Глава 16

Ариана

— Что-нибудь еще?

Взгляд упирается в Анну Александровну, стоящую подле меня. Она всеми силами пытается вызволить из меня цельное предложение, но я не могу собрать мысли воедино. Их слишком много, и они мечутся по разуму, не давая мне покоя.

— Ночью мне не посчастливилось поспать, – ответила я отстраненно. – Лежа на спине у меня еще сильнее начинается одышка, а наутро отекают ноги. Это невыносимо!

Женщина посмотрела на мои распухшие ступни, грузно покачав головой. Она прошла за свой стол и уставилась на бумаги.

Два дня я пролежала в стационаре – врачи приводили меня в чувство. Тот приступ оказался переломным для организма. Я представить не могла, что прошлые недели сдерживали ограду. Мне было хорошо, а сейчас смотрю на себя в зеркало и поверить не могу, что опасения врачей наконец сбылись. Бесповоротно.

— Почему так быстро? – громко спрашиваю я. В горле огромный комок. – Прошло так мало времени, а у меня уже половина сердца мертва! Как такое может быть?

— Ариана, сердце было таким еще на том приеме...

— Только не начинайте говорить, будто вы меня предупреждали и подобные симптомы не предвещали ничего хорошего. Если вам нечего сказать, то просто замолчите!

— Я понимаю, тебе тяжело. Будь у меня возможность доставать сердца с полки, именно это я бы и сделала. Для тебя. Для каждого своего пациента, которому оно потребуется. Я стараюсь делать все, чтобы компенсировать симптомы и отсрочить быстрое течение болезни.

— Ее больше нельзя отсрочить.

— Нельзя.

Я прячу лицо в руках.

На одну крохотную секунду я допустила себе мысль, что болезнь решила отступить. Думала, появилось время, чтобы побыть прежней, но это очередное затишье перед бурей.

— Состояние будет ухудшаться, – решительно заявляет Анна Александровна. – Мне больно говорить о таком, – она сдерживает паузу, не спуская с меня сдержанного взгляда, – однако я должна. Ранее я упоминала о том, что тебе придется перебраться в больницу. Как только почувствуешь, что задыхаешься или не можешь пройти несколько метров самостоятельно, я забираю тебя к себе. Не игнорируй меня, я знаю номер телефона твоей матери. Прошу, уйми злость, дорогая, она ни к чему.

Мама встает и походит к окну. Плачет.

— Ариана, я помню, как ты рассуждала о жизни. О своей любимой и прекрасной жизни. О даре, который предоставил тебе Бог. Ты сказала: я не буду отчаиваться даже в самый худший момент. Это о чем-то говорит. Ты сильная девочка. Пойми, ты можешь приехать в больницу через месяц и получить сердце. Можешь сидеть дома, глядя в экран телевизора и получить сердце. Ты можешь даже стоять в душе, и я оповещу тебя о новом сердце. Не зря я говорила о высоких шансах, так что ты получишь его обязательно. А теперь живи. Живи так, как хочет твоя душа.

— Могу я идти? Может, хотя бы сидя удастся поспать.

Анна Александровна ждет, что я скажу что-то еще более значимое. Например, что готова проживать жизнь так, как хочет моя душа. Она всегда старалась донести до меня суть моих же слов. И сейчас хочет. Но я молчу. За два дня у меня все рухнуло. В этот раз боль была в ударе.

— Я устала падать. Я устала чувствовать свое сердце и ладно, если бы мне больно от этого не было, Анна Александровна. Да я больше всего хочу прожить жизнь так, как того требует моя душа, понимаете?

Хватаю с пола рюкзак и иду к двери. Там же останавливаюсь.

— Я устала. Только и всего. В январе я не знала, чем все обернется. Скорее всего, поэтому и говорила, что не буду отчаиваться. Если мне суждено покинуть этот мир, то я покину его.

После этого я выхожу и не закрываю дверь. По пути в машину, шагая своими отекшими ступнями по асфальту, я не проливаю слезы. Впервые, услышав самое худшее, а именно, что болезнь неизбежно меня съедает, я не плачу.

***

Вечером мама разговаривает по телефону с Андреем. Я стою за углом, облокотившись об стену, с закрытыми глазами и дыркой в груди.

— Я жду тебя завтра, ты нам нужен. – Она сдерживает паузу. – У нас будет серьезный разговор и он не требует отлагательств.

На этот раз пауза длинная. Мама всхлипывает и стучит костяшками пальцев по столу, и этот стук отдается в моей голове. Ей больно как никогда, потому что теперь все наши мысли превратились в суровую реальность, от которой не получится убежать. Время почти вышло. Его осталось совсем немного.

— Вы родные люди, когда все изменилось? – Плачет мама, всхлипывая.

Если завтра Андрей решит вернуться в наш разбитый дом, то я заговорю. Причиню ему боль, сообщу о плохом. Выбирать не приходится. Я должна была сделать это прошлым летом.

— Ты чего? – говорит Глеб. Он откладывает все в сторону.

Я смотрю на него с неподдельной любовью, и парень это видит.

— Ты изменилась за два дня.

— Изменилась. Какая же сволочь причиняет моему сердцу столько проблем. Я ненавижу это! – реву я, взмахнув руками. Оглянувшись, взираю на инвалидное кресло, которое папа сегодня привез домой.

— Мы справимся с этим, – замечает он уверенно.

— Не пори чушь, Глеб. Если у меня откажут органы, никакая пересадка не поможет. Я умру!

Он шумно втягивает воздух, опустив глаза на свои руки. Об этом я говорила. Изнутри рвется зверь. Желание разнести комнату в пух и прах едва ли не пересиливает, но что я этим докажу? Поэтому я делаю то, что лучшего всего у меня получается. Отталкиваю. Причиняю боль.

— Уходи к себе.

— Что?

Глеб поднимается с кровати. Я вынимаю все его вещи из своего шкафа и вываливаю на пол.

— Уходи к себе, – повторяю я. – И больше не приходи!

— Не надо, Ари́.

— Прекрати же меня так называть! Хватит!

— Я не хочу уходить от тебя.

— Мне тяжело смотреть на тебя.

— Тогда я просто буду рядом, можешь не смотреть!

Со стоном тяну себя за волосы и, чуть не плача, говорю:

— Прошу тебя, уходи к себе. Мне не нужна твоя любовь.

— Не гони меня только потому, что у тебя выдались плохие дни, Ариана.

— У меня выдались плохие годы! А теперь проваливай из моей чертовой комнаты! – кричу я.

Глеб вздрагивает как от пощечины. Он подлетает ко мне и рывком притягивает к себе. Я бью его по спине и плечам, толкаюсь ногами, кусаю руки и вместе с тем кричу и плачу, поскольку нет сил терпеть боль, разрывающую меня на части. Я реву как самый грозный зверь и хочу разбить что-нибудь вдребезги.

— Я люблю тебя, Ари́, люблю, – говорит Глеб. Он еще крепче прижимает меня к себе, продолжая терпеть мои выходки. Затем ему приходит в голову повторять слова любви. И он говорит и говорит о них, пока это не убивает меня окончательно.

Я очень устала. Моя юность приобрела совершенно другой образ. Прожить, наслаждаясь последними месяцами жизни, у меня не получится, поскольку физически я этого позволить больше не могу.