Глава 72, Он знает

В доме МакКиннонов стояла необычная, почти искрящаяся тишина.

Ни шелеста, ни дыхания, ни вздоха, только слишком громкая, мёртвая пустота, давившая на стены и потолок, будто сам дом знал, что случилось здесь и молчал в ужасе.

Но тишина была ненадолго.

Снаружи раздался хлопок. Римус Люпин трансгрессировал прямо к двери. В его руках, небольшой букет полевых цветов.

Он взволнованно поправил мантию, вдохнул, будто собираясь с духом, и улыбнулся, совсем немного, но искренне.

— Наконец-то сегодня я всё расскажу. Сегодня она узнает... - думал Римус.

Он хотел сказать Марлин всё: как Дамблдор отправлял его к оборотням; как тяжело было притворяться тем, кого он ненавидел; как страх собственной природы почти доконал его; как он мечтает об обычной жизни, хоть на час, рядом с ней.

Он впервые чувствовал, что может разделить свой страх. Доверить его. Доверить ей.

Но как только его взгляд упал на дом, улыбка исчезла. Букет выпал из рук. Цветы рассыпались, словно потеряли смысл.

Дверь была выбита. Стёкла разбиты. Дом застыл, словно умер.

— Нет... нет, нет, нет, только не это...

Он бросился внутрь. Запах гари и смерти ударил резко. Это было не просто разрушение. Это бой. Недавний.

Римус остановился в дверях гостиной.

Он увидел тела.

Тело Ангуса МакКиннона у окна. Тело Элспет возле кухни. И...

Посреди комнаты, тело Марлин.

Она лежала на стороне, будто её просто толкнули, и она упала. Глаза открыты. Смотрят в потолок. Но не видят.

У Римуса перехватило дыхание. Он попытался вдохнуть но будто воздух превратился в стекло.

— Нет. Нет, она дышит. Она должна дышать.

Его ноги подкосились, но он заставил себя сделать шаг. Ещё один. Третий. Он опустился рядом с ней. Он не верил. Он не верил! Он не мог верить. Он дрожащими пальцами коснулся её руки, она была холодной.

Трепещущая, глухая, надрывная боль прорвалась наружу, и с глазами уже не нужно было бороться. Слёзы просто падали.

— Марлин... — голос сорвался. — Пожалуйста... пожалуйста, проснись. Ты должна... ты всегда же... всегда боролась.

Он закрыл ей глаза, медленно, будто боялся причинить боль. Теперь она выглядела так, будто спала. Он опустил голову ей на плечо и прошептал, едва дыша:

— Я должен был... прийти раньше... быстрее... я...я... и теперь... теперь поздно...

Он держал её руку, будто надеялся, что тепло вернётся. Он позвал вновь, тише, сломленнее:

— Не оставляй меня. Марлин, прошу...

Он потерял Эмилию. Почему всегда забирают тех, кто дорог ему? Почему он остаётся один?

Сначала Эмилия. Девочка, которая смогла показать ему, что он не монстр. Что он достоин дружбы. Которая познакомила его с друзьями и сделала частью семьи.

Теперь Марлин. Та, к кому он так боялся подойти ближе не из страха а из любви. Та, кто смотрел на него без страха. Та, кому он собирался всё рассказать сегодня.

Сегодня...

Из-за спины раздался ровный, тихий голос:

— Римус...

Люпин резко обернулся. На пороге стоял Дамблдор.

— Я... — начал Римус, но голос сорвался.

Дамблдор медленно подошёл ближе. Остановился на расстоянии нескольких шагов.

— Я сожалею, — тихо сказал он, и в его голосе не было ни капли формальности. — Мы не успели.

Он сел на край дивана, будто ноги сами отказали.

— Пожиратели поступили хитро, — продолжил он. — Сначала напали на Хогсмид. От Ордена срочно требовалась помощь. И пока мы были там... они пришли сюда.

Римус молчал. Смотрел на Марлин. На её руку в своей. На то, что уже не вернётся.

Дамблдор тихо выдохнул:

— Ты можешь винить меня. Отчасти, это моя ошибка, что мы не разделились. Я должен был предвидеть...

Римус поднял взгляд. Глаза красные, разбитые, но ясные и живые, в отличие от его голоса.

— Я не буду винить вас, — сказал он. Голос надломленный, шепотный. Но в нём была сила. — Единственные, кого я буду ненавидеть, это Волан-де-Морт. И тех, кто сделал это.

Он посмотрел на Марлин.

— Я запомню это. И я не остановлюсь, пока они живы.

И впервые в жизни в его голосе не было ни страха, ни сомнений.

Только ярость. Холодная. Тихая. Смертельно честная.

***

Эмилия последние дни будто жила под водой: звуки вокруг были приглушёнными, время тянулось вязко, а мысли душили хуже пыток. Если с Марлин что-то случится, то в этом будет виновата она. Только она.

Она старалась не думать, но каждый вдох превращался в вину. Она ждала хоть каких-то новостей, но никто не приходил. Сны исчезли, будто дар отвернулся от неё. То ли стресс отнял память, то ли подсознание оборвало связь нарочно, чтобы она не знала.

Прошло несколько долгих дней, когда появился Томас. Вновь к Волан-де-Морту.

Но прежде, чем он коснулся её руки, Эмилия выдавила единственный вопрос:

— Марлин? Ты знаешь хоть что-то? Он добрался до нее?

Томас замер. Но не сказал ни слова.

Её снова привели в главный зал. Снова стул. Снова парализованное тело. Но сегодня Волан-де-Морт молчал. И это было страшнее всего.

Пока он медленно ходил по залу, в помещение заходили Пожиратели, по одному, по двое. Они выстраивались полукругом, и тишина сгущалась.

Наконец он сказал первое слово:

— Год.

Потом повторил. Ещё. Уже громче.

Потом снова, но теперь это был уже крик.

Слово превращалось в удар, пока он не сорвался в истерику, швыряя проклятия. Пожиратели пытались уклоняться; двое упали, не издав ни звука. Живы ли они, Эмилия не могла знать.

— Год! — орал он. — Ребёнку уже год, а вы не можете найти его! Не можете найти Поттеров! Не можете найти хранителя!

Его истерика перекатилась в ледяную, смертельную тишину. Он повернул голову к Эмилии.

— Ты лгала. МакКиннон не была хранителем.

Эмилия спокойно кивнула.

— Я предупреждала вас. Говорила что это не она, говорила что вы увидели не то.

Он подошёл ближе, ожидая страха, но столкнулся с пустотой. Эмилии было всё равно. Это не смелость. Это усталость. Если он убьёт её прямо сейчас, она перестанет ждать, бояться, винить себя.

Но он не собирался убивать. Он любил ломать медленно.

— Я недавно навещал семью МакКиннонов, — негромко произнёс он.

Эмилия подняла взгляд. Сердце дернулось.

— Твоя подруга была... удивлена, — продолжил он. — В её глазах, помимо страха, читалась радость. Она узнала, что ты жива.

«Не может быть...» — Эмилия хотела отвергнуть это. Но могла ли?

Волан-де-Морт чуть наклонил голову, будто любуясь её реакцией.

— Её, конечно, убили, как и всю ее семью. Я приказал не оставлять свидетелей. Но перед смертью она кричала о тебе. Хотела, чтобы ей рассказали всё. Хотела знать.

Он улыбнулся. Он наслаждался этим.

Эмилия внутри рассыпалась. Из-за неё погибла Марлин. Её семья. И последнее, что Марлин думала перед смертью, это то что Эмилия жива. Как подарок. Как надежда.

Слёзы подступили сами. Волан-де-Морт ждал их.

Она не плакала. Дышала неровно, но держалась. Лишь сердце билось слишком громко.

— Сейчас у тебя есть шанс всё исправить, — прошипел он. — Назови хранителя и я пощажу Поттеров. Убью только ребёнка.

Эмилия смотрела прямо в его красные, пустые глаза. Ложь. Джеймс и Лили будут стоять за сына до смерти. Он не получит ребёнка, пока они живы. Значит, чтобы добраться до ребёнка, он убьёт всех. Независимо от её ответа.

Эмилия молчала. Это сводило Волан-де-Морта с ума.

Он уже поднял палочку, собираясь снова произнести «Круцио», когда по массивным дверям зала раздался глухой стук.

Звук был неуместно мирным. Почти вежливым.

Волан-де-Морт замер. Медленно опустил палочку. Двери открылись сами.

На пороге стоял Питер Петтигрю.

Он выглядел так, будто его вывернули наизнанку. Бледный, взъерошенный, переминающийся с ноги на ногу. На его появление отреагировали все: некоторые Пожиратели подняли палочки, другие переглянулись. Они, как и Волан-де-Морт, считали Питера предателем, тем, кто исчез, не оправдав доверия.

— Ты посмел вернуться? — прошипел Волан-де-Морт. В голосе не было ярости. Было обещание смерти.

Питер задрожал так, что казалось кости внутри звенят. Он заговорил, едва удерживая язык от спотыкания:

— М-милорд... я... у меня были... важные... важные причины отсутствовать...

Волан-де-Морт подошёл ближе. Лицо неподвижное, как маска.

— Причины?

— Мне... нужно было добиться доверия Поттеров.

Тишина раскололась, будто стекло. Волан-де-Морт наклонился. Слова стал говорить медленно, выверяя каждую:

— Ты сказал... доверия Поттеров. Ты знаешь, где они?

Питер судорожно кивнул.

— Д-да. И... я стал их хранителем тайны.

Улыбка расползлась по лицу Волан-де-Морта странно, будто мышцы забыли, как это делается. Пожиратели оживились. Кто-то нервно рассмеялся, кто-то потер руки. Как дети, увидевшие слишком дорогую игрушку.

— Хранителем... был он, — повторил Волан-де-Морт всем, наслаждаясь каждой гласной. — Они выбрали его.

Гул в зале был похож на восторг перед пиром. «Какие глупые Поттеры», — шептали Пожиратели.

Питер всё ещё дрожал. Руки сжимались и разжимались, словно он пытался поймать собственную смелость пальцами.

— О-они думали... — торопился объяснить он, — что вы подумаете на Сириуса. Что вы нападёте на него. Никому не придёт в голову, что хранитель это я.

Волан-де-Морт рассмеялся. Смех был резкий, сухой, как треск.

А Эмилия сидела неподвижно, будто сделанная из камня. Но внутри неё обрушивалось что-то огромное, тяжёлое, необратимое. Она чувствовала собственный пульс как грохот.

Конец. Теперь всё действительно кончено.

Волан-де-Морт резко повернулся к Томасу.

— Уведите её.

Тот подошёл, коснулся плеча Эмилии, и паралич исчез. Она поднялась сама, ноги были ватными, но ровными. Её лицо ничем не выдавало того, что внутри бушевала буря.

Лишь в голове пульсировала мысль:

Питер... Как они могли ему довериться.

Томас повёл её прочь. Двери закрылись. И за ними ещё долго звучал смех Волан-де-Морта.

Эмилия весь оставшийся день сидела на холодном полу, спиной прислонённая к кровати. Руки обхватили колени, лицо спрятано между ними. Она не плакала, не шевелилась. Казалось, внутри всё умерло.

Марлин. Теперь Джеймс. Лили. Гарри. Она знала, это случится. Скоро.

Ещё недавно у неё была надежда. Маленькая, упорная, почти детская. Но сейчас она исчезла, распалась, как пепел на ветру.

Она пыталась найти хоть одну мысль, ради которой могла бы жить. Сириус... Аманда... Они живы. Счастливы. Но без неё. С ней им будет только хуже. С ней они будут жить в страхе.

Холодная пустота давила сильнее, чем боли от пыток. А мысль о том, что можно всё прекратить, звала всё громче. Нож с затупленным лезвием лежал там же, где всегда. Он будто смотрел на неё. Звал.

Эмилия не боялась умереть. Она боялась того, как. Боялась, что нож, который подарила Лили несколько лет назад, подарок, символ дружбы — она обагрит собственной кровью. Лили никогда этого не простила бы. Это будет последняя грязная память о ней.

Но сил не было не на смерть, не на жизнь. Прошлой Эмилии больше нет. Она не думала о побеге. Побег, это жизнь с виной. Жизнь с призраками семьи МакКиннонов, с призраками собственных страхов.

Так прошёл весь день. Ночь тоже. Эмилия сидела, не моргая, не сомкнув глаз.

Утром дверь её комнаты тихо открылась. Внутрь вошёл Снейп.

Она медленно подняла на него взгляд, пустой, распухший от слёз, и снова спрятала лицо в коленях. Снейп постоял у двери. Даже его холодный, ледяной взгляд не пробивал её больше. Тогда он подошёл ближе.

— Эмилия, — тихо позвал он.

— Уйди... — голос был глухим, ужасно слабым, будто чужим.

И впервые маска Снейпа дрогнула. Он присел рядом, неловко, как будто это было тяжелее любой битвы, медленно протянул руку и положил ей на плечо.

Эмилия вздрогнула, отвыкнув от прикосновений. Посмотрела на него быстро, тревожно. Снейп тут же убрал руку.

— У меня есть новости, — сказал он. — Несколько.

Губы Эмилии дрогнули.

— Он их убил? — голос сорвался почти беззвучно. — Джеймса... Лили... малыша?

Слёзы сами выступили на глазах, не дождавшись ответа. Даже от самой мысли. Снейп коротко покачал головой. Облегчение должно было прийти, но его не было. Просто новая боль.

— Многое случилось, — сказал он. — Ты должна услышать.

— Зачем? — Эмилия резко подняла голову. Взгляд был злой, отчаянный, почти безумный. — Зачем тебе всё это? Ты ненавидишь меня. Я урожденная Поттер. Теперь я Блэк. Ты презираешь обе эти фамилии. Зачем помогаешь?

Снейп смотрел на неё тихо. Не сердито. Просто серьёзно.

— Я должен.

— Зачем?!

— Если хочешь знать, выслушай.

Долгая пауза. Эмилия дышала тяжело, прерывисто и замолчала, позволяя ему говорить.

— Элиза пропала, — сказал он.

Эмилия напряглась, как раненный зверёк.

— Как пропала? Волан-де-Морт узнал, что она... приходила ко мне?

— Нет. — Снейп покачал головой. — Она сбежала. Не выдержала. Она не могла видеть больше ни убийств, ни твоих мучений. Она перестала ждать Регулуса. И... уехала за границу. Прячется, пока её не нашли.

Эмилия закрыла глаза. Боль снова накрыла её волной.

— Перед уходом она просила меня забыть обиды, — тихо продолжил Снейп. — И... помогать тебе.

В её глазах блеснули слёзы, но она снова спрятала лицо.

— Я ненавижу Поттера, — тихо сказал Снейп. — Но ты не похожа на него. Я понял это ещё тогда, когда помогал тебе с видениями.

— Хватит. — Эмилия вытерла глаза резко. — Если ты здесь с новостями, говори. Мне всё равно уже наплевать.

Снейп кивнул.

— Волан-де-Морт ищет подходящее время, чтобы ударить по Поттерам. Он ждёт, когда Орден будет далеко. И я ничего не могу сделать сейчас. После МакКиннонов все стали осторожнее.

Эмилия прикусила губу, сдерживая рвущийся крик.

— Всё. Я услышала. Можешь идти.

— Не всё, — резко сказал он. — Между Беллатрисой и Питером начался конфликт.

Эмилия подняла голову.

— Конфликт? Их разве что-то связывает?

Снейп сказал негромко, но чётко:

— Питер хочет рассказать Волан-де-Морту о твоей дочери. А Беллатриса боится гнева Темного Лорда

Мир, казалось, исчез. Эмилия резко побледнела.

— Н-нет... — дыхание сбилось. — Только не Аманда... Не она...

Её трясло. Она схватила Снейпа за руку, пальцы холодные, как лёд.

— Помоги! Прошу... Что угодно! Только спаси её! Спрячь её! Уговори Питера молчать! Умоляю!

Снейп хотел что-то сказать и вдруг согнулся, схватившись за предплечье. Эмилия отшатнулась, испуганно глядя на него. Он стиснул зубы, перенося боль.

— Что... что случилось?!

Снейп поднял на неё глаза. В них было то, чего она никогда не видела — страх.

— Он узнал.

— О чём? — голос почти не звучал.

— О Аманде, — выдохнул он.

Тишина была оглушающей.

— Как? — спросила она одними губами.

— Питер рассказал, — сказал Снейп.

Эмилия отпрянула, словно её ранили. Она дышала судорожно, горло сжалось, в глазах потемнело.

Слишком много. Слишком быстро. Слишком больно.

Комната поплыла. Последнее, что она услышала, — голос Снейпа:

— Эмилия! Дыши! Слышишь? Эмилия!

И темнота накрыла её полностью.

***

Сознание возвращалось медленно, будто сквозь толщину холодной воды. Эмилия почувствовала сперва тяжесть в голове, потом тупую боль, которая будто пульсировала в висках. Её глаза приоткрылись, и она поняла, лежит на той же кровати в той же комнате. Потолок казался бесконечно серым. Какое-то время она даже не могла вспомнить, что произошло, как снова очутилась здесь.

Единственное, что выплыло в голове, образ Аманы. И мысль: Он знает.

Эмилия дёрнулась, будто её ударили холодом. Сердце словно провалилось куда-то вниз и там застыло, тяжёлое, ледяное. Руки мелко дрогнули. Она попыталась собрать мысли, но ничего путного не выходило. Она в плену. Она ничего не может. Она не знает, жива ли сейчас её дочь. Как ее защитить? Чем?

«Он знает о Аманде... Он знает...» — мысль билась глухим эхом.

Она сидела на кровати, обхватив себя руками, словно пыталась удержать остатки тепла, остатки сил. Внутри было пусто. Как будто то, что придавало ей смысл, вырвали с корнями.

Через несколько часов дверь тихо скрипнула. На пороге стоял Томас, с ленивой ухмылкой, будто наблюдал сцену, которая его забавляла.

— Что, уже очнулась? — в его голосе звучала насмешливая игра.

Эмилия подняла взгляд и резко, зло, почти рыча, проговорила:

— Пошёл к чёрту.

Его ухмылка стала шире.

— С удовольствием, но сначала приказ. Лорд хочет тебя видеть.

Она побледнела. Она не хотела. Никогда ещё так не хотела остаться здесь. Никакой пытки она не боялась так, как боялась услышать что то о своей дочери из его уст. Она резко отдёрнула руки, сопротивляясь, когда Томас попытался её поднять.

— Я не пойду.

Впервые она не подчинилась. Впервые она попыталась просто остаться. Просто не идти.

И Томас, не раздумывая, поднял палочку и произнёс, без капли эмоций:

— Imperio.

Мир исчез. Сознание провалилось.

Когда она очнулась, уже сидела на том самом стуле. Тело было неподвижно. Зал пустил в неё холод. Волан-де-Морт сидел на своем месте, высокий, неподвижный, как статуя. Его взгляд прожигал.

Она смотрела вниз, на пол, лишь бы не видеть.

Тишина давила. Она казалась громче крика. Эмилия чувствовала, как сердце медленно стучит, будто боясь нарушить тишину.

И вдруг она услышала свой голос, слабый, сухой, хриплый, но звучавший в мёртвом зале как гром:

— Поздравляю. Вам удалось. Вы... сломали меня — Она остановилась, глотая боль. — Больше во мне ничего нет. Я пустая. Дышу... но внутри мертва.

Слова сорвались сами. Она сказала их не специально, как факт.

Волан-де-Морт поднялся. Его губы изогнулись в мерзкой подобии улыбки.

— Ты оказалась гораздо сильнее, чем я думал. Его голос звучал почти мягко — и от этого было страшнее. — Чтобы разбить тебя, мне потребовалось не мало усилий. Почти два года. Такому сопротивлению могут позавидовать. Если бы ты стала одной из нас, ты стала бы сильнейшей из Пожирателей. Сильной. Непобедимой.

Эмилия даже не взглянула. Ей было незачем смотреть.

Он подошёл к ней, остановился всего в нескольких сантиметрах. Длинные пальцы резко схватили её за подбородок, подняв лицо к себе. Глаза Эмилии оставались пустыми, как стекло.

— А вчера я узнал кое-что интересное.

Пауза.

— Что тот, кого я считал мёртвым... жив.

Она не шелохнулась.

Он наклонился чуть ближе, шипя:

— Твоя дочь.

В этот момент всё внутри сжалось. Как удар. Как падение.

Он смотрел в её глаза и пытался увидеть хоть одну искру. Хоть дрожь. Но там было только ледяное напряжение. Пустота, которую она сама создала, чтобы выжить.

— Да, мне лгали, — продолжал он. — Два года. И каждый будет наказан. Но не убит.

Он отступил на шаг.

— Потому что новость, как ни странно, полезная. Твой дар передаётся по наследству. Значит, ребёнок может быть обладать им.

Эмилия закрыла глаза, чтобы не видеть, не слышать. Но слышала каждое слово.

Он продолжал:

— После того как я раздавлю угрозу, раздавлю ребёнка Поттеров, мы приведём сюда твою дочерь.

Он сказал это холодно, без эмоций.

— Она будет расти здесь. И станет моей. Будет видеть мои победы. И не будет знать страха.

Тут Эмилия заговорила.

Голос едва был слышен, но он резал воздух:

— Не смей. Не трогай её.

Он не обратил внимания.

— Она вырастет, считая меня семьёй. И будет делиться своими видениями добровольно.

Эмилия взорвалась. Впервые за долгое время, не страх, а ярость. Не тихо, не сдавленно, а криком, который сорвал голос:

— Нет! Ты её не получишь! Никогда!

Он остановился, повернулся, и в его лице появилось что-то на грани веселья.

— Тогда в тебе больше нет смысла. Ты помогала мне. Иногда. За это я благодарен. Но если у меня будет новая ясновидящая, то от старой... можно избавиться.

Эмилия замолчала. Не от страха. А потому что наконец поняла, ради чего вся сцена.

Он хотел увидеть реакцию. Он вырвал эмоции, чтобы доказать ей: он может уничтожить всё, что она любит.

Волан-де-Морт обернулся к Томасу, который стоял у дверей.

— Увести её.

Её потащили прочь. Она не сопротивлялась. Тело было каменным, душа, пустой. Но мысли... мысли бились, как птица, удары отчаянные, громкие:

«Он не получит её. Не получит. Не получит...»

*** «Один день назад, после разговора Снейпа и Эмилии»

На кухне стояла утренняя суета. Сириус Блэк, волосы лохматые, в мятой домашней рубашке, стоял у стола, держа в руках тарелку с овсяной кашей, в которую он добавил протёртые яблоки и капельку мёда.

В детском стульчике, покачивая ножками и барабаня по столешнице ладонями, сидела Аманда. Ей почти два года.

— Амандааа, — протянул он, театрально показывая ложку. — Это полезно. Это вкусно. Это... ммм... лучшее, что придумали волшебники.

Аманда скрестила ручки на груди, надула щёчки и выдала:

— Не! Фууу! Каша! Не буду!

Сириус втянул воздух, будто приготовился к дуэли.

— Каша это не враг. Это завтрак. Посмотри, она с яблочком. Смотри!

Он постучал ложкой по краю, будто хотел её заинтересовать. Аманда с ужасом отпрянула назад, будто он предложил ей не кашу, а яд.

— Не хочу! Не буду! Пап, фууу!

Сириус сел напротив, с сосредоточенным видом.

— Ладно. Уговор: ты ешь три ложки, а я потом даю печенье. Договорились?

Аманда посмотрела на него исподлобья. Потом на кашу. Потом снова на него.

— Нет.

— Три.

— Нет!

— Две!

Она нахмурилась, подумала секунду... показала пальцем "один".

— Две и одну за твоего любимого папу.

— Не хочу! Каша фууу!

Сириус заметно устал.

— Ты серьёзно? Давай ложку за пап...

Аманда резко сбила ложку рукой. Овсяная каша с яблоком размазалась по полу липкой каплей.

Сириус медленно опустил взгляд, потом поднял глаза на дочь.

— Так вести себя нельзя, Аманда. Мы...

И не успел договорить, потому что Аманда всунула ладошку прямо в тарелку, зачерпнула жижу каши и швырнула ему в лицо.

— ФУ! Не буду!

Каша стекала по щеке Сириуса. Он моргнул. Один раз. Второй.

— Ну... всё.

Голос спокойный, почти философский.

— Официально. Больше ты это не ешь. Никогда. Никакого полезного больше в твою жизнь я не принесу.

Аманда, довольная, медленно перевернула тарелку и вывалила остатки каши на пол. Тарелка бухнулась, каши стало ещё больше.

Сириус выдохнул, глядя на погром.

— Кажется, я тебя слишком балую. Что ты даже обычную кашу есть не хочешь.

Он поднялся, взял полотенце, устало стёр кашу с лица и с пола. А Аманде, не глядя, протянул её любимое, маленькое шоколадное печенье в форме щенка.

Девочка тут же счастливо закивала:

— Печень! Ням-ням! Нравится!

Сириус склонил голову к плечу и пробормотал:

— Конечно. Полезное нам не надо. Мы едим вредное.

Аманда радостно начала есть печенье. Сириус улыбнулся, и в этом улыбке была любовь такая тёплая, какая бывает только у родителей.

Сириус тщательно вытирал последние следы "каши-апокалипсиса" с пола и стола. На лице у него было выражение человека, пережившего войну... с ребёнком.

— Вот так, мисс Блэк, — бурчал он, складывая тряпку. — С яблоком мы не дружим. Учтём.

Из гостиной доносился голос Аманды. Она была занята расстановкой плюшевых зверей, деревянных фигурок, и маленького тряпичного кота. Что-то бормотала, играя.

— Эти сюда... а ты смотри! Смотри в окно! Там люди! Люди идут!

Сириус улыбнулся, воображение у дочери было мощное. Даже слишком. Аманда тем временем подтащила табуретку к окну, залезла, поставила игрушки на подоконник, и прижалась лбом к стеклу.

— Дядя! Там дя-дя! — она энергично тюкала пальчиком по стеклу. — Собака глядит! Пап, посмотри... собака смотрит на дядю!

Сириус уже хотел крикнуть из кухни что бы она слезла с окна и была осторожнее, но он услышал, как она продолжила:

— Дядя чёрный! Смотрит! Гля-ди!

Сириус резко напрягся. Это уже не фантазия.

Он вытер руки о полотенце и быстрым шагом вошёл в гостиную. Заглянул за плечо дочери...

И увидел.

Узкое, бледное лицо. Чёрные волосы. Чёрная мантия. Внимательный, сосредоточенный взгляд.

Северус Снейп.

Сириус мгновенно нахмурился, словно встретил приведение, которое он ненавидит.

— Ты издеваешься...

Он быстро поднял Аманду на руки.

— Всё, марш в комнату. Там твои медведи скучают.

Аманда возмущённо пыхтела:

— Пап!

— Потом. Никого смотреть не надо.

Он занёс её в маленькую детскую, захлопнул дверь, поставил простейшее охранное заклинание.

Потом, сжимая палочку, вышел на улицу, в пределах защитного периметра, оставленного орденом.

Снейп стоял у края невидимого барьера. Он держал руки за спиной, как будто пришёл не на порог чужого дома, а на переговоры.

— Блэк, — холодно произнёс он. — Не делай глупостей. Я не по приказу. Я должен...

— Свали отсюда — в голосе Сириуса не было ни капли терпения. — Убирайся, и слышать тебя не хочу.

— Я не от них пришёл, идиот! — рявкнул Снейп. — Новость касается...

— Если ты не уйдёшь, я начну огонь.

Он поднял палочку. Снейп сузил глаза.

— Ты даже не выслушаешь? Угроза рядом с твоим домом. С твоей...

— Последнее предупреждение! — Сириус сделал шаг вперёд. — В первый и последний раз: катись.

Снейп резко потерял терпение:

— Ты не понимаешь, это касается...

Но договорить он не успел. Сириус пустил в него заклятие.

— Expulso!

Снейп метнулся в сторону. Следующее заклятие полетело следом. Ещё. И ещё. Сириус стрелял, не жалея сил, будто всё зло мира было в одном человеке — в Снейпе.

— УБИРАЙСЯ! ЕЩЁ РАЗ ПОКАЖЕШЬСЯ, УБЬЮ!

— ТЫ САМ СЕБЕ МЕШАЕШЬ! — крикнул Снейп, уклоняясь.

В следующее мгновение он трансгрессировал, исчезнув, будто растворился в воздухе.

Сириус стоял, тяжело дыша. Накопившаяся ярость кипела внутри. Он прокричал пустоте:

— И НЕ ПРИХОДИ СЮДА БОЛЬШЕ, СЛИЗНЯК!

Ответа не было.

Только ветер. И лёгкий детский голосок из дома

Сириус резко выдохнул, всё ещё сжимая палочку.