Глава 29. Дельфания

Я всегда просыпалась до восхода солнца. Сегодня не было исключением, но мной вдруг овладело желание, чего раньше никогда не случалось, ещё немножечко поспать, и я снова закрыла глаза и стала просто слушать медленно наступающее осеннее утро. Я сбросила с себя тонкое покрывало, позволив прохладе целиком обнять моё немного исхудавшее тело. Интуитивно я сделала глубокий вдох, ещё и ещё, и руки сами потянулись к животу – в место, где пульсировала моя матка. Я погружалась всё глубже в своё дыхание, представляла, как смешиваюсь с входящим через мои ноздри слегка терпковатым воздухом. Где-то на заднем плане моё сознание ещё различало пение птиц в саду, но с каждым вдохом и выдохом их голоса стирались, пока не смолкли совсем. Теперь я различала только свои звуки, вернее, я и была ими: кровью, шумными реками текущую по венам; лёгкими, пеной бьющимися о прибрежные скалы; и моим головным центром, жужжащим неумолкаемыми пчёлами. Но моей целью было достичь состояния, когда во мне останется только пустота, которую не потревожит и капля воды, падающая на камень в глубокой пещере.

Я продолжала дышать, делала задержки, снова дышала, но всё-таки опять возвращалась к тому, что слышу стук внутри меня – крошечное сердце спокойно билось в своём ритме. Это новое звучание не позволяло мне погрузиться на дно Атлантики, где я могла прикоснуться к образу моего любимого Ахмара. Теперь моё сознание всеми нитями было привязано к Земле, потому что Земля внутри меня создавала новую жизнь.

Я вдруг почувствовала сладость, источаемую налившимися медовыми плодами за окном. Мне захотелось пить её и пить так жадно, будто я приникла к груди своей матери в последний раз, и я позволила себе пить её молоко, которое уже лилось на меня полноводными реками. В какой-то момент я осознала, что пью настоящее золото, и меня это нисколько не смутило. Я стала самим наслаждением, которое искало способ, как вырваться из меня наружу. Моё тело вздрогнуло от сильного спазма, я крепко зажала свои руки между бёдрами, и из моих уст розовыми лепестками слетел протяжный стон; мои конечности онемели, но тут же по ним стало разливаться спокойствие и умиротворение.

Я открыла глаза, рукой нащупала покрывало и накрылась им с головой. Я свернулась, обхватив свои ноги руками. Я чувствовала себя маленьким серым комочком, единственным желанием которого было чтобы его никто не нашёл. Я подумала о мешочке с травами, которые дала мне Сирия. Я положила его в глиняную расписную вазу, стоящую на полу в моей спальне как украшение. Всего лишь одна маленькая щепотка под язык, и я погружусь в сон, из которого никогда не проснусь. «Стоит ли так рисковать?» – я вновь себя спросила, но тут же, будто резким порывом ветра, который опрокидывает тончайшую посуду на столе, я вымела эту мысль из своего сердца. То, что я задумала, глухой болью отозвалось в моём теле. «Почему ты не можешь всё оставить так, как есть, и просто убежать в Оссу? Тебе там помогут», – мой внутренний голос снова заговорил со мной, и я снова с неистовой силой захлопнула дверь в его комнату.

В моё окно уже вовсю заглядывало восходящее солнце, немного унылое – такое, какое оно обычно бывает зябкими зимними днями над Атлантикой. Я встала. Через несколько минут в мои покои зашла юная жрица, которая мне помогала причесывать волосы и одеваться. Мы поприветствовали друг друга.

– Сегодня я хочу выглядеть особенно прекрасно. – Выдержав небольшую паузу, я добавила: – Как никогда раньше.

***

И вот через год и два месяца после того, как мы с Андреасом решили на какое-то время пожить порознь, мы развелись: окончательно и бесповоротно. Делали ли мы хоть какие-либо попытки сойтись? Честно говоря, нет. Я догадывалась, что Андреаса разъедает внутри обида на меня и в большей степени на себя за то, что он допустил всё, что произошло со мной, с нами, с нашей семьёй. Конечно, он ни словом не обмолвился об этом, но я это чувствовала, глядя на его новые морщинки на лице, на появившуюся кое-где седину в его волосах.

Была ли во мне хоть какая-то обида? Нет. Внутри, словно залетевшая в лампу ночная бабочка, трепеталось сожаление, и какая-то странная грусть, что путь к моему предназначению, которое я сейчас целиком и полностью принимаю, прошёл такими витиеватыми дорожками, на которых мой разум не раз терялся, рискуя больше никогда не найтись, но всё это я уже миновала, по крайней мере, я надеялась...

Я всё также продолжала любить Андреаса, только сейчас моя любовь стала другой. Он был близким мне, кто-то бы даже сказал, что мы с ним точно родные души – может, и так, наверное, так, потому что подсознательно я испытывала к нему тёплое чувство благодарности за всё, что я с ним прошла, и я почему-то не сомневалась, что такое же чувство испытывает ко мне он, пусть он пока и не позволяет этому чувству выйти на поверхность. Но, скорее всего, у каждого была своя причина об этом не говорить вслух. Хотя нужны ли нам вообще слова, когда мы уже давно научились понимать друг друга без слов? Молчание нас не убивало, в молчании мы просто продолжали друг друга любить, конечно, не так, как в первые годы нашей совместной жизни...

Я сидела за своим письменным столом и, не помню в который раз, перечитывала постановление судьи о том, что брак Андреаса и Элизабет Харткинсон считается расторгнутым, что их сын Ричард переходит под опекунство своего отца, что его мать, то есть я, имеет возможность беспрепятственно видеться с ним и проводить совместное время на её территории и прочее, и прочее. Я дочитала до конца и аккуратно сложила в конверт ставший мне таким близким этот клочок бумаги. С антресоли в спальни я достала и принесла коробку, куда я обычно складывала кое-какие письма, открытки, вырезки из журналов и заметки из газет. Была там и, к моему наивному удивлению, небольшая книга про историю динозавров на Земле. Я открыла её и положила туда наш последний совместный с Андреасом документ, быстро закрыла, отнесла назад коробку и стала одеваться: надо было поспешить, если я хотела увидеться с Андреасом до его отъезда.

Я подъехала к церкви в небольшом провинциальном городке, где жила его мать, то есть моя бывшая свекровь. Народу было – для столь небольшого церковного двора – не протолкнуться: по большей части незнакомые мне лица. Была не воскресная служба, и даже не праздник, но все собравшиеся были нарядно одеты, кто-то даже с немного вычурными причёской и макияжем.

«Как раз вовремя», – я про себя обрадовалась. Только что закончилась церемония венчания, жених и невеста торжественно выходили из церкви: лепестки алых и белых роз, пожелания любви, счастья и долгих лет жизни и всё, что обычно говорится на свадьбах. Хотя в моей сумочке и лежало официальное приглашение разделить эту радость с женихом и невестой, я всё-таки, как говорится, в последнюю минуту, решила приехать и просто поздравить новобрачных и затем тихонько уехать, чтобы меня никто не заметил.

Все гости рассаживались по своим машинам, готовые отправиться на официальный банкет. Я незаметно подошла к машине, в которой уже сидел Андреас рядом со своей новой женой, одетой в роскошное белое платье. Я окликнула его. Он выглянул в окно, и его глаза мне улыбнулись. «Сейчас вернусь», – проговорил он и вышел из машины. Внутри всё затрепетало от волнения.

– Рад, что ты приехала, – мягко он обратился ко мне.

– Я тоже рада, – это были, наверное, самые нелепые слова чтобы начать разговор, который я сотни раз прокручивала в своей голове.

– Я желаю тебе счастья, – я подняла голову и прямо посмотрела на него. – Пусть у тебя сложится всё хорошо в этот раз. Ты достоин большой любви, и я рада, что ты сделал важный шаг в её сторону, – я говорила, а внутри меня всё плакало, не потому что мне было больно из-за того, что Андреас женился на другой, что я осталась одна, – в таком случае я бы вообще сюда не приехала, – я плакала от чувства завершённости, от свободы, которую обрела наша любовь.

– Я тоже очень хочу, чтобы ты была счастлива, Лиз.

– Спасибо тебе.

Он дотронулся до моего плеча.

– Хочешь, я представлю тебя Синтии?

– Э-э... Давай как-нибудь в другой раз.

– Ну, хорошо.

Мы обнялись, и я уверенным шагом и с какой-то неожиданной внутренней лёгкостью пошла к припаркованной на заднем дворе церкви своей машине. Мой взгляд упал на покрытые зелёным мхом старые могильные камни, и я невольно подумала, что все когда-то умирают. «Но сейчас время жить!» – эта ликующая мысль озарила всё моё естество.

Снег уже давно растаял, расчистив дорогу первому теплу, и я решила возвращаться по старой просёлочной дороге, чтобы не мешать свадебной процессии. Я отправлялась в свою новую жизнь, ничего от неё не ожидая. Мне было достаточно того, что я еду и смотрю на это безоблачное весеннее небо. Зачем гадать, что будет впереди: горести, разочарования или счастье и любовь? Мне не дано этого узнать, да и, на самом деле, мне этого и не хочется. Единственное, в чём я была уверена, так это в том, что моя жизнь будет настоящей – такой, какой она стала с тех пор, когда я прекратила обманывать себя. По сути, есть только этот момент, который сразу же растворяется в прошлом, лишь только он освобождается от власти нашего дыхания. И всё. Сейчас я и есть этот момент. Больше я никогда не думала о смерти.