Глава 12. Моя зависть и ненависть

Эвелина провела меня в обширную гостиную. Я с любопытством осмотрела внутреннее убранство. Высокие потолки, современный дизайн и весьма комфортабельные на вид диваны. Дом был выполнен в светлых тонах, что подчёркивало атмосферу, царившую в нём.

— Чувствуй себя как дома, — произнесла Эвелина с радушным гостеприимством.

Она была весьма приветливой девушкой.

— Ливия скоро подойдёт. Чай, кофе, сок?

— А можно горячий шоколад?

Эвелина вновь озарила меня своей улыбкой, я не смогла не улыбнуться в ответ, и отправилась за напитками.

Я расположилась на мягком диване, окружённом множеством подушек. Они не были яркими и кричащими, а, напротив, отличались спокойными тонами: серые, напоминающие пасмурное небо, белые, подобные чистому снегу, и бежевые, словно кожа.

Здесь, в этом месте, ощущается тепло, которое не сравнится с тем, что я испытываю в своём доме.

На душе становится спокойнее, и это тепло проникает внутрь меня. Я словно переношусь в иную реальность, от которой по коже пробегают мурашки.

Я продолжала бегло осматривать дорогой интерьер. Персиковые обои, большие окна с видом на двор и громоздкий сад, низкий журнальный столик из стекла и современный камин, поставлен лишь в качестве экземпляра красоты. Современно, а главное — богато, что не нарушает показа количества денег в их семье.

В этот момент мне пришло сообщение.

Папа

Ты во Флоренции?

Я глубоко разочаровываюсь. Боль, словно острые шипы, пронзает мою грудь, и я чувствую, будто мои лёгкие вырваны, я задыхаюсь от обиды.

Моего отца заботит только месть, только выполнение задания, а не моё самочувствие. Впрочем, мне не следует удивляться этому.

Офелия

Да, я у них дома.

Папа

Быстро же втерлась в доверие, всё-таки можешь быть полезной. Узнала что-нибудь?

Я тяжело вздыхаю, читая слова о полезности. Знаю, что отец меня не любит и никогда не любил. Но почему у него такая ненависть ко мне? Я же ничего не сделала.

Офелия

Нет, но я пытаюсь.

Папа

Погорячился. Ты бесполезна.

Офелия

Спасибо за поддержку.

Папа

Не за что.

Офелия

Отпишусь позже.

Это был один из самых заурядных и неприятных диалогов в переписке с отцом. Я как будто слегка обиделась на него. Действительно ли от меня нет никакой пользы? 

Я откладываю телефон и откидываюсь на спинку дивана, тяжело вздыхая. В этот момент я слышу тихое поскуливание и, опустив глаза, замечаю мордочку Вегаса, лежащую у меня на коленях. Он смотрит на меня с любовью и просит ласки, выражая свои чувства простыми действиями.

— Вегас, — аккуратно чешу его за ушком, слыша довольные звуки. — Скучаешь по хозяину, да? Мальчик, я тоже скучаю по До... — осекаюсь. — Нет, нет, между нами ничего нет. Вегас, я временно здесь... 

Вегас издал гневный рык, выражая негодование последними тремя словами. Я усмехнулась его реакции, посмеявшись. 

— Ну привет, девушка моего брата.

Я подняла голову, замечая девушку, которая является точной копией Эвелины, но при этом значительно моложе и немного выше ростом.

Ливия.

— Мы друзья, — поправляюсь я, прочистив горло. — Ты Ливия, верно?

— Ну, это пока что, — отвечает она, сбрасывая большую сумку прямо на пол. — Да, я Ливия. Аластор, будь добр, отнеси, пожалуйста, мои коньки в спальню. Я побуду с гостьей. 

— Будет сделано, бабочка. 

Мужчина, возрастом примерно как Доминик, как мальчик на побегушках, схватил большую сумку и поспешил прочь.

— Бабочка? — мои брови вздернулись вверх.

Ливия лишь отмахнулась, якобы не сейчас.

Сестра Доми расположилась рядом на диване. На ней было обтягивающее тёмно-синее боди с длинным рукавом, сшитое из скользящей эластичной ткани, похожей на материал купальника. Дополняли образ тёплые белые штаны.

У нее такая красивая фигура...

Во мне вспыхнула жгучая зависть, и я поспешила избавиться от этого чувства, прочистив горло.

— Расскажи мне о себе, — потребовала Ливия. — Доминик, как обычно, хранит всё в тайне, говоря: «Сюрприз! Вот это я устроил!» — смеётся.

— Я серьёзно, — девушка приняла позу лотоса. — Ну же, рассказывай!

— Да рассказывать-то особо и нечего, — я закусила губу. — Работаю в цветочном магазине. Семья простая, без затей. Есть младшая сестра и старший брат. Обожаю розы, сладкое и зиму.

Ливия скептически улыбнулась, задумавшись о чём-то своём.

— Доминик такой же.

— Правда?

— Да.

Она хотела что-то сказать, но в этот момент в комнату вошла Эвелина, держа в руках поднос с чашками горячего шоколада и миской сладостей. Аромат шоколада сразу же ударил в нос, и я не смогла сдержать улыбку.

— Ливия, как прошла тренировка? — спросила Эвелина.

Её голос звучал так заботливо, что моё сердце сжалось от нежности. Я почувствовала укол зависти, но постаралась скрыть свои чувства.

«К чёрту зависть!» — подумала я.

— Орацио пришёл только к середине тренировки с синяком, и это меня насторожило. Он отмахнулся, сказал, что упал.

— Странно, — нахмурилась Эви.

Я сидела и пыталась понять, о ком идёт речь. Орацио? Это имя было мне незнакомо. Может быть, это какой-то тренер?

— София прилетит через полчаса, Виталина и Аврора через полтора, — утверждает Ливия, читая в телефоне сообщения от подруг.

А у меня никогда не было подруг.

— Знаю, — Эвелина с удовольствием пьет горячий напиток. — Довольно большой будет ужин.

Я не слушала их разговор. Меня в переносном смысле бьет током. 

Они говорили, чуть смеялись. Я ощущаю себя такой лишней, словно я просто салфетка, которую забыли выкинуть.

Я вглядывалась в их счастливые лица пристально и внимательно, словно пыталась запечатлеть в памяти каждую деталь, каждый штрих. Мои глаза, холодные, как лёд, и внимательные, как у хищника, были прищурены, а челюсти сжаты так, что зубы готовы были раскрошиться. Я изо всех сил старалась сдерживать себя, но внутри меня кипели гнев, боль и обида. Однако я не позволяла себе проявить их. В моей душе бушевала буря эмоций, и мне было трудно справиться с ними.

— Я бы хотела переодеться, здесь... несколько жарковато, — произнесла я.

Они услышали меня мгновенно.

Что ж, это радует.

Меня услышали с первого раза.

— Разумеется, ты можешь пройти в комнату Доминика, мы тебя проводим, — предложили они.

Я кивнула и покорно последовала за ними.

Мы поднялись по лестнице и оказались перед множеством дверей, ведущих в разные спальни. Я не ошиблась в выборе, когда увидела дверь, которая словно притягивала меня к себе. Это была комната Доминика.

— Я могу предложить тебе что-нибудь из своего гардероба, — великодушно предложила Ливия, но я отказалась.

— Мы будем ждать тебя в гостиной, поторопись! — сказали они.

И я осталась одна.

Наедине с собой.

Своими мыслями. 

Я запираю дверь на замок и окидываю взглядом просторную спальню. В ней находится большая двуспальная кровать, простой шкаф и небольшой рабочий стол, на котором стоит давно забытый iMac.

Из высокого окна открывается прекрасный вид на задний двор, где расположен бассейн, а также всё то, что напоминает о проходящей зиме: слякоть и запустение.

Я небрежно бросила рюкзак на кровать. Внутри было довольно много вещей: от полотенца и шампуней до плойки. Портфель был достаточно вместительным, поэтому я без труда смогла поместить в него множество ненужных вещей, возможно, даже хлама.

Комплект шёлковой пижамы. В состав комплекта входит лиф с ажурными бретелями, украшенный кружевом, шортики и кимоно цвета марсала с поясом. Это чувственный и невероятно соблазнительный вариант.

Хотела бы я, чтобы он увидел меня в этот момент, в этом комплекте пижамы...

И мои слова, казалось, были услышаны.

Мне позвонили.

И это был он.

— Я соскучился, — не успела я толком ответить, как услышала его низкий голос.

Боже мой, за что мне это?

Я тоже соскучилась...

— А я нет, мне и одной хорошо.

По ту сторону телефонной трубки я слышу ироничный смешок, словно я произнесла что-то крайне забавное.

— Ты врешь, — он не задавал вопрос.

— Нет, я никогда не вру, — возразила я.

— Возможно, другим ты никогда и не врешь, но мне это явно не впервые, — произнёс он, слушая мою откровенную ложь. — Я знаю, жемчужина.

Мои пальцы похолодели. О боже, хорошо, что он не видит меня, иначе я бы не смогла солгать даже в мелочах.

— Нет.

— Не спорь.

Я замолчала.

— Офелия, — его голос звучит разочарованно, и мне становится ещё больнее слышать его таким подавленным от вынужденного вранья. Я не хочу лгать, но у меня нет иного выбора. У меня никогда не было выбора. — Не заставляй меня вынуждать тебя говорить правду.

Губы сжались в длинную тонкую полоску.

— Офелия?

Я сглатываю.

— Чем занимаетесь? — не решаясь признаться, перевожу тему.

— Тебе плохо.

Плечи судорожно вздрагивают. Я не могу слышать его голос, мне хочется прервать разговор, но что-то мешает мне завершить звонок.

— Что? С чего ты взял?

— Офелия, я не глухой идиот, — произнес он с угрожающей интонацией, что по спине пробежался холодок. — Не просто плачешь, а рыдаешь.

Рыдаю?

Он будто отрезвил меня. Я забежала в его личную ванную и взглянула в отражение. Покрасневшее, опухшее лицо и бегущие соленые капли по щекам стремительно направляются вниз.

Черт...

— Сама расскажешь или мне вытягивать болезненными нитями? 

Не могу. Не могу. Не могу...

— Со мной всё в порядке, не стоит беспокоиться, — говорю я неправду.

— Не стоит беспокоиться?

Я хочу согласиться, но не могу солгать.

Снова смотрю в зеркало, и слёзы предательски текут по моим щекам, обжигая их.

— Жемчужина, не молчи, — требует его властный голос.

— Не могу говорить по телефону, — оправдываюсь я.

— Что-то не так?

— Да, — отвечаю я хрипло, слёзы делают мой голос осипшим. — Да, что-то не так.

— Я приеду через полчаса.

— Не стоит.

— Стоит.

— Доми, я решусь рассказать только ночью, — едва сдерживая дрожь в голосе, говорю я.

— Исключительно ночью?

В его голосе слышится сильное волнение.

— Только ночью. Моя душа открывается только ночью.

Он тяжело вздыхает, и я всем своим существом ощущаю его раздражение.

— До вечера, — тороплюсь попрощаться и надеюсь на ответное прощание.

— До вечера.

Я первая сбросила звонок. 

Шея болит невыносимо, а слезы никак не прекращаются, горло как будто выжигают огнем. Я стискиваю кимоно, и из моей груди вырываются едва различимые рыдания. Необходимо отвлечься, иначе я буду поглощена этими гнетущими эмоциями.

Мой взгляд скользит по полкам над рабочим столом. Я успеваю выскользнуть из ванной комнаты и начинаю внимательно рассматривать медали, кубки и прочие золотые изделия. Среди них попадаются несколько серебряных и бронзовых наград, но золотых значительно больше.

На моём лице невольно заиграла улыбка, и печаль словно рукой сняло.

— Доминик занимался различными видами спорта.

Я обернулась и увидела силуэт Эвелины и Ливии.

— Я же... — начала я.

Эвелина подняла руку, показывая связку ключей, и зазвенела ими.

— Ключи от каждой комнаты, — пояснила Эви, присаживаясь на кровать Доми. — Ты закрылась и исчезла надолго, мы волновались.

Волновались?

За меня никто никогда не волновался.

Но я промолчала.

— И чем же Доминик занимался?

Лучше не мусолить тему о нарушении личного пространства. Их дом — их правила. Я уважаю, поскольку являюсь гостьей, и мне важно завоевать доверие.

— Почти весь подростковый период профессиональным плаваньем, потому и такая широкая у него спина, плечи. Обожал и до сих пор обожает бокс, выигрывал турниры, — эмоционально рассказывает Ливия, глядя на награды старшего брата.

Пловец, боксер...

Семья спортсменов, я смеюсь с мысли.

— Однажды его умение правильно драться спасло меня, — с горечью произнесла Ливи, присаживаясь на кровать.

— Спасло? — не смогла я сдержать своего удивления.

Неужели нашёлся смельчак, дерзнувший обидеть дочь известного Данте Клементе Моретти?

— В тот роковой день, когда скончался мой телохранитель, папа начал поиски нового. Пока он тщательно выбирал подходящего кандидата, дабы подходил по всем критериям без исключения, я находилась под его надёжной защитой. Однако я ослушалась его и нарушила запрет покидать дом без сопровождения либо братьев, либо папы. Учитывая множество врагов и завистников, окружавших меня, они могли поджидать меня в любом месте.

Внимательно слушая рассказ Ливии, я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица. Моя кожа заметно побелела сильнее, я ощутила холодок.

— И действительно, они поджидали меня, — продолжала она. — Однако это была всего лишь компания завистливых подростков, мои одноклассники. Они пытались избить и даже изнасиловать меня, но я смогла дать им отпор и держалась как могла. Папа научил меня основным приёмам самообороны, я благодарна ему за это. Меня спас Доминик, проезжавший мимо на машине. Он дал им достойный отпор. Задал жару такую, что даже подойти ко мне и спросить боялись.

Ливия захихикала с последних слов.

— Даже девушкам? — удивилась я.

— Нет, — покачала головой Ливия. — В нашей семье ни один мужчина не посмеет причинить вред женщине. За неё всегда отдувается отец или парень. В этом случае девчонки притащили своих парней. 

— И почему завидовали?

«Я не лучше них, завидую и собираюсь убить», — мелькает в голове.

— Не знаю, — пожала плечами.

Повисло напряженное молчание. 

— Теперь мой охранник Аластор, — Ливия нарушает тишину.

— Тот, который тебя бабочкой называет?

Она кусает губу и кивает.

Вновь воцаряется безмолвие.

Я располагаюсь в кресле перед рабочим столом и вглядываюсь в разнообразные файлы с документами. По-видимому, Доминик доставил их сюда на время. Каждая буква в этих документах — будь то договор или контракт — написана на итальянском языке, и ни единого английского или французского слова.

— А что побудило Доминика оставить бокс и плавание? — обращаюсь я к девушкам.

— Он решил продолжить дело Данте, а бокс отошёл на второй план. Доминик уже не так увлечён им, но всё ещё может выйти на ринг, если возникнет необходимость.

Я смотрю в выразительные глаза Эвелины.

Как же Доминик похож на неё...

— Было бы любопытно взглянуть на поединок Доминика, — как бы невзначай произнесла я мысли вслух.

— Предложи ему, попроси показать, — ухмыльнулась Эви. — Он, безусловно, не откажет.

Поразмыслив, я осознала, что это предложение было бы весьма заманчивым.

Вечером попрошу.

— Я не оправдала надежд, — с горечью и досадой на себя произнесла Моника, подводя итог своего участия в конкурсе скульптур.

— Полно, Мони, это же не имеет значения! Ария и Вильям в любом случае будут на твоей стороне, — подбадривали подругу остальные.

Я стояла в стороне и слушала их разговор. Чувствую себя лишней, ненужной, словно меня и не замечают.

Устроившись совсем на другой стороне большого мягкого дивана, я гладила лежащего на моих коленях Вегаса. Пес с удовольствием прикрывал глаза и дремал, чувствуя заботу и любовь со стороны девушки хозяина.

— Скучаешь, Вегас... — шептала я, слыша заливистый женский смех.

Я кидаю печальный взгляд на девочек. Не могу. Как же тяжело слышать счастье чужих людей, не имея своего.

Вновь на глаза навернулась слеза, и она больно жгла, словно огнём.

Ой.

Внезапно я ощутила прикосновение шершавого языка к щеке, слизывающего солёную влагу.

— Вегас, Вегас, — прошептала я, успокаиваясь.

Я провела рукой по его мягкой, приятной на ощупь шерсти, и он довольно рыкнул, после чего положил свои массивные лапы мне на плечи, словно обнимая.

— Черт, Вегас, ты тяжёлый! — смеюсь я.

Вегас всем своим весом навалился на меня, сколько же он весит?

— Мы можем не бояться, Вегас не подпускает к себе тех, кто способен причинить вред, — констатирует факт Ливия, она пододвинулась ко мне впритык. — Доминик приедет через час.

Я обратила свой взор на неё. Уже через час? Как же так? Мне не избежать разговора!

— А пока мы можем спуститься в кухню и испечь черничные кексы, — лукаво улыбнулась она.

— Вы с Данте их просто обожаете! — рассмеялась Виталина. — Ты его копия, даже мимика и фразы похожи, а внешность Эвелины придаёт тебе такую изюминку, что обзавидоваться можно.

Много общего с отцом. Его копия.

Я горько усмехнулась.

— Виталина права, — продолжила я, нежно поглаживая собаку Доми, я сжимала шерсть Вегаса, словно скрываясь. Вернее, не словно, а действительно скрываясь. — Вы похожи... И любите друг друга.

— Любой хороший отец будет любить своих детей.

София закатила глаза. В ее голосе слышались отголоски власти, однако она может быть нежной и хрупкой.

Любой хороший отец.

— Да, верно, — охрипшим голосом соглашаюсь. — Да... любой... хороший...

Ненавижу своего. 

Я ощутила вибрацию телефона, лежавшего рядом со мной.

— Отец, — мысленно обратилась я, — прошу прощения, я должна ответить.

Я схватила телефон и поспешно вышла из комнаты для гостей. Резко вбежала в первую попавшуюся спальню и ответила на звонок.

— Как успехи? — сразу же прозвучал строгий жесткий голос.

Ни приветствия, ни вопросов — сразу к делу.

— Никак. К чему весь этот фарс? — с иронией осведомилась я.

— Ты что, намерена сдаться?

Его бестактный, грубый вопрос застал меня врасплох.

— Слабые всегда сдаются. Если тебе не хватает сил и решимости довести начатое до конца, то ты просто жалкое, ничтожное существо. Никто и никогда не будет жалеть тебя, даже ты сама не должна себя жалеть. Жалость — это отвратительно. Я презираю слабых. Ты либо продолжаешь по-хорошему и прилагаешь все усилия, либо я буду вынужден прибегнуть к крайним мерам.

Я поджимаю губы и смотрю в отражение. Горькая усмешка скользит по моим губам, и в кровь резко врывается адреналин.

— И что ты сделаешь? Убьёшь меня? Попробуй, и тогда посмотрим, как рухнет твоя репутация.

— Репутация? Плевать мне на репутацию, — фыркает отец. — Ты и на пальцах рук и ног не пересчитаешь, сколько у меня связей, которые легко могут закрыть это дело и сделать так, словно ты покончила жизнь самоубийством.

Я молча слушаю. Какой же он всё-таки гребаный кретин...

— Мне не нужны бесполезные люди. Докажи, что ты можешь быть хоть в чём-то полезна.

— Я работаю и приношу доход, — резко отвечаю я, не выдерживая.

Кровь вспыхивает, как огонь, глаза горят яростью. Ядовитой, жгучей.

— Ты? — он смеётся, показывая своё превосходство надо мной. Даже в совершеннолетие он имеет надо мной власть. — Ох, если бы только я не построил тебе тот сраный магазинчик цветочков и не прорекламировал бы... Тебя построил я. Вырастил тебя я. Сделал мизерную карьеру тебе я. Не будь меня и моих денег, ты бы так и сидела дома на моей шее. И да, твой заработок не дотягивает до моего от слова совсем.

Он наносит мне удары со всех сторон, буквально пронзая меня, словно кинжалами. Я буквально погибаю от этих болезненных ударов, которые причиняют мне гораздо больше страданий, чем настоящие. Я вновь шмыгаю носом, чувствуя, как слёзы текут по моим щекам.

— Почему? — мой голос срывается, и из груди вырывается болезненный крик.

— Что «почему»? — насмешливо переспрашивает отец.

Как же он любит издеваться надо мной! Он питается моей душой!

— Почему ты меня так ненавидишь? За что ты любишь Лоран и Киллиана, а меня считаешь лишь куском мяса, который ты бросаешь на растерзание хищникам, чтобы я стала приманкой? Чтобы я втерлась в доверие!

Имея в виду задание по убийству Моретти, я чувствую, как слёзы усиливаются с каждой секундой. Мне больно. Больно. Больно. Адская боль в груди.

— Ежедневно ты подвергал мою душу жестоким испытаниям. Ты никогда не был для меня добрым хорошим отцом. Неужели так трудно проявлять любовь ко всем детям, а не выбирать кого-то одного или двух?!

— Жалость, негативные эмоции и рыдания держи при себе, — резко произнёс он. — Ими однажды воспользуется даже близкий человек.

— Не хочешь отвечать, — твердила я, вытирая слезы с щек бумажным полотенцем, который нашла в шкафчике.

— Мы вернулись к тому, с чего начали. Не. Будь. Жалкой.

— Ненавижу тебя! — охваченный злостью, я ощущал нестерпимую боль в левой стороне.

Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу!

— Полегче, ты тонешь. Уже захлебываешься, — с опаской произнёс отец. Если бы мы находились рядом физически, он бы уже задушил меня, причём с явным удовольствием. — Выплывай сама. Жизнь жестока, и никто не поможет тебе, кроме тебя самой. Не будь, чёрт возьми, такой дурой!

— Мразь. Просто последняя мразь. Любишь исключительно себя.

— Сильное заявление, — ухмыляется он. — Будь твои слова правдой, я бы продолжал вести разговор и пытался бы донести до тебя хоть долю своих мыслей?

— Манипулятор, — шиплю я, внушая себе, что ему нельзя ни верить, ни доверять. — Ты управляешь мной, как марионеткой.

Отец смеется по ту сторону звонка.

Сбрось. Эту. Чертову. Трубку! Офелия! СБРОСЬ!

— Еще не использовал манипуляцию, — мерзко ворковал он, старался вбить в голову страх. — Успокойся. И продолжай дело, Офелия.

Он скинул первым.

Телефон выскользнул из рук, словно ладонь была покрыта чем-то скользким и неприятным, с грохотом упав на кафельную плитку.

Острое жжение пронзило колени до самых костей, вызывая побеление. Я упала, словно покорилась судьбе. На колени, как какая-то покорная служанка! Я ненавижу его.

Рыдания разнеслись по всей ванной комнате, горячие, но тут же остывающие капли падали на кафельную плитку и ткань кимоно.

Нижняя губа дрожала и опухла. Я схватилась за волосы и сжала их у корней, плача с силой, словно меня резали ножами.

— Жалкая?... — тихо спросила я.

Никто не ответит тебе, дура.

— Он прав, меня никто никогда не пожалеет.

Печальная ухмылка тронула мои губы.

— И кому я нужна?...

Никому.