17 глава

Получается, он знает даже больше, чем я думала. Знает, что будет с миром, с материком, небом. Знает все и живет так, будто его голова не заполнена столь тяжелыми мыслями.

Я выхожу из бутика, закутываясь в серое пальто, почти дрожа от холода, который напал на Сиэтл совсем не по приглашению. Сегодня не было даже солнца. Не было теплых лучей — лишь холодный ветер, который принес какой-то там циклон. Интересно, когда-нибудь человечество сможет подчинить природу? Надеюсь, нет, ведь, что естественно — то нескончаемо.

Сегодня в бутик пришла Глория, которую мы совсем не ждали. Ее острые каблучки цокнули по кафелю — и мы с Франческой как по струнке выстроились перед ней, стараясь спрятать все косяки. Конечно, Глория почуяла тот ненавистный ею запах черники и мяты от меня. Она скорчилась и специально долго пилила меня взглядом, будто таким образом могла растворить духи в воздухе. Но к счастью, все прошло хорошо — она оценила наши труды, сказала много новых слов и ушла, будто ее никогда и не было. После мы с Франческой облегченно выдохнули и принялись за работу. «Такая строгая. Интересно, у нее есть босс? Посмотрела бы я на это», — как-то усмехнулась коллега. Я лишь хмыкнула: конечно, у Глории нет босса, кроме самой нее. Этот человек ни за что не будет работать под чьим-то руководством! Хотя все с чего-то начинали.

Я иду по улице, надев легкие перчатки, чтобы моя кожа не стала еще более сухой, чем сейчас. Я и так извожу на нее много кремов, хотя значительных результатов нет, будто руки круглосуточно находятся на морозе. Мои каблуки стучат по асфальту, и я пытаюсь переключиться со свиста ветра в ушах: на мимо проходящих людей, кричащих вывесок и даже голубей, так низко летающих над головой.

Сегодня я решаю прогуляться по городу, что очень непохоже на меня. Сначала хотела просто слушать песни, наслаждаясь одиноким вечером посреди города, но, как на зло, забыла наушники, поэтому теперь мне придется слушать чужие разговоры и редкую музыку, играющую на улицах. К тому же мне нужно зайти в пункт выдачи, чтобы забрать игрушки, которые мне отправила мама. Не знаю, что буду делать с ними, но и расстаться я с ними просто не могу.

Спустя несколько кварталов заворачиваю в пункт выдачи, доставая из черной сумочки паспорт. Небольшой пакет мне выдает приятный мужчина, который в конце подмигивает, словно я куплюсь на его чистейшие зеленые глаза.

В голове происходит щелчок.

После я нарочито касаюсь его ладоней, который теплые — даже горячие. Не знаю, что чувствую внутри каждый раз, когда мои подозрения оказываются ложными — разочарование, отчаянность или спокойствие оттого, что этот милый человек не оказался губителем? Не знаю, но этот мужчина на выдаче явно не хранитель, поэтому я прощаюсь и выхожу на улицу, снова принимая на себя удары мороза, который кажется мне обжигающе неприятным. Но я все-таки воздерживаюсь оттого, чтобы просто вызвать такси — хочу прийти домой попозже. К тому же после ужасной погоды оказаться дома — просто рай для души.

Да, Сиэтл сегодня явно тише и спокойнее, чем обычно. Причина ли тому в плохой погоде, или же все сегодня хотят остаться дома за теплым чаем, рассуждая перед камином о глобальных проблемах, о ценах в магазине или о том, как хороша была индейка на День благодарения. Вокруг не так много людей, гуляющих и смеющихся — даже парень за прилавком грустно подпирает подбородок рукой, безразлично наблюдая за собакой, которая радостно приносит тарелку своему хозяину. Все так спокойно и даже немного монотонно, словно у Сиэтла замедляется дыхание. Но это всего лишь я, иду по асфальту, всматриваясь в светофоры и улыбаясь, будто сумасшедшая. Но это я, настоящая и свободная.

Но улица заканчивается, и я решаю срезать через безлюдный двор, который растягивается почти на весь квартал, но так мне не придется переходить через все эти светофоры. Я заворачиваю и чувствую, как внутри зарождается паника.

У меня есть несколько секунд, чтобы развернуться, но я игнорирую свое беспокойство и иду вперед, слушая лишь свои шаги — и беззвучную темноту. Но что может случиться? Конечно, ничего, да и кому я нужна в столь темном и непримечательном переулке?

Я продолжаю идти. Даже сама не замечаю, как ускоряю шаг, но до сих пор тешу себя мыслями, что все хорошо. Но они теряют смысл, когда сзади вижу силуэт мужчины, который так четко и незаметно идет за мной, что кажется максимально подозрительным. Я даже не пытаюсь подать виду, что заметила его. Лишь снова ускоряю шаг, чувствуя, как в груди разливается тепло, ведь сердце бьет в два раза быстрей. Мне чертовски страшно, но я иду, думая о том, как окажусь дома и расскажу о моей паранойе Эмили.

Но чувствую, как силуэт становится ближе. Он, твою мать, явно ближе, словно хочет напугать меня! И что мне делать? Побежать? Хотя на своих двоих и каблуках я убегу недалеко — да и кто знает, что у этого типа под курткой?

Поэтому я иду, озираясь по сторонам и выискивая хотя бы одного прохожего — но, как на зло, никого нет. Вот же черт!

И вдруг в одну секунду все происходит — его рука тянется ко мне, противная и жирная ладонь, которую я одергиваю. После буквально из ниоткуда появляется еще один силуэт, в котором я сразу узнаю моего Алекса. Он ударяет того несколько раз, после чего мужчина, противного лица которого в темноте я не распознаю, убегает с воплями. А я стою — ошарашенная и потерянная. Смотрю на Алекса, который подходит ближе, его зрачки расширены — глаза почти черные. Он дышит неровно, глубоко и пытается держать себя в руках.

— Черт! — кричу я. — Это что, блядь, такое?

Глаза Алекса снова зеленые — такие, какими я их помнила все это время.

— Вообще-то я тебя спас, — пожимает плечами тот. — Ты должна мне «спасибо» сказать.

Я столбенею. И вправду, я разоралась тут, хотя Алекс помог мне. По-настоящему.

— Да... Прости... Спасибо. Правда, спасибо. И что этому придурку от меня нужно было?

По глазам Алекса понимаю, что он не знает.

— Наверное, какой-нибудь псих. Главное, что ты в порядке, ведь так? — спрашивает он, взяв меня за руки.

Я киваю, чувствуя его тепло. Кажется, около недели я даже не смотрела на него. А теперь, видя его и чувствуя, мне так хорошо, будто это единственное, чего мне хотелось. Мой хранитель снова спас меня.

— Конечно, я ведь bajo el ala de un ángel1, — говорю я и улыбаюсь. Алекс улыбается в ответ, после чего мы смеемся, как дураки.

— И зачем ты только пошла пешком? — спрашивает Алекс, продолжив мой путь.

Я как собачка следую за ним.

— Я забирала вещи из почты, — аккуратно поднимаю я небольшой мешок, после чего Алекс без вопросов берет его в свои руки, а мне даже возразить незачем. Мешок и вправду надоело нести в руках. — Да и вообще, прогуляться полезно.

— В следующий раз лучше не срезай. Знаешь же, что такую привлекательную цыпочку могут к себе в курятник забрать, — подмигивает он, и мы выходим из того ужасного двора — прямо в парк, который уже не так далеко от моего дома.

Сегодня Алекс одет более фамильярно, словно до этого тщательно выбирал, в каком образе передо мной появиться, а сегодня выглядит так, словно впопыхах нацепил разные носки, которые иногда проглядывают через обувь. Я смеюсь, но не говорю ему об этом.

— Но ты же всегда рядом, — закатываю я глаза, взглянув на Алекса, который внимательно следит за дорогой.

Я иду рядом с ним, держа того за локоть, будто меня это совсем не смущает. Но что в этом такого? Кажется, Алексу даже нравится, что я так рядом и под его стальной защитой.

— Вот все Алекс должен делать, — так же театрально закатывает хранитель глаза, после чего я легонько ударяю того.

А он лишь хмыкает, на мгновение посмотрев на меня, заставляя провалиться в лианах его зеленых глаз, и потом снова смотрит куда-то вперед, как всегда — будто чего-то ждет. Того, чего никогда не будет.

Мы двигаемся сквозь парк, проскальзывая между деревьями, качающихся от морозного ветра. Я иду, крепко сжимая руку Алекса, пытаясь не дотрагиваться до ладоней, которые ужасно холодные. Интересно, как сильно он мерзнет?

— Слушай, — начинаю я, обойдя одинокую лужу и снова вернувшись к локтю Алекса, — каждый после смерти может стать хранителем? — спрашиваю я.

Сколько бы Алекс не рассказывал о том, кто такие хранители земных душ и откуда они появляются, я никогда до конца не понимала, что это значит. Либо была не готова, либо мой человеческий мозг и вправду был таким ограничивающим.

Алекс вздыхает, словно собирает все свои мысли воедино — наверняка их неисчисляемое количество, чего я даже представить не могу. Чувствую, как его рука начинает подрагивать — от холода или же волнения?

— В теории, любой, — говорит он стальным голосом, будто хочет показаться крутым. Но это не в его стиле. — Как я уже говорил, если душа готова, ей представляет выбор между тем, чтобы продолжить земные жизни — или же душа может выбрать стать хранителем земных душ. Второе более выгодно, потому что это непосредственный рост.

— А продолжение земной души не рост? Я думала, душа может расти в любом случае, — задумываюсь я, посмотрев на Алекса, который по-прежнему рушит темноту своим взглядом.

Он цокает.

— Да... Но если душа хранителя, здесь больше возможностей, намного больше. Ты уже ответственен за несколько земных душ, у тебя больше власти и времени — ведь ты не забываешь прошлые жизни, что свойственно людям. Ты учишься бороться с эмоциями и чувствами, что всегда мешают. Так что быть хранителем — это огромный рост.

— А если я не захочу быть хранителем?

Вдруг я чувствую явное напряжение в Алексе. Он громко сглатывает, будто в горле застрял ком. Он что-то скрывает или мне кажется? Но во всяком случае тот продолжает так же беззаботно:

— Продолжишь земные жизни, — пожимает он плечами. — Но когда будешь готова, можешь принять для своей души этот выбор.

Мы переходим через светофор, который переключается слишком быстро, отчего приходится ускорить шаг. Я чуть не запнулась, но Алекс бережно помогает мне восстановить равновесие.

— То есть я могу стать хранителем в любое время?

— Если будешь готова — да.

— А если я стану хранителем, но потом снова захочу стать человеком?.. — спрашиваю, так грустно взглянув на Алекса. — Я смогу?

Хранитель изображает мой же взгляд — грустный и жалкий. Смотрит на меня так, будто снова вспоминает мои прошлые жизни, где со мной плохо обращались, где мне было больно или что-то подобное. Он смотрит так, будто на что-то упущенное, что-то прошедшее. Но о чем он думает?

— Да, Венера, можешь. Нам дают свободу, потому что мы души. Небеса всегда поддержат нас, какими бы не были решения. И Вселенная примет наши души.

Я киваю. Конечно, в моей голове еще плохо усваивается эта информация, которая переворачивает весь мой мир. Как всегда, все это кажется безумием, но это происходит, поэтому я не чувствую себя сумасшедшей. Хотя иногда так и кажется, что в один день я проснусь от этого сна, сделаю глоток воды и к вечеру все забуду. Надеюсь, этого никогда не случится.

— А ты... Ты никогда не хотел стать снова человеком?

Алекс задумывается. Конечно, хотел. Я всегда вижу это по его взгляду, в котором живет не только зеленные оттенки хранителя, но и любовь, страсть, надежда, вера и многое другое. Вижу это, когда он смотрит на какую-нибудь супружескую пару со счастливым ребенком — конечно, ему хочется семьи. И мне порой так грустно оттого, что у него не может быть этого. Отчасти из-за меня. Это гложит еще сильней.

— Хотел бы, — беспечно говорит Алекс, пожимая плечами, словно неуверенный. — Но давно принял решение не делать этого.

— Почему?

— Я не могу тебя бросить, — улыбается тот. — Никогда не мог и вряд ли смогу.

— Даже если я буду страшной женщиной с обвисшей грудью? — держа смех, спрашиваю я.

— Даже так! — смеется Алекс, и я не выдерживаю, тоже заливаясь громким хохотом.

Как хорошо. Мы просто идем, разговариваем о том, что другим показалось бы бредом. Смеемся от самых глупых шуток, за которые Эмили бы наругала меня, ведь она принимает только «интеллектуальный» юмор. Мороз, так сильно чувствующийся на кончиках пальцев и носе, не мешает мне греться разговорами и взглядами Алекса. Даже представить не могу, что я столько раз его забывала — как он только смел стирать мне память?

«Так что рискуйте», — проносится у меня в голове, и я улыбаюсь.

— Ты знаешь, кем я буду в следующей жизни? — спрашиваю я, заметив, что мы уже на моей улице. Поэтому я замедляю шаг, тем самым заставив Алекса идти чуть медленней.

Похоже, он замечает это, но не возражает.

— Конечно, нет. Я знаю лишь, что будет с миром, а с твоей душой — нет, — качает головой хранитель.

Я почти останавливаюсь и непонимающе смотрю на Алекса, который прикрывает рот рукой:

— Черт!

— А ну-ка погоди, — угрожающе произношу я, притянув этого крупному мужчину, который, кажется, сказал больше, чем следовало. — Что значит «знаю, что будет с миром»? — Тот молчит. — А ну говори, иначе забуду твое имя!

— Умеешь ты уговаривать, — закатывает тот глаза, и я победно улыбаюсь. — Ладно, на самом деле мир цикличен, история циклична, как, в принципе, и многое на свете. Так же и Земля. Думаешь, как люди могут бесконечно перерождаться? В один момент Земля умрет, и на ней зародится новая жизнь — все мы снова станем букашками, рыбами, животными, а потом людьми. И так по кругу. — Алекс разводит руками, продолжив путь.

А я стою в таком удивлении: неужели Алекс об этом ни разу не говорил, словно эта информация совсем не важна? Но она, черт возьми, очень важна!

Получается, он знает даже больше, чем я думала. Знает, что будет с миром, с материком, небом. Знает все и живет так, будто его голова не заполнена столь тяжелыми мыслями. Как вообще он все это умещает в своем мозгу? Это так сложно, что даже представить невозможно.

— Боже... Все? Абсолютно все?

Алекс довольно кивает.

Не могу поверить, что передо мной стоит человек (ну, хранитель), который знает, что будет с этой планетой через миллионы лет. Это incroyable2.

— И все хранители об этом знают? — снова пораженно интересуюсь я.

— Да, — вздыхает тот.

Боже. Это даже больше, чем просто «Боже!».

— И что будет через столетия? Что будет, когда мое тело умрет?

Алекс мотает головой. Конечно, он не скажет.

— Прости, но это...

— Секретная информация, — закатываю я глаза. — Поняла.

Он улыбается, поняв, что со мной не придется бороться.

Мы уже подходим к моему дому, и я горестно вздыхаю — путь домой с Алексом оказывается таким быстрым, что я не успеваю насладиться его присутствием. Впервые за столько времени мы просто гуляем, нет времени позади и впереди — оно остановилось, поэтому мы можем хоть целый вечер размышлять о наших жизнях. Кажется, ему тоже приятно находиться со мной, ведь его счастливая улыбка не сходит с лица, как и моя. Я вдыхаю морозный воздух, чувствуя, как легкие расслабляются, тело будто снеговик тает под солнцем. Люблю такие атмосферные вечера, когда я одна и мир вокруг останавливается. В этом явно что-то есть.

Алекс останавливается напротив меня, провожая. Но боже, как я не хочу домой! Даже готова потерпеть мой до ужаса пустой желудок — лишь бы он не уходил!

— Нет, Алекс, пойдем еще пройдемся, — начинаю я ныть, тяня за руку мужчину, так глупо смотрящего на меня. Наверное, не ожидал, что я буду так настойчива.

Он оглядывает мешок в руках, потом дверь, потом меня — ищет в моем взгляде настоящие резоны. Но их нет, я просто хочу прогуляться с ним, надеясь, что в этот раз мы обойдемся без приступов. На них мне смотреть так же тяжело, как на слезы матери.

— Боже, — театрально закатывает тот глаза, все-таки поддавшись мне, — снова выслушивать твои вопросы. — Он не сдерживается и улыбается.

— Да ладно тебе, — отмахиваюсь я.

И мы идем вместе куда-то вперед — просто по улице, надеясь на то, что непроглядная ночь и свет фонарей не перестанет быть для нас чем-то особенным, тем, что делает прогулку еще более атмосферной. В конце концов, в ночи больше никто не прячется.

— Алекс, а миссия? Я всегда ее выполняла? — вновь спрашиваю я, уклонившись от ветки куста, которая чуть ли не выколола мне глаз.

Хранитель задумывается. Вижу, как его глаза опустошаются, будто он готов заплакать. Смыкает губы — и мне самой хочется пустить слезу, будто я знаю, о чем он думает и кого вспоминает. Но черт, я ничего не знаю.

— Алекс? — Молчание затягивается.

Он отрицательно мотает головой, собираясь с мыслями. После смотрит на меня, будто ничего не бывало.

— Конечно, нет, Венера. Но это не страшно, такое бывает, — пожимает он плечами.

Но ему не обмануть меня. Я знаю — это страшно, и такое бывает крайне редко. Почему же эта миссия так важна?

— А если и в этой жизни я не совершу миссию? У меня же будет множество попыток, правда?

— Нет, — холодно и слишком резко отвечает Алекс, — я больше не допущу такого. Извини.

— И за что ты извиняешься?

Он вздыхает. Я вздыхаю так же тяжело. И луна на миг угасает, будто происходит какой-то сбой. Она тоже вздыхает.

— Прости, что не уберег. Я пытался, правда, — почти шепчет он, даже замедлив шаг, и смотрит прямо на меня, отчего мне становится не по себе. Кажется, он обращается к кому-то. Ко мне, но не к ко мне настоящей — кому-то из прошлого. Он извиняется перед той, кем я была — но в моей памяти ничего нет. И ему жаль.

После он восстанавливает прежний ритм шага. Я держу его за локоть, еле успевая за ним.

— Миссия важна. Это как отдать отчет Глории. Сама ведь понимаешь, что будет. — Он улыбается, явно пытаясь скрыть ту неловкость, которая образовалась так быстро.

— Меня убьют, — ухмыляюсь я.

Алекс кивает и больше ничего не говорит.

Мы продолжаем идти, даже не сворачивая, словно Сиэтл круглый и рано или поздно мы снова придем к моему дому. Наверное, это свежий воздух заставляет нас идти без задних мыслей. Даже я отпускаю все на свете, просто отдаваясь темноте и ветру. Просто отдаюсь природе, молясь, чтобы она навсегда забрала меня.

— Венера, что ты подумала, когда увидела меня в первый раз? — спустя какое-то время, когда мы уже успели перебрать в голове все анекдоты мира и наконец-то повернули на путь к моему дому, чтобы появиться на пороге не ночью, спрашивает хранитель.

Этот вопрос вводит меня в ступор. Ранее Алекс никогда не задавал подобных вопросов. Это и вправду важно для него?

— Какой из? Первый раз, который я только помню?

— Да. Держу пари, это была тогда, на дороге.

Конечно, он помнит. Наверное, тогда мое сердце впервые забилось рядом с ним чаще и во вторую встречу он увидел в моих глазах, что я его узнаю.

— Ну... Даже не знаю, — пожимаю я плечами. Что именно ему сказать? Тогда он был для меня таким же незнакомцем, как парень, идущий напротив. — Ты был мне незнаком. Но я четко запомнила твои глаза — такие зеленые и... Красивые. После ты исчез, я еще удивилась, как быстро. Но ты был для меня незнакомцем, Алекс, не более, — говорю я.

Алекс задумывается, словно эти слова ему что-то дали.

— Но зачем тебе?

Он лишь загадочно усмехается, и я даже время тратить не хочу на него. Пусть это станет еще одной тайной вместе с сотнями его тайн.

— Хорошо, я тоже не скажу тебе, какое платье я завтра надену, — дразню его я.

И мы снова погружаемся в беззаботную беседу обо всем на свете. Алекс рассказывает о своих приключениях, пока я была младенцем и сосала палец в кроватке. Он только переселился в это тело, взял все свое наследство и переехал в Бостон, налепетав семье этого тела такие истории, что они поверили его и отпустили. Рассказал, как он обживался здесь деньгами, параллельно навещая меня во время тихого часа, пока моя мама сидела в саду и ухаживала за ее растениями, которых сейчас стало в три раза больше. Алекс говорит, что я всегда так сладко спала, что он мог часами смотреть на меня и гадая о моем будущем. Я же рассказала ему о сегодняшнем дне — единственное, чего он может еще не знать. И вправду, ему можно рассказать так мало историй, что я каждый раз расстраиваюсь. Но Алекс слишком ценит меня, поэтому даже когда я рассказываю ситуацию, хорошо ему известную, хранитель не возражает и внимательно слушает, будто впервые. Я благодарна ему за это, все-таки надо понимать, в каком тяжелом положении нахожусь, стараясь выбирать истории, которые он не знает. Но таких почти не существует, поэтому я часто рассказываю о жизнях старых подруг или героев из сериалов.

После столь длительной беседы мы снова стоим напротив моего дома, не зная, как попрощаться. Алекс передает мне мешок с моими игрушками, о которых я уже совсем забыла. Наверное, он тоже знает, с какими воспоминаниями связана каждая из них.

— Спасибо за прогулку, — говорит он и я мило улыбаюсь, словно нахожусь в пятом классе и впервые слышу комплимент от мальчика.

— Получается, я могу тебя видеть, только когда за мной идет маньяк? Не боишься, что я специально буду попадать в неприятности? — в очередной раз дразню я хранителя, который даже поддаваться не хочет.

Он грозит мне пальцем.

— Только попробуй, Венера, сам с тебя шкуру спущу, — угрожает он мне, отчего я почти сдерживаю смех.

Мы стоим, словно подбираем слова, хотя что стоит просто попрощаться? Но иногда бывает, что прощаться не хочется, но что-то сказать надо.

— Спасибо, что помог с этим... — неуверенно благодарю я, показав на мешок.

Алекс понимающе кивает. Он знает, что там — и может, помнит даже больше моего.

— Не теряйся. Пожалуйста, — почти шепотом прошу я.

Так часто он начал пропадать, словно не знает, что я волнуюсь — особенно в такое непростое время. Знает, как я переживаю и хочу его хотя бы просто увидеть. Ведь в этот раз я не забуду его. Уже никогда — только после смерти.

Он тепло улыбается и сам обнимает меня. Я прижимаюсь к нему, словно к мягкому мишке из детства — такому же уютному, родному и безумно любимому. Он стал мне так близок, хотя прошло не так много времени. Но имеет ли это значение сейчас?

— Извини, — шепчет он мне в ухо.

Мы просто стоим, обнявшись, как люди, которые не видели друг друга много лет. Надеюсь, что Эмили сейчас не стоит за окном и не наблюдает за нами, ведь она больше не поверит мне. Я чувствую его вздымающуюся грудь, наверняка он чувствует и мою — от этого не становится некомфортно, как обычно, когда я обнимаюсь с малознакомым мужчиной так крепко. Мне просто хорошо, как когда-то с Робертом — очень давно.

После мы прощаемся и уходим по домам, оставив этот вечер в памяти. Так страшно осознавать, что он запомнит это навсегда, на годы, столетия или века — а я?.. А я жалкий человек, который не вспомнит этот момент даже в следующей жизни. И это просто убивает меня, но я должна. Должна притворяться, чтобы не умереть от сожаления.

***

Придя домой и рухнув на диван без задних ног, я собираюсь достать все игрушки из небольшого мешка, с которым Алекс ходил весь вечер. Осадок после нашей встречи у меня крайне позитивный, хоть и наши обстоятельства не совсем радужные. В конце концов, мы все еще не знаем, как решить нашу проблему. Слава богу, что хотя бы этот вечер обошелся без приступов Алекса. Я на некоторое время даже забыла о их существовании.

По комнате бегает Эмили в поисках то пакета, то скотча, то еще какой-то ерунды, которая может помочь ей разобрать чердак. Мы так давно в него не заглядывали, что я уже и забыла, что там что-то есть. На самом же деле, сколько там всего! Туда мы складываем всякий хлам и по сей день — вещи, которые выкидывать не хочется, но держать в квартире уже даже неловко. Например, совсем недавно Эмили положила туда старый фен, который еще работает, но у подруги уже давно новый. Она сказала, что оставит его на всякий случай, если новый сломается. Я же туда складываю вещи намного реже, но и бывает там мой хлам.

Почему-то именно сегодня Эми пришло в голову сделать генеральную уборку, будто она не работала целый день. Иногда удивляюсь, откуда у нее бывает столько энергии — она точно человек? Надеюсь, да, ведь Брюс ой как удивится.

— Слушай, это твое или мое платье? — вдруг выходит из горы хлама Эмили, держа в руках супер короткое черное платье на тонких лямках.

Я задумываюсь. И вправду, ни я, ни Эми такое никогда не носили. И у кого же из нас была такая горячая ночь, что участь этого платья лежать в комнате хлама?

— Может, просто выкинуть? — предлагаю я.

Там пожимает плечами, снова оглядывает платье и кивает. Оно явно не в нашем вкусе. Потом та снова возвращается в кладовку, из которой слышны ее вздохи и песни Эда Ширана.

Я все-таки решаю вытащить мои детские игрушки из мешка и положить в кладовку — как раз Эмили сейчас все разберет и останется место для моего слоника. Даже не переодевшись в домашнюю одежду, я сажусь на пол по-турецки.

Вытаскиваю первую игрушку из немногих в мешке. Это плюшевый белый (ну, уже серый) мишка, который мне подарил папа, когда мне, кажется, было лет пять. Помню, как я радовалась, будто это был не простой мишка, а волшебный. Хотя тогда для меня он и вправду был необычным — таким красивым и мягким. Наверное, до лет двенадцати я спала с ним, потом его забрала сестра, а теперь, похоже, он и ей не нужен.

Второй игрушкой оказалась кукла. Она не самая привлекательная, но самая любимая. Однажды ее папа привез из России, когда был в командировке. Даже несмотря на то что она сильно отличалась от моих Барби, я пожалела ее и приняла в свои ряды кукол. Никогда бы не думала, что эта кукла с коричневыми волосами и огромными голубыми глазами станет настолько значимой для меня.

Следом в моих руках оказывается набор из лошадок, которым я постоянно играла. В детстве кони мне очень симпатизировали и у меня было их очень много — даже когда-то давно хотела настоящую пони, но эта мечта быстро пропала, когда я поняла, что мне не то что пони, мне себя некуда устроить. Но этот набор всегда стоял у меня на полке, даже когда я уже перестала играть в эти игрушки. Все семь лошадок и три жеребенка наблюдали за мной, когда я плакала, смеялась и просто сидела, смотря в окно в своей детской комнате.

Потом еще несколько плюшевых игрушек, некоторые из которых я еле вспоминаю, но решаю оставить их. И напоследок, мой любимый серый слоник. Он достался мне по чистой случайности. Однажды моя мама проводила благотворительный утренник перед Новым годом, где детям, которые жили в малоимущих семьях, дарили подарки. Одной девочке должен был достаться большой плюшевый слоник, который она так хотела. Но к сожалению, тот, который был заказан, опаздывал, поэтому пришлось купить нового, чтобы не оставить маленькую девочку без подарка. Но я тоже тогда была маленьким ребенком, поэтому, когда наконец-то пришел слоник, его отдали мне. И с тех пор он всегда со мной. Он стал мне неживым другом, который утешал меня, принимал мои слезы, злость и все на свете. Он прошел со мной почти всю мою жизнь, словно это человек. Я смотрю на него и умиляюсь — как же я благодарна этой искусственной шерсти на макушке.

После я иду к Эмили, под охапку взяв все игрушки, кроме слоника, которого решаю положить на полку в комнате. Подруга уже освободила место, именно туда я положу все мои детские игрушки, оставив их до лучших времен.

— Ну как, еще не устала? — ухмыляюсь я, облокотившись о стену.

Эмили что-то читает, может, какое-то письмо, которое со злостью кладет в мешок с мусором.

— Лучше бы помогла, — ворчит она.

— Не-е-т! — протягиваю я. — Затеяла бы это хотя бы в выходной день, Эми. Извини, но я устала, — говорю я, подняв ладони и срочно покинув маленькую комнату хлама.

После переодеваюсь и плюхаюсь на диван, переключив на свой любимый сериал, который идет каждый день по вечерам. Еще бы горячий чай в руки и любимый торт, но мне настолько лень даже просто подняться, что я продолжаю лежать, собираясь с мыслями. Уже хочется идти спать, но новые серии сериала сами себя не посмотрят, поэтому я продолжаю слушать теории главного детектива и песни Эмили на заднем фоне. Теперь она переключилась на испанские треки, которые я даже не знаю, но слышу, как та подпевает, словно знает этот язык.

Спустя некоторое время, когда я все-таки решаюсь подняться за чаем во время рекламы, Эмили подходит ко мне, держа в руках рамочку с фотографией.

— Смотри, что нашла! — восклицает она, поднеся фотографию прямо к глазам. — Кажется, здесь вы с Робертом встречаетесь только неделю.

Я смотрю на Роберта и себя на фотографии. Мы здесь такие счастливые и влюбленные и стараемся смотреть прямо в камеру, хотя помню, как нам было сложно оторвать взгляд друг от друга. Он в рубашке, которую я через несколько месяцев порву в порыве страсти, а на мне белое платье, до сих пор покоящееся в шкафу. Кажется, я надевала его последний раз полгода назад. Тот день был самым жарким в году, поэтому на рубашке Роберта можно увидеть потные пятна, его волосы слегка влажные, но улыбка до ушей. Я же в тот день заплела высокий хвост, надела платье покороче, оголяя плечи и ноги, не стесняясь растяжек. Но моя улыбка такая же счастливая, хоть и более смущенная. Мы были счастливы, как никогда. Тогда мы только узнавали друг друга, влюбленность совсем недавно зашла на порог — что может быть еще лучше? Но это было давно, так что эта фотография вызывает только улыбку от хорошего дня.

— Ты вроде бы после вашей ссоры около года назад кинула это в кладовку, — вспоминает Эмили, вырисовывая пальцем трещину на стекле рамки, и я киваю. Иногда в порыве гнева бываю очень категоричной. — Могу выкинуть фотографию, а рамку оставить, — предлагает подруга. — Хотя и саму рамку можно в помойку.

— Да, так будет лучше, — соглашаюсь я, не собираясь оставлять эту фотографию.

Только Эмили делает шаг от меня, как в голове происходит какой-то щелчок, заставляющий взглянуть еще раз на фотографию

— Стоп, — громко и слишком холодно произношу я, отчего Эмили резко останавливается и странно смотрит на меня. — Еще раз покажи.

Я вновь смотрю на Роберта. Его глаза. Как я раньше не замечала, насколько они неестественно светлые — и глубокий зеленый цвет ни разу не возмутил меня? И я всегда знала, что он не носит линзы, как иногда мне думалось. Боже, как я раньше этого не замечала?

Стараюсь не подавать виду, что что-то не так, поэтому просто киваю и Эмили уходит по своим делам, а я сижу на полу посреди комнаты, не веря в то, о чем подозреваю.

Этого не может быть, просто не может! Неужели все это время тем самым хранителям был Роберт с всегда ледяными ладонями и светло-зелеными глазами? Если это так, то любил ли он меня вообще? Были ли его слова искренними? Но зачем ему это? Какие счеты он хочет свести? Слишком много вопросов, на которые я боюсь получить ответ. Но первое, что нужно сделать, это позвонить Алексу. Я должна его предупредить, даже если ошибаюсь. И ох как я надеюсь, что ошибаюсь, потому что ни за что не поверю в то, что Роб способен на это. Это будет нож в спину.

После я беру телефон и ухожу в ванную, на полную включив напор, чтобы Эмили не услышала меня. Набираю Алекса, который наверняка уже пришел домой. Идут гудки, и с каждым мое сердце колотится все быстрей. В голове сотня мыслей, которые я стараюсь выкинуть. Но, черт, это слишком сложно!

Хранитель наконец берет трубку.

— Алекс! Черт, Алекс, — тараторю я, не зная, с чего начать.

— Венера, успокойся... Боже, что случилось?

И как ему сказать? Я даже не уверена в том, что именно Роберт хранитель. Но я понимаю, что вероятность большая, ведь он был... Он был мои парнем.

— Роберт. Черт, у него зеленые глаза! И у него всегда были холодные руки, Алекс... — Кажется, я начинаю от волнения пускать слезы, даже не замечая этого.

Несколько секунд Алекс молчит, наверное, раздумывая. Может, он тоже подозревал это?

— Я проверю, Венер. Пожалуйста, успокойся, все будет хорошо, ладно? — Он пытается успокоить меня, но я даже не знаю, из-за чего мне нужно успокаиваться. Слишком противоречивые мысли.

Но нет. Если это Роберт, об этом должна узнать я. За нашими спинами общее прошлое, столько чувств и страсти, что я не могу отдать эту работу Алексу. Нет, Боже, нет, это будет несправедливо.

— Пожалуйста, давай... Отдай это мне. Пойми, если это он, я должна сама узнать об этом.

— Но как ты узнаешь, Венера? — намного тише спрашивает Алекс.

Конечно, ему будет проще, но я не могу так поступить с собой и с Робом.

— Я встречусь с ним, — четко говорю я. — Ты можешь присутствовать где-то рядом, но я хочу поговорить с ним. Еще раз взглянуть в глаза. Если это он, мне будет слишком тяжело... Ты же знаешь, что он мне не чужой и...

— Хорошо, — соглашается Алекс, может, даже немного ревностно, но он все понимает. Он должен все понимать.

И кажется, с этой минуты операция «Марс» набирает обороты. И совсем не те, которые хотелось бы, когда я придумывала название для этой операции.

Марс.

1Под крылом ангела (исп.).

2Невероятно (фр.).