Глава 32. Спасти

Доминик...

Он не рядом, и сердце мое сжимается от тоски.

Я сижу на диване, в руках держу пиджак Рафаэля, который он оставил здесь.

Я представляю на месте этого пиджака Доминика и сразу же наполняюсь воспоминаниями о нас. Мне кажется, что он даже пахнет им — специфическим смешением его одеколона и кожи, и этот запах вызывает в памяти карусель наших нежных моментов.

Я помню, как отвечала на его любые слова однотипно: «У тебя маленький». Я помню, как впервые он украл у меня поцелуй, и я разозлилась на него. Я помню, как он извинялся передо мной на коленях. Я помню наш первый раз. Я помню, как мы улетели в Нью-Йорк и находились вместе на протяжении стольких часов.

Я закрываю глаза и представляю, как он обнимает меня, его сильные руки надежно держат меня, и все тревоги исчезают. С каждым воспоминанием моя грудь сжимается все сильнее, словно между нами натянута невидимая стена, и я не могу пройти через нее. Я чувствую, как по щекам стекают слезы — они горячие и горькие. Каждый раз, когда я думаю о том, как мне не хватает его поддержки и тепла, ком в горле становится все больше.

Вспоминаю, как он смотрел на меня, словно я была единственным человеком на этом свете. Его глаза светились, когда мы делали что-то вместе — будь то простые вечерние разговоры шёпотом или бурные семейные застолья. Я скучаю по нашим разговорам, по его голосу, который успокаивал меня даже в самые трудные минуты.

Я прячу лицо в пиджак и позволяю эмоциям свободно течь. Так люблю его, так хочу снова оказаться в его объятиях, почувствовать его тепло и услышать его смех, который способен растворить всю боль и одиночество.

В голове начинают всплывать воспоминания — яркие и сладкие, но в то же время болезненные, как острые иголки. Эти моменты были как луч света, которые теперь кажутся недосягаемыми и не имеющими возможности существовать.

Я закрываю глаза и представляю, как он садится рядом, укрывает меня своим теплом и шепчет на ухо что-то забавное, чтобы поднять настроение. В это мгновение хочется просто раствориться в его объятиях, забыть обо всем на свете.

Но вместо этого я чувствую, как по щекам стекают слезы. Они горькие и горячие, и я не могу сдерживать их, когда думаю о том, как сильно мне его не хватает. Вспоминаю, как он обнимал меня, его крепкие, надежные руки, которые всегда приносили мне успокоение. Я скучаю по его способам меня успокаивать — как он касался моих волос губами в нежном поцелуе, как его голос мягко звучал, когда он произносил моё имя.

Каждый момент, который мы провели вместе, словно искры в темноте, но темнота сейчас так глубока, и мне так сложно видеть впереди. Я пытаюсь помнить нас без боли, но каждый новый всплеск чувств лишь усугубляет тоску. Мне страшно, когда я думаю о том, что время может исцелить, но сердцу в данный момент это неважно.

Я достаю телефон и переворачиваю его в руках, но не решаюсь написать ему. Что сказать? Как передать, как мне плохо без него? Как описать этот комок тоски и любви, который забивает горло? Вместо слов к экрану я вновь прячу лицо в пиджак и позволяю слезам течь с бешеной скоростью. Так сильно хочется, чтобы он был рядом, чтобы я могла прижаться к нему и сказать:

— Я так тебя люблю. Я... Я скучаю. Я так хочу вернуться к тебе, ты и представить себе не можешь, как мне больно и сложно было врать тебе в той записке. Ты мне так нужен, — шептала я, захлёбываясь горькими слезами. Меня никто не может услышать и никто не может понять, ведь я страдаю от переизбытка собственных чувств и взаимной, но болезненной любви.

Эта истерика, смесь грусти, любви и надежды, разрывает меня изнутри, и я понимаю, что только чувства объединяют нас, несмотря на расстояние. Я просто жду, когда смогу снова увидеть его взгляд и почувствовать, как его объятия снова защитят меня от мира, но я начинаю сомневаться, что когда-нибудь смогу вновь ощутить то, чему наслаждалась эти короткие дни.

Я закуталась в пиджак Рафаэля и прикрыла глаза. Подрогнув в хлынувшем холоде, я поджала губы, видя отца, входящего в кабинет. Его фигура массивная, указывающая на высокий статус в обществе и семье. Я вытираю слезы и рвано вздыхаю. Мои губы дрожат, я только сильнее закрываюсь большим пиджаком. Я не знаю, чего мне стоит ожидать.

— Осмотреть её, — рука отца приподнялась в приказе. Грубость его голоса убила во мне всю решимость.

Меня окружили двое массивных мужчин и одна девушка не сильно старше меня. Охранники в одну секунду схватили меня за подмышки и дёрнулись вверх, вынудив подпрыгнуть. Они заблокировали мне возможность двигаться и пытаться пошевелиться.

— Отпустите!

— Помолчи, — злоба отца прыснула ядом, но лучше бы меня действительно обрызгали им! — Кое-что проверят и оставят тебя в покое.

— Проверят? Ты издеваешься надо мной, как над куском мяса! Я живой человек, я не пушечное мясо, которым ты хочешь меня видеть!

Он молчал, стоя ко мне спиной, демонстрируя полное неуважение. Я опустила голову и всхлипнула. Слёзы обиды и боли текут по щекам. Я почувствовала неприятное касание на внутренних частях моих бёдер. Окровавленных бёдер.

Почему окровавленных? Я успела порезать себя для правдоподобия, запачкав несколькими каплями диван и бёдра. Порез ножом между пальцев незаметен, зато количества крови вполне себе достаточно для притворства.

Эта особа устремила на меня свой взор и издала усмешку, прикасаясь к моей коже. Как же это отвратительно, омерзительно и неприятно! Я поспешно отдёрнула ногу и, нахмурившись, обратила внимание на её самодовольную улыбку.

— Да, — она отпрянула и бросила мне пакет с одеждой. — Всё как надо. Он всё сделал.

— Долг уплачен, — отец шагнул вперёд, намереваясь уйти.

— Зачем ты это делаешь?

Я говорю едва слышно, с хрипотцой, словно больна, и это не просто фигура речи — я действительно больна, но не телесно, а душевно, и эта болезнь — нездоровая любовь к Доминику.

— Что я делаю? — даже не видя его лица, я ощущала его торжествующую и отвратительную ухмылку. — Пытаюсь сделать тебя сильнее?

— Пытаешься заставить меня делать то, чего я не хочу, — процедила я сквозь зубы, натягивая на себя облегающую спортивную футболку. Она сильно обтянула мое тело, будто удушая.

— Офелия, — он обернулся, в этот момент я уже успела одеться и, сидя на диване, я скрестила руки на груди.

Моя душа болит от обиды и непонимания всего отношения ко мне, словно я некая игрушка для игр и позволений делать всё, что вздумается. Впрочем, по словам Рафаэля, всё так и есть... Меня это ранит. Тяжесть на плечах ощущается как обязательство, как бремя, как ноша, не давая мне права расслабиться и почувствовать себя свободно в этом мире.

— Я стремлюсь возвысить твой статус в семье, — произнёс он, приближаясь ко мне и заложив руки за спину. — То видео видели все. Благодаря Рафаэлю ты сможешь выйти в свет, стоит лишь отдать ему себя и стать его супругой. Родить детей в ближайший год.

— Нет.

Я отвечаю стойко, со злобой. Гнев разрастается в моём животе, и я хочу его избить, дать выход злобе, уничтожить, стереть в прах и заставить развеяться по ветру!

— Нет?

— Я не намерена связывать свою судьбу с человеком, который совершает насилие! Я не желаю быть супругой того, кто является воплощением низости и бесчестия! — вскричала я, ударив кулаком по дивану.

Я врала. Рафаэль не трогал меня, ему не нужно это, но я должна врать и притворяться.

Эта ложь выбивает меня из колеи. Я вру всем, особенно Доминику. Мне надоедает эта фальшь, но какой у меня выбор? Выбора нет...

Я напряжена. Стоя со стиснутыми зубами, я гневно уставилась на отца, который и никакой не отец мне. Мне легче поверить Рафаэлю, нежели ему. Моя грудь опускается, пока отец обводит меня холодными глазами.

— Рафаэль уже заявил на тебя свои права, — он намекнул на изнасилование. Ненастоящее изнасилование. — Ты вряд ли хочешь быть шлюхой в глазах остальных, — надменно усмехнувшись, он поправил рукава свитера.

— Скорее, я шлюха в твоих глазах, — я не смогла сдержать порыв ядовитых слов и выплюнула их. — Ты мне не отец, чтобы я покорялась тебе!

Он замер, не ожидая того, что я однажды узнаю всю правду. Отец переменился в лице и сощурил брови, он нервно прикусил щеку и глубоко вздохнул, но после на его лице появился пугающий оскал.

— Кто же тебе проболтался?

— Я сделала тест ДНК, — гордо поднимаю подбородок, слюна неприятно скатывается по горлу, и я морщусь. — Восемнадцать лет во лжи... Я считала отцом не того, почему мне нельзя было узнать правду? В чем проблема?

— В том, что твоя мать изменщица! — отец неожиданно тыкает пальцем мне в грудь, а в его глазах сияет злоба, он готов убить меня прямо сейчас. — Она была частью исландской мафии, её чрезмерно баловали, ей позволялось всё, но внезапно её мир рухнул. Я же, не считаясь с её волей, решил взять её в жёны. Я хотел ее перевоспитать, блядь! Для нее это оказалось ударом по самолюбию, и она отомстила мне изменой. Родилась ты, и тебе повезло, что выиграли гены Дрифы, ты похожа на нее, а не на Клауса, иначе бы заподозрили и без разбирательств расстреляли сначала ее, — его слова на мгновенье замерли, он сделал несколько оборотов по моему телу, тыча в кожу пальцем. — А потом тебя, даже если бы ты была младенцем, на тебе были бы сотни прожженных дыр от пуль.

— Что ты этим хочешь сказать? — Я не могу связать слова, говоря слишком хрипло, слишком невнятно и слишком жалко. Я сглатываю, мои ресницы слипаются, я лишь немного приоткрываю глаза, глядя в его лицо. — Хочешь, чтобы я упала на колени и благодарила тебя?

— Я бы хотел, чтобы ты была мне благодарна, — он горько усмехнулся. — За то, что сохранил тебе жизнь. Ты жила, ни в чем не нуждаясь, я дал тебе все. Ты окончила элитную школу, я был готов позволить тебе поступить в Оксфорд, в Гарвард, в Кембридж, куда ты, черт, только пожелаешь!

— Так почему же ты не позволил?!

Отец замолчал. Я ощутила напряжение в его груди, он отошел к окну и тяжело вздохнул.

— Я хотел тебя защитить, — тихий голос отца на секунду показался искренним, но я покачала головой, уверяя себя в его вранье. Я не должна поддаваться на провокации, во мне все еще бушует боль, злость, обида и ненависть. — Я никогда тебя не любил, но ты моя ответственность. Я хотел дать тебе безопасность, но одной оставлять навсегда в другой стране опасно. Тебя бы нашли Моретти и убили, поверь, я не смогу прятать тебя всю жизнь, чтобы публика не знала твою личность, поэтому ты училась под другой фамилией, как и Лоран.

— Лоран ты любил, — я уставилась в его спину и выпрямила спину. — Ты любил всех, но не меня, а все потому, что я не твоя по крови. А знаешь...

— Я знаю все, ты можешь даже не объяснять.

— Чужих детей не бывает, — рявкнув ему в спину, я развернулась к двери. — Я нуждалась лишь в одном: в отцовской любви и заботе. Ты обделил меня этим по глупой причине, и я бы выбрала быть мертвой и жестоко расстрелянной. Ты расстрелял меня, но морально. Я бы выбрала смерть, но не восемнадцать лет жизни с тобой, зная, что я не нужна тебе и никогда не была нужна. Самое худшее — быть ненужной тем, кого считала родителями. Чужих детей не бывает...

— У тебя был Клаус, — отец вернулся ко мне, разводя руки в стороны. — Он твой биологический отец, я оставил его тебе в качестве телохранителя.

— Я считала отцом тебя, а не его, — холодная слеза скатилась по моей щеке, я похлопала глазами, подавив слабость. Мне так больно. — Если бы я знала, что мой отец он, я бы... Я бы реагировала на тебя по-другому.

Он молчит. Я сжала губы и шмыгнула носом, сжав руки в кулаки вдоль тела.

— Я тебя ненавижу, — прошипела я сквозь зубы.

— Стерва, — он натянуто улыбнулся.

— Ты сам меня вырастил такой, — я встала на носочки, разъярённо говоря ему в лицо и глядя прямо в глаза, полные взаимной ненавистью.

Я выбежала из кабинета, не видя ничего вокруг. Я хочу рвать, метать и кричать во весь голос, но мои чувства остались глубоко заперты за решёткой под замком, ключ которого давно утерян.

Кровать показалась чересчур мягкой, я провалилась в неё и закрыла глаза, чувствуя удушающий ком в горле. Слёзы скатились по вискам и капнули на подушку, я ужасно подавлена. Я хочу кричать от боли, чтобы трещали динамики. Мои внутренние раны болезненно кровоточат, и кровотечение не излечить. Моё лекарство — это Доминик.

Я больше так не могу...

Когда это кончится?

Я сгибаю колени и поджимаю их к груди, позволяя своим эмоциям вырваться наружу. Моё сердце бьётся с бешеной силой, и я слышу, как эхо его ударов отдаётся от стен с невероятной громкостью. Я теряюсь во времени, и это не то, чего бы я хотела.

Я не спала всю ночь. Во рту ощущается вкус сигарет, хотя я никогда не курила. Мои мысли заторможены, и я чувствую себя так, будто я подстреленная птица. Грудь сжимается от боли, и мои плечи снова содрогаются в рыданиях.

Глядя на браслет и крутя его в руках, я понимаю, что слёзы лишь усиливаются, и мне становится только хуже.

In ogni battito del mio cuore c'è il tuo nome...

Его голос проник глубоко в моё сердце, и я жажду вновь услышать его. Ощутить его руки на своём теле и вдохнуть пьянящий аромат. Я погружаюсь в свои грёзы и мысленно чувствую его крепкие объятия, в которых я тону, расслабляюсь и ощущаю себя нужной. Я помню, как падал снег, когда я была рядом с ним, медленнее, чем обычно. Я помню смятую постель после наших занятий любовью. Именно любовью, а не страстным диким сексом.

Воздух, пропитанный нашими откровениями, что мне сложно дышать. Я должна перевернуть страницы жизни и пытаться жить дальше, но у меня ничего не получается. Зачем мне свобода, если я оказалась в одиночестве?

В памяти столько кадров между нами, напоминая фильм.

— Снежок? — стук в дверь нарушил мое личное пространство.

Я узнала его.

Клаус.

— Входи, — я заслоняю мокрые глаза рукой. — Что-то случилось?

Мужчина закрыл дверь и подошел ко мне, коснувшись ладонью моей макушки. Я скользнула по нему взглядом, увидев его глаза, и сейчас я нашла в них то, чего никогда не замечала — отцовская любовь и трепет.

— Папа... — я не знаю зачем, у меня вырвалось это из горла, я не сумела сдержаться.

— Ты всё узнала...

Я оказываюсь в его объятиях. Я дрожу, впервые чувствуя то, чему я завидовала Ливии. Чувствую то, о чем так мечтала столько лет. Объятия Клауса, вернее, моего папы, кажутся другими, я будто вновь насыщаюсь и возвращаюсь в прежнее состояние. Закрываю глаза и утыкаюсь в его грудь. Мозолистые ладони... папы... легли мне на спину и волосы, осторожно поглаживая и запутываясь пальцами в гладкие локоны.

— Почему ты мне ничего не рассказывал? — поднимаю голову и смотрю в его глаза. Я вижу в них теплые чувства. Он всегда смотрел на меня с теплотой, по-отцовски.

— Я не должен был, мой дорогой снежок, — он нежно поцеловал меня в лоб. — Ты моя дочь. Я так долго ждал, когда ты наконец узнаешь всю правду.

Я выдохнула.

— Снежок, — шепотом зовет он.

— Да?

— Ты любишь Доминика?

Мое сердце ушло в пятки, вспоминая мужчину, которого я полюбила и буду любить больше жизни.

Я кивнула.

— В таком случае, будь внимательна в моих словах и не упускай детали, — Клаус отстранился от меня, держа за плечи. — Юлиан намерен нанести визит в их дом, он знает адрес, и его намерения отнюдь не миролюбивы. Он хочет убить их или заставить страдать Ливию, Эвелину и остальных девушек, поскольку они слабые места мужчин. Снежок, ты должна предупредить Доминика любым способом, если хочешь сохранить ему жизнь.

Я замерла, словно вросла в землю. Лёгкий трепет страха промелькнул на моём лице, но я кивнула, стараясь быстро сориентироваться и определить дальнейшие шаги. Дрожь пробежала по всему моему телу, но я попыталась взять себя в руки и успокоиться.

— Я надеюсь, ты будешь счастлива...

Дверь открылась и ударилась о стену. В дверях я увидела отца и двух его людей, которые держали меня в тот момент.

— Ты... — рявкнул отец, наводя на Клауса пистолет. — Подслушал весь разговор, подслушал все мои планы и решил доложить все Моретти через Офелию?!

Меня схватили те мужики и оттащили в сторону. Руки заломили за спину и не позволили рыпаться.

— Отпустите! Не трогай его! Убери от него пистолет!

Истеричный крик прорезал мне горло. Клаус поднял руки и посмотрел на отца с горькой усмешкой.

— Ты рушишь все мои планы, мерзавец. Я хочу убить вас обоих, вы два отброса, мелкие пешки, вечно встаёте у меня на пути!

По моим щекам хлынули слезы.

— Не трогай его, черт! Оставь его, не надо, пожалуйста! — Я звучу слишком жалостливо, слишком глупо, слишком отвратительно.

— Убей меня, но трогать мою дочь не смей. Она не виновна в твоих проблемах, которые ты решить не в состоянии!

Мир вокруг меня распадался на части: шум, людские голоса, все это стало лишь фоном к моему ужасу. Я оказалась в пузыре, где существовала только я, Клаус и больной ублюдок. И с каждым мгновением я чувствовала, как в моем сердце образуется бездна, готовая поглотить меня целиком.

Я яростно брыкаюсь в руках охранников. Я пытаюсь вырваться, но всё тщетно и невозможно, будто меня уничтожили и стёрли в прах. Убили всю мою честь!

— Нет! Нет! Нет!

Мой крик ударил в уши и больно пронзил их одновременно с шумом выстрела. Второй. Третий. Четвёртый.

— Нет, остановись, прекрати! Прошу тебя! — истерика поглотила меня в свою тьму, но уже поздно что-то предпринимать.

Клаус покрыт множеством выстрелов, пули застряли в нём. Меня отпустили, и я упала на колени.

Я стою на месте, не в силах поверить в то, что вижу. Шок окутал меня плотной пеленой, оставляя только холодный осадок страха и горя. Внутри меня всё сжалось, и это была не просто боль — это было ощущение полного разрушения. Мысли метались в голове, как хаотичный ураган.

Каждый миг становится наполненным тяжестью, которая сдавливает грудь и затмевает мыслительный процесс. Я чувствую, как мир вокруг меня начинает рушиться: знакомые места становятся пустыми, и звуки радости кажутся недостижимыми в этой тишине.

Внутри меня бушует буря эмоций. Сначала приходит шок — я не могу поверить, что это действительно происходит. Кажется, что я смотрю на все это со стороны, как будто это не моя жизнь, а чей-то кошмарный сон.

— Нет, нет, пожалуйста, нет.

Я сделала шаг вперёд, желание подойти к нему, прикоснуться к нему, отдать ему хоть каплю моей силы. Но ноги будто приковали к полу. Я смотрела, как жизнь медленно уходит из него, как кровь растекается по полу, и моё сердце отзывалось ужасом. Это слишком тяжёлое бремя, чтобы вынести его одной, и я понимаю, что это ранит меня навсегда.

Болезненные слезы катятся по щекам, падая на пол.

— Считай, это подарок на день рождения, — грубо произнёс Юлиан, оставив меня одной. Наедине с трупом.

Я осталась стоять там, в тишине, окружённая хаосом событий. Всё, что осталось от моего папы, — это кровавая лужа и тишина, которая становилась плотнее с каждой секундой. Я не знала, как жить дальше без него, как заполнить эту пустоту, как двигаться, когда мой мир разлетелся на кусочки. Всё, о чём я мечтала, теперь казалось недостижимым — я потеряла не просто папу, я потеряла частичку себя, и это... ужасно.

— Папа, — я упала перед мёртвым мужчиной на колени, пачкая себя в луже крови. — Папа... Пожалуйста, нет, пожалуйста, ты не можешь умереть вот так... Папа, ты же слышишь меня, да? Папа, я умоляю...

Я хотела закричать, но слова застревали в горле, создавая вакуум, который давил на грудь. Внутри меня росло чувство беспомощности и злости, и я не знала, на кого её направить. Я хотела захватить мир, чтобы он стал справедливым, чтобы отомстить за то, что отняли у меня.

— Пожалуйста, папа... Я же только узнала, что ты мой отец, я же ещё не успела сделать всё то, чего так хотела. Папа, пожалуйста, очнись! — Моя горечь переполняла меня. Воспоминания о заботливом папе — о его улыбке, о том, как он обнимал меня, когда мне было страшно, — вдруг вспыхнули, как яркие огни в темноте. Почему именно он? Почему так жестоко? Эта несправедливость, эта бездумная жестокость, словно острое лезвие, режет меня изнутри.

Сосредоточившись на его лице, я пыталась увидеть там ту любовь и тепло, которые всегда излучал. Но теперь глаза его были тусклыми, а лицо искажено мукой. Это было похоже на кошмар, из которого невозможно проснуться. Я охватила себя руками, как будто таким образом могла защитить себя от того, что происходит. Я не могла оторвать от него взгляд; это было похоже на магнит, притягивающий меня настойчивая силой.

— Папа...

Я легла на его грудь. Мне плевать, что сейчас в моём носу куча запаха крови, но я хочу оказаться рядом. Я хочу в последний раз почувствовать его тепло, ведь его тело вскоре охладеет...

Он лежит здесь — мой отец, человек, который всегда был моим защитником, основанием и опорой, а теперь он истекал кровью, и вся моя жизнь в один миг изменилась.

Я прорыдала на груди папы много часов до тех пор, пока не зашли люди Юлиана и не забрали тело и не убрали кровь.

Я больше не назову его отцом.

Мой отец — Клаус.

Юлиан — ублюдок.

Я попыталась прийти в себя. Успокоиться и расслабиться, но вдруг вспомнила, что Юлиан готовит убийство. Я не переживу смерть Доминика!

Нахожу визитку Рафаэля и набираю его номер.

— Я во внимании, чем могу помочь? — резкий сонный голос Рафаэля раздался по ту сторону трубки.

— Мне нужно, чтобы ты отправил кое-что с испанского номера Доминику, а после сделал так, чтобы этот номер больше не существовал, — мой голос дрожит, я залита слезами и всё ещё запачкана кровью папы.

— Я сделаю, — решительно произнёс мужчина. — Офелия, что случилось? — Бенедетти услышал мои всхлипы и явно забеспокоился.

— Он убил Клауса... — страх слёзно сжимает моё сердце. — Я не переживу смерть Доминика, пожалуйста, Рафаэль, сделай всё возможное!

— Дерьмо... — буркнул он. — Я решу этот вопрос, Офелия, хочешь, приедешь ко мне в Испанию и расслабишься?

— Я хочу к Доминику... — хнычу я.

— Офелия, девочка... — он выдыхает. — Я помогу тебе, только сейчас вытри слезы и будь сильной девочкой, договорились? Доминик будет в порядке, я это тебе гарантирую.

— Спасибо...

— Иди, выпей ромашковый чай. Ты не одна.

Я лишь угукаю и слышу длительные гудки того, что он повесил трубку.

Отправив ему сообщение, которое он должен отправить Доминику, я ушла принимать душ.

Холодные капли смыли с меня кровь.

Боль в груди кажется невыносимой, и я знала, что моя жизнь никогда не будет прежней. Я осталась стоять там, окруженная тишиной, с сердцем, полным любви и ужасной утратой. Неведомое будущее казалось мрачным и беспросветным, и я не знала, как мне жить дальше.

Образ Доминика встал перед глазами.

Я хотела подойти ближе, почувствовать его тепло, его дыхание, но знала, что этого больше нет. Каждый глоток воздуха казался тяжелым, как будто я сама впитывала в себя его страдания.

Мне не хватает его присутствия, его поддержки, его взгляда, который всегда мог сказать больше, чем слова. Даже в простых вещах, словно он по-прежнему рядом — в его любимых мелодиях, запахах и привычках, — я чувствую его отсутствие.

Тяжело вздыхаю и выключаю воду...

***

Барьер: 210 звёздочек и120 комментариев И спрошу вновь, как вам Рафаэль.?)