57 ГЛАВА. Закат.

Чтобы стать хорошей заменой Женевьевы, нужно было учиться жить её жизнью годами. У нас такого количества времени не было. Женевьева не могла часто и надолго отлучаться из дворца без последствий. Ей всегда и обо всём нужно было отчитываться перед мужем, долго спекулировать на теме, к примеру, болезни отца она не могла. Во-первых, боялась накликать беду, во-вторых, все её слова Феликс мог легко проверить. Если он выяснит, что Женевьева была нечестна, он начнёт подозревать жену в неверности и может прибегнуть к суровому наказанию вплоть до лишения жизни.

За всё короткое время, что было нам отведено, я записала в блокнот основные моменты: правила этикета, ключевые эпизоды жизни Женевьевы и Феликса, в том числе очень деликатного характера. Она даже рассказала, как правильно вести себя в постели, чтобы Феликс остался доволен. Я молилась, чтобы эта информация мне никогда не понадобилась, и верила, что Май, будучи рядом, не позволит королю надругаться надо мной.

Дело оставалось за малым: переодеться, заплести волосы, научиться здоровой осанке, которая всегда была для меня за гранью доступного. Было недостаточно иметь лицо и тело Женевьевы. Мне нужно было стать ей до мозга костей. Всего за несколько часов.

В дорогом платье, изысканной и при этом удобной обуви я всё равно была Майей. Всё ещё продолжала сутулиться, никак не могла натренировать уверенный взгляд. Голова начинала болеть от тяжести переполняющих её мыслей: взгляд прямо, распрями плечи, расслабь лоб. План казался всё более безумным, чем ближе я подходила к его осуществлению.

– И вот ещё что, – сказала Женевьева, когда мы собрались выходить. Она была одета в мою одежду, но даже отдалённо не походила на меня: в ней всё равно угадывалась королевская особа. – Если будет возможность, загляни в покои Флоренса. Он говорил, что оставил завещание, но я не успела его найти. Будь осторожна. И ты, Май, тоже. Помните, что во дворце вы друг для друга чужие люди.

Шли путём, которым обычно ходила на прогулки Женевьева, чтобы остаться незамеченной. Я порывалась дотронуться до Мая, подойти к нему ближе, но боялась: вдруг слежка действительно есть? Один раз мы переглянулись, Май печально улыбнулся.

И нужно ему это всё? Вслед за мной подвергать себя опасности, рисковать жизнью? И ради чего? Неужели он так сильно отчаялся, что ему, как и Женевьеве, терять уже нечего?

Кроме меня.

Идти в тишине было слишком тревожно, и, не зная наверняка, подслушивают ли нас, мы решили шифроваться.

– Как думаете, этот способ сработает? – спросила я, как бы имея в виду метод лечения бесплодия.

– Нельзя сказать наверняка, Ваше Величество. Главное быть очень осторожной и не переборщить с дозой. Если позволите, я всегда буду рядом и смогу контролировать ваше состояние.

– Была бы только благодарна. Надеюсь только, что Его Величество против не будет.

Май медлил с ответом. В его присутствии уверенность возрастала. Я чувствовала, что у меня есть тыл, на который я могу положиться. Он просто шёл рядом, и ему не нужно было ничего говорить. С ним мир озарялся яркими красками, несмотря на то, что палитра с каждым днём становилась всё более тусклой. Май стал аккумулятором моей жизненной силы, и я не представляла, что смогу однажды его покинуть.

– Тоже надеюсь на это. Вообще в вашем положении следует избегать лишних стрессов. Его Величеству стоит об этом побеспокоиться. Иначе ничего не выйдет.

– Нужно сказать ему об этом.

– Могу взять это на себя, – прошептал Май.

Он улыбнулся. «Я не дам тебя в обиду», – сказал он одними лишь губами.

«А я тебя. Береги себя».

Май трогательно читал по губам, слегка наклонив голову. Его губы шевелились, словно он пытался подобрать буквы по движению. Разгадав, наградил взглядом, полным нежности.

«Ты тоже».

Как назло, была замечательная погода. Нежарко, безветренно, тишина не давила, а успокаивала, очищала разум. Но он всё равно был далеко отсюда. Я никак не могла выбросить из головы образ умирающего Флоренса. Разверзшаяся передо мной бездна не желала затягиваться. Я снова столкнулась с давящим ощущением близости смерти. С многотонным весом навалившейся вечности. Сколько бы ты ни пытался убежать от охватывающего тебя звериного ужаса при встрече со смертью, сколько бы ни озирался кругом, примечая радости жизни, он неизменно настигал тебя и обволакивал непроглядной тёмной пеленой.

Я тонула, опускалась в чёрный омут и толщи воды закрывались над головой, прятали солнце. Это не была горечь потери. А может так она и ощущается? Если убрать человека из жизни без малейшей надежды на новую встречу с ним, останется лишь пустота.

Но это чувство куда сильнее и куда страшнее. Я перенеслась в свои шесть лет. И вот я снова маленькая, и вот я снова стою над мёртвым телом. Не помню ничего, только отвратительный бордовый ковёр, от которого до сих пор никто не избавился.

«Медведь! Медведь, просыпайся! Ты что, в спячку ушёл?»

Наверное, поэтому я и боюсь теперь, что в ответ мне будет тишина. В ответ будет страшный гроб у двери в подъезде, оцепеняющий ужас перед входом в комнату, где некогда звенел смех во время игр с дедушкой. Боюсь, что завтра то, что сегодня веселит и вселяет уверенность, возьмёт и исчезнет бесследно. Теперь каждый раз, когда так или иначе сталкиваюсь со смертью, я регрессирую до маленькой шестилетней девочки.

Пустота комнаты, давящая серость за окном. И никакой опоры.

Если я не вырасту из этого и не одержу победу над смертью, то она меня заберёт. Жизнь должна побеждать.

Женевьева описала, как можно обнаружить брешь в ограде. Со стороны дубовой рощи, если пройти метрах в двадцати от дворца, прячась за деревьями, можно дойти до странной посадки. Глядя на неё издалека, ни за что не скажешь, что что-то не так: деревья и деревья, как и сотни других в округе. Но стоит только ступить туда, как ты скрываешься от взора, кроны деревьев обступают тебя, окутывают, и защищают, словно щит. Флоренс сделал такой подарок Женевьеве на один из дней рождения. Понял, что Феликс во многом ограничивает свободу жены и решил дать Женевьеве хотя бы каплю того, чего она была лишена.

Ветви внутри сплетались так плотно, что не пропускали свет, листья лишь казались ярче и светлее, светились как лампочки на гирлянде. Чем ближе мы подходили к ограде, тем тяжелее становилось в груди, тем тяжелее давались шаги. Я бросила взгляд на Мая. Последний позволительно опасный.

«Всё будет хорошо».

С ним было легче, но гарантии никто дать не мог.

Женевьева сказала, что в этот час охрана сменяется, и можно выгадать время так, что никто не заметит, как на территории кто-то появится, можно прошмыгнуть и остаться незамеченной даже с Маем. Она дала приблизительную карту дворца. Я постаралась запомнить основные коридоры и повороты, чтобы хотя бы не подсматривать в неё по пути к собственным покоям.

Первым делом нужно было найти Феликса. Была свежа память о местоположении его кабинета, и я продвигалась к нему, не боясь заблудиться. Вверх по лестнице, мимо балкона, с которого открывается вид на цветочный сад с моим лицом. Я старалась держаться спокойно и уверенно, но стук сердца, казалось, звучал громче каблуков, а пол, на минуточку, был мраморным.

Стражники встречались то тут, то там. Я тушевалась, как только они попадали в поле зрения, но они неизменно кланялись при виде меня, и я старалась при этом держать осанку и не содрогаться с непривычки.

Я Женевьева.

Меня интересовало, как я выгляжу со стороны, что меня выдаёт, что стоит в поведении изменить или как мне лучше всего держаться. Я боялась смотреть на Мая лишний раз, но, если сделать это правильно и осторожно, это не выдаст, а придаст уверенности. Наверное.

Я повернулась. Это было мучение! Сохранять лицо, непроницаемый взгляд, когда на тебя смотрят родные приветливые глаза! Но нужно отдать Маю должное – он тоже держался. Дежурно улыбнулся, вежливо кивнул. Я не уловила в его взгляде осуждения, какой-то негативной оценки, поэтому немного успокоилась.

У кабинета стояла охрана. Наверняка Феликс был на месте, но всё же, сосредоточившись на каждом сказанном слове, пришлось уточнить:

– Его Величество на месте? – при этом голос казался чужим, корявым, некрасивым. Я никак не могла избавиться от мысли, что я со стороны выгляжу комично.

Феликс был в кабинете, сидел за рабочим столом, где я его уже видела. И одет он был так же изысканно, но в чёрное, словно стащил вещи из гардероба брата. Может, почувствовав нечто, или действительно узнав из слежки, облачился в траур. Но бесстрастное лицо его не выражало скорби.

– Ты не одна? – посмотрел он удивлённо. – Добрый день, господин Онисифоров, чем могу быть полезен?

Май поздоровался, и я решила, что суть визита доложила бы сама Женевьева, а не Май. Это было бы в порядке вещей и не казалось бы странным. Поэтому я и рассказала, что собираюсь основательно подойти к вопросам своего здоровья, чтобы суметь выносить наследника. Феликс сидел вальяжно, откинувшись на спинку кресла, смотрел с прищуром и до мурашек внимательно. У них, должно быть, это семейное. Не могут смотреть в глаза, смотрят дальше. Это-то и пугало в настоящей ситуации: меня могли вот-вот раскрыть.

– И что же? Наши лекари тебе совсем помочь не могут? Нам не так давно поставили какие-то новые медикаменты. Неужели ничто не подходит? – попалась я или нет? В прошлый раз, когда я беседовала с ним, Феликс подозревал, что перед ним сидит жена, и ничем не выдал своих подозрений.

– Ваше Величество, – обратился Май, – ничуть не сомневаюсь в способностях ваших лекарей, но мои настойки и отвары от бесплодия в совокупности с определёнными техниками творят чудеса в последнее время!

– Уж так-то и чудеса? – на устах Феликса заиграла скептическая улыбка.

– Да, – уверенно продолжил Май. – Уже на десятерых женщинах опробовал. Можете сами поспрашивать в городе: кто-то уже родил, кто-то вынашивает.

Не знаю, говорил ли Май правду, но по взгляду его можно было понять, что в собственные слова он верит. Лишь слегка трясущиеся руки его выдавали волнение.

– Хорошо, так тому и быть. Расскажете обо всём подробнее по дороге в покои Её Величества, – на этих словах Феликс поднялся, пригладил залаченные волосы. – Я посмотрю, какие процедуры будет проходить моя жена.

В ладонях неприятно закололо. У Мая всё под контролем? Он знает, что будет прямо сейчас делать? Стараясь не выдать испуг, повернулась к нему, чтобы оценить проступившие на лице эмоции. Всё было под контролем.

Прямо по коридору, вниз по лестнице, направо... прямо по коридору, вниз по лестнице, направо. Я не должна забыть маршрут и ошибиться! Я даже не могла сейчас свериться с картой, будучи под прицелом внимательных глаз Феликса. Он видел всё, он распознавал всё. Он точно смог бы понять, если бы я хоть раз оступилась.

– Ты, кажется, бледна, – заметил Феликс. – Утомилась сегодня? Возьми меня под руку.

Этого мне ещё не хватало! Чтобы я держала Феликса под руку! Не хочу к нему прикасаться никаким образом!

– Да, немного голова кружится, – улыбнулась я, обхватывая его локоть. Феликс ответил на улыбку добрым взглядом. Но тепла в нём никакого не было.

Я старалась смотреть прямо, не отвлекаясь на Мая, но я слышала, как тяжело он вздохнул в этот момент.

Вниз по лестнице, направо. Вот и комната. Кажется, именно так Женевьева всё и описывала. Если я вдруг ошибусь и открою не ту дверь, будет очень – очень! – неловко. Можно было бы, конечно, всё списать на плохое самочувствие, сымитировать обморок в тот же момент, как Феликс поймёт, что я промахнулась, но лучше бы сразу повернуть верную ручку.

Хрустальная, как во сне. Это точно она. Дверь, к счастью, оказалась незапертой. Иначе я не знала, где брать ключ. Прошла внутрь, благо интерьер не был для меня незнакомым, и мне не пришлось рассматривать свои же покои. Но я замерла, не зная, как себя здесь вести. Сесть на диванчик, который помнит тепло разгорячённых тел?..

– С чего вы хотите начать? – обратилась к Маю. – Мне лучше сесть?

Взгляд Феликса был отстранённым, по нему было очень тяжело понять, что за эмоцию он испытывает, подозревает ли в чём-то.

– Я бы хотел начать с растирания конечностей. Это улучшит кровоток, согреет. Ваша бледность и плохое самочувствие пройдут.

Пока Май доставал из сумки всё необходимое, Феликс сел на диван.

– Останешься?

– Должен же я знать, что за манипуляции будут проводить с моей женой.

Не знаю, как бы отреагировала Женевьева, но я хмыкнула.

– И не прогонишь?

– А должна? – старалась придерживаться игривого тона, но действительно задалась этим вопросом.

Но Феликс лишь засмеялся. Кажется, пока всё шло по плану.

Май приступил к обтиранию рук и ног, прикасался прохладными примочками осторожно, отстранённо, будто я действительно была всего-навсего его пациенткой. Глаз на меня он не поднимал, да и я старалась лишний раз Мая не разглядывать.

– Ваше Величество, вам необходимо быть предусмотрительной и заботиться о своём здоровье. Пейте витамины, больше гуляйте на свежем воздухе, избегайте стрессов, – говорил Май, обтирая мои ноги, – желательно ещё, чтобы и окружение ваше стресса избегало. И за вас не волновалось в том числе, – он поднял на меня многозначительный взгляд.

– Для этого есть поводы? – сухо спросил Феликс.

– По-настоящему, нет, – Маю каким-то чудом удавалось сохранить приветливость в голосе. Я поражалась: он тушевался перед высокопоставленными лицами, но здесь и сейчас держался стойко. Что, интересно, на это влияло?

Феликс усмехнулся. Голос его мне казался сейчас неприятным. Сейчас мне всё в нём казалось неприятным. Его лицо, расслабленная поза нога-на-ногу, его вычурный образ. Я смотрела на него и не могла представить, как такая, как я, могла стать женой Феликса, кем бы он ни был. Да, красивый. Но неприятный.

Его руки могут касаться меня. Его губы могут целовать мои. Он может, когда захочет, обладать моим телом. Он, чёрт возьми! И я должна буду это терпеть?

– Тогда нечего пугать, – сказал Феликс. – Какие процедуры вы ещё собираетесь делать? Это могут сделать мои лекари?

Май поднялся, обтёр руки чистым полотенцем и аккуратно развесил всё на спинке кровати.

– Помимо растирания важен массаж, ещё я буду делать особые компрессы и смешивать настойки. Их следует делать, соблюдая чёткую рецептуру и выпивать тут же, как только лекарство будет готово. Я не сомневаюсь в способностях ваших людей, но, если я буду контролировать весь процесс, будет значительно лучше.

Феликс постучал по подлокотнику ногтями. Нервничал, обдумывал что-то, судя по сведённым бровям. Мне было страшно и очень некомфортно лежать перед ним вот так. Пускай меня закрывает собой Май, я всё же уязвима. А если он вдруг попросит Мая выйти и останется со мной один на один? Даже думать об этом не хочу!

– Хорошо, – протянул Феликс лениво, подобные интонации были свойственны Флоренсу, и сейчас было легко уловить их сходство. – Прикажу выделить вам комнату в служебном крыле. Я могу оставить вас одних? Ваше Величество?

– Да, да, – я чуть было не выдала себя счастливым тоном, но вовремя взяла себя в руки. – А потом я бы хотела отдохнуть: мигрень с самого утра мучает.

– К слову, Май, подыщите что-нибудь от мигрени. Её Величество она мучает поразительно часто, – с этими словами Феликс вышел.

Напряжение схлынуло. Какое-то время Май продолжал, не говоря ни слова, раскладывать ингредиенты для настоек. Затем выдохнул, посмотрел на меня украдкой.

– Ваше Величество, – прошептал он, – тяжело.

Я подалась вперёд. Видел ли кто нас? Есть ли здесь слежение, камеры?

– Что тяжело? Вам тяжело?

– Ситуация непростая. Как вам из неё выбраться?

– Вы поможете мне, правда? Говорят, вы хороший лекарь. И сердце у вас доброе. Вы молодец, Май...

Май одарил меня ласковым взором. Я смотрела на него будто через стекло. Видела, слышала, могла заговорить. Но он был так далеко...

– Приятно слышать, Ваше Величество. Вы замечательный человек. Такие, как вы, воспитывают прекрасных детей. Думаю, у вас это получится.

Истлевший учебник, первые осторожные личные разговоры...

– Вы говорили по пути во дворец, что хотели бы детей, но думаете, что на вас род прервётся. Отчего же так? Уж не страдаете и вы недугом?

Май сперва нахмурился, припоминая, о чём я спрашиваю. Закусив губу, направил взгляд в сторону окна. Такого безразмерно большого, что кажется, можно с поразительной лёгкостью из него выпорхнуть птицей. Тюль колыхался волнами.

Лицо Мая слегка подёрнулось персиковым румянцем. Он засмущался.

– Никак не думал, что вы это запомните. Я просто... просто... не знаю. Одинок был долгое время. Никак не могу поверить, что всё может измениться. До сих пор не верится, что... ух! Ваше Величество! – рассмеялся он. – Простите, не должен вам этого говорить!

Внутри всё трепетало. Я плакать хотела от переполнявших меня чувств, от опасности быть пойманной, от сковавшей меня вдруг несвободы. Вот она, гипертрофированная!

Считает ли незримый наблюдатель мой взгляд? Поймёт ли, сколько в нём любви и нежности сокрыто? Знать бы наверняка, что я могу касаться Мая без опаски! Если Женевьева смогла изменить мужу с Флоренсом, могу и я попытаться не изменять себе.

Накрыла руку Мая своей, сосредоточенно погладила шершавую кожу. Май смотрел испуганно, растерянно.

«Ты чего? Нельзя!»

«Здесь можно. Я знаю».

Взгляд Мая оставался всё таким же обеспокоенным.

«Что нам делать дальше?» – спросил он.

«Нужно пробраться к Флоренсу и отыскать завещание».

«Но когда и как?»

Достала аккуратно сложенную карту дворца, разложила на кровати. Дойти до покоев Флоренса можно было только одним путём – тем, что мы ходили к нему ранее. Это было проблематично, так как стража всегда была начеку. Нужно было как-то её отвлечь...

Время шло к закату, и виды сада, погружённого в золото засыпающего солнца, манили. Я хотела избавиться от напряжения и пройти по нему со спокойной и чистой душой, хотела посмотреть на цветы и насладиться их свежим ароматом. Я хотела погладить одинокие стебельки и сообщить им, что их отца больше нет. Странно так, но мне казалось, что цветы могут расстроиться.

Не помню, ходила ли Женевьева в сад. Не знаю, как она могла вести себя с цветами, но я хотела на миг забыться. Лишь на миг.

Разулась. Это мне потом будет только на руку. Ступила на тёплую поверхность каменной дорожки и дошла до окружённой розовыми кустами беседки. Здесь мы впервые встретились. И хоть не было между нами никакой связи, горько осознавать, Флоренс, что тебя больше нет, и что покинул ты этот мир так рано. Хочется надеяться, что, раз существует магия, то существует и загробная жизнь, в которой ты будет куда счастливее, чем в земной.

Внешность обманчива. Так говорил Флоренс о розах. Так было и с ним, кажется. Жестокий снаружи, он был одиноким и потерянным внутри. Сам не знал, какой выбор в жизни делать, и как правильнее будет поступить. Следовал за своими идеалами. Но это ничего ему не дало, кроме разочарования. Хотел как лучше, получилось как всегда.

Мне показалось, что цветы поникли. Не мудрено: кто о них теперь будет заботиться? Но в их опущенных обезвоженных бутонах таилась некая безмолвная скорбь.

Прости и прощай.

– Стража! – старалась кричать напугано, но недостаточно громко, чтобы Феликс вдруг не услышал. – Там кто-то есть! Кто-то стоял у ограды и наблюдал за мной. Мне показалось, он пытался подпилить прутья! Ну же, быстрее!

Проследив за тем, как стража удаляется в саду, я дала знак скрывающему в коридоре Маю, быстро и бесшумно мы пробралась вверх по лестнице.

Комната стояла, погружённая в полумрак. Опустевшая, осиротевшая. На диване, где мы некогда сидели, слушая сказку о Солнце и Луне, одиноко лежал раскрытый сборник стихотворений. Возможно, он читал его в тот самый день... Что он делал тогда? Что было в его голове? Я пыталась представить, как Флоренс, уже всё для себя решив, встал, застелил постель, умылся. Как он спокойно выбрал себе костюм, новый, белоснежный. Как он смотрел в последний раз на своё отражение и, вероятно, переговаривался с Двойником, который подбивал Флоренса на совершение непоправимого поступка.

А может он был вовсе не спокоен.

– С чего начнём? – прошептал Май на самое ухо, чтобы наверняка никто не услышал, но у меня от этого шёпота проснулись бабочки в животе. Не то место, не то время.

– Давай зайдём в спальню, осмотрим ящики, письменный стол.

Май задержал на мне взгляд дольше необходимого, кивнул.

Завещание было нетрудно найти. Лежало оно прямо на виду, на письменном столе. Аккуратно, уголок у уголку, сложенный лист кремовой бумаги. Ровный красивый почерк. Казалось, бумага ещё хранила запах давно ушедшего человека.

Я, Его Высочество наследный принц Флоренс, находясь в трезвом уме и твёрдой памяти, самовольно ухожу из жизни. Прошу никого в моей смерти не винить, а моё тело не искать. Такова моя воля.

Завещаю:

Женевьеве – сад и всё богатство в личных покоях.

Майе – спокойную жизнь.

Маю – магический кулон и все маковые поля в округе.

Личную библиотеку прошу разделить по своему усмотрению. Берите всё, мне уже не жалко.

Спокойную жизнь! Звучит как насмешка с его стороны! Какая у меня может быть спокойная жизнь, когда я собственными руками вонзила в него кинжал?! И зачем вешать на Мая такую большую ответственность?

– Поля? Кулон? На что оно мне, что мне с этим делать? – Май выглядел ошарашено.

– Ума не приложу. Будто всё это – дурацкая шутка. Я бы так и думала, если бы не видела всё своими глазами.

Вдруг послышался какой-то шум, будто кто-то поднимался вверх по лестнице. Я точно не могла понять, откуда звуки доносились. Может, откуда мы пришли, а может и вовсе за стенкой. Дворец большой, и я его не знала.

Схватив Мая за руку, потянула к шкафу. Как глупо выходит! Прямо сейчас нас поймают, в самом начале пути. Мы толком ничего не успели ни понять, ни сделать! Дверца закрылась, а мы закопались в бесконечных рядах пропитанной духами одежды, прижались друг к другу, словно пространства не хватало. А оно было! Мне казалось, можно сделать ещё несколько шагов и оказаться в другом месте.

Из-за стука сердца не могла понять, рассекретили ли нас, пришёл ли кто-то по наши души. Чувствовала спиной, как бьётся сердце Мая, и становилось не по себе. Хотелось его успокоить! Запрокинула голову ему на плечо, прижалась к щеке.

Его руки были на талии, поглаживали сквозь тонкую ткань едва ощутимо. Ещё. Ещё ближе! Ещё крепче! Молю! Надушенная одежда пахла невыносимо сильно, по-моему, лилиями. Так, что хотелось сбежать из комнаты, но бежать было некуда. Я развернулась к Маю лицом, попыталась разглядеть глаза, но их было едва видно. Тонкой линией золотилась на свете радужка. Наверное, опасность подстёгивала, близость раскрытия не пугала, а будоражила, и из-за этого я крепче хваталась за жилистые плечи. Близость смерти отчаянно давила. А я хотела жить! В кои-то веки жить! И я поцеловала его.

Абсурд!

– Нельзя, милая моя, – осторожно прошептал Май на ухо, дыхание было всё таким же горячим, голос – таким же притягательным. Его губы были по всему лицу: и на щеках, и на веках, и на висках.

– Ты ведь тоже устал. И тоже хочешь тепла в этих страшных стенах, – шептала ему в приоткрытые губы. Дыхание из них вырывалось жаркое, живительное. Им хотелось напиться!

– Я боюсь! – судорожно прошипел он.

– Я тоже...

Прислушалась: вроде бы в комнате никого не было.

Май не отпускал, так же гладил талию, и так же я чувствовала напряжённые мышцы его торса. Вот она – жизнь, любовь!

– Май, молю, спаси меня. Я не могу больше жить в страхе! В моей жизни больше смерти, чем жизни. Я устала.

Его никогда не надо было просить дважды. Его губы – мои губы, язык – мой язык. И обезумевшее сердце тоже одно на двоих. Я желала энергии, вспомнить, что я – это я, и мне многое подвластно. Я здесь королева, и я могу делать то, что хочу! И я хочу целовать Мая до беспамятства.

Скрип. Свет расползся по моему лицу. Сердце замерло. Я боялась открывать глаза, страх сковал меня.

– Так-так-так, – протянул Феликс, – интересная сцена. Что здесь происходит?

Чёрт возьми! Что говорить?

– Феликс, я сейчас всё объясню, – загородив собой Мая, я вышла вперёд. Как же тупо всё сложилось! Не могла потерпеть? Он наверняка услышал шёпот и шорох.

– Интересно, как именно? – он преспокойно сел на краешек кровати, медленно и элегантно. Он выжидал. – Может, я зря поторопился, и нужно было дождаться чего-то поинтересней, м? Или... – он громко рассмеялся, – или вот он, метод лечения бесплодия? Интересно-интересно, дорогая жёнушка.

– Прошу, выслушайте! – заговорил Май. – Её Величество ни в чём не виновата! Это я решил соблазнить её. Наказывайте меня, если потребуется. Королева непогрешима и верна вам.

– Май, что ты говоришь?.. Нет! Не слушай его!

Феликс с каждым нашим словом смеялся всё громче, и это пугало, как ничто другое. Что таилось за этим невыносимо жутким смехом, было тяжело и страшно представить.

– Любовнички, – процедил он. – И ведь какое место выбрали! Покои братца! Поражаюсь и завидую. Наверное, незабываемые ощущения, да? Изменять мужу прямо у него перед носом в комнате другого любовника, который вот-вот может вернуться.

Не может... Так он знал?

– Не смотри так на меня, Женэ! Я обо всём знаю. Я вижу всё, что происходит здесь на каждом углу. Уж поверь мне. Какое счастье, что я вас заметил раньше, а то так бы ничего и не увидел.

– Феликс...

– Молчи и раздевайся.

– Что? – Май подался вперёд, взял меня за руку.

– Что слышали. Тебя, Май, это тоже касается. Я хочу знать, что за манипуляции будут проводить с моей женой. Я даже место вам освобожу.

Феликс поднялся с кровати, пересел на кресло в углу. Всё в такую же расслабленную позу. Мне казалось, он не злился, а получал удовольствие. Больше предвкушал, что же будет дальше. Меня начинало трясти.

– Ну же! Давайте! Я не шучу. Если мне понравится, я вас прощу и ничего с вами не сделаю.

Сидел, как зритель на дешёвом спектакле.

– Нет, – сказал Май твёрдо и крепче сжал мою ладонь.

– Здесь это не сработает. Нужно знать, кого предаёшь. Кто-то не рассчитал силы противника, а? – он усмехнулся. – Дверь закрыта, убежать не сможете, так что давайте побыстрее и покрасивее. Май, дорогой, всё на твоё усмотрение. Распоряжайся этой женщиной как сам пожелаешь. Я жду.

Мы переглянулись. В глазах Мая, ставших тёмными, плескались стыд и страх. Я не хотела двигаться с места и без конца проклинала каждое своё действие, каждый необдуманный поступок. Всю свою жизнь проклинала за то, что, в конце концов, оказалась в таком положении. Я хотела умереть прямо здесь и сейчас. Неудивительно, что Женевьева ненавидела мужа и планировала его убийство.

– Пойдём, – прошептала я, увлекая Мая к кровати.

«Есть план».

Румянец пошёл с его щёк дальше, на шею и грудь. Боже, бедный мальчик! Ни за что не дам ему испытать настоящий стыд! Ничего не будет! Я раньше всё решу.

– Ваше Величество, – сказала я, стараясь сделать так, чтобы голос был не только взволнованным, но и томным, – могу ли я проявить немного фантазии?

Феликс ухмыльнулся, облизал нижнюю губу. Подонок.

– Попробуй. Учти, мне должно понравиться.

– Тогда лягте на кровать.

Буду обращаться на «вы», чтобы он почувствовал ещё большую власть надо мной.

Феликс повиновался, распустил ажурный балдахин, лёг на подушки покойного брата. Как же мерзко! Как же непочтительно!

– Давай сядем поближе, с двух сторон, – шепнула я Маю и добавила тише на полтона: – прости за всё, что будет дальше.

Расположились по бокам. Опустившись на мягкие простыни, тут же почувствовала чужую руку на колене. Она гладила его, сминала подол, двигалась по-свойски вверх-вниз по бедру. Май наблюдал за этим и всё сильнее хмурился, всё заметнее играли на лице его желваки. Было ощущение, что он готов был наброситься на Феликса и придушить его. Вот-вот, с минуты на минуту.

– Иди сюда, – поманила я Мая для поцелуя. Он неуверенно наклонился.

– Что же такой напряжённый? – Феликс погладил Мая плечу, вверх по шее. Мне стало мерзко от этого. Май поёжился.

Ещё немного, нужно подгадать.

– Поцелуй меня – станет легче, – но меня саму тошнило.

Май оставил на губах едва уловимый поцелуй, сдержанный, короткий. Я не могла смотреть ему в глаза. В них было столько боли!

– А вы, Ваше Величество, не снизойдёте до меня? – и я потянулась к отвратительному ненавистному рту. И Май на это должен смотреть?! Как же больно!

Я стрельнула взглядом в его сторону и чуть было не вышла из роли, глядя в его полные горя и разочарования глаза. Мне доводилось видеть Мая в разных состояниях, но ещё никогда он не смотрел на меня так. Причина этого взгляда я. Я становилась ненавистной себе.

Глядя на Мая с улыбкой, кокетливо изогнулась и провела рукой по левому бедру. На платье был разрез, он должен был понять, что к чему! Май нахмурился, но всё же нерешительно провёл рукой по ноге. Есть!

Я отмоюсь! Отмоюсь! Отмоюсь! Мне нужно только выиграть время.

Кинжал в руке.

Рука – у горла.

Простыни залиты алым.

И больше я ничего не видела.