпот. — Ты единственная, с кем я могу быть настоящим.

Внутри всё сжалось и одновременно разжалось. Я отвернулась снова к окну, чтобы он не увидел, как одна горячая слеза скатилась по щеке.Но руку я так и не убрала.

— Куда мы едем? — спросила я, когда он уже минут десять вел машину молча, будто полностью ушёл в свои мысли.

— Хочу показать тебе одно место, — коротко ответил он, не отрывая взгляда от дороги.

Мы проскочили район с серыми вышками, потом дорога вывела нас за пределы города. Обычные трассы сменились шеренгами деревьев. Их кроны переплетались, и сквозь зелень пробивались солнечные пятна.

— Ты решил вывести меня в лес и убить? — прищурилась я, стараясь разрядить атмосферу.

Он хохотнул, но не сказал ни слова. А потом, когда впереди показалась водная гладь, у меня перехватило дыхание.

Озеро было таким чистым, что не отличалось от неба. Вода мерцала, отражая облака, а вокруг шелестели деревья, словно охраняя этот уголок.

— Красиво... — только и смогла выдохнуть я, когда мы вышли из машины.

— Нравится? — спросил он с лёгкой улыбкой.

— Ещё бы. Как ты узнал про это место?

— Мама показывала, когда я был маленьким. Это было её любимое место.

В его голосе прозвучало что-то мягкое и далёкое, и мне стало не по себе — как будто он на секунду раскрыл передо мной что-то очень личное.

Мы присели на плоские камни у берега. Я смотрела на отражение деревьев в воде, и вдруг поняла, что здесь нет ни шума города, ни чужих глаз — только мы двое и это озеро.

— Ты часто сюда приезжаешь? — спросила я, повернувшись к нему.

— Когда достаёт отец, — коротко ответил он.

Я достала телефон, быстро щёлкнула пару кадров и убрала его обратно. Казалось, фотография никогда не передаст той тишины и того воздуха, который обволакивал нас здесь.

— Хантер... — я замялась, подбирая слова. — Не хочешь рассказать, что случилось с твоей мамой? Я не настаиваю, правда. Но... было бы честно. Я ведь рассказала тебе о себе.

Он откинул голову назад и долго молчал, глядя в небо. Я уже пожалела, что спросила, но вдруг услышала его низкий голос:— Это адресовалось не мне, — сказал он. — А твоей маме.

Я хмыкнула, легонько толкнула его плечом.— Ну и что? Ты же всё слышал.

Он повернулся ко мне. Его глаза были странно пустыми, но в этой пустоте угадывалась боль.

— Она умерла, когда я был ребёнком, — произнёс он почти шёпотом. — От передоза.

У меня пересохло в горле.

— Отец... он всегда был на работе. Развивал свою компанию, сидел днями и ночами в офисе. На неё времени не хватало. Она искала утешение в другом. И в какой-то момент... — он выдохнул, словно эти слова прожигали его изнутри. — Её не стало.

Он замолчал, но потом добавил ещё тише:

— И самое паршивое... он винит в этом меня.

— Чего? — я не удержалась, и мой голос сорвался.

— Да. — угол его губ дёрнулся в кривой усмешке. — Он говорит, что я должен был уследить. Что если бы я был внимательнее, если бы не бегал к ней в комнату только тогда, когда хотел, а заметил раньше... — он сжал кулаки. — Может, всё было бы иначе.

Я почувствовала, как сердце болезненно сжалось.

— Хантер... но ты был ребёнком. Ты не мог отвечать за взрослого человека. Виноват не ты. Виноват как раз Томас.

— Я не знаю, — покачал он головой. — Но с детства он вдалбливает мне, что это моя вина. И знаешь... иногда я начинаю в это верить.

Я посмотрела на него и вдруг ощутила, как сильно хочу стереть с него этот груз. Хоть на секунду. Я осторожно положила ладонь на его руку.

— Ты не виноват. Слышишь? Никогда не смей так думать.

Он замер. Не убрал руку. И только спустя миг тихо произнёс:— Ты первая, кто это сказал.

Вода мягко колыхалась у наших ног. Я смотрела на него, и впервые почувствовала, что Хантер — не только холодный, дерзкий мудак, каким его все привыкли видеть. Передо мной сидел мальчик, который потерял маму и всю жизнь носил вину, которая не принадлежала ему.

И я решила, что если он позволит — я буду рядом.

Он медленно поднял край футболки и обнажил плечо. Я заметила чёткий узор — молния, прорезающая кожу.

— Забавный факт, — усмехнулся он без радости, — я сделал эту татуировку, чтобы не вспоминать о маме.

— А как тату может помочь забыть? — осторожно спросила я.

— Если присмотреться... — он наклонился ближе, показывая мне кожу, — под молнией виден шрам.

Я прищурилась — и действительно, под тёмными линиями татуировки проглядывала бледная полоска.

— Это она бросила в меня пепельницу, — произнёс он так спокойно, будто говорил о чём-то бытовом. — Ей нужно было срочно достать травку.

У меня перехватило дыхание. Я машинально протянула руку и кончиками пальцев коснулась тонкой линии под татуировкой. Шрам был тёплым и живым, совсем не таким, каким я могла его  представить. Я ждала, что он отстранится, сожмётся или оттолкнёт меня. Но Хантер даже не дрогнул. Он позволил.

— Чёрт... — выдохнула я почти беззвучно.

Вместо ответа он чуть склонил голову и сказал:— Хочешь, скажу, почему ты мне с первого дня не понравилась?

Я подняла взгляд, встретилась с его глазами и, неосознанно, отодвинулась на сантиметр назад. В его голосе не было ни злости, ни привычного сарказма — только усталость и... честность.

— Почему же? — спросила я тихо.

Он наклонился ближе, настолько, что я чувствовала его дыхание на своей коже.

— Ты напомнила мне её. — Его голос стал ещё ниже. — Первое время у меня было ощущение, будто ты тоже... в этом. Употребляешь.

Я сглотнула. В груди что-то сжалось, но я ответила прямо:— Ни разу. Курила травку — не больше.

Он криво усмехнулся, почти облегчённо.— Это я уже понял.

И прежде чем я успела что-то добавить, он медленно потянулся к моим губам.

Он наклонился ближе, и я сразу почувствовала, что это будет не тот поцелуй, к которому я привыкла. Не та дикая, жадная спешка, не та ярость, где мы будто пытались доказать друг другу, кто сильнее. Его движения были медленными, осторожными, будто он боялся меня спугнуть.

Его губы коснулись моих так мягко, что у меня защипало в глазах. Это было не похоже на Хантера. Совсем. Ни тени дерзости, ни привычного давления. Только тепло и дрожь. Он целовал меня так, будто я была чем-то хрупким, что можно потерять от любого резкого движения.

Я невольно прижалась ближе. Сердце колотилось в груди, а внутри всё сжималось от странного чувства — будто впер­вые он не прятался за маской. В этом поцелуе не было борьбы, только доверие.

Когда он чуть отстранился, я заметила в его глазах растерянность. Он будто сам не верил, что способен на нежность.

— Ты... — мой голос дрогнул, и я нервно усмехнулась, — это точно ты?

Он выдохнул, опуская взгляд к моим губам, а потом снова встретил мои глаза.

— Я не знал, что могу вот так. До тебя.