Глава 9

Ариана

Я наблюдала за тем, как Глеб рассматривал каждую фотографию, а потом слушала его комментарии. Ему нравилось вспоминать – это давало ему ощущение спокойствия. Я улыбалась и смеялась, когда он указывал на нас и принимался пересказывать тот самый день или то самое событие.

— Я помню, как родители в первый раз поставили нас на лед. Никто не умел кататься, Андрей плакал от того, что вечно падал, а ты сразу же покатилась вперед. Мне было страшно, но, когда ты пролетела мимо меня, наворачивая третий круг, я поплелся следом. После этого каток стал для меня лучшим местом, где я мог выплеснуть эмоции, – весело рассказывал Глеб.

— Поэтому ты занял место центрального нападающего. Ты быстрее и умнее многих. – Он начал закатывать глаза, и я тотчас ударила его по руке. — Даже не вздумай так делать! Ты знаешь, что я права!

— Да-да, просто я не думаю, что это такое уж большое дело.

— А стоило бы. Твои родители гордились бы тобой, я уверена.

— Наверное.

— Ты хоть раз можешь ответить точно? Боже, чувак, да ты же буквально родился с клюшкой и коньками в руках.

Глеб предпочел промолчать, и мы вернулись к фотографиям. Я смотрела больше на него, пытаясь придумать слова, с которых начну свое признание. Мне было страшно и хотелось убежать, но потом я брала себя в руки и возвращалась к обычному раскладу. Лучше сказать – возвращалась к неизбежному.

Две недели назад, когда родители забирали меня из больницы, я наконец почувствовала, что мне тяжело ходить самостоятельно. Накануне вечером у меня немного отекли ноги, и я мучилась от ноющей боли, стихшей лишь на следующий день. Стало не по себе. Я предполагала такой исход, однако не была готова.

Анна Александровна провела некоторые исследования и указала на мое самочувствие. Из ее уст лился поток неминуемой правды, которая обрушивалась на меня подобно волне, и я принимала все до единой капли.

Сердце устало. Очень сильно устало. У меня началась одышка (ее еще можно было скрыть), отеки будут настигать меня каждый день, а через месяц, в лучшем случае, через два, мне придется сесть в инвалидное кресло. В общем, мне не могли сказать, сколько точно я могу пробыть в этом мире, но, принимая во внимание свое самочувствие, я с горечью осознавала, что совсем не долго.

Ты продержалась в хорошей форме почти год. Таблетки помогают, мы будем продолжать лечение до тех пор, пока не получим сердце. Я позабочусь о тебе, Ариана, но ты должна пообещать мне, что позаботишься о своем счастье.

— Ари́?

Я встрепенулась от его голоса и непроизвольно дернула рукой, едва не опрокинув чашку с горячим чаем. Глеб быстро словил его.

— Прости, я задумалась.

— Спасибо за фотографии. – Он собирался отдать их мне, но я отодвинула его руку.

— Они твои. Хочу, чтобы ты хранил их у себя.

— Уверена? Здесь много вашей семьи.

— Именно поэтому ты должен держать их рядом с собой. Кстати, куда ты ездил сегодня?

Я отпила чай и с волнением стала разглядывать точеные черты его лица, поражаясь тому, каким красивым он стал к своему возрасту. В девятнадцать лет он уже был подтянутым, но весь прошлый год Глеб посвятил хоккею, и на его без того стройном теле стали очерчиваться крупные мышцы. Он сильнее возмужал, а в глазах появилась некая житейская мудрость.

— К родителям. Давно их не навещал.

— Ты в порядке?

И он кивнул. Если бы Глеб врал, я бы поняла это по глазам. На этот раз они открывали мне его истинные чувства, и он действительно был в порядке.

Какое-то время мы сидели в тишине и пили чай. Я чувствовала, что этот день подходит к концу, и мне следовало пойти к себе домой, погрузиться в сон и поберечь силы на следующую пару месяцев.

— Я больна, Глеб. – Мой голос дрогнул. Сейчас начну говорить дальше и не смогу сдержаться.

— Твое сердце, не ты.

— Я. – Он нахмурился и отодвинул чашку. — От и до.

— Ариана, в тебе нет ничего больного.

Трясущимися руками я смахнула упавшие пряди со лба и с усилием воли заставила себя смотреть только в светлые глаза Глеба.

— Сегодня замечательный день, не так ли? – проговорила я. — Настолько, что причиняет мне боль. Я хочу, чтобы солнце светило так яркого до самого конца.

Что-то в моих словах Глебу не понравилось. Он внимательнее сосредоточился на мне, пытаясь разгадать мои настоящие эмоции.

— Последняя операция оказалась плохой. Было больно.

— Она прошла около года назад. Ты сказала, что все хорошо.

Сердце забилось быстрее. Мне не нравилось, как Глеб повысил тон. Хотелось встать и уйти, я почти сделала это, но он успел накрыть мою руку своей.

— Хорошего мало. У меня слишком много осложнений. Перед операцией они были уверены в том, что мое сердце наконец начнет приходить в норму. По показателям исследований сердце работало как нужно. Они раскрыли мою грудную клетку для того, чтобы просто зашить ее обратно.

— Ариана...

— Все было так хорошо. Я надеялась на эту операцию, мечтала снова встать на лед и попытаться вернуться к прежней жизни. У меня не было никаких симптомов, я прекрасного себя чувствовала. Моя крохотная минута счастья. – На этих словах я заговорила шепотом и потерла шею. Становилось тяжело говорить, комок стремительно подкатывал к горлу. — Так вот, они раскрыли мою грудную клетку, поняли, что все полости расширены, что сердце абсолютно не справляется со своей работой и зашили обратно. Вот почему я долго восстанавливалась. Если бы они не прикоснулись ко мне, я бы, быть может, наслаждалась своей иллюзией, Глеб.

— Подожди, я не понимаю. – Он встал с места и уперся руками об стол. — Ты хочешь сказать, что не получила никакой помощи?

— Хирурги вовремя заметили проблемы. Они спасли меня, в некоторой степени. Если бы им не удалось выявить плохое, я бы умерла от внезапной остановки сердца намного раньше.

— Намного раньше? – грубо воскликнул Глеб.

— Боже! – От неожиданного толчка ярости я как следует ударила по столу, поднялась со стула, сбив его напрочь, и горько заплакала. Меня резко затрясло, а Глеб с удивлением наблюдал за тем, как я тру глаза, чтобы не продолжать плакать. — Когда я очнулась с сильными болями, мне никто ничего не говорил. Врачи общались только с родителями, и я находилась в неведении около двух недель. За это время я прошла немыслимое количество различных процедур, они заставили меня быть их подопытным кроликом, и пока я злилась на всех, врачи докопались до причины. Черт возьми, тупые слезы! – сказала я, схватив салфетку со стола.

Я прошлась по кухне то разражаясь громким смехом, то рыдая навзрыд. Мои эмоции скакали вверх-вниз, истерика подкатила ко мне совершенно незаметно. Все эти месяцы я тщательно закрывала все на замочки, не выпуская настоящую Ариану на свободу. Я знала, что если сделаю это, то вряд ли сумею сохранить целостность разума. И вот оно. Вырывается, бьется об толстые стены, дает о себе знать. Кричит на меня. Заставляет осознать.

— В кардиологии собрался консилиум. Приехали врачи из Москвы. Для них вроде все было ясно, но они почему-то понятия не имели, почему выявившаяся болезнь не давала о себе знать. Две успешные операции помогли, все прошло безупречно, а третья едва ли не убила меня, Глеб. Едва ли не убила. Мне так жаль, так жаль, что я говорю тебе об этом.

Я остановилась посреди кухни и отчаянно опустила руки. Глеб смотрел на меня стеклянными глазами. Я чувствовала, что шестеренки в его голове уже пришли к окончательному выводу, потому что так было всегда. Ариана начинала, Глеб заканчивал. Такова была наша дружба и наша связь.

— Меня посадили в первом ряду возле огромного проектора, где в течение долгих часов рассказывали о моем сердце. Говорили о каком-то исключительном случае, заявляли, что отчасти благодаря фигурному катанию мое сердце было выносливым и сохранило некоторую силу. Не позволяло мне замереть. А в конце, спустя долгое-долгое время Анна Александровна посмотрела на меня и сказала, что мне требуется пересадка сердца.

Глеб втянул воздух и непроизвольно опустился на стул. Он знал, что пересадка сердца – это шанс, получить который удается лишь маленькому проценту людей. Практически невозможно. Люди умирают не дождавшись. Они умирают с надеждой – и это самое страшное. Когда ты лежишь в больнице, твой организм медленно отказывает и только разум все еще надеется на какую-то иллюзию.

— Мое сердце отказывает, Глеб. Мое сердце умирает. Я умираю.

Я заливаюсь слезами. Мои плечи трясутся от частых всхлипов. Грудь сражает боль, словно сердце приступило к долгожданному ликованию. Я хотела вырвать его и выбросить куда-нибудь подальше.

— Господи, Глеб, я просто медленно подхожу к концу.

Он ничего не говорит. Его глаза смотрят куда-то позади меня. Как будто Глеб не видит, не слышит, не чувствует. Исчез в своем маленьком мире и больше не выйдет. Я присаживаюсь рядом с ним.

Когда он начинает говорить, я испуганно делаю шаг назад.

— Десять месяцев ты молчала? Почти год? Ты, черт возьми, решила молчать?

Секундой позже все, что лежало на столе, полетело в стену. Кружки, тарелки, множество фотографий. Все разбилось вдребезги и разлетелось на миллионы мелких кусочков. Я успела тысячу раз вздрогнуть, услышав дикий рев Глеба. Он метался по комнате как ненормальный, хватался за волосы и дергал их. Только после того как его кулаки встретились со стеной, я подбежала к нему и взяла его лицо в свои руки.

— Мне очень жаль! – кричала я на него. — Я не могла поверить, не получалось осознать.

— Ты предпочитала молчать вместе того, что разделить свою боль со мной?

Я проигнорировала его вопрос. Он вырвался из моих рук и вышел из дома. Мне ничего не оставалось как выбежать за ним. Вечерние сумерки окутывали ряд невысоких, тесно стоящих домов. Меня обдало теплым ветром, напоминая о скором наступлении лета, но я неожиданно обняла себя, ощутив прилив небывалого холода.

Глеб стоял возле своей машины и сгорбившись держался за грудь. То, что я с трудом осознавала в течение всех этих месяцев, ему удалось понять за считанные минуты. Мои слова врезались в его голову подобно огромному грузовику, который протаранил их машину три года назад. Я не хотела быть человеком, способным причинять людям боль.

— Десять месяцев! – прокричал Глеб, повернувшись ко мне. Застывшие слезы потекли по щекам. Он приблизился ко мне, жестко схватил меня за плечи и как следует встряхнул. — Почему ты молчала?

— Потому что не хотела делать тебе больно! Я так сильно оберегала тебя после аварии...

— Это было три года назад, Ариана! Не смей говорить мне, что ты делала это из доброты душевной.

— Я отказывалась верить в происходящее. У врачей были плохие прогнозы. Мне тяжело было собраться с мыслями.

— Почему они до сих пор не сделали тебе пересадку?

Я горько усмехнулась.

— Донорское сердце можно ждать от одного года до двух лет. Это не происходит по щелчку пальца.

Глеб накрыл лицо руками и смех смешался с плачем. Я видела, как он плакал только на похоронах его родителей. Потом это случалось очень редко, но его слезы всегда глубоко трогали меня. Я так и не научилась спокойно пережидать мужские бури, поэтому сама заходилась слезами.

— Все это время ты смотрела в мои глаза и просто врала. Это связано с тем твоим состоянием две недели назад?

— Побочные действия лекарств.

— Вот почему ты постоянно носишь с собой сумку.

— Без нее я не могу выходить из дома.

— Андрей знает? А Николь? – Он быстро смахивал слезы и сердито смотрел на меня.

— Я никому не сказала.

— Матерь божья, Ариана! – завопил Глеб на всю округу. Он сжал руки в кулаки, глаза забегали в поисках предмета. Затем он подошел к машине, вытащил оттуда стеклянную бутылку и швырнул прямо в кухонное окно. Я вскрикнула от испуга. — Что говорят врачи? Что они собираются делать?

— Я должна принимать специальные препараты, чтобы поддерживать работу всего организма. Они работают симптоматически.

— Но раз ты не знаешь, когда получишь сердце, что будет дальше?

Я пожала плечами. На самом деле, я понятия не имела, что будет через десять минут. Меня разрывало на несколько частей.

— Они дают мне месяц, в лучшем случае – два. А если повезет, то доживу до осени.

Он резко останавливается и пораженно оглядывает меня сверху вниз, превращаясь в настоящее белое полотно. Я продолжала плакать, жестко заламывая пальцы на руках. Произносить все эти слова так сложно! Так сложно вообще жить!

— Что ты сказала?

— Не заставляй меня повторять это!

Без всяких слов Глеб подходит к воротам, быстро открывает их и возвращается к машине. Запрыгнув на водительское сиденье, он рывком закрывает дверь. Нет! Я не могу позволить ему ехать черт пойми куда в таком состоянии.

— Ты не можешь уехать! – кричу я на него. Он заблокировал двери и даже не смотрел на меня. Я начала колотить по стеклу. — Прошу тебя, останься. Давай поговорим, пожалуйста!

Но он не собирался меня слушать. Мотор бешено взревел, и за считанные секунды машина выехала со двора. Я бежала за ним до самого поворота, загибаясь от душевной боли. Она давила на меня, усмехалась и ликовала. Она добилась своего.

Она победила.

Болезнь меня победила.

И я сдавалась.