Глава 28. Душа

«Почему я лежу голая на голой земле?» – приподняв голову, я посмотрела на свои руки. – «Разве это мои руки? А эта потрескавшаяся обожжённая кожа?» Я села и широко расставила свои пальцы: некогда нежно розовые ладони теперь были серыми, загрубевшими; под ногтями иссиня-чёрная грязь; я себя не узнавала. Провожу холодной шершавой ладонью по своей левой руке, затем выше к локтю, к предплечью, опускаюсь ниже к груди... Я высохла, будто мою нынешнюю кожу только что сбросила змея. И эти глаза, тысячи взглядов, которые смеются надо мной, спрятавшись в ночи высоченной хвои: «Кыш! Кыш! Убирайтесь!»

Беру булыжник и бросаю его прямо в темноту, из которой тут же вылетают мокрые худые вороны. «Замолчите! Замолчите!», – кричу я им, плотно прижав ладони к ушам. – «Прочь от меня! Прочь!» Но вороны меня не слушаются, гул всё нарастает, и надо мной уже кружится живая чёрная воронка; из ушных раковин по моим пальцам стекает алая кровь, а из лёгких бурлящими струями выплёскивается наружу горько-солёная вода. Я схватилась за живот, меня всю выворачивало: «Это всего лишь страшный сон. Прекратите! Прекратите!» И тут всё стихло, даже вороны исчезли.

Я стала оглядываться по сторонам, сердце колотилось. Я глубоко дышала, чтобы хоть как-то успокоиться. Сзади меня льётся вода. Оборачиваюсь. Ахмар. Не могу поверить, что вижу его: «Нет, нет, нет...» Меня охватил озноб, а в голове ожесточённо застучало истерзанное сердце, я перестала слышать даже свои мысли. «Нет, нет, нет... Только не сейчас...» – я отказывалась принимать свою новую реальность.

Ахмар неподвижно сидит на камне у кромки нашего с ним озера в лесу. Спокойный, умиротворённый, смотрит на меня, он любит... Его тело больше не состоит из привычной мне мягкой плоти – точно такая же плоть была только что у меня, – он соткан из света. Ахмар настолько осязаем, что кажется настоящим. Да, Ахмар настоящий. И здесь я тоже настоящая, и сейчас я из такого же света, что и он...

«Нет, нет, нет...» – качаю головой, опускаюсь на колени. Мои кисти сжимают ещё дымящуюся землю: здесь когда-то росло дерево, но оно заболело, и кто-то безумно бросил в него факел, и дерево исчезло, оставив после себя только боль заживо сожжённой плоти...

«Теперь земля долго будет гнить и разлагаться, пока снова на ней не родится дерево», – я не удивляюсь, что сейчас, окутанная дымом, я заглядываю прямо в суть всего, что меня окружает. «Но кто же это сделал?»

В ушах зазвучала знакомая песня, которую мне всегда пела Атлантика... «Я не хочу ничего понимать!» – в бешенстве я крикнула Ахмару. Он поднялся с камня и подошёл ко мне всё ещё сидящей, голой, на земле. Как же я люблю его прикосновения. Почему я не выбрала его ласки, его тепло, его дыхание, его запах, его волосы, его силу и защиту? Неужели он ни о чём не сожалеет? Ахмар прижал меня к себе, и так мы оба словно застыли вместе.

Не знаю, сколько времени прошло, потому что сейчас все наши мириады песчинок остановились. Я плакала, а он просто был рядом, посылал мне одну единственную мысль – «Выбирай Свет», но мои глаза закрывались, не в состоянии больше ничего видеть и понимать. Я чувствовала, как моя змеиная кожа ещё больше усыхает, становится совершенно ничего не значащей шелухой, а я становлюсь её тенью. Меня всё меньше, всё меньше... Рядом со мной уже не было Ахмара, я потерялась в бушующем во мне аду.

Небо заволокло тяжёлыми свинцовыми тучами, Атлантику сотрясал гром. Песок ни секунды ни хранил следов от моих ног, потому что ветер их сразу же уносил в пугающую неизвестность. Я отдавалась ветру в надежде, что он тоже меня куда-то унесёт, но он меня не трогал, огибал, пролетая мимо, и я так и стояла там, где стояла.

Меня не смущал ни проливной дождь, ни бившие прямо в моё лицо волны. Вдали терпел крушение корабль, быстрым течением его уже несло на смерть, которая, жадно сглатывая вожделение, предвкушала пиршество, спрятавшись за мрачностью невидимых скал. Волны всё дыбились, разъярённые, и жизнь утекала в их ненасытную пасть. Я слышала крики о помощи и видела руки, хватавшиеся за кем-то брошенную верёвку, но то была лишь чья-то дерзкая иллюзия. Вокруг меня умирали дети, девочки, матери, сёстры... Они захлёбывались и навсегда исчезали в первобытной мощи. Во мне не стучало сердце, потому что я сама стала стуком, как колокол, который пытался пробить низкие небеса надо мной...

Вдруг воду охватило пламя, и оно вмиг поглотило всех, даже тех, кто ещё не прекратил надеяться. И не волны уже бушевали, это горели бескрайние просторы девственного леса. «Почему я не горю?» Лишь только об этом подумав, я тут же стала пеплом, небо упало, и над моим кромешным адом повисла мёртвая тишина...

Вот меня подхватывает едва ощутимое дуновение пространства, и я песчинкой поднимаюсь ввысь. Выжженная подо мной пустота наконец-то отпустила меня. Что теперь передо мной? Бескрайние горизонты, множественные миры, и где-то меня уже точно ждут, я чувствую это, но я позволяю пространству просто меня нести туда, куда текут мерцающие звёздные потоки...

Вот я попадаю в лоно большой матери, где всё, что меня окружает, есть любовь, переполненная ничем не выражаемым счастьем, и я понимаю, что счастье никогда не возвращается в ту точку, откуда оно вышло.

Меня настолько переполняет лучистый Свет, что я уже не в силах оставаться такой, какой я пробыла, сама не знаю сколько моих неосязаемых вдохов и выдохов. «Я же не одна в этом океане!» – мои глаза радостно блестят, и я вижу всех, с кем я ни на мгновение своего существования не расставалась. Мне уже ведомо, что будет дальше, и я маленькой светящейся точкой ныряю в чёрную земную плоть. Я впитываю своим сознанием кислород, проношусь над любимой мною Атлантикой, которая тоже приветствует меня, вынырнув громадной чёрно-белой касаткой из вечных арктических льдов. Но я мчусь дальше до того места и момента, когда мягкая и плотная материя меня снова родит в моей новой жизни...

***

«Назови её Ингрид. Так звали мою мать...»

Я видела сон, в котором я впервые чётко и громко услышала голос той, что выносила меня в своём чреве и родила. Больше я никогда не слышала её, и больше я никогда не видела её безмерно любящих меня глаз. Моё крошечное тело приняли костлявые холодные руки моего отца, которые отныне ввергали в меня в крик каждый раз, как они меня брали. Моя старая няня нередко вспоминала, что я могла орать целые дни напролёт, поэтому вскоре отец совсем перестал ко мне прикасаться...

Я проснулась. На меня смотрел Владимир, а за его спиной уже вовсю светило ласковое солнце.

– Я назову нашу дочь Урсулой. Так звали мою мать.

– Это необычное для русов имя. Может, Светозара? – предложил он. – Хотя у нас не принято давать имя до рождения.

– Нет, нашу дочь должны звать так, как звали мою мать. Я видела во сне. Она любила меня...

– Хорошо.

– Ты обещаешь мне? – тревога сквозила в моём голосе.

Владимир посмотрел на меня с непониманием:

– Обещаю.

Какое-то время мы просто тихо смотрели друг на друга.

– Говори, – обратилась я к нему. – Я же чувствую. Тебя что-то тяготит.

Владимир немного ещё помолчал и сообщил то, чего я больше всего боялась, вернее, я не испугалась самой новости, я испугалась того, что она мне несла – одновременно непредсказуемость и известность. Ладомирра отправляла Владимира во главе отряда на восток укреплять границы.

– Ты же слышала, оттуда приходят разные вести...

Мне не надо было долго думать над тем, зачем она это делала.

– И когда ты вернёшься? – я робко спросила.

– Думаю, две луны, три... Мы доставим помощь тем, кто там, и сразу назад... – Владимир отвечал как-то неуверенно, без радости. – Я успею, – он перевёл взгляд на мой живот. – Ещё же рано...

Я закусила губы, не знала, что ему сказать. Мне уже было отчаянно тяжело, особенно теперь, когда я виделась с правительницей русов каждый день, сдерживать в себе то, что я от него скрывала. Мои губы предательски скривились, и я заплакала. Мне стало горько от мысли, что я теряю Владимира. Я рыдала, а он вытирал своими тёплыми пальцами катившиеся по моим щекам слёзы.

– Я люблю тебя, – я еле слышно произнесла. – Я... так счастлива с тобой... – я не могла заставить себя успокоиться.

– Ингрид, я вернусь. Я успею. Всё будет хорошо.

Владимир опять смотрел на меня с непониманием.

– Вы с Арроном поедите вместе с Ладомиррой в стан. Пожалуйста, не возражай, мне так будет спокойней. Ты будешь под её защитой, пока я не вернусь. Моя мать тоже будет очень рада, и ты же уже подружилась со Словеной, – Владимир гладил меня по голове, баюкая как маленькую девочку. – Ты поедешь?

– Да, – отозвалась я сквозь утихающие слёзы, – я сделаю так, как ты скажешь.

Перед глазами проносились самые страшные картинки предстоящей встречи с Гарольдом. «Что за цену я плачу?» – откуда-то изнутри всплыл вопрос, и я не была уверена, получу ли я когда-нибудь на него ответ.

***

Я открыла новый текстовый файл в своём ноутбуке. За окном шумел вечерний прибой. Я набрала на клавиатуре своё имя – Элизабет Харткинсон, – затем отступила несколько строк и быстро напечатала название своего нового романа: «Когда возвращается любовь». Я не сомневалась, эта история будет самой красивой и трогательной из всего, что я раньше писала. Я уже предвкушала, как выплесну на страницы чувства своих персонажей, которые вместе с ними я проживу, но я уже давно научилась отделять себя от них.

Я тихо ликовала. Кажется, внутри всё остановилось и замерло как в последнюю минуту перед Рождеством. Я перевела взгляд на соседнюю стену, где висело большое зеркало, подобно гнезду обрамлённое плетёными прутьями: «Старая? Нет, не старая. Только начинаю любить». Я улыбнулась самой себе, и работа, как долгожданная волна накрывает сёрфера, накрыла меня.