Глава 18. Лиз

Меня как будто вычеркнули из моей прошлой жизни. Раздваивавшие мою личность видения прекратились, и я даже не вспоминала о том, почему я оказалась в клинике для душевнобольных. Этот опыт был для меня всё ещё травмирующим, поэтому наилучшим решением, которое я приняла для себя, было уйти с головой в свой настоящий момент. Я видела, насколько Андреас и Рич стали близки. Да, Андреасу не всегда было легко сдерживать свои эмоции рядом с сыном. Казалось, они нарочно провоцировали друг друга, но Андреас был так счастлив, что у него есть сын, что прощал ему его любые проказы и непослушание.

Поначалу мне виделось, что в нашем доме есть два мира: я и они. Я так далеко зашла от своей семьи в своём писательском воображении, что мне пришлось заново учиться жить вместе с самыми дорогими мне людьми. Меня пугало то, что я чувствовала и осознавала некоторую фальшь в отношении к мужу и сыну. Иногда я пыталась им подыгрывать, изображать маму, которой интересны игры ни на секунду не сидящего на месте ребёнка, и жену, которая отвечает взаимностью на желания близости своего мужа. Они любили меня, и я любила их, но во мне стояла прочная железобетонная стена, – и я это не отрицала, – которая преградила дорогу моим женским чувствам.

Мой психиатр говорил, что это нормально, что я должна дать себе время войти в свою новую для меня обычную жизнь. Я следовала всем рекомендациям и не противилась тому, что происходило вокруг меня. Я поставила себе цель стать хорошей мамой и хорошей женой, и делала всё для её достижения: улыбалась там, где мне не хотелось, и смеялась там, когда всё моё нутро кричало мне всё бросить и убежать в свою комнату.

«Что со мной происходит?» – ловила я себя на мысли каждый раз, как я смотрела на себя в зеркало. «Почему я живу этой двойной жизнью? Есть я, и есть не я, и эта не я – ведь тоже я...» Когда я терялась в своих непростых переживаниях, я переставала искать любые оправдания моим истинным чувствам и состояниям. Вроде бы со мной было всё хорошо: больше не было истерик, чужие голоса во мне предательски молчали, и я даже не могла ухватиться ни за какой отрывок, который я недавно сожгла. Я была очень чувствительна к внешнему миру, даже ранимой, но теперь с ужасающей меня лёгкостью я умела выключать свои чувства и становилась как бы сторонним наблюдателем – лживым наблюдателем. Я не знаю, нравилось мне это или нет, так было просто удобно – не вспоминать то, что со мной было.

Андреас догадывался, что процесс моей реабилитации шёл не так гладко. Он даже стал винить себя, что не достаточно много времени проводит со мной, что должен любить меня еще больше. «Всё образуется», – он постоянно мне твердил, и я заставляла себя ему верить, потому что я не верила себе, а эта вера в него давала мне хоть какую-то внутреннюю опору.

«Дальше некуда падать», – я закрывала глаза и позволяла Андреасу входить в меня. Он хотел меня так часто и так неистово, как никогда между нами раньше не было. Столько любви от него я ещё не получала. Казалось, он не мог насытиться мной, пил и пил меня, и я раскрывала себя перед ним как чашу, только не была уверена, что эта чаша полна; даже если что-то в ней и было, то – прокисшее вино, от которого меня саму бы точно стошнило.

– Что-то не так? Тебе больно? – насторожился Андреас, целуя мочку моего уха.

– Нет. Просто боюсь, что ты разбудишь Рича, – это было первое казавшееся правдоподобным, что пришло мне на ум.

– Тебе не нравится? – он приподнялся на руки.

«Хорошо, что он не видит сейчас моего лица...»

– Нет, Андреас, мне всё очень нравится. Давай продолжим.

Он снова стал в меня погружаться, возможно, с чуть большим напором. Я машинально обхватила его плечи, и из моих уст послышались стоны.

– Как же... меня это... заводит! – Андреас был весь в поту. – Я всегда мечтал... так... Не щадить тебя... Боялся... тебе будет больно...

Он стал входить в меня ещё яростней, я продолжала стонать.

– Всегда... себя сдерживал... Хочу... чтобы... ты кричала подо мной!

Он укусил меня за сосок, и я действительно вскрикнула, потом он стал покусывать мою шею, плечо... Его таз двигался с бешеным ритмом. Я не чувствовала ни боли, ни удовольствия, мне было просто безразлично.

– Громче!

– Мам! М-а-а-м! – в дверь заколотил своими маленькими кулачками Рич. – Мама, ты там?

Андреас остановился:

– Иди в свою комнату. Я сейчас к тебе приду.

Когда он вернулся, я уже успела принять душ и теперь ждала его в постели. Он лёг, вздыхая. Я выдержала паузу и негромко, но резко сказала:

– Нам нужно что-то поменять.

– А как ты хочешь? – повернулся он ко мне.

– Ты не понял. Нам нужно попробовать что-то новое. То, как сейчас... Это не то, что я хочу...

Андреас молчал.

– Я... хочу другой жизни, – я запиналась, но всё-таки говорила мужу всё, что было у меня на душе.

На мои слова Андреас пока никак не реагировал. Он встал с кровати, сказав, что ему надо попить воды; спустился на кухню, а я осталась наедине с тем, что я ему только-что открыто сказала. Чувство вины буквально скрутило меня. Я быстро надела свой чёрный шёлковый халат и побежала вслед за ним.

Андреас стоял в гостиной, смотрел на огоньки, мерцавшие в нашем саду. Я подошла и обняла его сзади:

– Прости меня. Я не хотела. Мне так со всем этим тяжело... Ты так стараешься, я это вижу... – жалостливым голосом я пыталась оправдаться.

– Ты хотела увидеть Атлантику? – Андреас тихо спросил, всё ещё стоя ко мне спиной.

– Да! – моё сердце заколотилось от его слов.

– Тогда мы полетим туда.

Он повернулся ко мне, посмотрел в мои мокрые глаза и прижал к себе.

– Всё будет хорошо, моя королева, – он давно меня так не называл.

Андреас взял на работе отпуск за свой счёт на три месяца, и уже через неделю мы отправились в Европу. Я не знала, куда конкретно мы полетим, поэтому открыла карту и взгляд сам упал на северо-запад Франции. Я слышала, как в моей груди завелись новые часы, которые спешили стучать и будто летели на встречу со своей новой судьбой.

***

– Когда я родилась, из гнезда выпал воронёнок. Он упал прямо в открытое окно в той комнате, где моя мать только что вытолкнула меня из своего окровавленного чрева. Моя мать спасла этого птенца и рассказала потом всё волхву. Волхв бросил на землю кости и посмотрел на вдруг потемневший дым, который поднимался в небо из тлевшего пучка дикого шалфея, срезанного на третий после моего рождения день. И дым дал моей матери ответ: «У неё долг, который она обязалась исполнить в этой жизни. Беззащитная чёрная птица. Выпала из своего дома. И её спасли чужие руки».

Ладомирра говорила, не отводя от меня своих ясно-голубых глаз. Потом подошла вплотную ко мне и рукой провела по моим чёрным волосам:

– Ты – эта беззащитная чёрная птица. Выпала из своего гнезда, – она сделала паузу. – И теперь мои руки должны спасти тебя.

Она достала кожаный свёрток и протянула мне. Когда я его развернула, я ахнула: передо мной лежало моё порванное свадебное платье, на котором были ещё отчётливо видны капли моей девственной крови. Меня всю затрясло, горло сжали колючие железные тиски, а в висках беспощадным бубном стучало одно единственное имя – Гарольд.

– Расскажи мне о нём. Всё. Мне надо знать, какой он.

Ладомирра налила в кубок медового вина и поставила передо мной:

– Пей.

– Я не хочу, – еле слышно промолвила я.

– Я хочу, – её тон не подразумевал отказа. – Знать правду. Какой бы жестокой она не была.

Правительница русов села на дубовый стул, приготовившись меня слушать. Я взяла кубок и выпила всё до последней капли.