ГЛАВА 6

«Это твоё проклятье, Велорен. Никогда и никому не показывай, на что способна. Не играй с душами людей и со своей не играй. Иначе ты встанешь на путь того зла, о существовании которого никогда не подозревала».

Слова дедушки теперь кажутся мне правдой чистой воды. Если бы я хоть раз вспомнила о том, что он сказал мне пять лет назад, то не была бы здесь.

И душа моя не разрывалась бы от боли. И разум не окутали бы мысли, съедающие изнутри. И реки обжигающих слёз не текли бы по коже.

Мужчина, ради которого я обогнула половину Земного шара. Мужчина, присвоивший себе моё сердце. Мужчина, мысли о котором не покидали мою голову столько времени…

Мёртв. И убийца — я.

Парень, которому не повезло сообщить мне эту новость, был в состоянии абсолютного шока, когда его — как оказалось — новая знакомая впала в истерику из-за преступления, которое совершила собственными руками. Но он точно поверил в сказанные мною слова о перемещениях, воспоминаниях и Моренди.

— Это не может быть правдой… — шептала я в его плечо. — Иаго не может быть мёртв…

Ладонь брюнета такая горячая, что даже сквозь ткань платья я чувствую жар между своими лопатками.

— Скажи, что ты соврал, — голос дрожит слишком сильно, чтобы речь была разборчивой. — Что просто хотел проверить, говорю ли я правду…

Я чувствую, как он качает головой, и слёзы накатывают новой волной. Всё тело дрожит так, словно оказалось абсолютно обнажённым в самом центре Северного Полюса.

За всю жизнь мне пришлось оплакивать лишь одного человека, но сейчас в этот крошечный список войдёт имя Иаго Карберы — мужчины, с которым я так и не смогла встретиться лично. Не смогла заглянуть в эти чёрные глаза наяву, не смогла признаться в возникнувших слишком внезапно чувствах.

В горле становится слишком горячо, я прикладываю к нему ледяную ладонь, чтобы усмирить этот жар. Не помогает. Всё внутри ноет от отвратительной боли, а душа в истерике бьётся о клетку моих костей. Ей слишком тесно и душно в этом измученном теле.

— Чёрт возьми, —  слова царапают изнутри тысячами лезвий. — Я сейчас задохнусь…

Ощущение, что глотка распухла до такого состояния, что уже не вмещается в шею. Лёгкие расширяются, а сузиться уже не способны. Перед глазами начинают появляться белые пятна, а в голове с каждой секундой усиливается звон.

Брюнет понимает, что сказанное — вовсе не метафора, и командует:

— Поднимайся.

Когда мне с трудом удаётся выполнить этот приказ, он заходит сзади и помогает мне развести согнутые в локтях руки в разные стороны.

— Вдо-ох, — тянет он. — Давай, давай, Велорен… Молодец, а теперь выдыхай ртом… всё, отлично. Давай снова.

Несколько минут парень стоит рядом и помогает мне восстановиться после этой истерики. Я продолжаю работать локтями и мерно дышать до тех пор, пока поток кислорода не ударяет в голову и не заставляет вернуться на кровать. Через силу подтягиваю колени к груди и закрываю опухшие от слёз глаза.

***

— Закари, — произносит парень. — Меня зовут Закари.

Я смотрю на него, стараясь отыскать во внешности хоть намёк на происхождение. Сильные, резкие, немного заострённые черты лица. Глаза миндалевидные, но светлые — серо-голубые — очень контрастируют со смуглой кожей. Нижняя часть лица покрыта щетиной — он в заточении довольно давно.

Закари не выглядит, как чистокровный латиноамериканец. В его внешности есть что-то восточное и то, с чем я никогда раньше не сталкивалась.

— Откуда ты? — спрашиваю я, сидя с ногами на кровати.

Вчерашняя истерика вытрепала меня окончательно — внутри просто не осталось чувств. На восстановление эмоционального фона потребуется время, но… а есть ли в этом нужда?

— Нью-Мехико, а что?

Пожимаю плечами и отвечаю предельно честно:

— Просто пытаюсь выяснить хоть что-то о твоей национальности.

Закари сидит на противоположной стороне кровати, спиной упираясь в стену. Он усмехается:

— Ясно, Велорен. Если тебе и правда интересно, то у меня турецкие корни. И немного индейской крови. Но это очень малая доля. В основном: Мексика и Турция.

Индейцы в роду, вот и причина немного необычного разреза глаз и остроты черт. Но он по-прежнему напоминает мне кого-то.

— А что насчёт тебя? Ты родилась в Китае или…

— Или, — киваю я. — Моя мать с отцом жили в Германии, но погибли…

— Соболезную, — тихо произносит Закари, опустив глаза.

Признаться честно, страдания по умершим родителям были редкими гостями в моей душе. Я была совсем малюткой, когда в офисе, где работали мама с папой, случился пожар и унёс с собой их жизни. Единственными родственниками остались бабушка с дедушкой, которые мгновенно перевезли единственную внучку в Китай, где жили уже очень-очень давно.

— Как мы познакомились? — неожиданно спрашиваю я. — Ну… при каких обстоятельствах ты встретил мою оболочку?

— Я работал на Иаго. Был одним из телохранителей, а после вашей свадьбы стал твоим личным охранником, — он заглядывает в мои глаза и легко улыбается: — А меня в воспоминаниях не было?

Качаю головой. Не думаю, что человек с таким интересным лицом и шикарным телом мог бы ускользнуть от моего внимания даже в чужих воспоминаниях.

Вопрос крутится на языке, но у меня сил его задать. Слишком страшно. Страшно и больно.

— И в каких отношениях мы с тобой были? — интересуюсь, чтобы отвлечься.

Закари усмехается и пожимает плечами:

— В нормальных, вроде как. Но иногда мне казалось, что ты — мужчина, который притворяется женщиной… настолько жёсткий временами был характер.

Лёгкий смешок слетает с губ:

— Твоё чутьё не подвело, — я развожу руками. — Внутри этого тела действительно находился мужчина.

Парень поправляет волосы и тяжело вздыхает:

— Голова идёт кругом от этого…

Я прислоняюсь щекой к холодной стене и закрываю глаза. Эта камера давит на меня с ужасной силой, и каждый день всё становится только хуже.

— Как давно ты здесь? — интересуюсь я.

— Три недели, — отвечает Закари.

Сумасшествие настигнет меня раньше, чем истечёт срок заключения… а он вообще истечёт? Судя по всему — нет. Зак осведомлён о делах Моренди в той же мере, что и я, а это означает одно — мы не сможем рассказать ничего о краже и не покинем эту камеру никогда.

Ни-ког-да.

Только сейчас мне удалось почувствовать всю безысходность своего положения. — Отлично, — апатично произношу я и снова отворачиваюсь к стене, закрыв глаза.

— Успокойся, — доносится голос Зака сверху. — Мы выберемся отсюда. Надо верить и молиться, Велорен, и Бог услышит наши просьбы.

— Бог — выдумка, которой люди оправдывают своё бессилие.

Парень понимает, что разговор окончен.

«Не существует никаких Святых, Богов и Высших Сил, — часто повторял дедушка. — Люди выдумали их, чтобы было кого обвинить в случае неудач или спихнуть вину за свои поступки. А некоторым просто не во что верить, и они начинают поклоняться своим вымышленным Идолам. Велорен, если ты действительно хочешь чего-то достичь, то верить нужно только в одно существо на этом свете. В себя».

Я всегда считала его слова правильными. Но сейчас, будучи запертой в четырёх стенах без возможности выбраться, даже вера в собственные силы медленно покидала мою душу.

***

На следующий день Закари решил, что мы просто обязаны дать отпор захватчикам и освободиться.

— Тебе нужно вспомнить, что этот Моренди сделал с деньгами, Велорен! — говорит он, измеряя шагами камеру. — Только в этом случае нас отпустят.

Я фыркаю:

— Тебя послушать, так всё проще простого — сиди себе и вспоминай… Только работает иначе! Обрывки воспоминаний приходят сами собой, а я могу лишь наблюдать за ними, понимаешь?

От осознания собственной бесполезности сводит челюсти. Я прекрасно понимаю, что будущее: светлое или абсолютно тёмное — целиком и полностью зависит от меня. Если удастся уловить хоть крохотный кусочек воспоминаний Моренди о номере счёта, то есть вероятность того, что нас отпустят, но…

— А с чего ты взял, что всё пройдёт так гладко? Я, между прочим, человека убила…

Теперь фыркает Закари:

— И что с того? В Грейсленде так и делают бизнес. Карбера на своём веку столько человек прикончил, как и многие его ребята…

— Значит, людям за этой дверью будет просто убить нас, — холодно отвечаю я.

Мне надоели его бессмысленные надежды и вера в лучший исход. Я не в силах вспомнить того, чего не совершала, как бы не старалась.

С самого первого дня заточения единственным моим занятием была «настройка» подсознания на поиск банковского счёта. Но в этом не было смысла. Как и во всех попытках покинуть это место.

— Я не собираю сдаваться так просто! — рычит Закари, вцепившись в мои плечи. — И я обязательно найду способ выбраться отсюда: с твоей помощью или без неё!

У меня нет сил протестовать. Пусть ломает голову и тешит себя надеждами. Пусть думает, что у этой истории может быть хоть сколько-нибудь счастливый конец. Пусть мечтает снова увидеть солнце и наполнить лёгкие свежим воздухом.

— Делай, что хочешь. А сейчас просто убери от меня свои руки, — отстранённо произношу я.

***

Во сне я снова вижу Иаго. Он сидит рядом со мной в салоне роскошного автомобиля, за окнами которого тысячей огней сияет ночной город. Карбера говорит что-то на испанском, с каждым словом всё крепче сжимая мои пальцы своей рукой.

Боль от этого воспоминания отравляет изнутри хуже яда. Сердце разрывается на части, стоит мужчине бросить на меня мимолётый взгляд или произнести хоть слово. Я не могу справиться с абсолютной тоской, подавляющей все остальные чувства.

Мне так и не удалось увидеть этого человека, но воспоминания о нём будут терзать мою душу до конца времён. Ничего нет страшнее чувства беспомощности. Чувства, что ты не в силах изменить ход ужасных, отвратительных, пугающих событий.

— Велорен! — доносится до меня сквозь сон. — Велорен!

Распахиваю веки и вижу склонившегося надо мной Закари. Парень выглядит так, словно отыскал лекарство от онкологических заболеваний или философский камень — настолько ярко горят его глаза.

— Что случилось? — после сна голос больше походит на мерзкий скрип, и я спешу прочистить горло.

Он садится на край кровати и начинает вещать:

— Ты видишь воспоминания Моренди во сне, но не можешь ими управлять, да? А если тебя вырубить насильно — что-то изменится?

Еле сдерживаюсь от желания хорошенько шлёпнуть себя по лбу. Закари — человек, которого природа щедро одарила красотой, но разумом обделила. Иного объяснения такому поведению у меня просто нет.

— А может мы позовём человека за этой дверью, и его вырубим? — язвлю я. — Уверена, ты раньше бывал здесь и без труда найдёшь выход на поверхность. И потом, когда мы окажется на воле, я отправлюсь во все близлежащие банки и узнаю о том, куда положила деньги? Мы каким-нибудь волшебным образом вспомним пароль от счёта, вернём все средства людям Карберы и отчистим своё честное имя? Я уеду в Пекин, а ты… тоже куда-нибудь уедешь, и мы навсегда забудем об этом ужасе. Как тебе такой план, Закари?

Парень молчит.

Кажется, я слышу скрежет шестерёнок в его голове, пока он размышляет: сарказм ли это или нет?

— Ну… — наконец выдаёт он. — Я попробую уложить на лопатки Оззи, но обещать ничего не могу.

Если бы мне «повезло» встретить Закари при других обстоятельствах, я бы приняла его глупость за милый недостаток. Но сейчас эта глыба тупости и недальновидности заставляла волосы становиться дыбом.

— Эй! Я пошутила…

Он резко разворачивает голову и впивается взглядом в мои глаза:

— А я говорил серьёзно.

***

Все мы когда-нибудь умрём. Кто-то — раньше, кто-то — позже, но ни один человек не в силах избежать этой участи.

Судя по всему, Закари захотел приблизить свою неминуемую гибель и даже подключил к этому вашу покорную слугу.

Моя душа была похожа на горсть остывшего пепла, который ждал своей очереди быть развеяным по ветру. Все эти волнения, переживания и истерики вытрепали её настолько сильно, что всё вокруг стало таким незначительным и мелким, что больше страшило. Если попытка сбежать окажется провальной, то нас ждёт лишь одна дорога — прямиком в могилу. Но если удача и все силы мира будут на нашей стороне, то…

Настолько далеко мы в этих планах не заходили.

— Когда я начну стучать в дверь, — эта речь повторялась Закари уже в тысячный раз, — ты ляжешь в угол и претворишься, что потеряла сознание. Когда Оззи станет прыгать вокруг тебя и пытаться вернуть к жизни, я нападу на него…

— И в этот момент мне нужно будет выбежать из камеры, дождаться тебя и захлопнуть дверь. Я прекрасно всё помню…

Закари опускается на кровать и внимательно изучает меня с ног до головы:

— Ты не выглядишь воодушевлённой.

На губах появляется слабая ухмылка:

— Потому что я не воодушевлена.

Эта стратегия выиграла бы премию «Самый провальный план года», если бы я имела возможность представить его в качестве номинанта. Увы, у меня были дела куда важнее: сидеть в закрытой камере и страдать из-за человека, который навсегда исчез с лица Земли.

Закари до сих пор не может понять, что его идея о побеге — амбициозные бредни, но спорить с ним бесполезно.

— Занимай свою позицию, — командует он с таким пафосом, будто мы выполняемым сверхважную военную операцию.

Я еле сдерживаю нервный смех, бросаю свою оболочку в отдалённый угол комнаты и закрываю глаза. Актриса из меня отвратительная, но роль трупа я смогу осилить.

Закари начинает бить по двери с той же силой, как и в день нашего знакомства. Тишину камеры снова разрезает лезвие испанской брани, которую парень явно кричит от всей души. Если нам удастся сбежать — мечты, в конце концов, здоровью не вредят — надо попросить его подтянуть меня в этом языке. Думаю, это поможет понимать чуточку больше из ежедневных воспоминаний.

Я слышу металлический скрип дверных петель и стараюсь расслабить сомкнутые веки, чтобы выглядеть естественно. Чужой голос проникает в моё сознание, изредка прерываясь репликами Закари. Тяжёлая ладонь падает на моё плечо, а вторая начинает с силой прохаживаться щекам.

Боль такая, что хочется кричать и реветь в три ручья, но я не имею права даже глаза открыть — иначе весь и без того хлипкий план разлетится вдребезги… хотя, если учесть силу пощёчин, несчастные кости моего черепа разлетятся куда быстрее.

И вдруг удары прекратились. Что-то тяжёлое с глухим звуком рухнуло на пол. Я разрешила себе открыть глаза и увидела Закари, который тянул ко мне руки.

— Быстрее! — крикнул он. — Надо бежать!

И мы побежали.