Глава 33. Нас больше нет и никогда не будет

Стены дома больше не кажутся родными и теми, в которых я бы нуждалась и хотела возвращаться. Знакомые стены остались стенами и больше ничем. Я переступаю ступеньки, чувствуя себя изможденной. Я не снимала браслет, наоборот, я хочу оставить его навеки в своей памяти.

— Офелия, — голос мамы впереди, я замерла.

Я поднимаю голову и пристально всматриваюсь в её лицо, на котором читается отчаяние. Её волосы, такие же светлые, как и всегда, подстрижены в удлинённое каре, а глаза, обычно серые, сейчас кажутся ещё более печальными.

Моя мать всегда была грустной, редко улыбалась, а отец словно высасывает из неё жизненные силы каждый день, отчего она кажется гораздо старше своих лет.

— Мне искренне жаль, что ты не была осведомлена о правде, — от её слов у меня перехватило дыхание. — Мне жаль, что тебе пришлось столкнуться со смертью своего настоящего отца. Мне... мне действительно жаль.

Я издала смешок и, облокотившись спиной на перила, устремила взгляд прямо ей в глаза, скрещивая руки под грудью. Её молочно-белое платье достигает до пола, подчёркивая изящество талии корсетом. Я мельком взглянула на неё, стараясь сохранять молчание, в тишине осматривая уже давно забытый мной облик матери. Она редко участвовала в моей жизни.

— Ты согласилась сделать из меня пушечное мясо, — горечь послышалась в моих словах. — Согласилась, чтобы оставить тебя при жизни, а что будет со мной, тебя не волновало. Вы обделили меня. Оба.

— Офелия, пожалуйста, — мама подошла ко мне и коснулась моей руки. — Ты для меня дорога и...

— Ложь! — восклицаю я, не дав ей завершить фразу. — Будь я для тебя значимым человеком, если бы ты меня по-настоящему любила, если бы я была для тебя любимой дочерью, ты бы не допустила, чтобы отец творил со мной подобные вещи на протяжении всей моей жизни. Ты бы не позволила ему причинять мне страдания.

— Я не могла по-другому, — отпуская меня, она поправила волосы за ухо. — Юлиан бы уничтожил меня, если бы я влезла в это, и убивал тебя быстрее. Я осталась в стороне, потому что боялась...

— Вы оба для меня останетесь врагами.

— И ты не простишь меня?

— Не прощу, — я развернулась на носочках, шагнув дальше. — У тебя была возможность подключить связи дедушки, то есть твоего отца, чтобы Юлиан тебя не тронул и мне бы гарантировали безопасность. Ты могла попросить его, но ты выбрала не делать ничего. Ты дочь Дона исландской семьи! Ты могла спасти нас обеих!

Я не стала ничего слушать и даже пытаться понять ее. У нее была возможность помочь нам, я не собираюсь прощать их предательство. Рвано вздыхаю и обнимаю свои плечи, грудь болезненно ноет, но я держусь из-за всех сил, несмотря на тянущую боль в животе.

Я заняла своё место за столом, накрытым к завтраку, и наблюдала, как постепенно собираются остальные члены семьи, включая отца. Он бросил на меня взгляд, исполненный насмешки, ненависти и жажды крови. Я не осталась в долгу: фыркнув, я налила себе стакан холодного молока и прикусила язык.

— Лоран еще спит? — сухо спросила я горничную, пытающуюся угодить отцу своим покорным и беспрекословным поведением.

— Да, — она кивнула, кладя отцу его порцию завтрака. Как же это убого выглядит, у меня нет слов. — Но ее уже должны разбудить, она приведет себя в порядок и спустится.

— А Киллиан? — интересуясь старшим братом, я отрезаю кусочек шоколадного круассана, он полон сладкой тягучей начинки, и отправляю его в рот.

— Он в Испании, — вместо горничной ответил отец, и я сжала зубы, слыша их скрежет. — Он решил помочь Рафаэлю Рико Бенедетти с организацией вашей будущей свадьбы. Ты же скоро переедешь к нему в Мадрид, ведь раз он заявил на тебя свои права.

Я с решимостью вонзила вилку глубоко в круассан, и она с громким стуком и сильным скрежетом ударилась о поверхность серой тарелки.

— Я не собираюсь связывать свою жизнь с Рафаэлем, — произнесла я сквозь зубы. — И ты не сможешь меня заставить. Я не буду выходить за него замуж!

Мама сидит напротив меня в безмолвии, и это приводит меня в крайнее раздражение. Её молчание подобно смерти, ей всё равно, она не предпримет никаких действий, хотя я уже объяснила ей, что можно сделать и как обеспечить нашу безопасность.

Дедушка редко общался со мной, но между нами сложились довольно тёплые отношения, несмотря на его отсутствие здесь.

— Это не тебе решать, Офелия, — холодно проговорила мама. — Твой отец уже всё решил.

— Он мне не отец, понятно? — произнесла я, и ком подступил к горлу. Я ударила кулаком по столу и окинула его ненавидящим взглядом. — Он мне никто.

— Мне нет никакого дела до этого. Ты выйдешь замуж за него, и наша семья наконец-то избавится от позора, который ты навлекла на нас своим поведением в Италии с Домиником.

— Будто я виновата в некомпетентности подростков, которые засняли его слова, — бормочу я.

Я взяла в руки кухонный нож, повертев его в пальцах, и лукаво усмехнулась. Злость окутала меня, словно паутина, и сковала по рукам и ногам в тяжелые кандалы. Взглянув на отца, я с жестокостью метнула в него хорошо наточенный нож, вонзая его в обнаженное плечо. Я тяжело дышу, не в силах контролировать свою ярость.

Черт.

— Ты... — отец поднялся со стула, держа в руках окровавленный его же кровью нож. Маленькая дорожка крови стекает по его предплечью, падая на светлый паркет, почти сразу впитываясь в него. — Я ускорю твой переезд в три раза, и ты уже не выберешься из дома Рафаэля.

Он желает, чтобы я сочеталась браком с Рафаэлем — этим безжалостным человеком, готовым на всё ради достижения своих целей. Но я не являюсь его целью и никогда не буду ему нужна. Мне нужен не Рафаэль, а Доминик. О, Боже мой.

Слёза скатилась по моей разгорячённой щеке, и я вытерла её рукавом кофты, вытянув ноги в струну, и боль в коленях показалась сильнее моральной.

— Перед этим тебя следует хорошенько порезать в ответ, правда, Офелия? — Он держал тот же нож, произнося угрозу моему телу и душе.

Я попятилась от него, во мне разрастается паника, но я глубоко вздыхаю и беру себя в руки. Уверяю себя в силе, постоянно прокручивая в голове одну и ту же фразу: «Я справлюсь».

— Нет, — прошептали мои губы, что голос показался незнакомым. — Ты и кончиком лезвия меня не тронешь.

— И мы оба жаждем это проверить, Офелия.

Отец, выпрямившись, занёс нож для удара. Ещё мгновение — и он мог бы вонзить его мне в горло. Но меня спасли мои вытянутые руки. Я схватила нож, удерживая его на расстоянии, и почувствовала, как лезвие больно впивается в кожу ладони, причиняя острую боль.

Терпкий, сладковатый запах моей крови глубоко ударил мне в нос, и я ощутила усталость. Боль жгла мою ладонь, и отец не собирался убирать нож. Он продолжал давить на рукоятку, разрезая мою кожу вдоль.

— Твое сопротивление губительно, Офе, — Убирая нож, он поднял голову, имитируя свое превосходство надо мной, и с удовольствием вглядывался в мои мокрые глаза.

Я часто и быстро заморгала, силясь сдержать подступившие слёзы, и уничтожила влагу за считанные секунды. Ладонь превратилась в сплошное кровавое месиво, и боль была столь нестерпимой, что я невольно стиснула пальцы и прижала руку к груди, дуя на глубокую и длинную рану. 

— Мы можем убить Доминика, — он опускается на корточки, и я отступаю. — Я не договорил, — сквозь зубы процедил отец, удержав меня за лодыжку, а следом дёрнул вниз, заставив упасть на колени перед ним. — Можем убить всю его семью, снежок, можем захватить весь мир, жемчужина, мы вместе, и никто из них не всплывет в твоей памяти.

Эти прозвища.

Он знал их. Он знает все мои слабые и все мои больные места. Я слаба и уязвима перед ним, он слишком внимателен, чтобы не иметь угрозу для моей жизни. В груди защемило, и я готова перестать дышать.

— Никаких «мы», никаких «вместе», — тон снижался до хрипоты, горло дрожит и болит, я с трудом сдерживаю порыв сорваться, как вдруг он опять замахивается, и я хватаю нож уже другой рукой. — Хватит! Хватит! Хватит! Нас больше нет и никогда не будет!

— У тебя есть целые сутки, чтобы принять решение, Офелия, — на лице отца появилась улыбка, больше похожая на оскал. — Или я убью Доминика мучительно. Больно. В противном случае я заставлю Доминика страдать. Я буду медленно резать его плоть, отрезать конечности и заставлю тебя наблюдать за этим. Он будет испытывать невыносимую боль. Доминик — мужчина, действительно, и у него есть свои принципы, своя мораль и свои взгляды на эту жизнь. Но даже такой хладнокровный человек не сможет сдержать слёз боли. Он будет кричать, пытаться вырваться и просить о помощи. Он станет беспомощным, и его судьба сейчас в твоих руках. Либо он умрёт быстро и без мучений, либо его страдания будут настолько сильными, что он начнёт молить о смерти.

Моё дыхание становится прерывистым и частым, спертым. Вес моего тела сдавливает колени, упираясь в жёсткий пол. Я ощущаю, как синяки проступают на моей нежной светлой коже, и кажется, что я пропитана этим ядом. Ядом отца. Ненастоящего отца. Он — вампир, но не крови, а энергии, моей энергией, и он питался мной и продолжает питаться уже столько лет.

— Иди к себе и залечи руки, не хватало, чтобы ты запачкала дорогой ремонт своей грязной кровью, — бросил отец где-то в стороне.

— Грязной кровью? — я не поверила слуху и потупила взгляд на ранах. Кровь все еще сочится и стекает по запястьям, капая на паркет. — Грязнее тебя нет никого, даже Данте, считающийся одним из жестоких убийц в мире мафии, чище тебя!

— Опять Данте, — вздыхая, отец провел влажной марлей по раненому плечу, и лицо его искривилось в боли. — Не сравнивай нас.

— Ты и рядом с ним не стоишь!

Я подскочила с пола и столкнулась взглядом с мамой. Она сидела и плакала, даже не сдвинувшись с места. У нее нет и в мыслях обнять меня и сказать, что все хорошо и она рядом. Мама не дернулась и просто уставилась на меня глазами, полными слез не меньше моих. И, знаете, физическая боль несравнима с душевной обидой. Раны на руках заживут, а на сердце останутся шрамы. В моей голове все время повторяется моя же фраза, когда-то вырвавшаяся из горла: чужих детей не бывает.

И мельком в мозгу проскользнула мысль о ребенке из детского дома. Может быть, я когда-нибудь возьму оттуда малышку или малыша и подарю ребенку счастливую жизнь? Ведь чужих детей не бывает, и я полюблю его.

Меня убило молчание мамы. 

Я упала на кровать пластом, перед этим обработав раны спиртом и обмотав их бинтами.

Почему так, скажите? Я не смогу понять этого зверского отношения ко мне. Мелкие слезы скатились по щеке, я тотчас вытерла их и глубоко вздохнула, подрагивая, будто от холода.

Воспоминания проносятся в моей голове, словно киноплёнка. Его прикосновения пробуждают во мне чувства, заставляя кровь кипеть от волнения. Доминик. Мужчина, которому я отдала свою невинность, пробудил во мне неведомые ощущения. Я инстинктивно почувствовала его рельефный член внутри себя, но это были лишь смутные мысли. Рука моя невольно скользнула ниже по животу, и я ощутила, как оттягиваю резинку штанов, проникая между собственных ног, скользя пальцами, я почувствовала, насколько влажными стали мои трусики — насквозь, и влажнеют с каждой мыслью о Доминике. Мои пальцы скользят словно по маслу, и я ощущаю жар и трепет. Так скользко, так мокро и так жарко. Да, я хочу это сделать.

Пальцы проникают глубоко внутрь, и я чувствую расслабление, переходящее в сотни мечт. Губы приоткрылись в длинном медленном выдохе, я согнула два пальца внутри, щекоча чувствительные стенки сверху, где проходят нервные окончания клитора.

— Доминик... — его имя крутится в моей голове, я закрыла глаза, представляя, что вместо моих пальцев мои пальцы, и удовлетворение увеличивается вдвое. — Я так скучаю, Доминик, и пусть даже не прошли сутки, я все равно буду любить тебя и скучать. Всегда.

Я говорю сама с собой, и меня это убаюкивает. Большим пальцем задеваю клитор, шиплю, поджимаю губы и молча кончаю на свои пальцы. Этот оргазм быстр за счет моих фантазий о Доминике, но будь он действительно здесь, рядом, физически, я бы кончила от одного его похотливого взгляда, внутри которого скрывается любовь. Я так хочу к нему.

— Мы расстались, — напоминаю себе я. — Нас более не существует и не будет никогда. Я сказала, что изменила, хотя это было не так, но Доминик не прощает предательства.

Я провела по рукам влажными салфетками, которые лежали в прикроватной тумбочке. В моей голове вихрем пронеслись мысли, и я ощутила смятение. Я недоверчиво поёрзала на кровати, словно пытаясь отогнать от себя это ощущение.

Мои фантазии бушуют, я чувствую, как его руки скользят по моей талии и гладят кожу обеими руками. Я вспоминаю его поцелуи и как его губы находили бы мою кожу и оставляли бы кучу засосов, своих отметин. Мое тело, моя душа, я вся целиком принадлежу ему и только ему, и не хочу быть ничьей больше. Но нас больше нет, и мне причиняет это адскую боль в груди, заставляет слезы пролиться на подушку.

— Офелия, будь тверда духом, — говорю я, постепенно успокаиваясь и произнося слова тихим, размеренным голосом. — Всё будет хорошо.

Но нас больше нет и никогда не будет.

Это слишком больно, чтобы быть правдой.

***

Ближе к вечеру я пришла в себя. Меня спас очередной душ, вода и прогулка по зимнему саду во дворе дома, за пределы мне категорически запрещено выходить, и мое местоположение контролируется. Я весь день не видела Лоран, оказывается, она убежала по вызову модельного агентства. Да, Лоран прошла кастинг и стала начинающей моделью, может, потому она не завтракала, чтобы сохранить фигуру.

За это время так много изменилось. Я так хочу поговорить с сестрой, лечь на ее колени и закрыть глаза, пока она будет переплетать мои волосы. Я тихонько всхлипнула и осмотрела себя в отражении зеркала, расчесывая волосы, а после ответила на исходящий звонок.

Рафаэль.

— Я выполнил твою просьбу и даже чуточку больше, — я услышала в голосе мужчины улыбку.

— И что же?

— К Доминику и его семье приставили мою охрану, и я смог договориться с Данте, оказав им свою помощь, — произнёс Рафаэль после недолгого молчания. — Сегодня я встретился с ним, и он знает обо всём. Тебе нечего бояться, а также поможет Аэро Циглер.

Сам Аэро?

Аэро, в отличие от Рафаэля, — жестокий человек. Насколько мне известно, он собственными руками лишил жизни свою мать, и причины этого мне неизвестны. Этот человек не знает жалости, он не остановится ни перед чем и убьёт любого, кто окажется на его пути. Я не могу представить, что такого могла сделать его мать, чтобы он так с ней поступил, но очевидно, что ничего хорошего её поступок не предвещал.

Мир мафии ужасен.

И вы готовы взглянуть на наш мир под иным углом, а не так, как вы привыкли его воспринимать? Я сомневаюсь, но все равно поведаю о нем.

В этом обществе женщины ценятся по-настоящему, их почитают, если они принадлежат к своему клану. Однако быть трофейной женой — не самая завидная участь. Более того, от девушки требуется быть девственницей, иначе её могут счесть грязной и недостойной, и тогда её участь будет подобна участи выброшенной в прямом смысле в мусор. Быть отданной тирану. Мне следовало хранить свою честь до тех пор, пока отец не выберет мне жениха и до наступления свадьбы. Однако я нарушила этот закон. Я люблю рушить законы и никогда не повинуюсь.

Я люблю сама быть властью над другими.

А что насчет детей?

В мире существуют дети, которые становятся жертвами торговли. Это необязательно могут быть дети, рожденные от консильери, дона или простого солдата, но также это могут быть похищенные дети.

Эти дети не виноваты ни в чём. И это только начало. Рабство для утех и пыток, наркотики, убийства — вот что ждёт их в будущем. Мафия не занимается заказными убийствами, они убивают предателей и тех, кто мешает им, и лишних свидетелей.

Мне всегда было жаль детей.

— Ты поговорил с Аэро? — ком встал поперек горла, я не могу ни дышать, ни глотать. — И он согласился? Серьезно? Почему вы вдруг решили мне помочь?

— Ты узнаешь это позже, — хитро говорил Рафаэль. — Приезжай с отцом к Моретти, как он и хотел, поверь, семья Доминика остается в живых, и никто из них не пострадает, мы просто поставим Юлиана на место. После этого приезжай ко мне в Мадрид, расслабишься на пляже или, в крайнем случае, в бассейне.

Мое бешено бьющееся сердце успокоилось. Наконец-то все налаживается, но надолго ли?

У меня очень плохое предчувствие.

***

СОБИРАЕМ 300 ⭐ И 150 КОММЕНТАРИЕВ