Глава 7. Ледяной Вальс и Горячая Тень

Холодный воздух декабрьской ночи кусал щеки, когда Кэтрин Пирс остановилась на вершине мраморной лестницы, ведущей в преображенный Великий Зал. Гул веселья, смеха и музыки вырывался из распахнутых дверей, смешиваясь с тишиной коридоров Хогвартса. Она сделала глубокий вдох, ощущая тяжесть фамильного перстня на пальце и еще более тяжелое бремя ожиданий. Йольский Бал. Ее первое и последнее большое событие в Хогвартсе. И поле битвы.

Ее платье – шедевр из ткани цвета лунного света, переплетенной серебряными нитями, образующими сложные морозные узоры на корсете и струящемся шлейфе – делало ее похожей на ожившую ледяную скульптуру. Фарфоровые плечи и ключицы казались хрупкими, но безупречная осанка и прямой взгляд карих глаз, лишенный тепла, кричали о силе. Волосы, убранные в строгую, но изысканную прическу, скрепляла серебряная шпилька в виде извивающейся змеи. Она вошла одна. Этот жест – демонстрация независимости и статуса Пирсов – был ее маленьким бунтом против предопределенности вечера.

Однако, чтобы избежать лишних сплетен о «новенькой-одиночке», она искусно синхронизировала свой вход с появлением Теодора Нотта и Блейза Забини. Теодор, в элегантных мантиях глубокого синего цвета, подчеркивавших его серо-голубые глаза, встретил ее легким, почти незаметным кивком. Блейз, сияющий самодовольством в безупречном черном, отпустил комплимент ее наряду, растягивая слова. Они обменялись парой светских фраз на пороге, создав иллюзию непринужденной компании слизеринской элиты, прежде чем раствориться в блестящей толпе.

Великий Зал был преображен в царство Ледяной Королевы. Серебристо-белый бархат, расшитый морозными узорами, драпировал стены. Искусственные снежинки, мерцающие собственным мягким светом, парили в воздухе, как застывшие капли звездной пыли. Потолок, темный и усыпанный яркими зимними звездами, прорезали ленты сияющих полярных сияний – зеленых и фиолетовых. Повсюду возвышались грандиозные, не тающие благодаря чарам ледяные скульптуры: грациозные фениксы с хрустальными перьями, могучие единороги с гривами из ледяных нитей, змеи, обвивающие колонны. В центре зала, вызывая восхищенные вздохи, возлежал огромный ледяной дракон, из пасти которого струился холодный, искрящийся туман. Тысячи парящих белых свечей и огромные хрустальные люстры, чьи подвески переливали свет, как льдинки, заливали зал сиянием. Воздух был напоен ароматом хвои, морозной свежести, дорогих духов, горячего шоколада с корицей и пряного глинтвейна. Волшебный оркестр играл элегантные, завораживающие мелодии – вальсы и полонезы с холодным северным оттенком.

Под этой ослепительной, ледяной красотой сквозило напряжение. Смех звучал чуть громче, улыбки – чуть натянутее, взгляды – острее. Чувствовалось соперничество, оценка, игра статусов. Кэтрин ощутила на себе волну любопытных, оценивающих и завистливых взглядов. «Пирс…», «Выскочка…», «Дороже Малфоя выглядит…». Она держала голову высоко, лицо – безупречной маской спокойствия. Ее ментальный фортресс работал на пределе, скрывая усталость и тревогу.

***

Музыка сменилась на строгий, церемониальный вальс. К ней, словно по сигналу, подошел Драко Малфой. Рядом, сияя в вызывающе облегающем изумрудном платье, висела на его руке Пэнси Паркинсон. Драко, в безупречном черно-зеленом, смотрел на Кэтрин с холодным безразличием. Его приглашение было не вопросом, а констатацией факта. Он взял ее руку – его пальцы были холодными и цепкими – и повел в центр зала. Танец был безупречен технически, но лишен души. Его рука на ее талии была жесткой, пальцы впивались в ткань (и, казалось, в плоть под ней). Он держал дистанцию, его лицо – маской вежливого пренебрежения. Шепот в ее ухо был тихим, ядовитым льдом - Не смотри на Нотта. Улыбайся. Веди себя прилично. И помни – Дамиан наблюдает. - Кэтрин мельком увидела высокую, знакомую фигуру брата, стоящую в тени колонны. Его тяжелый, оценивающий взгляд был устремлен прямо на нее. Каждый шаг, каждый поворот давались с усилием. Она была куклой в политической игре их отцов. Ее улыбка оставалась безупречной, но глаза, встретившие на мгновение насмешливый взгляд Пэнси, были пустыми. Когда музыка смолкла, Драко отпустил ее руку с холодной учтивостью, будто сбрасывая ненужный груз.

Едва она сделала шаг в сторону, пытаясь перевести дух, как перед ней возник Теодор Нотт. Легкий полупоклон, в его серо-голубых глазах – смесь восхищения, острой наблюдательности и чего-то неуловимого, похожего на сожаление. - Пирс. Осмелюсь ли я предложить контрастную программу? Без фамильных обязательств. Только… красота ради красоты? - Его голос был тихим, обволакивающим. Кэтрин, все еще дрожа от унижения после Драко и чувствуя пристальный взгляд Дамиана, кивнула почти машинально. Музыка зазвучала чувственнее, томнее. Теодор вел уверенно, его рука на ее талии была твердой, но не сковывающей. Дистанция была ближе, чем с Драко. Их движения стали плавными, почти интуитивными. Он говорил о красоте зала, о том, как лунный свет играет в ее волосах, о странной грусти ледяных фениксов. Но под легкостью сквозила проницательность. - Ты сегодня – самая ослепительная и самая одинокая здесь, Кэтрин, – прошептал он, его губы чуть коснулись ее виска. – Будь осторожна. Лед притягивает не только свет, но и тех, кто хочет его разбить. - Его взгляд скользнул в сторону, где в тени другой колонны, опираясь о камень и куря что-то дымящееся, стоял Маттео Реддл. Темно-синие глаза Маттео, как раскаленные угли, неотрывно следили за ними. Взгляд был тяжелым, властным, обещающим. Танец с Теодором был глотком воздуха, но воздуха с примесью яда – искушением нормальностью, пониманием, теплом, которого ей так не хватало, и одновременно предупреждением. Он видел ее напряжение, ее связь с Маттео. Когда вальс закончился, Кэтрин почувствовала не облегчение, а странную тревогу и смутное сожаление. Теодор поклонился с искренней, но грустной улыбкой, его глаза на прощание говорили - Я предупредил.

Маттео не пригласил ее на танец. Он не нуждался в формальностях. Его присутствие ощущалось физически – как магнит и как угроза. Он стоял в стороне, наблюдая, его поза небрежна, но полна скрытой силы. Время от времени его темно-синий взгляд, тяжелый и оценивающий, находил ее в толпе, заставляя кожу покрываться мурашками даже сквозь фортресс. Он был черной дырой, притягивающей и поглощающей свет бала.

***

Бал близился к концу. Музыка сменилась на более медленную, меланхоличную. Пары расходились, смех становился тише. Кэтрин чувствовала себя выжатой лимоном. Голова гудела от постоянного поддержания ментального фортресса под прицелом стольких взглядов (особенно Дамиана, который так и не подошел, но чье присутствие висело гнетущей тенью). Тело ныло от недолеченных травм после Пирсхолла и напряжения вечера. Ее роскошное платье внезапно стало тяжелым, неудобным панцирем. Ей отчаянно нужен был глоток тишины, момент без маски.

Она ускользнула из Зала через боковую дверь, окунувшись в прохладную, почти безмолвную тишину полутемного коридора. Здесь пахло древним камнем, воском и пылью, а не духами и глинтвейном. Прислонившись спиной к холодной стене, она закрыла глаза, пытаясь заглушить остаточный гул музыки и голосов, сосредоточиться, восстановить контроль над дрожью в руках и хаосом в голове. Глубокий вдох. Выдох.

Он возник из тени беззвучно, как материализовавшийся кошмар. Маттео Реддл. Он заполнил собой узкое пространство перед ней, его тело излучало невыносимое тепло и агрессию. Запах дыма, дорогих духов, темной магии, пота и чисто мужской силы ударил в ноздри, перебивая все остальные.

Устала играть в ледяную принцессу, Пирс? – его голос был низким, хриплым, как скрежет камня. Никаких прелюдий. Никакой вежливости. Его рука молниеносно схватила ее запястье выше перчатки – больно, властно, не оставляя шанса вырваться. - Ты вся дрожишь. От холода? - Его темно-синие глаза, пылающие в полумраке, впились в нее. - Или от того, что внутри все горит?

Кэтрин попыталась дернуться, инстинкт самосохранения кричал «беги!», но он прижал ее к стене всем весом своего тела, лишив опоры. Его свободная рука скользнула по ее боку, схватила за бедро через тонкую ткань платья и с грубой силой рванула юбку вверх, обнажая кожу до бедра. Шок от дерзости смешался с леденящим холодом камня на обнаженной коже.

Маттео, отпусти!.. – ее голос был хриплым от напряжения, почти чужим. Протест? Мольба? Она сама не знала.

Награда, Пирс - сказал он и заглушил ее слова своим ртом – не поцелуем, а захватом. Губы жесткие, безжалостные. Язык вторгся без спроса, требовательно, властно. Это был акт агрессии, унижения, утверждения власти. Он не ласкал – он брал то, что считал своим. Его рука под юбкой нащупала хрупкое кружево трусиков и одним резким движением порвала его. Звук рвущейся ткани прозвучал невероятно громко в тишине коридора. Затем – грубое, болезненное вторжение его пальцев внутрь нее. Кэтрин вскрикнула в его рот, но этот крик был не только от боли и унижения. В нем был вызов, ярость, сплавленный с адреналином после бала, после постоянной лжи, после Пирсхолла.

Вот она. Настоящая, – он прошипел между поцелуями, его зубы впились в нежную кожу ее шеи. Острая боль. Метка. – Дикая. Неприрученная. Его пальцы двигались внутри нее, растягивая, причиняя боль и одновременно выжимая из нее предательский стон, который она не могла сдержать. Он одной рукой освободил свою ширинку. Горячий, твердый, пульсирующий член уперся в ее бедро. Он поднял ее ногу, обвив ею свою талию, полностью открыв ее влажную, дрожащую вагину холодному воздуху и его взгляду. Опирая ее спиной о камень, он вошел одним резким, разрывающим толчком. Боль пронзила ее насквозь, смешавшись с шоком и диким, животным ощущением заполненности, падения, реальности.

Он двигался в ней с жестокой, неумолимой силой. Каждый толчок вбивал ее спину в холодный, неровный камень стены. Его руки сжимали ее бедра с такой силой, что она знала – завтра там будут синяки. Его губы и зубы метили ее шею, плечи, ключицы – не лаская, а клеймя, оставляя следы собственности. Никаких нежностей. Только власть. Боль. Владение. Кэтрин ответила яростью. Ее ноги сжали его талию, пытаясь контролировать глубину, ее ногти впились в его плечи и спину сквозь ткань мантии. Она кусала его губу в ответ, когда он пытался замкнуть ее крики поцелуем. Это была не близость, а битва тел – грязная, отчаянная, освобождающая. Стоны смешивались с рычанием, боль – с запретным, конвульсивным наслаждением, рожденным от адреналина, ненависти и первобытной потребности выжить, доказать что-то самой себе.

Он довел ее до оргазма грубо, эффективно. Его пальцы нашли ее клитор, яростно стимулируя его в такт своим мощным толчкам. Волна судорожного, почти болезненного удовольствия накрыла ее с головой, заставив выгнуться дугой и закричать в его плечо, заглушая крик. Через мгновение он последовал за ней, его тело напряглось как тетива лука, и он с глухим, победным стоном излился глубоко в нее, прижимая так сильно к стене, что у нее перехватило дыхание и потемнело в глазах.

Он оставался внутри нее еще несколько мгновений, тяжело дыша ей в волосы. Затем отстранился, опустив ее на дрожащие, едва державшие ноги. Он поправил одежду с пугающей быстротой и бесстрастием, будто застегивал мундир после парада. Его лицо в полумраке было почти спокойным, лишь в темно-синих глазах тлели угли удовлетворения и… холодной оценки, как будто он проверял качество инструмента после испытания. Он посмотрел на нее: платье помято и спущено с плеча, волосы растрепаны, на бледной коже шеи и плеч – багровые следы его зубов и начинающие проявляться синяки от его пальцев. В ее карих глазах читался шок, немыслимая ярость и глубокая, животная опустошенность.

Теперь ты знаешь, кто здесь хозяин, – бросил он, без тени нежности, с констатацией факта. Его палец грубо провел по самому свежему синяку на ее плече. Больно. – Носи это. Напоминание о том, кому ты принадлежишь. - Он повернулся, чтобы уйти, но остановился на мгновение, не оглядываясь. - Не опаздывай завтра. Библиотека запретного крыла. После уроков. - И он растворился в темноте коридора, его шаги быстро затихли.

Кэтрин осталась стоять, прислонившись к холодной, немилосердной стене. Дрожь прокатывалась по всему телу – от холода, от шока, от боли (физической и душевной), от невыразимой ярости. Унижение жгло ее изнутри. Но сквозь весь этот хаос чувств пробивалось другое – странное, извращенное ощущение силы. Она пережила бал. Она пережила его. Ледяная принцесса была разбита, раздавлена, осквернена. На ее месте стояла женщина, познавшая глубину ненависти и свою собственную дикую, опасную сущность. Она коснулась пальцем синяка на плече – его «метки». Боль была резкой, реальной. Ее боль. Ее ярость. Ее падение. И ее сила, выкованная в этом падении.

Бал закончился. Началось нечто иное. Нечто темное, опасное и окончательно реальное. Она оттолкнулась от стены, выпрямила спину и, не оглядываясь, пошла прочь от света и музыки, вглубь темных коридоров Хогвартса, унося с собой жгучую смесь стыда, ярости и новой, смертоносной решимости. Лед растаял, обнажив пылающий вулкан.

КОНЕЦ 7 ГЛАВЫ