A SON

Рико помнил, что бежал.Помнил босые ступни на тёплом асфальте.Помнил кровь на своих детских руках.

Солнце садилось - было низким, тяжёлым и розовым. Забиралось под кожу, вытягивало на поверхность тень и отражалось тусклым звёздочками в кровавых отпечатках ног.

Рико чувствовал запах железа в носу и под языком. Он старался не смотреть вниз, потому что знал, что увидит кровавое месиво из грязи и рванной кожи вместо ладоней. И что его стошнит.

Он смотрел только вперёд, где перед круглым горящим солнцем, возложив его как корону, стоял мелкий дом из белого камня и деревянных окошек. Его дом. Он бежал к ней.

Отпечатки крови на горячей земле высыхали быстрее, чем появлялись. Не оставляли след.

В ушах пульсировала боль и смех. Рядом с ним неслись три пары таких же грязных и худых мальчишеских ног. Хлопание шлёпок, ветерок в свободных майках и детский хохот на затихшей перед приходом темноты улице.

Они бежали мимо песчаных домов, измученных жарой, без окон и без дверей; мимо пакетов с мусором и толстых мух; мимо бездомных собак с мёртвыми глазами; мимо полицейских патрульных машин; мимо приглушенной взрослой ругани и ещё дальше - пистолетных очередей.

Бежали и смеялись.

Над ними, высоко на неустойчивом штыке, возвышался флаг из красного, белого и зелёного - сквозь его дыры, разорванные ветром, просвечивало небо. Розовое и невинное над всей этой грязью.

Они бежали и в тощей груди каждого из них жил вечерний воздух и триумф только что пропущенной сквозь пальцы вины.

Выйти безнаказанным - это власть, которую их маленькие тельца еле сдерживали. Она в бешеном биении их крошечных сердец, в шустром беге и неконтролируемом смехе - неразрешённая свобода.

Дети найдут счастье даже там, где его нет.

- Не говори никому, Рико! - рассмеялся Мэнни - самый старший, но низкий и сгорбленный - и тут же свернул за поворот.

За ним свернули остальные мальчики, путаясь друг у друга под ногами. Их смех такой же звонкий, как цепочки крестиков на их шеях.

- Да знаю я! - раздраженно крикнул Рико, даже не оборачиваясь. Ему было больно, а из боли улыбку не выдавишь. Ему только хотелось домой.

В церкви за спиной хрипло запел ржавый колокол. Смех, залезший в уши, становился тише с каждой секундой. Птицы шелестели крыльями над головой, отдаваясь тревожной вибрацией в хрупких костях.

Всё в розовом свете старого солнца было чётко и отзывчиво. Будто жизнь перед смертью стала чувствительней.

Полы длинных шорт бились о кожу, лямка слишком большой майки постоянно слезала с костлявого плеча. Ладони пульсировали, а горло царапала желчь, но мальчик хмыкнул и все же рассмеялся в эхо пустой, сонной улицы.

Нет ничего лучше, чем остаться безнаказанным. Кровь и боль можно потерпеть.

Он снова смотрел вперёд. Солнце приклонялось к ногам его матери, уже ждавшей на пороге дома и играло багрово розовыми бликами на белых кружевах её длинного платья.

Только она была далекой и расплывчатой. Рико ускорился.

Ему было пять. Он бежал к маме так, будто уже знал, что скоро её у него не будет.

***

Её руки пахли персиками и молоком. Круглые браслеты на запястьях бились друг об друга, как колокольчики пока она протирала маленькую ранку у него на лбу.

Через открытое окно в лёгкие залетал ночной летний воздух, пахло поджаренными на масле лепёшками и мятным чаем. На деревянной тумбочке стояла пара свечек, заливая белым воском поверхность и бросая длинные живые тени на мрак комнаты.

Лоб немного пощипало и всё прошло. Платье мамы легко касалось острых коленок.

Рико смотрел на неё снизу вверх своими невинными, но пугающе тёмными глазами; следил за каждым её движением с милой улыбкой, восхищением и всепоглощающей искренностью.

Он правда ею восхищался. По-детски честно, насколько мог.

Она была самой красивой женщиной на земле - среди их дома из нищеты, страха и голода - была самой доброй и весёлой. Она делала бедность, в которой они существовали, мягкой и податливой. Контролируемой.

Её голос тягучий и сладкий, как мёд - он укладывал спать и успокаивал; тихо пел испанские колыбельные на ушко и под его звуком стихали полицейские сирены, далекие выстрелы и даже поджидающая под окнами смерть.

Волосы кудрявые и мягкие; щекотали щеки, когда мама наклонялась, чтобы нежно соприкоснуться своим носом с его. Это была их привычка, каждый раз заставляющая Рико заразительно смеяться под звон маминых больших круглых серёжек.

А ещё её смуглая кожа так похожая на его - дарящая ощущение дома. Можно было положить усталую голову на её грудь и заснуть. Быть в безопасности.

- Вот и всё, как новенький! Бабушке ни слова, - мама потрепала Рико по бритой макушке и отошла к раковине у стены. Секунда и о дно маленького тазика ударилась тёплая вода.

Она уже была беременна Дези. Округлый живот просвечивал сквозь белую ткань свободного платья. Мама говорила, что ждать его осталось совсем не много и тогда Рико будет с кем играть.

Он часто клал свою маленькую ладонь на её живот, начинал чувствовать мимолётное движение и тут же улыбался до блеска в глазах.

Это ему очень нравилось. Ожидание. Ему никогда не было сложно потерпеть, если в конце ждало что-то хорошее.

Или выгодное.Как сегодня.

Он терпеливо сидел на досках хлипкой плоской крыши и следил за тучным мистером Спессо на другой стороне улицы - у того большие морщинистые руки были покрыты пугающими татуировками, а голос такой хриплый, что если бы мальчик знал её так близко, сказал бы, что похож на смерть.

Его магазин вряд ли кто-то бы додумался обокрасть, и Рико видел в этом идеальную возможность. Поэтому терпеливо ждал пока тот не уйдет, чтобы подать сигнал другим.

- Ну, и во что вы опять вляпались? - обыденно спросила мама, обернувшись через плечо. У неё улыбка на губах, а тяжёлые золотые серёжки отсвечивают неустойчивое пламя свечей.

Рико подрыгал босыми ногами, не достающими до пола, разглядывая бинты на своих ладонях. Красные пятна становились больше в некоторых местах, расплывались и ширились.

Они украли две пачки яиц и бутылку молока. Для Санти - он самый маленький и тощий, кожа еле натягивается на широкие скулы; рот слишком маленький для зубов; губы вечно бледные и потрескавшиеся, а движения медленные и тупые.

Рико отвлекал, поэтому и получил больше всех - потерял шлёпки и неудачно приземлился на ладони, пока мистер Спессо сгонял его с крыши вилами. Рукам досталось больше всего, хотя теперь почти по всему его телу находились мелкие порезы.

пять лет. Рико часто чувствовал, что в нём, наверное, больший возраст, чем цифры выразят.

И он даже не раскаивался - Санти это было нужно. Рико больше никогда не был так близко к тому, чтобы понять, что такое друзья, поэтому тогда сделал бы для них всё, что угодно. Тогда это было невинным и самоотверженным желанием. Тогда и больше никогда.

Мама же сама учила его помогать и не быть жадным. А он всегда слушался.

- Просто играли, мам! - мальчик запрокинул голову и оскалился, как раз, когда женщина к нему обернулась.

Он ей врал. И она знала.

Это было в её глазах, в том, как лицо изменилось и как она вдруг застыла с окровавленной тряпкой в руках, глядя на его улыбку. Как перед этой улыбкой оцепенело всё вокруг, даже темнота.

Кривая и острая линия. В этой улыбке - тени того, кто ему её подарил. В этой улыбке мамина грусть.

Она всегда в ней жила, даже когда ей было радостно. Смотрела на него через глаза, заставляло отпечатать в памяти выражение лица - такое вдруг отчаянное и пустое, что пугало полным исчезновение. Звучала, как невыносимость существования, такая молчаливая и ужасающе настоящая.

Мама несла в себе смерть и жизнь. Что-то внутри питалось ею и само же её кормило. Заботилось, причиняя боль.

быть обязанным любить сквозь боль...Рико тогда не понимал этого так глубоко, но знал, что виноват - что-то плохое случилось с ней, а он слишком похож на того, кто это сделал.

Видеть это научило, что красота всегда приносит с собой грусть.

Он точно не был уверен сейчас, почему мама так спокойно отнеслась к его вранью тогда и ещё кучу раз в будущем. Может, она правда верила в него, а может наоборот - просто устала верить.

Она лишь сказала, отблески свечей в её глазах и приглушенная улыбка:

- Ты такой красивый, - и это было просто так, но значило всё. Его обвинение и приговор.

Мама молча опустила перед ним железный таз с тёплой водой, и сама опустилась на колени, слегка поддерживая живот. Запахло хозяйственным мылом и жасминовым маслом.

Она мягко опустила ноги Рико в мутную воду. Кожу сразу защипало и обожгло. Его маленькая ступня в её руках и мальчику самому вдруг стало очень грустно, почти до удушья. Каждая его косточка, его маленькое сердце и лёгкие - всё это было её частью. Он существует только благодаря тому, что она его сделала.

- Спасибо, что заботишься обо мне, - сказал Рико, теперь смотря на неё сверху вниз. Он слишком хорошо говорил для пятилетки, но тут слова всё же споткнулись. Темнота его глаз блестела почти невидимыми детскими слезами.

Мама рассмеялась себе под нос.

- Я всегда буду заботиться о тебе, - просто пожала она плечами.

И Рико пришло в голову, что она тоже когда-то была ребёнком и ей тоже так кто-то говорил. А теперь она одна и о ней больше никто не заботится.

Ей соврали.Ему вообще приходило в голову очень много взрослых вещей.

- Что бы я ни сделал? - тихо спросил он.

Мама подняла на него глаза - даже в темноте они были гораздо светлее его. Бледно-зелёные с крапинками золота тут и там. Кажется... кажется они такими были.

Вот чего Рико больше не помнил в этом большом воспоминании под названием "детство" - её глаз.

Это было слишком, чтобы нести через жизнь. Такую тяжёлую вину не выдержат и его взрослые плечи.

Вина. Получается, он всегда от неё бегал - нравилось её избегать, потому что виноват с детства.

Женщина взяла лицо сына в свои сырые ладони и посмотрела прямо на него со спокойной серьезность. Кольца на пальцах были такими холодными, что жгли.

- Я всегда буду заботиться о тебе, - повторила она слово в слово, а затем поднесла лицо к его лбу и поцеловала.

Распятие её золотого крестика коснулось губ. Рико помнил, что поверил тогда и будто молясь, поцеловал его в ответ.

*besame mucho- rozie ramati