Глава 30. Рухнувший мир

Холодная плитка под ногами дарила приятное ощущение свежести в этот мой скудный последний вечер. Сегодня четырнадцатое февраля, понедельник, и Доминик с раннего утра уже на работе. Я осталась одна в его квартире, наедине с Вегасом, который неотступно следовал за мной, словно предчувствуя мой предстоящий уход из их жизни.

— Ты так и будешь на меня смотреть? — спросила я, обернувшись в душевой кабинке и увидев, что он сидит рядом напротив дверцы и пристально смотрит на меня жалостными глазами. — О, Офелия, прям он тебе ответит! — вздыхаю я.

Я вновь отворачиваюсь и продолжаю мыть голову вкусно пахнущим шампунем, размышляя о своем. Сегодня — последний день моей жизни у Доминика, и завтра от меня не останется и следа. Я исчезну навсегда.

Близость с ним — это нечто восхитительное и неописуемое. Когда он нежно прикоснулся ко мне около недели назад и взял меня в свою власть, я была готова раствориться в этом моменте навсегда. Он не причинил мне боли, напротив, он расслабил меня как морально, так и физически. Я почувствовала себя нужной и любимой девушкой, а не игрушкой в руках мужчины.

Часто он пропадает на работе, но я понимаю, что причина в том, что они пытаются разобраться в ситуации, связанной со смертью Аннабель и Натана, и определить, как следует поступить. Он приходил уставшим, в окровавленной рубашке, но кровь не принадлежала ему, а я притворялась спящей. Я ждала его каждую ночь, делая вид, что сплю, чтобы услышать его и ощутить крепкие объятия. В его руках я утопаю и моментально засыпаю. Я люблю его и готова признаться себе в этом, но не ему.

Эвелина держалась хорошо. Данте ничего не знает, но я уверена, что он уже догадывается и сказал об этом Доминику и остальным. Впрочем, меня не должно касаться, поскольку сегодня последняя ночь с ним в одной постели.

Намотав на голое тело тёмно-серое полотенце, я осмотрела себя в отражении зеркала. Капли воды остаются на плечах, стекая с волос на обнажённую кожу, придав мне особого шарма.

Завернув волосы во второе полотенце, я приблизилась к раковине и открыла шкафчик, где стоял стаканчик с зубной щёткой и пастой. Все уходовые средства спрятаны, не создавая противного визуального шума. Доминик терпеть его не может, а я... Я люблю. Он вечно убирал все баночки, и я видела, как он раздражался от этого.

Вегас потерся о мои ноги и встал на задние лапы, передними уперевшись в раковину. Он издал слабо уловимое рычание и ткнул мокрым носом мне в бок, спрятанный под махровым полотенцем.

— Я же тебя кормила, — возмущенно бурчала я, хмуро глядя на Вегаса. — И выгуливала, и играла, что же ты хочешь?

Рука потянулась к нему, и я почесала его за ушком, услышав удовлетворенное рычание, я включила электрическую щетку и расслабилась, наблюдая за собой в зеркале.

Я никогда не любила порядок, в моей комнате всегда был бардак, но уборщицы всегда все убирали, а мама постоянно повторяла, что в доме должен быть порядок, тем более однажды отец выдаст меня замуж за своих партнеров: Циглер или Бенедетти, поэтому он взбесился, когда по сети разлетелось видео о моей связи с Домиником, я нарушила репутацию. Однако я никогда не сталкивалась с ними, желание отсутствовало, а когда они были у нас дома — мама запирала меня и Лоран в подвале со словами, что мы не должны сталкиваться с такими могущественными мужчинами.

Я никогда не считала их великими, для меня они оставались тенью, следующей за мной.

Джерардо, Рафаэль и Римма Бенедетти — я не знакома лично с ними. Римму, насколько мне известно, также не пускали ни на какие мероприятия, где присутствуют мужчины. Ее отец, Сэнс, тот еще ублюдок. Терпеть его не могу, господи, если отец назло подсунет меня в лапы Рафаэля или Джерардо — мне следует бежать. Эти двое засранцев невероятно жестоки и беспощадны, не способны любить никого, кроме себя. На их фоне даже сам Данте покажется душкой по отношению к женщине!

Астрид и Аэро Циглер, вероятно, представляют собой более значимую фигуру и гораздо лучше семьи Бенедетти, но я не могу с уверенностью утверждать это, никогда не разговаривала с ними близко. Аэро холоден, и когда я слышу его голос, по моему телу пробегает дрожь и страх. Он словно сделан из стали!

Николас, их отец, находится под влиянием моего отца и Сэнса, поэтому его влияние не так велико, как у остальных. Однако Аэро способен изменить всё, как только займёт место Дона.

Я уверена, что если потребуется, Аэро убьет Николаса ради власти.

Мысль о том, что я могу столкнуться с кем-либо из них, тяготит мою душу. Отец способен на это, но сомневаюсь, он выдаст меня, уже не девственницу, за них. Скорее он убьёт меня, чем отдаст им опороченную девушку. Здесь ценится невинность, иначе ты полная шлюха и твоя репутация на дне.

Я покинула ванную комнату, оставив на раковине кремы, и, высушив волосы, уложила их. Также на раковине я оставила фен и утюжок для волос, а полотенца развесила сушиться.

Чистое нижнее бельё и спортивный короткий комбинезон на лямках цвета ночи приятно облегли моё тело. За мной из ванной комнаты вышел Вегас, виляя хвостом и пытаясь прильнуть к моим ногам.

— Ну Вегас! — я улыбаюсь и смеюсь, поглаживая голову красивого пса. — Мне нужно сделать ужин, кто кроме меня накормит Доминика домашней едой?

В последний раз...

Я потрясла головой, отбрасывая ненужные мысли. Ничто не испортит мое настроение. Я хочу насладиться моментом и впитать в себя как можно больше, насытиться на долгие годы вперед, проведя оставшиеся часы в присутствии мужчины, которого я люблю. Любимым мужчиной. 

Я тяжело вздохнула, глядя на свои наручные часы Apple Watch и пытаясь определить, сколько времени осталось до возвращения Доминика. У меня есть примерно час.

— Какие блюда можно приготовить в день святого Валентина? — я просматриваю разнообразные кулинарные сайты, поглядывая на Вегаса, словно он знает ответ.

Мой выбор остановился на чизкейке, но на этот раз не яблочный, а из маракуйи. В мини-баре я обнаружила вино с хорошей выдержкой и ром. Ему подойдёт ром. Мне нужно, чтобы он сегодня крепко спал.

Расположившись за накрытым столом, я разлила напитки по бокалам. Ужин получился довольно скромным, и я думаю, что Доминик не стремился к тому, чтобы после работы ощутить себя в атмосфере ресторана, а полностью наоборот. В моём сознании промелькнула мысль о том, что он нуждается в домашней обстановке, где царит спокойная атмосфера.

В моих руках оказывается упаковка снотворного. Не думая, я забросила растворяющуюся таблетку в бокал для Доминика.

Я слышу звук открывающейся двери и, вскочив с места, стремительно выхожу в коридор. Моё сердце замирает, когда я вижу его. Его влажные от дождя волосы выглядят чертовски соблазнительно, и я не могу удержаться от того, чтобы не облизнуть губы, замерев на месте. Он сбрасывает пальто и, с лёгкой усмешкой окинув меня взглядом, начинает расстёгивать рубашку.

— Скучала, жемчужина? — Доминик делает несколько шагов и впивается в мои губы яростным поцелуем.

Он исследует меня изнутри, показывая, что я принадлежу ему. Хнычу в его грубые губы и встаю на носочки. Руки Доминика умело подхватили мои бедра и подняли над полом, вынудив меня ощутить невесомость. Мы кусаем губы друг друга и слышим бешеное сердцебиение, которое нереально унять.

— Сукин сын, Офелия, — яростно рычит мужчина и вновь впивается в меня, но нежнее, вспоминая свое обещание. — Моя жемчужина. Моя девочка. Моя женщина, — он осыпает меня поцелуями снова и снова, я стону, чувствуя себя на седьмом небе от счастья.

— Я сделала для нас ужин. Скромно, но по-домашнему, — я пригладила его волосы.

— Твоя еда вкуснее, нежели в ресторанах.

Спрыгнув с его рук, я оставила легкий поцелуй на губах, дразняще отрываясь.

— Переодевайся, я жду тебя на кухне.

Мне показалось, что время идет быстро. Словно часы ускорились в десять раз. Откинувшись на спинку стула, я посмотрела на лежащего под столом Вегаса, который трепетно прижимается к моим ногам и засыпает, утыкаясь в меня холодным носом, немного щекотя.

— Офелия, ты снова разбросала свои вещи по квартире, — раздался возмущённый голос из ванной комнаты.

Я слабо улыбнулась, понимая, что это ненадолго. Обернувшись, я увидела Доминика, который уже переодет в домашние спортивки и с обнаженным торсом. Его левая рука заведена за широкую спину, и я вытянулась, пытаясь понять, что он прячет.

— Что там? — кусаю губу, любопытно оглядывая. Ничего не видно!

— Узнаешь, — его улыбка пронзила меня до дрожи. Наши взгляды встретились, и мы соприкоснулись в нежном поцелуе. Я расслабилась, чувствуя всю мощь, исходящую от его тела.

Часто вздыхая, в моих руках оказалось что-то большое, гладкое и шуршащее. Мы отрываемся, оставив голодные взгляды друг на друге, я вижу большой букет роз в руках. Улыбка расплывается по моему лицу, а на глазах застывают слезы.

— Господи, Доминик... — я дрожу, осматривая его выражение лица. Он нежно погладил мою щеку и поцеловал дрожащие губы.

— У меня есть ещё один подарок для тебя.

— Доминик, цветов уже более чем достаточно, чтобы...

— Нет, — решительно возразил мужчина. — Я уложу весь мир к твоим ногам. Ты заслуживаешь этого, моя жемчужина.

Он опустился на одно колено передо мной, и я задохнулась. Неужели... Доминик достал бежевую глянцевую коробку с отливом золота, перевязанную лентой. Я потянула край ленточки, развязывая бант, и Доминик открыл ее. В объятиях черного бархата я заметила простой, но невероятно красивый и изящный золотой браслет. Вытаскивая браслет, Доминик покрутил его в руках, показывая гравировку, идущую по его периметру.

— In ogni battito del mio cuore c'è il tuo nome, — его звучание на итальянском заставляет мою кровь закипать. — В каждом ударе моего сердца есть твое имя, — шепотом переводит Доминик.

Слёзы окончательно заполнили мои глаза. Я часто заморгала, перед глазами всё плывёт, будто меня лишили зрения. Он надел браслет на моё запястье и провёл кончиками пальцев по влажным щекам, смахивая текущие слёзы. Доминик прекрасен, но я не могу остаться с ним.

— Тише, тише. — успокаивая мою дрожь, он приковал меня в своих объятиях.

Я вздыхаю его аромат. Кладу букет на стол и хватаюсь за сильную шею, повиснув на мужчине. Я прильнула к его груди, ощущая тепло его рук. От него веет жаром и любовью, в которой я всегда нуждалась.

— Я обещаю сделать тебя счастливой.

— Ты уже делаешь меня счастливой, — отвечаю, откинув голову назад. — Я очень рада, правда. И я действительно счастлива.

Доминик устроился за столом напротив меня. Я согнула коленки, поджав их к груди, и вобрала в рот немного десерта, запивая его горячим чаем. Алкоголь я выпью позже. Наблюдая за мужчиной, внутри меня боролись две личности: остаться или уйти. Я склонялась ко второму. Я не хочу подвергать его опасности.

— Твоя еда — это что-то божественное, — я замечаю его улыбку. — Я готов есть всё, что ты приготовишь.

— Я надеюсь, на мараккую у тебя аллергии нет.

— Можешь не беспокоиться, — он делает несколько глотков рома, куда я подмешала снотворное. Оно должно подействовать в течение получаса. — Аллергия только на яблоки, на остальное не обнаружено.

Я сглотнула.

— Хорошо.

Я смотрела на него все эти минуты. Мы разговаривали о Вегасе, вечно ходящем вокруг нас. Я видела, что Доминик постепенно слабел, а значит, снотворное уже действует. Мысленно я вымаливаю у него прощения, зная, что он никогда не простит моего предательства.

Лежа в постели, я ощущаю себя спокойной. Доминик закутал нас в одеяло и уткнулся в мою грудь, целуя ключицу. Мужчина лег на бок и посмотрел в мои глаза, трогая мои щеки.

— Я люблю тебя, жемчужина, больше всех в этом гребаном мире.

Внутри меня все остановилось. Замерло, словно по приказу. Я услышала искренность в его словах. Его голос полон любви и желания быть со мной. Слёзы подступили к глазам, и я опустила голову, ощущая его руки на своем теле. Я хочу оставить на себе его отпечатки и запомнить его касания.

— И я тебя люблю, Доминик, ты лучший мужчина в моей жизни... — я открываю глаза, но Доминик уже погрузился в далекий и глубокий сон на восемь часов.

Я задрожала. Моя душа разбилась о скалы в одно мгновение. Холод острым тесаком пробил мне сердце, заставив его облиться кровью. Я не думаю и хватаюсь за него, вжимаюсь в его грудь и плачу, зная, что он не услышит, не почувствует, не поймёт и не узнает.

Мой мир рухнул.

— Мне нужен самолет и машина, — грубо и холодно говорю я в трубку. — Прямо сейчас, Клаус. Новый телефон и новый номер.

— Снежок, ты уверена, что хочешь вернуться? — Клаус не понимал моего внезапного решения. Я не хочу ничего объяснять.

— Без вопросов. И скажи отцу, что я возвращаюсь.

— Будь по-твоему, — мужчина вздыхает по ту сторону трубки и оставляет лишь гудки.

Я бросила взгляд на мужчину. Поправив на нем одеяло, я медленно поцеловала в губы. Я хочу оставить ее вкус на себе. Я хочу помнить его. Он нужен мне, но я не могу. Мой срок подошел к концу.

— Я люблю тебя, Доминик, — холодная слеза капнула ему на губы, я поцеловала их вновь, не желая расставаться с ним. — Прости меня.

Я всхлипнула и отстранилась от него. Вытирая слезы, я увезла чемодан из комнаты, оставив записку на тумбочке, слыша гавканье Вегаса. Он пытался преградить мне путь, но, оставшись непоколебимой, я только шмыгнула носом и вышла, захлопывая дверь. Ноги кажутся ватными и тяжелыми, будто их избили молотом. Боль в груди усиливается с каждым шагом, а слезы не намереваются прекращаться.

Мне приходится прощаться с ним. Я должна отпустить его, но я не уверена, что смогу. Я никого не любила так сильно, как его.

В последний раз посмотрев на браслет, подаренный Домиником, я сжала губы. Вновь я вытаскиваю сим-карту и разламываю ее, выкидывая в ближайшую урну. Телефон разбиваю об асфальт, слыша его удар, и, собрав осколки в ткань, я выбросила, не забыв плотно завязать. В ткань, чтобы животные случаем не поранились.

Меня встретила машина, и шофер, открывший заднюю дверь, пригласил меня внутрь, забрав чемодан. Я плюхнулась на сиденье и поддалась эмоциям, плача и смотря в окно, где быстро мелькал город, в котором я обрела любовь...

***

Я с трудом передвигаю ноги, направляясь к дому, где меня ждёт отец. Мне кажется, что я вся размякла, словно меня переехал грузовик, и все мои внутренности словно размазаны по асфальту. Мое сердце разбилось.

Дверь открывается, и я вхожу в дом, чувствуя на себе суровый взгляд отца. Вокруг царит непроглядная сплошная тьма.

— Ты провалилась, — зловещая фигура отца оказалась передо мной, возвышаясь над своей подчиненной. — В чем от тебя польза, если ты не справляешься с элементарными поручениями?!

Отец возвысил свой голос на несколько октав. Я стиснула руки в кулаки и закусила губу, не произнося ни слова в ответ. Мои мысли были заняты Домиником: его вкусом, который всё ещё оставался на моих губах, его тёплыми объятиями, его прикосновениями, которые оставили следы на моём теле, и я не желала, чтобы эти следы были перекрыты чужими прикосновениями. 

— Раз ты не можешь быть мне опорой, как сильная девушка, — отец усмехнулся и, схватив меня за волосы, с силой сжал их у самых корней, — то какой от тебя прок?

— Пусти! — воскликнула я, пытаясь вырваться, и едва не упала на задницу, но меня удержали двое людей отца. Боль уничтожает меня повсюду.

Моё сердце забилось с неистовой силой. Я утратила контроль над собой. Эмоции переполняли меня: гнев, ярость, боль. Меня сжимают в тисках два здоровенных амбала, готовые по первому слову отца нанести удар. Но его приказа не последовало.

— Тебя хочет видеть Рафаэль Рико Бенедетти, — сурово произнес отец, поворачиваясь ко мне спиной. — Разденьте её и свяжите. Пусть Рафаэль насладится её беспомощным видом. Если она не способна думать головой, пусть выполняет свой долг телом.

— Чего? — я заполнилась страхом. Стены вдруг помрачнели, в горле пересохло и встал удушающий ком. — Ты... ты себя слышишь, отец?! Ты хочешь раздавать меня от одного мужчины к другому, как продажную проститутку?! Ты просто ублюдок! Хотя это мягко сказано! Для тебя любое слово будет ощущаться как чертовый комплимент!

— Заткнись! — его рука дернулась, и на мою щеку обрушился удар от мужика, стоящего слева и держащего меня. — Заткнись, или я отрежу твой поганый язык.

Черт...

Я громко заскулила и ощутила пронзительную боль на щеке, которая отозвалась во мне, словно удар раскалённой сковороды. Я зажмурила глаза и вздрогнула, почувствовав ещё один удар по другой щеке, но уже от другого мужика. Этот удар был намного сильнее. В разы больнее!

Я вскрикнула, оглушая присутствующих своим ужасным визгом, и слёзы упрямо и неудержимо потекли по моим щекам, делая боль ещё более невыносимой. Я пыталась взять себя в руки, контролировать свои эмоции, но безуспешно. Я не могу...

— К Рафаэлю, — послышались тяжелые удаляющие шаги отца. — Мне нужно подготовить ее к встрече с ним.

Я безвольно повисла в руках охранников. Впервые... Это произошло впервые за всю мою жизнь, хотя мне уже почти девятнадцать. Впервые отец отдал приказ ударить меня. Обычно он не участвовал в избиениях лично, предпочитая нанимать для этого своих подчинённых.

Меня бросили на что-то холодное. Металлический стул холодно прошелся по моему голому телу. Кожа обильно покрылась мурашками, я заплакала, чувствуя, что меня связывают. Руки сковали наручниками за спинкой стула, ноги широко расставили и привязали лодыжки к ножкам. Веревка больно впилась в ноги, я очередной раз шмыгаю.

Как же холодно и больно...

Оставив меня в таком положении в полуголом виде, люди отца ушли.

Глаза слипаются в ощущении что их обмазали клеем. Я опустила голову и сжалась в холоде. Я не могу определить сколько времени прошло, но уверена, что больше часа. 

Я погрузилась в отчаяние. Просила прощения у Доминика, у Эвелины, у Данте. У всех. Я сидела и плакала, стараясь отвлечься от холода и физической боли, но моральная кажется сильнее и убийственней.

— Твою же мать... 

Я подняла голову и узрела в дверном проёме фигуру мужчины. Он включил освещение и стремительно приблизился ко мне, опустившись на корточки. Сквозь пелену слёз я не могла различить, кто это был.

— Офелия, — произнёс он, прикоснувшись к моему подбородку и пристально вглядываясь в моё лицо.

Рафаэль.

Суровый будущий наследник титула главы испанской мафии обратил на меня свой взор и, сбросив с себя пиджак, положил его мне на колени.

— Я знал, что твой отец — ублюдок, но столь бесчеловечное и мерзкое обращение с дочерью... — он хмурил лоб и сел в кресло за рабочим столом отца напротив меня.

— Мой отец хочет, чтобы ты изнасиловал меня, — хрипло шепчу я и кашляю.

— Твой отец хочет слишком много, — рявкнул Рафаэль. Такой тон присутствует только у мужчин, говорящих факты и заслуживающих место в высшем обществе. — Я не собираюсь насиловать тебя.

— Тогда зачем? — я открыла глаза, глядя на его хладнокровное лицо. — Зачем хотел встретиться со мной?

— Поговорить, — Рафаэль скучающе выдохнул и закрыл окна, из которых дул холодный ветер.

— О чем?

Его серые глаза смотрели на меня с бездной хладнокровия и безжалостности. В них не было ни капли тепла, только безмерная строгость и решимость. Эти глаза, как стальные и холодные, могли сверлить до самого сердца, вызывая чувство неудобства и страха.

Он не смел опускать глаза ниже моих глаз.

— Тебе не стоит так дрожать, — резкий тон подчеркивал его непреклонность, и даже самые простые фразы звучали как приказы, оставляя ощущение угрозы и подчиненности. — Я не притронусь к твоему телу. Доминик уже заявил на тебя свои права, и я не смею трогать то, что мне не принадлежит.

— Ближе к делу, Рафаэль, я не собираюсь здесь сидеть всю ночь, — я устало взглянула на него, оценивая довольно привлекательную внешность.

Его тело было прекрасно сложено, накаченное и мускулистое, словно вылепленное из камня. Мощные плечи перетягивались под плотной тканью расстёгнутой до пресса рубашки, а его руки имели выдающиеся мускулы, намекающие на множество часов, проведённых в тренажёрном зале.

По его коже видны шрамы — некоторые старые и лёгкие, другие свежие и яркие, как напоминание о прошлом. Каждый шрам рассказывал свою историю, особый интерес у меня вызывал длинный и глубокий шрам вдоль груди, доходящий до живота и, наверное, ниже.

Татуировки, заполняющие его предплечья и часть груди, представляли собой мрачные символы, словно отражая его внутренний мир. Они были выполнены в чёрных и тёмных оттенках и выглядели так, будто они живут своей жизнью, заставляя людей отводить взгляд.

— Мне нужна Аврора, — он говорил медленно, тщательно подбирая слова, и даже простая просьба могла звучать как приказ.

— Прости, что? — я злобно стиснула зубы. — Ты ради этого держишь меня связанной?! Ради Авроры Герцоговой?! Ради той, кто под защитой Данте?!

— Контролируй себя, — прорычал Рафаэль, сжав руку в кулак. Вены на его теле вздулись, а глаза стали ещё более равнодушными. — Я хочу добраться до неё через тебя. Не волнуйся, она не пострадает.

— С чего я должна верить тебе?

— Взамен на правду, — тон строгий и холодный, как ледяной ветер. — Ты многого не знаешь, Офелия.

— Какие гарантии того, что ты говоришь правду? Мы видимся впервые, а я должна тебе верить просто потому, что так захотел ты?!

Рафаэль закрыл глаза и упёрся лбом в ладони, тяжело вздыхая. Я сжалась и отвела взгляд, подрагивая на месте.

— Уверен, ты давно задаёшься вопросом, почему отец относится к тебе как к кукле, — он просканировал меня безразличием. — Не понимаешь, почему вам, женщинам, нельзя заниматься сексом до брака и обязаны хранить себя для мужа, и почему вы взаперти.

— Что ты этим хочешь сказать?

Мужчина наклонился над столом прямиком к моему лицу. Я напряглась. Этот взгляд был строгим, и в нем таилась безжалостная сила. Я, которая в любой момент могла бы стать жертвой его гнева, чувствовала себя неуютно под его пристальным наблюдением. Его выразительные черты лица делали его еще более устрашающим: четкие линии скуластой головы лишь подчеркивали суровость его облика.

— Юлиан не твой отец, — холодно и хрипло сказал Бенедетти. — Твоя мать изменила ему, но из-за любви он решил оставить тебя с условием, что ты станешь пушечным мясом и предметом игр. Твоя мать согласилась. Из-за этой измены за вами следят тщательнее, считая, что и вы способны раздвинуть ноги перед всеми.

— Что?

Моё горло сжалось и заболело. Меня пронзило иглами, я с трудом сдерживаю слезы, подступающие к глазам.

— Ты врешь!

— Нет, — он покачал головой и разорвал расстояние. — Дрифа изменила Юлиану с Клаусом. Был договор, что Клаус станет для тебя охранником и вторым отцом по отношению, но ты ничего знать не будешь.

— Я тебе... — мой голос дрогнул. — Я тебе не верю...

— Спроси отца. Он расскажет тебе всё, раз ты не хочешь верить мне.

Я тяжело задышала и зажмурилась.

Нет. Я не верю в это. Это не может быть правдой. Моя мама? Изменила? Мой отец — Клаус? Слеза упала на стол, я дрожу, чувствуя, что меня покидают силы.

— Мне нужна Аврора, Офелия. Свяжись с Домиником, с Данте. Я хочу, чтобы она стала моей.

— Нет.

— Нет? — Рафаэль ухмыльнулся. — Почему же?

— Я разорвала все связи с Домиником и ушла. Больше я не связана с ним. Я не хочу... — Я всхлипываю и сглатываю накопившуюся слюну в горле. — Я не хочу подвергать его опасности. Пойми.

— Ты любишь его, — мужчина вздохнул. — Не показывай этого Юлиану, он воспользуется этим.

— Я знаю...

— Притворись, будто я тебя изнасиловал, — он поднялся с кресла и, обойдя стол, приблизился ко мне. — Мне необходимо сохранить расположение Юлиана, это откроет передо мной множество перспектив. Притворись, что тебе больно, неприятно и ты страдаешь. 

— Ты действительно не будешь меня трогать?

— Нет. Возможно, я и жесток, и ублюдок, но беззащитной девушке, — мужчина склонился к моему лицу, — я никогда не причиню вреда.

— Рафаэль, — произнесла я, закрыв глаза и сосредоточив взгляд на нём, — что мне делать? Я люблю Доминика и... и... я хочу избавиться от этого чувства. Как мне быть? Я не знаю...

— Amor etiam in tenebris lucet, vitam et spem prae se ferens, — слабая улыбка растянулась на его губах.

Этот язык... Я не знаю его, но звучит галантно. Красиво. Страстно. Я вслушалась в его звучание и невольно прикусила щеку.

— Что это значит?

— Любовь светит даже во тьме, принося с собой жизнь и надежду, — Рафаэль вздохнул и посмотрел в окно. — Латынь — древний язык, который приносит мне удовольствие. Ты должна понять, нужна ли тебе любовь. Борись, если хочешь быть счастливой, и не делай ничего, если хочешь быть несчастной.

Его слова имеют глубокий смысл. Я поджала губы, задумываясь.

— Звучит... мистически. Будто ты говоришь с дьяволом.

Он кивнул и опустился на корточки.

— Раз мы намерены притворяться, то притворимся по полной.

Рафаэль вытащил нож и с невероятной скоростью рассек веревки. На моих ногах остались кровоподтеки, но ради притворства я готова потерпеть пару минут. Он отомкнул наручники ключом и отбросил их в сторону. В моей голове эти мгновения пронеслись с невероятной быстротой. Мужчина осторожно поднял меня и уложил на диван.

— Покричи для правдоподобия.

— Издеваешься? — бормочу я.

— Не медли, — приказал Рафаэль.

Я вздохнула полную грудь и закричала, словно от боли, которойна самом деле не было.

— О боже, остановись! Хватит! Мне больно! — мои мольбы сменялись криками и наоборот, а горло разрывалось от напряжения в режущем чувстве. Но услышав смех Рафаэля, я постепенно замолчала. — Что случилось? Что не так?

— Из тебя хуевая актриса, — он прикрыл лицо рукой, пытаясь сдержать смех, который грозил вырваться из груди. — Хорошо, допустим. Мне придётся разрезать твоё бельё, но не стоит беспокоиться: я не собираюсь смотреть на то, что касался Доминик. Меня интересует Аврора, а ты мне нахрен не нужна.

— Спасибо за честность.

Рафаэль выполнил обещание. Он разрезал белье, но не смотрел, лишь прикрыл пиджаком и оставил меня в таком положении. Господи, Доминик, прости, что другой мужчина видел меня в нижнем белье...

— В случае если тебе потребуется моя помощь, — он протянул мне визитную карточку, на которой был указан номер телефона, — я готов оказать содействие.

Я взяла карточку и внимательно изучила её, пытаясь запомнить номер телефона.

— Обращайся, но я хотел бы попросить тебя об ответной услуге: помоги мне с Авророй. Подумай о том, что я тебе сказал о счастье.

И он ушел.

Я осталась одна. Наедине со своими мыслями в ожидании отца.

***

РАДИ СВЯТОГО!

Я хочу, чтобы вы были поактивнее, поэтому:

Барьер: 150 звездочек и 20 мнений.

Лучше, конечно, больше!