Глава 17

Ариана

В ушах грохочет Кендрик Ламар. Я сижу в инвалидном кресле прямо в центре заднего двора, сложив ноги под себя. Одна.

Ночью я не сомкнула глаз. Я даже не смогла лежать на спине, поэтому либо сидела с закрытыми глазами, либо ходила по комнате. Глеб все это время был рядом со мной и часто зачитывал вслух книгу, тем самым успокаивая меня. Мне нравилось слушать его.

Андрей скоро должен появиться на горизонте, правда, у меня никак не получалось настроиться на его присутствие в доме. Внутри бушевал огонь, которого раньше не было. Я пережила все стадии болезни, но сейчас не понимала, отчего так злилась на все подряд.

Поддавшись головой к небу, я открываю глаза. Бессмысленные биты сменяются на оркестровую версию современной песни. С первых минут она проникает глубоко в душу, как обычно бывает, когда я слышу похожие мелодии. Классика была моим хорошим другом на выступлениях. По телу пробегает приятная волна дрожи.

Я обратила внимание на плывущие по небу облака. Последнее время я стала чаще следить за происходящим. В вечном круговороте люди мало задумываются о красоте нашего мира, а я всегда задумывалась, поскольку страстно желала вкусить жизнь. Благодаря фигурному катанию я имела возможность мимолетом взглянуть на страны, но этого было так мало. Я с детства мечтала путешествовать: увидеть множество достопримечательностей, побывать возле океана и оседлать волну, взобраться на вершину горы и запечатлеть момент собственными глазами, а не фотоаппаратом.

Это очень грустно. В моем состоянии остается только мечтать.

Так считали все ребята, с которыми мы раньше лежали в больнице. Молодые девушки и парни с похожими диагнозами, мечтающие получить шанс на что-то большее, имеющее смысл. Кто-то из них дожидался его, а кто-то не переживал очередную операцию.

Больные ребята не продолжают общения за пределами больницы. Мы все прекрасно понимали – сближение грозит опасностью для любого из наших сердец. Нельзя привязываться к человеку, когда ты вот-вот перешагнешь непрошенную черту. Приходилось соблюдать дистанцию.

Мне было семнадцать лет, когда я впервые увидела умершую девочку. Я подошла к ней, чтобы угостить мармеладом, а она никак не реагировала. Когда тряхнула ее за плечо, маленькая рука скатилась с кровати. Тогда я поняла. Поняла, что она навсегда заснула, так и не посмотрев в глаза настоящей жизни. А она была куда младше меня.

Я даже не смогла заплакать. Врачи и медсестры сбежались на крики, родители со своими детьми поспешили из палаты, пытаясь огородить их от рук смерти. Но я продолжала стоять там и только после того, как забрали девочку, вышла из духоты и побрела в другой конец отделения. Слух разошелся быстро: уже через несколько минут об этом знали все.

Я просидела в холле до ночи. Вскоре рядом со мной сел незнакомый парень.

— Это ты ее нашла? – спросил он. Я посмотрела на него, заметив на груди повязку.

— Откуда ты знаешь?

— Я сидел на посту, когда тебя успокаивала медсестра.

— Ну и сидел бы себе дальше, зачем нужно было подходить?

— Я не могу смотреть на унылых людей. Подумаешь, нашла мертвую девочку.

Я удивленно и в то же время обозленно вскинула брови. Как он мог говорить о смерти так легко?

— Ты больной?

— Вообще-то да. – Парень указал на свою грудь. – И ты, кажется, тоже.

— Не нравится смотреть на унылых людей – уходи. Тебя никто не просил делаться спасителем.

— Я не спаситель. Давай начистоту, ты же знала, что девочку нельзя было спасти? У нее редкая группа крови, как и прочие показатели. Она ждала сердце больше года, собственно, столько не живут с подобным пороком. Сколько их всего было? Три или четыре? А еще операции. Сердце столько выдержать не может.

— Ты что, блин, кардиолог? Откуда столько знаешь?

— Я тихий, меня трудно заметить. Медсестры вечно любят пощебетать о своих маленьких пациентах. Разговаривают о вещах, подразумевающих врачебную тайну. Вот и вся схема.

— Подслушиваешь, значит?

— Это вышло случайно.

— Не меняет сути.

— Да ну? Как будто ты никогда не подслушивала.

— Ты меня раздражаешь!

— Тогда прекрати унывать! – воскликнул он, слегка толкнув меня в плечо. Я зашипела от боли. – Что-то не так?

Я немного приспустила футболку, показывая ему повязку.

— Ух ты, да ты герой! Когда была операция?

— На той неделе.

— А по счету?

— Вторая.

— Неплохо. А у меня третья. Наверное, мне после тебя ее сделали, раз ты все еще на перевязку ходишь. Кровоточит долго, да?

— Чего ты такой радостный? – устало сказала я.

— Я живой, почему бы мне не быть радостным? Мне очень жаль девочку, я не черствый парень. Но моя жизнь продолжается, и я не собираюсь тухнуть от горя. Мы все тут ненадолго. Думаю, операция вряд ли мне поможет... ну ты глянь на мои ноги. Настоящие сосиски!

Он заливается хохотом.

— Сейчас у тебя нормальные ноги, – заверяю я, поглядев вниз.

— Облегчение, правда? У тебя тоже так бывает?

Я киваю. Он был веселым надоедой.

— Наслаждайся и живи. Нам выпала нелегкая участь, подруга, нужно ей надавать чуток. А вообще реально расслабься. Вот сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Как и мне. Нам с тобой нужно понять, что не все закончено. Мы совсем молодые.

— Молодые, но покалеченные.

— Есть немного. Мне пришлось бросить футбол.

— Ох, мне жаль!

— Я бы сказал, что мне тоже жаль, правда, не уверен.

— Почему?

— Я не был заядлым любителем футбола. Больше нравилось играть на гитаре и сочинять песни.

— Да ты разносторонняя личность.

— Еще какая! – Он вновь засмеялся. – Ну, а ты? Чем тебе пришлось пожертвовать?

— Фигурное катание. Я занималась с шести лет.

— Обидно?

Я пожимаю плечами, потому что действительно этого не понимала. Парень трет грудь и слегка изменяется в лице.

— Считаю, ни о чем не нужно жалеть. Это прошлое. Что было, то прошло. Не вернуть и не изменить. Знаешь, я рад, что футбол ушел, и на его место пришло сильное вдохновение.

— Ты счастливчик!

— Ты тоже. Не забывай. Мы просыпаемся после операции на сердце.

Он спускается со стола, на котором мы сидели, и перед тем как уйти, оборачивается.

— Слушай, мне, правда, очень жаль ту девочку. Никто из нас не должен сталкиваться с этим в детстве. Мы лежим в том отделении, где любой может наткнуться на бездыханное тело ребенка. Это не терапия. Это гребаный конвейер. Однажды я нашел мальчика: его сердце остановилось прямо в туалете. И тогда я был таким же, как и ты.

— Как я могу принять смерть?

— А что тебе остается? Да смерть же витает вокруг нас и ждет подходящего момента. На самом деле, больно не нам. Мы просто отключаемся. Родителям тяжелее всего, каким бы жестокими они не были.

— Что предлагаешь делать?

— Я тысячу раз это повторил. Выбор за тобой. Позволь себе расслабиться, только и всего, подружка.

Я усмехаюсь, а он уходит.

— Я тебе не подружка, черт подери! – кричу я ему в след. Парень, не оборачиваясь, показывает мне средний палец.

— Еще какая! Мы тут все друзья.

— Как тебя зовут?

— Информация строго засекречена!

Как я и думала.