Глава 40. Я заново влюбился

В последние дни, охваченный интенсивной работой, я вдруг понял, что потерял важный ориентир. Сегодня, 25 марта, я осознал: послезавтра — день рождения моего отца. Это воспоминание пришло ко мне внезапно, как вспышка, вырвавшая из привычного рабочего ритма.

Моя занятость сильно ограничивает время для личной жизни с Офелией. Я осознаю важность баланса между работой и серьезными отношениями. Я жалею, что уделяю мало внимания ей, оставив ее под контролем Риккардо, но, черт возьми, я работаю, чтобы она ни в чем не нуждалась, чтобы ее беременность прошла мягко и врачи следили за ее здоровьем. Я осознаю необходимость корректировки своего расписания и перераспределения временных ресурсов для обеспечения более гармоничного сосуществования этих двух аспектов моей жизни.

Офелия навеки будет моим главным аспектом в жизни.

Я сидел на стуле, склонив голову набок, и внимательно наблюдал за Офелией. Её серые глаза сосредоточенно скользили по монитору, на котором черно-серой визуализацией отображается плод. Я прищурился и заметил два маленьких плода.

Господи...

Мое дыхание замерло, я уставился в экран, и я не могу поверить, что Офелия носит сразу двоих детей под сердцем. Два моих маленьких чуда, которые появятся на свет в конце октября-начале ноября.

Врач осторожно проводил по ней ультразвуком, сканируя живот моей возлюбленной. Я, в свою очередь, обхватил руку девушки, нежно поглаживая пальцем тыльную сторону её бархатистой ладони.

— С ними всё хорошо, развитие идет как надо, и вам не о чем беспокоиться, Доминик, — женщина в белом халате улыбнулась и предоставила необходимые гигиенические материалы, такие как влажные и сухие салфетки. — Поздравляю, у вас близнецы!

Я не смог сдержать улыбки. Черт, двое! Это как будто бы сон, и я не хочу просыпаться. Я забрал у врача салфетки и вытер медиагель с живота Офелии, однако на ее лице я не увидел ни намека на улыбку.

— Вы не знаете, у какого врача можно сделать аборт? — Офелия не откладывала попытки добиться аборта.

— Офелия, — я усилил хватку на ее руке, демонстрируя уверенность и контроль, и устремил на девушку пристальный, пронизывающий взгляд. — Мы уже обсуждали этот вопрос.

— Офелия, вы уверены в своем решении относительно прерывания беременности?

— Нет, — ответил я за нее, выражая свое категорическое несогласие с предложенным вариантом.

Ни за что!

В этот момент я почувствовал, как в моем горле зарождается волна негодования и неприятная пульсация ударила внутри. Меня раздражало, что она продолжает искать альтернативные пути и пытается убедить меня в необходимости проведения аборта. Однако я твердо решил, что не позволю ему осуществиться. Ни за что, блять.

Я осмотрел сухой живот Офелии, он подрос, и уже видно, что в ней развивается новая жизнь. Помогая ей подняться с кушетки, я подхватил Офелию на руки, обеспечив ей физическую и моральную поддержку, и ласково поцеловал в макушку.

— Я не хочу. Я не...

— Тише, — шептал я, вынося ее из кабинета врача.

Я усаживаю Офелию на ближайший диван в частной клинике, в которой я знаю всех врачей наизусть. Сам присаживаюсь перед ней на корточки. В ее красивых глазах, наполненных разочарованием, появляются блестящие слезы. Они обжигают ее лицо, как кислота. Она не может принять факт своей беременности. С горечью смотрит на свой растущий живот, отражающий изменения в ее теле.

— Жемчужина моя, — я пытаюсь быть с ней ласков, но порой ее сопротивление меня вымораживает. Я хочу помочь, но, черт возьми, это сложнее из-за ее сопротивления. — Посмотри на меня. Прямо сейчас, маленькая, посмотри на меня и не отводи взгляд.

Я посмотрел ей прямо в глаза и обхватил покрасневшие от слез щеки, аккуратно смахивая оставшиеся капли и вытирая ее глаза рукавом джемпера.

— Тише, тише, т-шш, — мои пальцы принялись мягко массировать ее лицо.

— Я не уверена, я не знаю... — Офелия слабо сжимает снимок УЗИ, мельком смотрит на него, а затем на меня. — Вдруг я буду плохой матерью?

— Дыши, — одной рукой я проскочил по спине девушки, подушечками пальцев проводя по позвоночнику. — Тебе нельзя нервничать.

С каждым днем беременности ее эмоциональность и чувствительность к миру росла.

— Моя маленькая жемчужина, — я положил руки на ее живот и погладил его, ощущая небольшую округлость. — Я рядом.

— Почему ты не позволяешь мне сделать аборт?

— Ты не понимаешь что хочешь сделать.

— Я понимаю!

— Ты...

— Я сделаю это чертов аборт! — Офелия ударяет кулаком по дивану и вновь её лицо обильно покрывается слезами.

Испуская тяжёлый обречённый вздох, я поднялся с карточек и обхватил дрожащее тело Офелии.

— Хорошо, — я вынужден был капитулировать и, осознавая всю тяжесть ситуации, осторожно положил ладонь на её лоб, нежно поглаживая по волосам. — Ты сделаешь аборт, — с трудом выдавил я из себя, чувствуя, как внутри меня нарастает отвращение к самому себе. Прочистив горло, я попытался придать своему голосу больше уверенности, хотя в душе продолжал бороться с собой. Ублюдок. Я позволил убить двоих детей. Ублюдок!

Она поднимает на меня взгляд, полный глубокой печали. Я вновь вытираю ее слезы, ощущая горечь и невозможность легко отпустить тех, кого так долго и трепетно ждал. Мое желание иметь этих детей становится непреодолимым. Я хочу этих детей. Я мечтаю о том, чтобы взять их маленькие нежные руки и прижать к своей груди, ощутить их тепло и безмятежность. Я хочу видеть, как Офелия улыбается. Я хочу разделить с ней эту радость и помочь справиться с трудностями, но ее сомнения создают ощутимый барьер.

Я больше не стану ее заставлять.

— Тогда я хочу записаться и сделать его прямо сейчас, — она кашляет, шмыгает носом и внимательно изучает мое лицо.

— Ты сделаешь его после дня рождения моего отца, ладно?

Офелия поморщилась, но кивнула, согласившись.

Мои надежды на детей разрушились в одно мгновенье в момент, когда Офелия все же записалась на гребаный аборт 30 марта. Через пять дней в ее животе больше не будет двух маленьких чудес, которых я успел полюбить. Я правда хочу их и жду. Я уже их люблю.

Выходя из больницы, я мельком видел врачей в белых халатах, входящих внутрь. Мой взгляд цеплялся за беременных женщин, их мужей и детей. В этот момент я остро ощутил, что теряю что-то важное, и это было из-за меня. Все решилось на моих глазах, а я позволил этому случиться, черт возьми!

— Что подарим твоему отцу? — спустившись с последней ступеньки, Офелия наклонила голову и вновь посмотрела на снимок УЗИ.

— Не решил, — достаю из кармана упаковку сигарет и подношу одну к губам. — Это всё будет на лайнере, мы поедем в Геную, и из порта отправимся в небольшой круиз.

— И насколько он?

— Одна ночь.

— Мы полетим?

Я выдыхаю едкий дым и обхватываю талию Офелии, поглаживая ее живот, параноидально надеясь, что она передумает насчет аборта.

— До Генуи? — я вскинул бровь. — Нет, я не хочу рисковать твоей беременностью.

— Доминик, я все равно сделаю аборт.

— Ты можешь передумать, — и я надеюсь на это. Я выкинул окурок в урну и заглянул прямиком в глаза Офелии. — Часа три с половиной на машине, но я тебе оборудую место сзади: мягко, комфортно, с едой, тепло.

Стоило мне мельком увидеть ее улыбку, Офелия моментально схватилась за мою руку и сжала снимок. Подняв голову и обернувшись, я оказался в эпицентре медийного хаоса. Десятки репортеров, подобно рою пчел, облепили пространство, а вспышки фотокамер создавали световое шоу, напоминающее калейдоскоп. Вопросы, адресованные мне, были неструктурированными и неоднозначными, словно фрагменты головоломки, которые невозможно собрать в единое целое. Этот поток информации, обрушившийся на меня, вызывал чувство неприязни и отторжения к окружающему миру, как если бы я столкнулся с агрессивной информационной средой, стремящейся подавить мою способность к объективному восприятию реальности.

— Уважаемый господин Доминик, позвольте мне задать следующий вопрос: находится ли в вашем ближайшем социальном окружении та женщина, с которой вы намереваетесь заключить брачный союз? — персона неоднократно предпринимала попытки привлечь мое внимание, настойчиво протягивая микрофон в мою сторону.

Я оттолкнул микрофон.

— Сядь в машину. Прямо сейчас и без единых вопросов, — настоятельно прорычал я в ухо Офелии и взял ее за талию покрепче, чтобы преодолеть плотный заслон из репортеров. Открыв дверцу автомобиля, я деликатно помог ей занять пассажирское сиденье, обеспечив тем самым ее безопасность и минимизируя риски дальнейшего контакта с представителями СМИ.

Я коснулся своего уха, в нем находился маленький наушник, и, связавшись с подчиненными, я вздохнул.

— Мне нужны люди, чтобы разогнать любопытных ублюдков. У вас есть ровно пять минут, чтобы оказаться здесь, иначе уволю к чертовой матери.

Захлопывая дверь черного автомобиля, я облокотился о него задницей и поднял руки, отгоняя навязчивых желателей написать очередную бредовую статью в интернете.

— Расходимся! — гаркнув, я обвожу их холодным взглядом. — Или вы так хотите, чтобы я вас задавил?

— Ответьте на пару вопросов! — раздался голос в толпе, и меня ослепила очередная вспышка камеры. — Ваша супруга ожидает ребенка? В ее руках находится снимок УЗИ, подтверждающее наличие двух эмбрионов. Означает ли это, что вы ожидаете рождение двойни?

— Вопросы остаются для интервью, на которое вы не приглашали. Прошу свалить отсюда по-хорошему, если не хотите проблем!

Мое терпение все слабее и слабее. Я готов вынуть пистолет из кобуры, о да, я всегда ношу его с собой, и выстрелить, чтобы напугать.

— На каком сроке ваша девушка? — они не унимались, и мое терпение лопнуло.

Одним рывком я резко вытащил пистолет из кобуры из-под джемпера и направил его на людей. Стрелять в них я не собирался, но ствол перед лицом заставил их испугаться.

— Еще один шаг к машине и к моей жене, еще один тупой вопрос — и ваша жизнь закончится здесь, перед клиникой. Назад!

В глазах репортеров, которые отступали назад, я заметил проблески панического страха. И я ухмыльнулся, я люблю страх, я люблю им, мать вашу, питаться. Он источник моего экзистенциального удовлетворения.

— Он даже не заряжен! — выкрикнул какой-то парень.

— Проверим? — лукаво улыбаясь, я навел ствол на парня с фотоаппаратом.

Не церемонясь, я спустил курок, и пуля с первого раза, с одного разгона вошла глубоко ему в руку. Я услышал вербальный крик, полный боли и мимолетной ненависти, сплошь нецензурной брани. Я сохранял устойчивую ухмылку, наблюдая за его страданиями.

— Кто еще жаждет проверить? — это был риторический вопрос, и ответ на него мне не нужен. — Нет? Тогда проваливайте!

Проходит несколько секунд, и я вижу своих подчиненных. Они быстро отводят журналистов от машины и не позволяют им подойти близко. Тот парень скулил на заднем фоне, я не почувствовал ни капли сожаления и, обойдя машину, сел за руль. Не издавая звуков, я завел мотор и выехал на дорогу.

— Ты выстрелил в человека, — я услышал раздражение в голосе Офелии. — Невинного человека!

— Этот невинный человек играл на моих нервах.

— Он не виноват, что ты такой вспыльчивый, — Офелия язвительно закатила глаза. — А еще ты назвал меня своей женой.

Я стиснул руль. Злость все еще кипела в моей крови, руки чесались, мне срочно требуется груша, чтобы выпустить пыль.

— Я говорил на итальянском.

— Ты забыл, что уже около месяца учишь меня итальянскому? — Офелия подняла ноги и закинула их на панель управления, игриво усмехаясь. — Мне не составляет труда понять значение слов «mia moglie».

— Потому что ты и есть mia moglie, Офелия.

Девушка подняла левую руку и покрутила передо мной безымянным пальцем, показывая отсутствие обручального кольца.

— Ага, — она кивает.

Сука.

— Не торопи события, — я сжал челюсть. Это должно быть гребаным сюрпризом. У меня уже готово всё для предложения руки и сердца.

— Я хочу скромную свадьбу.

— Твое желание будет исполнено, моя жемчужина.

— И чем быстрее, тем лучше.

— Терпи.

Офелия, откинувшись на спинку сиденья головой и спиной, закрыла глаза. Ее рука бессознательно опустилась на живот, и, хотя она этого не осознает, ее движения напоминают ласку, которую обычно направляют на детей в животе. Уголки моих губ приподнялись в едва заметной улыбке, и я вижу, как она пребывает в состоянии безмятежности и спокойствия. Может быть, Офелия все же передумает относительно своего решения об аборте? Я так этого хочу. Черт.

— Ti amo, mia Ofelia, — я опустил ладонь на ее живот и провел по нему теплой рукой, согревая девушку и моих детей. Моих.

— Anch'io ti amo, mio Dominic, — ее итальянский хоть и был нечетким, я все равно гордился ею и слушал ее. Я внимательно слушал ее успешные попытки говорить. И я рад, что она не боится пытаться.

Я заново влюбился в нее...

***

Короткие джинсовые шорты Офелии вызывали у меня сильный дискомфорт. Их откровенный дизайн, короткость и несоответствие общественным нормам приличия не оставляли места для сомнений. Майка, не скрывающая купальный лифчик, подчеркивала контуры груди и сосков. Черт возьми, мой член сейчас взорвется!

Когда Офелия поднималась на лайнер впереди меня, я ощущал сильное напряжение в шортах. Она возбуждает меня в одну секунду, один ее взгляд — и я становлюсь ее личным рабом, которым она управляет как ей вздумается. Я с трудом контролировал свои импульсы, стараясь подавить желание уединиться с ней в ближайшей каюте и сорвать, порвать к чертовой матери эту вызывающую одежду.

Вегас осуществлял комплексную перцептивную оценку пространства, систематически обходя всех присутствующих объектов и демонстрируя свой контроль, виляя хвостом и обнюхивая каждого человека, особенно мужчин. Однако, несмотря на интенсивное исследование территории, его исследовательская деятельность ограничивалась исключительно пределами моего поля зрения: он никогда не убегал от меня далеко.

 Я увидел мурашки на голых плечах девушки и тут же накинул на Офелию свою ветровку, которую держал в руках, и захватил набухшую от беременности талию в объятия.

— У воды прохладно, — я крепко целую девушку в макушку. — Не хочу, чтобы ты простыла.

— Здесь... — губы Офелии приоткрылись, и она восхищенно осмотрела огромный лайнер. — Так красиво...

Я улыбнулся.

— Я рад, что тебе нравится, жемчужина.

Подходя к мужчине, который отмечал список прибывших гостей, я обменялся с ним простым рукопожатием и, увидев галочки в огромном списке, я отвел Офелию в южную часть лайнера.

Это личный лайнер моего отца, он используется только для крупных мероприятий, а для небольших семейных прогулок в море мы распоряжались яхтой.

Мама умиротворенно устроилась в объятиях отца, пока он внимательно слушал разговорчивую Лорелей. Массимо, сидя рядом, чинил очередную оторванную ногу от куклы, а девочки, сразу обратив внимание на Офелию, забрали у меня ее в угол дивана болтать и заниматься девчачьими прихотями.

Я вижу улыбку на лице Офелии, и это то, что мне нужно. Я хочу, чтобы она улыбалась и была счастлива, а слышать ее заливистый смех — это новая сфера удовольствия. Я опустился на диван рядом с Массимо и смотрел на Офелию напротив.

Они нашли общий язык.

Она счастлива.

Я счастлив.

И я понимаю, что я каждый раз заново в нее влюбляюсь.

— Лорелей, как так-то? — возмущался Массимо, сидя с куклой в руках: в одной ноге, в другой тело.

Я прыснул в кулак, наблюдая за его попытками вставить ногу.

— Она упала, — печально произнесла Лоре и пододвинулась к нему, крепко обхватывая Массимо. — Папочка, я хочу кушать.

Лорелей уткнулась маленьким носиком в плечо своего отца и прижалась к нему. Тот нежно обхватил её крошечное тело одной рукой и прижал к себе как можно ближе, поправляя девичьи волосы, заплетенные в косичку.

— Идём, я тебя покормлю, маленькая моя, — он взял свою дочь на руки и разместил её на своей руке, выходя из приватной зоны исключительно для семьи Моретти и Аристон, так скажем.

— Я хочу печеньки!

Я взглянул на ребенка и улыбнулся: ее детское счастье окутано любовью к миру, она купается в любви Массимо и его трепетности к ней. Я считаю его прекрасным отцом, он хорошо держится после смерти Лилит. Да, его уже мертвую жену зовут Лилит. Она была достаточно нежной двадцатисемилетней женщиной — именно в этом возрасте она умерла, а из-за чего — не знаю. Массимо скрывает это, прячет и не собирается обсуждать.

— Ты просто!..

Мои мысли разорвал женский голос. Поллианна ворвалась в закрытое место с разъярённым видом. Её волосы взброшены, взгляд направлен прямо на Офелию, и моя жена, блядь, встала.

— Что? — она вскинула бровь и повернулась к моей бывшей.

— Офелия, сядь на место, — приказал я. — Быстро, блядь!

В руке Поллианны сверкнуло лезвие ножа, она замахнулась на Офелию, на её живот.

Блять!

Я стремительно отреагировал на сумасшедшие действия бывшей, проявив рефлексивную реакцию, схватил руку Поллианны, при этом обеспечив физическую защиту моей беременной девушки, прикрыв её своим телом, своей широкой спиной. Офелия, в свою очередь, инстинктивно ухватилась за мою спину, и я почувствовал, как её пальцы едва заметно дрожат.

— Уйди! — глаза Поллианны заполнились слезами, и она выкинула нож вниз. Он с грохотом упал на палубу, и моя челюсть дёрнулась. — Почему носит твоего ребёнка, даже двух, она, а не я?! Почему мне ты отказывал?!

— Пошла вон, — я нахмурился и осмотрел её, скидывая руки. — Охрана, увести её в нижнюю каюту! — я бросил взгляд на людей и оттолкнул Поллианну в их сторону, слыша лишь крики. — Уволены нахер, какого черта вы её пропустили сюда?! Это ваш последний день!

— Почему мне ты грозился расставанием, если я забеременею, а её так оберегаешь?! Защищаешь?! Почему, Доминик?! Почему?!

Я услышал слёзы в голосе, но я прекрасно знаю, что это спектакль. Она актриса, умеет подделывать эмоции, причём так искусно, что тяжело отличать от истины.

Разворачиваюсь к Офелии. Она замерла, её руки дрожат, а мир будто остановился. Хватаю её за плечи и бегло осматриваю на наличие повреждений, травм или хуже. Она держится за живот, защищая его от внешней опасности.

— Всё хорошо, жемчужина, — я обхватил ее мокрое лицо из-за напуганных слез руками и поцеловал в лоб, прижимая к своей груди. — Тише, тише.

— Что это было?

— Ебанутость в голову ударила, — прямо ответив, я зарылся носом в ее распущенных шелковых и очень мягких, как облако, волосах. — Унести. Живо! — Я подтолкнул нож ногой к Риккардо, стоящему у перил. Он подобрал его и удалился.

Я принялся покачивать Офелию в своих руках, вновь успокаивая ее. Она вздыхает, прильнула к моей груди и спрятала свое лицо, понемногу приходя в себя.

— Делай то, что нужно, — сурово сказал отец. — И не сдерживай свой пыл. Ты знаешь, что делать. Я присмотрю за Офелией и позабочусь о ней, пока тебя нет.

Убить.

Я оставил заботливый поцелуй на губах Офелии и передал ее в объятья отца. Он сразу же забрал ее, и я услышал едва уловимое слово «папа». Неужели они сблизились до отношений отца и дочери?

Я могу доверить ее отцу.

Я жажду крови и мучительной смерти Поллианны. Я слишком долго терпел, и мое терпение подошло к концу: я хочу покончить с этой сучкой и не видеть ее больше в своей жизни никогда. Дверь ударяется о стену, и я вхожу в небольшую комнатку. На постели в изощренном виде сидит Поллианна: связанная и в одном нижнем белье. Ее руки туго скованы веревкой за спиной, та же история и с ногами. Медленно проявляющиеся кровоподтеки на теле и текущие слезы боли лишь сильнее придают мне энергию и жажду мести.

— Ты энергетический вампир, — выплюнула она сквозь слезы. Я вижу настоящую боль в карих глазах и лишь ухмыляюсь.

— Ты покушалась на мою жену. Ты хотела убить моих детей. Ты хотела тронуть то, что принадлежит мне, и только мне решать, что и как делать с Офелией.

Одним рывком я обхватил горло Поллианны и сжал его, грубо впечатывая в глубину матраса. Мои глаза сверкнули гневом, и меня охватила такая злость, что я больше не хочу слышать ни слова.

— Я слишком долго терпел тебя, и в этот день наконец-то избавлюсь от тебя, и мне похуй, что сделает твой папаша. Ты не заслужила жить, а муж-тиран для тебя — слишком слабое наказание.

— Отпусти!

— Только когда ты перестанешь дышать, — губы расплываются в хищной улыбке, я приблизился к ней, шепча это, и сильнее сдавил горло.

Слёзы хлынули из её глаз. Я душил, издеваясь над её телом, которое дёргалось. Кончиком лезвия небольшого ножа, который я всегда ношу с собой, проводил по коже и наслаждался видом крови и её криками, её мольбой о помощи.

— Тебя не спасут, — очередной порез оказался между грудей. — Как думаешь, выдержишь ли ты без сосков?

— Ч-чего?

Её голос уже не был дерзок, он ослаб и полон страха. Я спустил лифчик с её груди и, не глядя, медленно принялся отрезать розовую плоть на груди. Я отрезал ее сосок. Нож входил глубже и резче, а крики не останавливались, наоборот, становились громче и слаще.

— Я ненавижу тебя!

— Мне плевать на твои чувства, Поллианна, у меня уже есть та, кого я буду защищать.

Она лежит в слезах, сопротивляться уже нет сил, ведь события происходят быстро. Я отрезал второй сосок от плоти и провёл лезвием по горлу, откинул её голову, готовясь воткнуть.

— Твои последние слова?

— Мой папа тебя посадит!

— Бесполезно.

Рывком я вогнал нож глубоко в горло, и кровь захлестала по белым простыням. Мои руки залиты алой жидкостью, а сладкий металлический запах застрял в носу, как пробка. Я посмотрел на безжизненное тело и сокращающиеся мышцы, и глаза, мокрые от слёз, ставшие пустыми из-за отсутствия жизни.