Глава 22. Подозрения

Мне казалось, что ночь была бесконечной. Сон не шёл ко мне, и я ворочалась с боку на бок, пытаясь найти удобное положение. Мои движения будили Доминика, и он, как заботливый мужчина, укладывал меня обратно, словно маленькую девочку.

— Жемчужина, — говорил он сонным голосом, глядя мне в глаза. И я тонула в его взгляде.

Я склонила голову в знак глубокого раскаяния. Чувство вины больно терзало. Уже давно перевалило за два часа пополуночи, но сон не приходил. Я не могла понять, отчего это происходило, быть может, я слишком волновалась за отца из-за недавних событий или из-за секса с Домиником.

— Тебе больно? — спросил он чуть тише, возвышаясь надо мной. — Ты ворочаешься каждые пять минут и мычишь.

— Нет, не больно, — соврала я.

Возможно, я заблуждалась. Я пыталась обмануть себя, дабы избавиться от того, что столь настойчиво преследовало меня. Я легла на спину рядом с ним и бесцельно устремила взор в потолок, не видя ничего вокруг. Я не хотела замечать что-либо и чтобы замечали меня.

— Офелия, — произносит он моё имя, а не привычное прозвище, и я внутренне напрягаюсь, ибо в его голосе слышны нотки серьёзности или даже раздражения. — Не лги мне.

Я жаждала его объятий, жаждала нежности и ласки, но он не мог дать мне того, в чём я нуждалась всю свою жизнь. Я не собиралась демонстрировать ему свою обиду или боль, поэтому просто отвернулась, но даже это не остановило его. Он с теплотой обнял меня сзади и прижал к себе, укутав нас обоих одним одеялом.

— Где ты испытываешь боль? В области живота? Между ног? Из-за порезов? Или, может быть, болит голова? Или горло? Где, жемчужина моя?

Я слышала, как он волнуется, и в его низком баритоне отчётливо проскальзывали нотки беспокойства.

Чувство отрешённости разъедало, как паразит. Я не знала, физическая ли у меня боль или моральная, возможно, сразу оба варианта верны, но я не могу утверждать, ведь не понимаю себя.

Его голос вытаскивал меня из переулка мыслей. Я желала расплакаться прямо в его постели, в его руках. Мне нужен он. Нужен сам он, а не его жестокость.

— Ты бесчувственный мудак, — выпалила я, не думая ни о чем, ни о последствиях, ни о правде.

Из меня вылилась словесная грязь. Я готова сорваться на него, обрушить весь гнев и просто наблюдать за его реакцией. Я не ждала угроз или злости. Я просто хотела выплеснуть накопленное, даже если сказанное окажется ложью.

— Мне больно от того, что тебе плевать на всех, кроме себя. Ты не слышишь никого, кроме себя. У тебя есть только эгоизм, который я не понимаю! — Я не выдерживала, я срывалась и не понимала, что слезы льются рекой по щекам. — Твой отец боготворит твою маму. Об этом написано в каждой грёбаной статье. Почему ты не такой? Почему ты бесчувственный ублюдок?

Это всё, что я сумела сказать.

Он молчал, и это молчание было подобно смерти. Он ничего не сделал, но его молчание убило меня в один щелчок. Боже, я не могу разобраться в своих чувствах, я не понимаю, на кого злиться, за что, как, зачем и почему.

Слёзы капали на подушку, и я чувствовала себя опустошённой. Я устала быть марионеткой в руках каждого, устала от того, что мной манипулируют, как ненужной вещью, передавая из рук в руки и позволяя делать со мной всё, что вздумается. И дело не в сексе, а в отношении ко мне со стороны окружающих.

Отцу плевать на меня с самого детства. Мама молчала и не перечила отцу, была его покорной подчинённой. Киллиан охладел ко мне и сестре. Лоран и Клаус вдали от меня. Я надеялась, что Доминик даст мне каплю нежности и любви, даже если временной.

Я хочу быть нужной...

— Офелия, моя жемчужина, я понимаю, как тебе тяжело, но сейчас тебе необходим отдых, — его пальцы погрузились в мои волосы, нежно лаская макушку. — Ты заслуживаешь отдыха.

— Ты обещал быть со мной нежным.

— Я сдержу своё обещание.

— Ты не был нежным во время близости!

Я услышала его вздох. Виноватый вздох. Доминик осторожно поцеловал меня в шею, словно пытаясь найти уязвимое место, чтобы успокоить меня.

Доминик прильнул к моей спине и обдал её горячим дыханием. Голова сама собой склонилась, и я вздохнула, ощущая в груди жгучую тяжесть.

— Ступай умойся, — произнёс он.

Он помог мне подняться с кровати. Я шла в ванную под его внимательным взглядом контроля. Тёмные глаза оставались бесстрастными, и я не могла понять, притворяется ли он. Я не знала, что творится у него в голове и каков его характер.

Ванная комната была настоящим произведением искусства. Просторная ванна с панорамным остеклением, отделанная стильной чёрной плиткой, создавала атмосферу роскоши. Возможность насладиться горячей ванной, любуясь ночным городом, казалась чем-то невероятным. Большой душевой уголок и двойная раковина с современными смесителями завершали образ этого удобного пространства.

Умывшись холодной водой, я промокнула лицо мягким полотенцем. Доминик стоял в дверях, внимательно наблюдая за каждым моим движением, за каждым вздохом.

— Чаю? — спросил он с нотками нежности в голосе.

— Не откажусь, — ответила я.

Я вернулась в пустую спальню, взяла телефон и просмотрела уведомления о новых сообщениях.

ЛОРАН: Я не могу поверить, что ты так быстро приняла решение выйти замуж за Доминика.

КИЛЛИАН: Что с тобой происходит? Зачем ты это делаешь? Что на тебя нашло, Офе?

Киллиан обожает сокращать имена, будто отказывается договаривать буквы. Меня раздражала эта форма, он намеренно продолжал так называть меня, чтобы побесить. Со временем я свыклась и перестала обращать внимание.

ПАПА: Ты должна всё уладить, иначе твоё положение в Семье будет подорвано. А если ты его потеряешь, я не оставлю тебя в живых и устрою хаос.

КЛАУС: Твой отец в состоянии крайнего раздражения, и тебе следует поспешить вернуться. Он, разумеется, не выскажет тебе этого прямо, но будь готова к возможным проблемам. Мать не находит себе места от беспокойства. Почти вся Семья знает.

Четыре сообщения, и ни одного от матери. С досадой я удалила уведомления с главного экрана и вернула телефон на тумбочку у кровати.

— Всё в порядке, жемчужина? — услышала я голос в момент открытия двери.

— Не беспокойся, — ответствовала я, принимая кружку дымящегося чая и испустив вздох облегчения. — Спасибо.

— Это малость, чего бы я хотел для тебя сделать. Не стоит благодарности.

На мгновение мне показалось, что его бесстрастная маска исчезла, открыв в себе нежность. Он нежно погладил меня по щеке и скуле, массируя кожу, и я почувствовала, как меня охватывает расслабление.

После чашки чая я быстро уснула в его объятиях, словно что-то внутри меня позволило моим мыслям успокоиться и погрузиться в безмятежный сон.

***

Я потянулась, ощутив бодрость. Открыв глаза, я заметила, что в постели я в полном одиночестве. Сторона Доминика оказалась невероятно холодной, значит, он встал очень давно, раз постель такая остывшая. Я чувствовала себя легче, нежели ночью. Не было раздражения и желания плакать, напротив, я совершенно спокойна. Я подняла тело и увидела Доминика у окна. Он отжимался с голым торсом на одной руке и пальцах. Я видела напряженные мышцы рук и спины. Снизу всё свело приятным спазмом. Мужчина каждые двадцать повторений менял руки, а после отжимался двумя неограниченное количество раз.

Улыбка дрогнула на моем лице. Я тихо встала, натянула первые попавшиеся из рюкзака шорты и опустилась напротив Доминика, вставая в то же положение. Я отжималась в такт ему, создавая синхронность. Ненадолго он поднял голову, столкнувшись со мной взглядами, и улыбнулся.

Внезапно на его лице скользнула хитрость, и он ускорился. Я недоумевала и старалась находиться в одном ритме. Тяжелое дыхание заполонило спальню. Я рухнула без сил и перекатилась на спину, пытаясь отдышаться.

Доминик рассмеялся и опустился на пол рядом. Я бросила на него сияющий взгляд и хмыкнула.

— В отжиманиях ты меня победил, — резко сказала я и встала. — Но в гибкости никогда!

Мы одарили друг друга ослепительно хитрыми улыбками.

— Бросаешь мне вызов?

— Да, — киваю и разминаю руки обычными круговыми движениями. — Бросаю.

— Я принимаю его.

Азарт теплом разлился по органам. Плечи опустились в расслаблении, я до конца размяла мышцы не только рук, но и ног. Он наблюдал за мной, я видела отголоски хищного блеска. Если бы я позволила, то он бы накинулся на меня и взял то, что считает своей принадлежностью. В его фиолетовых глазах вспыхнуло собственническое, когда я вновь наклонилась перед окном, не закрытым шторами.

Первое упражнение было разминочным. Я наклонилась и обхватила ноги обеими руками, прижимаясь грудью к коленям. Для меня это не составило никакого труда, но вот Доминик сдался уже через сорок секунд, придерживаясь за поясницу.

— Что? — хихикая, я приняла обычное положение. — Следующий шпагат.

— В шпагат я не сяду, жемчужина.

— О, так быстро сдаешься? — уголки моих губ упали в раскисшей улыбке.

— Ты победила.

Я цокнула и оказалась неприлично близко к нему. Его руки обвили мою талию, губы коснулись моих в горячем, почти невинном поцелуе. Жесткие пальцы Доминика очерчивали мою спину сквозь толстовку, чему я улыбалась в его губы.

— Что ты обычно ешь на завтрак? — отрываясь, я положила ладонь на грудь мужчины, чувствуя бешеное сердцебиение.

— Эспрессо.

— А из еды?

— Я не завтракаю, маленькая жемчужина.

Он обхватил прядь моих волос и накрутил ее на палец, не сводя взгляда с моего лица. Я нахмурилась и прильнула к нему поближе.

— У тебя маленький, — прошипела я и слегка укусила кожу на груди.

Доминик стиснул челюсть, но промолчал.

— Неужели? — холодно улыбнулся он. Доминик наклонился и опалил горячим дыханием лицо, я остолбенела, стоя в его власти и боясь пошевелиться. — Проверим вновь?

— Что? Нет! Явно не сегодня!

Он пожал плечами и чмокнул в лоб, удалившись в душ. Как можно быть таким наглым? Я развернулась на пятках и поспешила в кухню.

Пространство кухни обставлено высококачественной техникой с черным матовым покрытием со стильным оформлением. Глубокие шкафы такие же серые с глянцевыми фасадами, как большой остров неподалеку посреди кухни стал идеальным местом для завтраков и вечеров с натуральным итальянским вином, где мы могли бы провести время вместе. Светодиоды, встроенные в потолок, создавали мягкое приятное освещение, подчеркивая текстуры материалов, но я выключила их, как только нашла пульт, думая, что...

На улице не светло. Даже не виднеется рассвет!

Я повернулась к стене, где висели часы, и ошалела. Сейчас только едва пробило шесть утра. Мой взгляд пал на плиту. Я хотела сделать завтрак для Доминика, может, это скрасит его настроение?

Что обычно обычно едят итальянцы на завтрак?

Я подорвалась с места и зашла в спальню, слыша шум воды из ванной. Фыркнув, я сняла телефон с зарядки и хотела уже пойти в кухню, но что-то внутри приказало остановиться. Я постучалась, но ответа не последовало. Дёрнув ручку, дверь оказалась не заперта.

Мое дыхание сперло, я стала тише воды. Доминик полностью обнаженный под холодными струями воды. Четкие мышцы и рельефный торс давали знать, что он буквально живет в тренажерном зале и добивался такого тела годами. Сильные мускулы и выпирающие вены на руках, от этого зрелища по телу пробежал электрический ток, я стиснула ноги, моментально став влажной. Пульсация отдала в промежность, я заметила его опущенный член. Он не возбужден от слова совсем.

«Закрой дверь и уходи, Офелия!»

Я послушала внутренний голос и сбежала прочь на кухню. Сердце быстро колотилось от такого сексуального вида. Господи, он дурно влияет на меня. Так дурно, что я теряю контроль над собой и больше не хочу пытаться убить его.

Если я расскажу Доминику, он защитит меня? Или пошлет на хрен?

С этими мыслями я принялась копошиться в телефоне, ища в интернете варианты того, что едят итальянцы на завтрак. Ничего дельного я найти не смогла, поэтому, психанув, я нашла в холодильнике ветчину, хлеб и листья салата. 

«Прям он уж обрадуется такому завтраку...»

Меня терзали мысли. Я пробормотала что-то непонятное и схватила яйца. В одном из шкафчиков нашла сковородку и оливковое масло. Честно, я понятия не имела, что написано на бутылке, но нарисованы оливки. Услугами переводчика мне пользоваться лениво.

— Как думаешь, Вегас, глазунья обрадует твоего хозяина? — я опустила глаза на пса, трущегося о мои ноги. В ответ он залаял. — Надеюсь, ты прав.

Вегас устроился рядом со мной, развалившись на моих ногах. Я улыбнулась, разбивая яйца в разогретую сковородку. Включив вытяжку, я принялась следить за жаркой. Запах приятно бил в нос. Я отвлеклась на кофемашину и поставила чашку. Хотелось сделать ему эспрессо.

Следом я использовала тостер и прожарила в нем хлеб. Красивые бутерброды оказались в большой тарелке светло-серого цвета с позолоченными краями.

Внезапно я вспомнила то, что он вытворял со мной вчера. Вспомнила ту причиненную боль, но мне она нравилась. Хотя я уже сомневаюсь в своих чувствах и не могу дельно понять их.

Воспоминания о ночи заставляли меня вздрагивать. Я не понимала, нравится оно мне или, наоборот, пугает и отталкивает. Отводя взгляд, я посмотрела на Вегаса, лежащего около холодильника.

— Твой хозяин всегда такой жестокий и бесчувственный? — печально спрашиваю у пса, будто он мне ответит.

В ответ Вегас лишь заскулил, подошел и совершил вокруг меня круговой обряд.

— Офелия.

Я обернулась.

Он стоял у входа на кухню, оперевшись плечом о стену и скрестив руки на груди. Он осматривал мое тело, проверяя после вчерашней ночи.

— Завтрак еще не го...

— Я не за завтраком.

— А за чем? — вскинув бровь, я поджала губы.

Стоя, я не сдвинулась с места. Он подошел ко мне вплотную, что я почувствовала бешенное сердцебиение, бьющее изнутри мою грудь. Руки Доминика обхватили мою спину, он прижал меня к своей груди и оставил поцелуй на макушке.

— Прости меня, жемчужина.

Я замерла, словно вкопанная. Обняла мужчину в ответ, обвив руками его крепкую спину. Он стоял уже в строгом костюме, от него исходил аромат дорогого парфюма и вишнёвого табака. Я прильнула к его мускулистой груди, ощущая, как напряжение покидает меня.

— За что? — произнесла я едва слышно.

— За ночь, — тихо сказал. — Прости за доставленную боль. За раны. За грубость.

Я промолчала. Одна его рука покинула меня, он вытянул ее и выключил плиту, чтобы завтрак не сгорел. Доминик вновь поцеловал макушку, я улыбнулась и подняла на него взгляд. Рядом с нами был Вегас, просящий ласки и внимания.

Держа меня в объятиях, мужчина нагнулся и потрепал шерсть собаки. Тот счастливо завилял хвостом и прикрыл глаза.

— Прощаю, — шепнула.

Доминик улыбнулся уголками губ.

— Почему ты так рано уходишь? — расстроенно поинтересовалась, опустив голову.

— Работа, — краткий ответ заткнул меня.

— Я сделала завтрак, может, ты поешь со мной?

Он задумался, задрал рукав пиджака и взглянул на часы, поскольку настенные были за его спиной и поворачиваться не слишком удобно.

— От твоей еды я не откажусь, — с улыбкой он поцеловал меня.

Я встала на носочки и залилась счастливой улыбкой. Его губы нежно сминали мои, делая меня невероятно счастливой девушкой на планете. Во всей галактике.

Он первый отпустил меня, садясь за стол. Я разложила по тарелкам глазунью и подала на стол вместе с кофе и бутербродами. Довольно простой, но вкусный завтрак. Себе я налила стакан миндального молока, которое нашла в холодильнике.

— Во сколько ты встаешь? — негромко говорила, видя, с каким удовольствием он завтракает. Его реакция на мою стряпню не могла не порадовать.

— В четыре.

Мои глаза округлились, я едва не подавилась молоком.

— В четыре? Так рано? Я в это время вижу десятый сон!

Он хмыкнул и откинулся на спинку. Свою порцию он съел довольно быстро, поэтому сейчас лишь наблюдал за мной, попивая кофе.

— Встаю, пью кофе, выгуливаю Вегаса час, возвращаюсь и занимаюсь небольшой тренировкой, и около шести либо позже выхожу.

— Ты, наверное, не выспался из-за моей бессонницы.

Я отвела глаза в сторону. Боже, он работает не покладая рук, встает рано и спит мало. Доминик наклонился через весь стол и погладил меня по щеке, успокаивая мелкую дрожь.

— Ты не виновата, жемчужина, — успокаивал он. — В твой чай я добавил снотворного и успокоительного.

Доминик самодовольно ухмыльнулся, гордясь собой.

— Эй! — я отреагировала моментально и хмуро посмотрела на него, он забавлялся. — Зачем?

— Чтобы ты уснула. Не беспокойся, я добавил не очень большую дозу.

Я закатываю глаза и вздыхаю.

— Ты правильно сделал, спасибо.

Он не ответил, поскольку услышал настойчивый звонок. Доминик нахмурился и вытащил телефон из кармана, глядя на экран, где изображалось имя.

— Отец, — сообщил он и принял звонок.

Я внимательно слушала интонацию Доминика, постоянно переменчивую. Они говорили на итальянском, но я не понимала ни слова. Резко голос мужчины превратился в стальной. От него ударило сильным холодом, и мое сердце забилось яростнее. Я наблюдала за его острыми чертами. Он сжал губы в тонкую полоску, стиснул челюсть и схватил край стеклянного стола. Мой взгляд скользнул к его руке, что сдавливала стол. Неожиданный треск. Трещина появилась на столе. Внутри меня всё сжалось до поступления тошноты к горлу.

— Что произошло? — со страхом в глазах спросила я, когда он сбросил трубку.

— Собирайся.

— Что? Зачем?

Кончики пальцев рук похолодели и затряслись. Я не могла удержать ни стакан, ни вилку, ни бутерброд. Страх окутал своей тьмой.

— Без лишних вопросов встань и одевайся.

— Доминик?

— Живо! — Голос, минутами назад будучи мягким и нежным, превратился в суровый и злобный. — И надень что-то не вызывающее. Максимально закрытое и теплое. Обычное.

— Но... — Я хотела возразить, ведь красота и одеваться красиво было неотъемлемой частью моей жизни, но разозлила его сильнее.

— Ты не слышала, что я тебе сказал? — Вскинул он бровь, ледянее с каждой уходящей секундой. — Я сказал, блядь, не вызывающее. Обычное! Спросишь, нахуя? Я отвечу сразу: чтобы не вертела своей задницей перед другими сегодня. Именно, сука, сегодня!

Меня поразило его отношение к моей одежде. Злой голос. Свирепое дыхание и прожигающий взгляд.

— Живее, Офелия!

Он зол. По нему видно, как сильно он разозлился после разговора с отцом. Я и представить не могла, что случилось. И, видимо, дело серьезное, раз его лицо так быстро переменилось.

Единственными звуками были лишь тяжелое дыхание Доминика, мой грохочущий пульс и вздохи сквозь зубы. Я поднялась и принялась уходить, но в последний момент обернулась. Он сидел ко мне спиной, его плечи подымались и опускались. Он выругался на итальянском, с грохотом ударяя по и без того треснувшему столу. Я ахнула и отскочила, рванув в спальню.

***

Простой серый спортивный костюм. Я сидела в его черном Maybach с белым салоном внутри. Вены на шее и руках Доминика вздулись, будто вот-вот лопнут, и машина превратится в кровавое пятно. Я смотрела в окно, наблюдая за льющим дождем. Дворники на машине постоянно работали, легкая туманность не позволяла четко разглядеть дорогу. Я боялась посмотреть в его сторону. Боялась столкнуться с ним взглядом.

Мы не разговаривали уже минут двадцать, находясь в дороге. В один момент он так распсиховался, что просигналил водителю спереди и разругался при мне матом на всех языках, которые знал. Я укусила костяшки кулака и посмотрела на время в телефоне. Конечно, оно указано на панели, но мне страшно поворачиваться в его сторону.

Полседьмого.

Я не понимала, что случилось, а он не объяснял, тем самым нервируя больше. Я едва не плакала от беспомощности. Слёзы замерли на ресницах, я их смахнула и краем глаза посмотрела на него. Изначально я хотела сесть назад, но он не позволил и запихнул на переднее сиденье.

Он намного сильнее меня.

Глаза слипались. Я очень хотела спать, но понимала, что идея плохая, и не желала злить его еще больше. Я заметила машину перед собой и окно, опустившееся, откуда показался...

Отец?!

Внутри всё похолодело. Сердце перестало функционировать и биться, я забыла, как правильно дышать. Ухмылка на лице отца пробила меня до дрожи в спине. Его машина рванула вперед и повернула влево, в то время как Доминик отправился прямо.

Я стиснула куртку. Ком удушающе сдавил горло, я едва ли не заплакала. Неужели отец приехал, чтобы уничтожить всё? Я хотела предупредить Доминика, но боялась. Безумно боялась. Я не знала, как он отреагирует и выживу ли я после этого.

Я хотела счастья...

Автомобиль остановился перед особняком Данте и Эвелины. Мой мужчина стремительно покинул салон, обошёл капот и помог мне выйти. Ступени крыльца, скользкие от дождя, вели к распахнутым дверям, за которыми меня встретил суровый взгляд Данте. Я задрожала ещё сильнее.

Уже семь утра.

— За мной, — единственное, что велел Данте.

Ни приветствия, ни вопросов о самочувствии и поездке. Ничего абсолютно.

Я плелась за ними до тех пор, пока меня не схватил Доминик. Он толкал в спину, поторапливая.

Зайдя в гостиную, я обвела присутствующих взглядом. Я пыталась понять, что с ними всеми. И лишь Виталина находилась в объятиях Маттео, он успокаивал ее дрожащую спину. Двоюродная сестра Доминика разрывалась от слез, крепко обнимая брата.

Я поджала губы.

— Что случилось? — испуганно спросила я, надеясь, что хоть кто-нибудь ответит.

Тишина.

— Аннабель и Натан мертвы, — яд сочился из уст Данте, он пристально смотрел на меня, будто желал прожечь дырку во лбу.

— Ч-чего?

Я облокотилась спиной в стену и скатилась по ней. Я ожидала чего угодно, но не смерти сестры Данте, не смерти родителей Виталины. Она разрывается от истерики, пока Маттео и Ливия старались ее образумить. Мой мозг отказывается воспринимать эту информацию. Это смерть. Смерть членов семьи Моретти.

— К-как это произошло? — мои губы дрожали, голос осип и трясся, я заикалась, ошарашенная новостью.

Страх прорезал в моей душе узоры боли. Я всхлипнула, но слезы задержались на глазах. Я не плакала, сдерживалась как могла. Эвелина была бледной, будто с нее содрали лицо. Данте оказался рядом с женой и окутал ее в объятия, успокаивая.

— Виталина осталась здесь с девочками на ночевку, — серьезно принялся рассказывать Маттео, поглаживая сестру по голове и спине. — Тетя Аннабель и Натан оставили ее, сами уехали из-за работы. Массимо звонил Аннабель, но та не ответила. Он забеспокоился и поехал к ним в пентхаус. Открыл ключом, у каждого из нас есть ключи друг друга, и обнаружил их мертвыми. Апартаменты в крови. Охрана мертва. Буквально весь небоскреб залит кровью. Все убиты.

Я перестала двигаться. Я опустила взгляд на посиневшие руки. Мое тело тряслось. Не мог это сделать мой отец, зачем ему это? Не мог же. Не они были его целью.

— Офелия, — суровый зов Данте вынудил меня поднять голову и посмотреть на него. — Сядь сюда.

Доминик помог подняться и дойти до дивана. Я не спешила садиться, но не могла ослушаться самого Дона, иначе могла бы получить пулю. Или что-нибудь еще. Внезапно порезы и нежное место заныли от наступившей боли, я посмотрела на Данте напуганными глазами, как у щенка.

— Ты должна мне ответить, — грубо произнес тот, я кивнула. — Если тебе нечего скрывать, то и бояться тоже.

Я кивнула, бледнея и тяжело дыша. Руки Доминика легли мне на плечи, поглаживая. Я была между двумя хищниками. Вооруженными хищниками, и в любой момент они могли всадить в меня пулю, но никто из мужчин не дергался в мою сторону и не трогал кобуры.

— Ты причастна к смерти моей сестры и ее мужа? — вопрос взрослого мужчины заставил меня задохнуться.

Кровь прилила к глазам, слезы полились, проделывая жгучие дорожки на щеках. Я дрожала, пока Доминик сильно сжимал мои плечи, будто удерживая от побега. Я находилась под пристальным взглядом Данте, от него мое сердце сжималось в испуге.

— В-вы подозреваете меня? — я боялась его.

— Скорее, сопоставляю факты, — он хищно ухмыльнулся, я сглотнула. — Не находишь странным, что после твоего появления начал твориться хаос? Сначала объявляются другие ма... 

Мужчина жмурится, подбирая слова. Я затаила дыхание, не осмелившись продолжать спрашивать.

— Другие наши сотрудники и говорят, как они нуждаются в нас, при этом их разом поубивали наши враги, — с каждым словом голос Данте превращался в еще более яростный, нежели раньше. — Теперь члены моей семьи. Дальше что, Офелия? За кем ты пойдешь дальше?

— Я никого не трогала! — задыхаясь слезами, я вскрикнула.

— Правда?

Я судорожно закивала.

— Смотри мне в глаза.

Данте заглядывал мне в глаза, я не смела отводить их, хоть очень хотелось. Из-за страха. Данте считается одним из самых могущественных Донов во всей истории, поэтому многие мелкие кланы боялись с ним враждовать, ибо он мог раздавить одним пальцем.

— Уверена, что правду говоришь? — он пытал меня, я плакала и кивала.

Доминик не выдержал и вмешался в разговор.

— Я сомневаюсь, что Офелия причастна к этому, — прорычал он, мое дыхание успокоилось. Он верит мне, это радует. — Все дни она находилась со мной. Под моим контролем. Под моей, мать его, опекой.

— Ночь? — предположил Данте. — Что насчет ночи?

— Ты думаешь, я спал эти ночи, как послушный и воспитанный мальчик, находясь в одной кровати с девушкой?

Мои щеки мигом побагровели, Доминик намекал на секс, которым занялся со мной впервые вчера. Я прикусила губу и пихнула его руку, услышав хмыканье.

— Убедил, — сказал Данте, бросив на меня уже спокойный взгляд. — Скоро приедет Массимо и остальные, нужно многое обсудить и понять.

— А с Виталиной что делать? — спросил Маттео.

Я больше не слушала ничего и никого. Утонув в объятиях Доминика, я наконец расслабилась. Он смахнул слезы с моих щек и поцеловал в висок и прошептал:

— Мы разберемся, не переживай, — нежный голос утихомирил мои нервы.

— Хорошо.

Я уткнулась в его шею и вдохнула аромат. Однако меня все еще волновало то появление отца. И пугало. Что, если что-то произойдет? Следовало бы аккуратно намекнуть об этом Данте или хотя бы Доминику, а лучше Стефано, он не кажется настолько суровым, как эти двое.