53 ГЛАВА. Игла в яйце.

Фигуру в белом отличало достоинство. Всё в этом человеке от уверенного спокойного взгляда до твёрдой осанки говорило о выдержке и дисциплине. Феликс стоял в тени на широком балконе, опирался на перила с увитой плющом балюстрадой. Ленивым пресыщенным взором он окидывал свои владения. Всё шло не по плану, да и плана у него никогда, по правде, и не было. Природа жила своей жизнью, и лишь ей одной по-настоящему подчинялись его подданные. В маках – их души, в реке – жизнь. У него, казалось, не было никакой власти.

Кто-то подошёл бесшумно и остановился за спиной, появление этого человека выдал лишь шорох юбки. Феликс улыбнулся краешком рта. Не поворачиваясь, он уже понял, кто спугнул его уединение.

– Ваше Величество, – поздоровался он.

Женевьева не ответила.

– Вы с братом ни во что меня не ставите, я это прекрасно знаю, но я имею полное право знать, что в королевстве делает мой двойник.

Феликс устало вздохнул.

– Женэ... Я же сказал: мы всё уладим. Тебе не о чем волноваться. Просто занимайся своими делами, как раньше, – он окинул лицо жены оценивающим взглядом, – ты хорошо спишь?

Женевьева усмехнулась: этот чёрт снова уходит от темы.

– Спала бы в разы лучше, если бы знала всё, что вы от меня утаиваете, – она задумалась, отвернувшись. – Впрочем, ты прав, кто я, чтобы тебе не доверять?

Женевьева лучезарно улыбнулась, присела в реверансе и ушла. Что-то было в её лице, в её интонации такое, что не понравилось Феликсу. Что-то выдавало крайнюю степень волнения и озабоченности. Она была натянута как струна и вот-вот была готова порваться.

Феликс следил за тем, как фигура королевы скрывается в прохладном сумраке дворцовых колонн; слушал, как стихает стук её каблуков. На миг она поравнялась с кем-то, задержалась, видимо, перекинувшись парой слов. Затем шаги сменились на звонкие, энергичные.

– Вечер добрый, брат, – Флоренс легко зашёл на балкон. Его распахнутая полупрозрачная рубашка сверкнула серебристыми нитями под лучом солнца. Поморщившись, он увернулся от него, встал рядом с Феликсом.

– Добрый. Есть новости? Как маки?

Между бровями Флоренса образовалась складка.

– Не могу быть уверен, но мне кажется, что болезнь отступает. По крайней мере, новых случаев не заметил. Точно как и браконьерства.

– Но ты всё равно чем-то недоволен.

– Да... Осталось не так много заболевших маков, но, видишь ли, я будто подобрался к корню. Знаешь, бывает, что хворь сидит на каком-то одном растении и от него распространяется. Один цветок в самом центре макового поля чернее чёрного. И я не могу его вылечить. Музыка его не берёт. Мне стоит понять, что это за человек и действовать непосредственно на него? Но как понять, кто это? В королевстве полным полно больных, страждущих. Я не понимаю, что делать. А если его не вылечить, высока вероятность, что зараза будет распространяться дальше. У меня есть ещё...

– Так вырви.

–... пара мелодий... Прости, что?

– Вырви, – спокойно ответил Феликс. – От одного цветка не убудет. Сад, – он провёл рукой над виднеющимся внизу творением брата, – уродливее не станет.

Флоренс смотрел неверящим взором, проморгался. Он всё старался уловить признаки несерьёзности. Ну вот, вот сейчас Феликс засмеётся. Он ведь пошутил? Но Феликс был серьёзен как и когда сидел за столом переговоров и подписывал важные соглашения.

– Ты серьёзно? – шёпотом переспросил Флоренс.

– Более чем. Может статься, что это обычный бедняк с окраины или бездомный. Никто даже не хватится его. И уж тем более никто не подумает на нас. Всё решается очень просто.

– Ты не в своём уме! Я не могу убить невиновного. Если цветок настолько чёрный, человеку требуется серьёзная помощь! Вдруг, это ребёнок? Вдруг, старик? Вдруг...

Вдруг тот, кто важен мне?

– Это самый простой и разумный выход, – Феликс подошёл к Флоренсу вплотную, положил ладони на плечи и слегка их сдавил. – Ты столько времени и сил потратил на восстановление полей, столько бессонных ночей провёл вдали от дома. Ты устал, дорогой братец. Пора отдохнуть, – в его улыбке сверкнули клыки. – От отдыха тебя отделяет всего какой-то маленький цветочек. Раз, – он щёлкнул пальцами, – и всё!

Флоренс повёл плечами, избавляясь от цепкой хватки.

– Я разберусь с этим.

– Как поживает Майя? – Феликс сделал вид, будто не заметил недовольства.

– Хорошо. Я думаю, что пора познакомить её с королевой. Как-никак они очень похожи друг на друга.

Феликс постучал длинными ногтями по перилам.

– Я так не думаю. Мне кажется, их стоит держать друг от друга на как можно большем расстоянии.

– Но... почему?

Феликс загадочно улыбнулся, глядя куда-то в сторону.

– Никогда не знаешь, какую страшную силу может обрести человек, когда найдёт сам себя.

Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Стук низкого каблука домашней обуви отражался от высокого потолка. Женевьева ходила из угла в угол и никак не могла найти себе места. У неё зрел план, но никак не желал обретать форму. На каждом этапе, кажущемся логичным и единственно верным, вдруг всплывали многочисленные препятствия. «А что, если...» Самое главное препятствие заключалось, безусловно, в отсутствии поддержки. Запертая в золотой клетке, она не имела ни подруг, ни друзей. У Женевьевы не было ровным счётом никого, с кем бы она могла поделиться своими радостями и горестями, страхами и желаниями. И планами по свержению короля.

Однажды случилась её роковая встреча с Флоренсом. Он пришёл в цветочную лавку отца за редким сортом гортензии, а ушёл с её сердцем. Женевьева была глупа и неопытна, она влюбилась в красивого молодого человека с безупречными манерами. Её привлекали его тонкие длинные пальцы и то, с какой мягкостью он проводит по листьям выставленных на продажу черенков. Её привлекали тёмные как бездны глаза и томные заинтересованные взгляды. Тягучий голос и низкий смех. Поставленная речь и хорошее чувство юмора. С каждым днём Флоренс появлялся в лавке всё чаще и оставался всё дольше. Она с замиранием сердца ждала каждого его визита. «Дурочка», – беззлобно усмехалась Женевьева теперь.

Флоренсу, видно, Женевьева тоже приглянулась и, как ей показалось, он собирался свататься. Но не тут-то было. В один день на пороге цветочной лавки рядом с Флоренсом оказался Феликс. Ему не нужно было ходить, строить глазки, рассказывать интересные истории. Он просто сказал: «Я прошу руки вашей дочери». С тех пор жизнь Женевьевы разделилась на «до» и «после».

Если Флоренс видел в ней интересную личность, то Феликс – интересную вещицу. Его не интересовало то, что у неё на уме, в порядке ли она. Главное – чтобы она хорошо питалась и красиво одевалась. Никаких интересов, помимо картин, никаких друзей, помимо... нет, просто никаких друзей. Её дни, словно полотна, раскрашивали краски, ночи чернели под пологами супружеской постели, где ей не оставалось свободы. За два года Женевьева с ужасом поняла, что стала привыкать к требовательности супруга.

Она так бы и жила, наверное, если бы не увидела на балу свою точную копию. Представьте себе: пока вы заточены в тюрьме, где-то на свободе ходит ваша точная копия! Дышит свежим воздухом, ступает босыми ногами по влажной траве, купается голышом в реке. Женевьева прозрела: ей пора менять свою жизнь!

Ту-тук-тук, – отбили дробь костяшки пальцев. Сердце отозвалось ускорившимся ритмом.

«Вот и всё. Сейчас или никогда».

Женевьева бросила взгляд на своё отражение: ни единого изъяна. Вобрала в грудь воздух и повернула хрустальную ручку. Флоренс казался слегка взволнованным: прошло уже достаточно много времени с того момента, когда они встречались наедине в последний раз. Женевьева была верной и порядочной женой. Она не изменяла мужу, даже если не любила. Чувства к Флоренсу не утихли со временем, но она не позволяла себе ничего лишнего. Они проводили друг с другом какое-то время, пили чай, беседовали, пока Феликс не начал ревновать. Он запретил им видеться.

– Ты хотела поговорить?

Женевьева кивнула, пропуская Флоренса в комнату. Он, как подобает истинному джентльмену, сделал вид, будто не замечает, что королева одета отнюдь не как для приёма гостей: на ней был лёгкий бордовый пеньюар в пол.

– Можешь сесть на диван, – она указала на россыпь подушек. – Выпьешь?

Флоренс игриво улыбнулся, совсем как раньше.

– Разговор будет длинным, да? Давай.

Женевьева откупорила ждавшую своего часа бутылку, разлила вино, как бы случайно наклоняясь чуть ниже положенного перед Флоренсом, открывая тому вид на декольте. Он же не сводил взгляда с её сосредоточенного лица.

– Вы собираетесь рассказывать о Майе? Знакомить с ней? Я думаю, я достойна того, чтобы быть в курсе. Она, прежде всего, мой двойник, не ваш.

Флоренс отпил вина, нахмурился. Выглядел он удручённо.

– Феликс против.

Женевьева рассмеялась.

– Ну надо же! Удивительно: ведь я раньше всегда могла делать всё, что захочу, не спрашивая его разрешения.

Флоренс вздохнул.

– Прости, Женэ. Он и меня сейчас пытается уговорить сделать то, что я совсем не хочу.

– Что же?

– Убить человека. Просто так. Просто чтобы прекратить эпидемию у маков.

Женевьева подняла на Флоренса удивлённые глаза.

– Я обнаружил цветок, чёрный-чёрный, совсем увядший. Он словно центр этой болезни, от него всё и идёт. Если его вырвать, болезнь перестанет распространяться.

– А вылечить нельзя?

– Он настолько прогнил, что никакая магия его не берёт.

Женевьева подумала с минуту, оценивая, стоит ли озвучивать свои предположения прямо сейчас. Что предпримет Флоренс, выйдя на подобную мысль?

– А что, если эта чернота – не телесный недуг, а... ну, предположим, злоба?

Флоренс озадаченно следил за тем, как тёмная жидкость, тон-в-тон с бельём Женевьевы, омывает стенки бокала. Это предположение меняло всё!

– Почему ты вдруг вышла на эту мысль?

Женевьева пожала плечами, отчего пух на пеньюаре вздрогнул.

– Болеть можно не только телом, но и душой. Мне кажется, человек быстрее умрёт, если «сгниёт» изнутри, а не снаружи.

Губы Флоренса дрогнули в улыбке.

– Это интересная мысль. Только как мы тогда найдём человека с «прогнившей» душой?

Не поднимая глаз, Женевьева слегка улыбнулась. Накрашенные красной помадой губы изящно изогнулись.

– Есть у меня один человек на примете, – прошептала она.

– И кто же?

Женевьева выждала паузу, внимательно всмотрелась в некогда казавшиеся родными карие глаза: пыталась понять, не ошиблась ли, доверившись? Она наклонилась к уху Флоренса, с болью замечая, как тот немного отстраняется от неё.

– Твой брат, – выдохнула она.

Отодвинулась, всё так же находясь на непозволительно близком расстоянии. Смотрела выжидающе. Флоренс на глазах менялся в лице. Казалось, он стал ещё бледнее. Бегал взглядом по Женевьеве, не зная, за что ухватиться.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты со мной не согласен? Брат тебя во всём устраивает?

Она была на грани отчаяния: Флоренс мог сорваться в любую минуту! Но нельзя было демонстрировать волнения.

– Нет. Но, прошу, скажи, что ты имеешь в виду.

«Чёрт, а если он заодно с Феликсом? За два года я так и не поняла, близки они или нет? Он может выдать меня! Ах, да пропади оно всё пропадом!»

Дабы не быть пойманной, Женевьева быстро поменяла правила игры. Да, если это вскроется, она всерьёз пострадает, но всё же меньше, чем если Флоренс поймёт, что она замышляет на самом деле, и доложит Феликсу.

– А может, это я гнию. Два года без свободы, без дома, без любви, – Женевьеве даже не приходилось играть: она говорила правду. – Мне хочется вновь почувствовать себя живой, хочется снова делать всё, что захочу, не спрашивая разрешения. Скажи, – она снова подалась вперёд, чуть ближе к Флоренсу, – если бы не Феликс, ты бы был со мной?

К лицу Флоренса краска вернулась даже в большем объёме. Он судорожно вздохнул, стараясь не смотреть на откровенно соблазняющую его королеву. Женевьева понимала: в нём тоже идёт борьба. Флоренс мог не любить Феликса, но всё же он был порядочным и справедливым человеком. Зацепившись за эту мысль, она вдруг подумала: так если для него это – предательство брата, то какая речь может идти о свержении с престола? «Фух, хорошо, что я свернула на эту тему. Это будет маленькой проверкой надёжности».

– Был бы. Ты ведь была влюблена в меня, я прав? – он смотрел с бесконечной грустью. Ещё немного – и на глазах проступят слёзы. Но Флоренс не плакал: сохранял лицо.

– Почему «была»? – здесь Женевьева тоже не врала.

Она уже не была маленькой девочкой, которая могла до смерти влюбиться в первого встречного загадочного мужчину, но её чувства к Флоренсу за два года достаточно окрепли. Порой в часы одиночества, да и исполняя супружеский долг, она представляла Флоренса. Не просто его на месте Феликса, не просто его поцелуи и прикосновения. Женевьева думала об их совместной жизни. Ей казалось, что всё сложилось бы куда счастливее, если бы она вышла замуж за Флоренса.

Флоренс сидел к ней боком, всё такой же красивый, всё такой же ей не принадлежащий. Он избегал встречаться с ней взглядом, откинув голову на спинку дивана, смотрел в потолок.

– Фло, – Женевьева села к нему вплотную, коснулась грудью плеча. В ответ на это прикосновение Флоренс округлил глаза и шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. – Будь со мной прямо сейчас.

Она нагнулась к шее, провела по ней кончиком языка вверх-вниз, слегка прикусила нежную кожу, отстранилась, оставив на белом размазанный след от красной помады.

– Если будешь оставлять засосы, Феликс о чём-нибудь догадается, – голос Флоренса приобрёл игривые нотки. Женевьева внутренне возликовала: «Получается! Всё идёт по плану».

– Ты человек свободный, у тебя может быть любовница где угодно. Главное, чтобы на мне следов не оставалось. М? – она смотрела на Флоренса с немым вопросом.

Его подёрнутый дымкой взгляд остановился, как загипнотизированный, на приоткрытых губах. Сдерживая желание потянуться к ним и попробовать сочную помаду на вкус, Флоренс облизнулся.

– Ты даже представить себе не можешь, как я этого хочу, – его голос стал ниже и грубее, отчего у Женевьевы заныло внизу живота.

– Ну и что тебя останавливает? Это? – она потянула за пояс пеньюара. – Так я сниму.

Флоренс не стал протестовать – наоборот, сам потянулся к тонким атласным завязкам.

– Можно я сам?

Женевьева кивнула. Откинулась назад, облокотившись на многочисленные расшитые подушки. Невесомая ткань сползла, открывая округлое бедро. Флоренс устремился к нему, но палец застыл в сантиметре от покрывшейся мурашками кожи. Он мотнул головой, улыбаясь самому себе.

– Нет. Руками не интересно.

Женевьева наблюдала за Флоренсом с удивлением. Феликс был в постели груб и неоригинален. Обучая её попервости, он указывал, как и что делать, чтобы доставить ему удовольствие, но сам ограничивался стандартным набором телодвижений.

Флоренс придвинулся ближе, скрестил руки за спиной, так что его рубашка, и без того ничего не скрывающая, распахнулась ещё сильнее. Из неё выскользнула непослушная блестящая четырёхконечная звезда на цепочке. Мимоходом бросив на неё взгляд, Флоренс улыбнулся какой-то мысли, а затем опустился к животу Женевьевы. Горячие губы коснулись пупка. «Кажется, развязать пояс можно, потянув за одну лишь нить», – подумала Женевьева, но оставила замечание при себе: происходящее ей нравилось.

«В затуманенном сознании Флоренс наверняка что-то расскажет или согласится мне помочь. Что ж, я могу убить сразу двух зайцев! Ох, его губы... Как мне самой остаться в ясном сознании?»

Как бы случайно выбрав не тот способ развязывания несложно узла, Флоренс какое-то время слишком часто задевал живот то губами, то языком. Потом слегка прикусил ткань и поднял на Женевьеву озорные глаза.

– Мне кажется, ты не справляешься, – её голос предательски дрогнул.

Флоренс с удовольствием рассмеялся:

– О нет! Мне-то как раз кажется, что я прекрасно справляюсь.

Под конец расправившись с узлом, Флоренс потянул за завязку. Холодок обдал разгорячённое тело Женевьевы. Флоренс отодвинулся, любуясь, потом, сочтя, что Женевьева недостаточно обнажена, нагнулся к её груди и кончиком носа, невольно (или, очень даже вольно) цепляясь за чувствительную кожу, немного сдвинул обрамлённый пёрышками край пеньюара.

– Ваше Величество, вы очаровательно краснеете, – улыбнулся Флоренс, целуя Женевьеву в пылающую щёку. – Лягте, мне неудобно. Того и гляди упаду, да и вы тоже.

– Почему на «вы»?

– Есть в этом что-то...

– Иногда мне кажется, что в последнее время меня действительно много.

– Ты про Майю? Удивительное сходство. Я бы сказал: пугающее. Это не похоже на совпадение.

Они перебрались на кровать. Это были личные покои Женевьевы, где она могла ненадолго спрятаться, чтобы, например, отдохнуть, порисовать или, как сейчас, изменить мужу с его родным братом.

Она легла на нежные простыни. Что-то отозвалось горечью в сердце: жалкая иллюзия нужности! Она так и останется одинокой, запертой во дворце под вечным надзором, пока случай не унесёт в могилу одного из супругов. Но, может, что-то да удастся сделать? Женевьева очертила взором прекрасное молодое лицо Флоренса. Чёрные кудри обрамляли его, подчёркивая порой кажущуюся нездоровой белизну кожи. Чёткий контур губ, которые она жаждала поцеловать, перекликался с тёмным пятнышком на шее.

Флоренс сел рядом, снял кулон, прошептал что-то над ним. Тот отозвался ярким сверканием.

– Что ты делаешь? – у Женевьевы закрались подозрения: что, если с помощью кулона Флоренс сможет узнать её истинные намерения?

– Кое-что приятное.

Ледяной хрусталь коснулся губ, Женевьева рефлекторно дёрнулась, но Флоренс, нарушая правило не использовать руки, придержал её голову.

– Тише, тише.

Он склонился над вмиг заледеневшими губами и согрел их своими, которые показались в контрасте огненными. Женевьева успела лишь промычать что-то: то ли от возражения, то ли от удовольствия.

«Проклятье! И правда приятно. Когда же мне начать и не спугнуть? Я не хочу, чтобы он прерывался».

Мысли становились путанными, словно Флоренс языком перемешивал их, разгонял, отпугивал. Но это длилось недолго, внезапно слившись с Женевьевой в поцелуе, он так же внезапно от неё оторвался, глубоко дыша. Скользнул холодом ниже, к ключицам, опалил поцелуем. Дальше последовала грудь, на которой он задержался чуть дольше: на одной, затем на второй. Порой поднимал на Женевьеву лукавый взгляд, молча улыбаясь. Контрастные ощущения продолжались: лёд, чей холод невозможно терпеть, сменялся жаром поцелуя. Прикосновение мёртвого хрусталя – живыми движениями языка и губ.

– Флоренс, – сбивчиво прошептала Женевьева, – можешь... сделать мне одолжение?

– Какое? – он, уперев руки по обе стороны от головы Женевьевы, навис над ней. – Я исполню любой каприз своей королевы.

– Отведи меня к Майе.

– Мм, в такую минуту ты думаешь о ней? Какая досада! Я начинаю чувствовать себя третьим лишним.

– А у тебя с ней что-то было?

– Нет. Она с Маем.

Прозвучало это как-то слишком быстро и отстранённо, словно Флоренс уж очень сильно хотел сделать вид, будто ему всё равно. Но от чуткого уха Женевьевы это не укрылось. «Вот как! Что, если он в неё успел влюбиться? Я же занята. Выходит, интересует его именно внешность, как и горячо мною любимого муженька. Не может же быть такого, что мы с этой Майей как две капли одинаковые личности».

– Ваше Величество, – интонация Флоренса вновь стала томной, он обхватил лодыжку Женевьевы и, поднеся ступню к губам, чмокнул. – Почему бы вам не раздеть меня? Температура растёт, мне жарко.

Женевьева плавно, как кошка, села, приблизилась к лицу Флоренса. Он, не отводя глаз, следил за каждым её движением. Кончиками пальцев она очертила точёную линию скул и подбородка, провела большим пальцем по полуоткрытым губам, растирая след от помады. Мягкие губы покорно проминались под её движениями. Не задерживаясь, она прошлась рукой до ремня, замерла ниже, в районе ширинки. Остановилась, чуть надавливая.

– Мы продолжим только при условии, что ты согласишься отвести меня к Майе.

– Хочешь продолжить с ней? – наигранно удивился Флоренс. – Сомневаюсь, что Май это одобрит.

Хватка Женевьевы стала сильнее, сквозь ткань она сжимала и массировала. Флоренс закусил губу. В его глазах читался азарт, и Женевьева поняла, что нечаянно начала самую настоящую игру. Флоренсу лишь доставляло удовольствие оттягивать момент. Она отняла руку, чем вызвала неодобрение на лице Флоренса.

– Ваше Величество, – рука Флоренса скользнула вверх по внутренней стороне её бедра, – вы меня за дурака не считайте. Я прекрасно понимаю, что просто так, от скуки или же от сильной любви ко мне, вы бы вряд ли начали всё это. Вам просто нужно было снизить мою бдительность и зачем-то что-то выведать или куда-то завербовать. Ох, не делайте такое лицо, – он дотронулся до кружевной ткани белья, отчего лицо Женевьевы и впрямь поменяло выражение, – мне любопытно, к чему вы ведёте и чего вы хотите. Не думайте, что разобьёте мне сердце, если я вдруг узнаю, что всё это не по любви. Его у меня попросту нет.

Флоренс с такой силой поцеловал Женевьеву, что их зубы, встретившись, стукнулись. То ли злость была в каждом его движении, то ли сдерживаемая всё это время страсть. Он лёгким шлепком велел раздвинуть ноги шире, вернул руку на прежнее место, чуть сдвинув кружево. Быстрые движения сменялись медленными. Женевьева закатила глаза от удовольствия, она всё дальше уходила от намеченного плана.

«Этот мужчина... слишком умён. Это мне в нём всегда нравилось».

– Ну же, Ваше Величество, что вы задумали? – спросил он, глядя ей в глаза, пальцы двигались, не замедляясь. – Меня сводит с ума ваша непокорность.

– Феликс мне ненавистен, – выдохнула она. – Я хочу избавиться от него.

Флоренс замер.

– Избавиться? Убить?

Пытаясь пробиться сквозь туманящее разум возбуждение, Женевьева всмотрелась в Флоренса: нет, он его не убьёт. Флоренс может быть недоволен братом, но не до такой степени. Он всё-таки его любил. Феликс был единственным сколько-нибудь близким человеком для Флоренса.

– Ну нет. Просто без него дышалось бы в разы свободнее. Хоть ты, – она нежно провела по щеке Флоренса. – Хоть ты дай мне свободу сделать то, что я хочу.

– Хорошо. Завтра постараюсь вывести тебя из дворца. Скажи Феликсу, что отец захворал или что-то в таком духе. Я не буду тебя сопровождать открыто. Просто в один момент мы пересечёмся.

«Отлично! Но было бы ещё лучше, если бы у меня было оружие. Феликс мне запрещает, говорит, что это не игрушка для женщины. Если попросить Флоренса достать мне его... он меня заподозрит. А если украсть у него? Я хотела попытаться открыть ножны, но немного отвлеклась».

– Мятежница, – с улыбкой прохрипев это слово прямо в губы Женевьевы, Флоренс расстегнул ремень.

Тук-тук-тук, – ритмично стучала спинка кровати о стену.

Вечером Флоренс сидел в тени высокого раскидистого дерева, положив руку на согнутое колено, и смотрел вдаль, погружённый в мысли. Будто сама по себе чёрная лакированная флейта танцевала между его пальцами. Легко, непринуждённо. Лазурное небо казалось бесконечно высоким, глядя на него, можно было ощутить всю незначительность своего существования, ничтожность и одиночество. Но Флоренс не был одинок: его окружали зелёные просторы леса, приветливо принимающие его каждый раз в своих владениях. Вековые сосны, стараясь не отвлекать от раздумий частого гостя, шептались между собой:

«Он опечален чем-то»

«Интересно, что же с ним произошло?»

«Наверное, несчастная любовь»

«Он уже страдал из-за любви когда-то...»

Осторожно, стараясь не шуршать травой, словно боясь нечаянно спугнуть отдыхающего принца, к дереву приблизилась фигура в сером холщовом плаще, остановилась поодаль. Грубая загорелая рука человека нервно сжимала небольшую сумку. Он нёс её Флоренсу. Тайно, нерешительно, отчего-то стыдясь своего поступка.

– Май, я знаю, что это ты, – улыбнулся Флоренс, не оборачиваясь.

Май изумлённо вздохнул: его разоблачили. И вот он снова предстал стеснительным и робким в глазах принца! И вот он снова не знал, как себя вести! Всё выходило крайне неестественно. Отчего же? Ему ведь так хотелось, пускай даже неосознанно, сблизиться с этим человеком. Отчего же ничего не выходило?

– Я потревожил?

Флоренс, сохраняя тёплую улыбку, поднялся, стряхнул с брюк кусочки земли и мелкие листочки и подошёл к опустившему голову Маю.

– Нет. Ты не можешь потревожить меня. Признаюсь, я даже в некоторой степени тебя ждал.

Май опешил. Его и без того большие глаза округлились в недоумении.

– Ждал?..

– Да. Здесь открывается красивый вид. Я решил, тебе бы он пришёлся по душе.

– Я не особо романтик, – неловко улыбнулся Май. – Но здесь действительно красиво.

– Я думал, ты любишь необычные пейзажи.

На мгновение тень сомнения пролегла на лице Мая.

– Да?.. – переспросил он. – Кажется.

– Что у тебя в мешке? – бодро спросил Флоренс, желая перевести тему.

Май встрепенулся: он чуть не забыл о цели своего визита.

– Я тут... Ты целыми днями пропадаешь на полях, не спишь, не ешь. Я подумал, что ты мог проголодаться.

Принц оцепенел: что это? Забота? Май проявил участие? О нём ещё никогда никто не беспокоился.

– Май... – только и сумел произнести он.

Флоренс настоял на том, чтобы Май отведал еды вместе с ним. Они сели под дерево, разложили продукты прямо на траве. Май принёс немного ягод и орехов, пироги и остывший по дороге чай в стеклянной банке. «Неужели всё это – для меня?» – не прекращая, думал Флоренс. Да, всё было для него. Специально собиралось, пеклось, заваривалось с целью выразить признательность и проявить внимание к его персоне. Искренне. По-настоящему.

– Тебе не стоило этого делать, – на лице Флоренса отразилась неуверенная улыбка.

– Почему же? Я разве сделал что-то не так?

– Нет... это я делаю всё не так. И никак не могу понять, почему так выходит, что я оказываюсь «не при деле».

– Я не совсем понимаю тебя, – сказал Май, как бы невзначай пододвигая Флоренсу чай.

– Почему не ешь?

– Поел дома. Это всё – для тебя.

– Для меня? – «Или вот оно? Чёрт. Не понимаю, что ставлю на кон. Чем жертвую? Кем жертвую?»

– Да. Но ты не ответил. Что значит «я оказываюсь «не при деле»?

Флоренс улыбнулся.

– Мысли вслух. Прости. Не выспался.

– Ты спишь вообще?

– Бывает.

Порыв ветра смольными нитями волос коснулся бледной щеки. Белой и нежной, словно лепесток лотоса. Листья шумели высоко над головой, прогоняя из неё все лишние мысли и переживания, но из чёрного омута глаз зазывала тревога. Май впервые видел их такими, и это глубоко поразило его. Куда делись уверенность, отстранённость, непроницаемость? В какой момент на их место пришёл неприкрытый страх?

– Что тебя тревожит? – тихий голос слился с шелестом листвы.

Флоренс недовольно нахмурился:

– Это так заметно?

Май медленно кивнул.

Флоренс отвернулся. Он смотрел вдаль, волосы его беспокойно трепетали на ветру, попадали в глаза, но он не замечал дискомфорта. Он почти целиком отсутствовал во внешнем мире, и это непривычное поведение пугало.

Собравшись с духом, он прошептал:

– Я боюсь.

– Чего ты боишься? – Май придвинулся ближе.

Глаза чернее ночи смотрели в его сторону, обжигали, как тлеющие угли.

– Май, скажи, мне кажется, или ты не винишь тех людей за то, что они сделали с тобой и с... Лайлой?

Ответный вопрос застал Мая врасплох.

– Я... почему ты спрашиваешь?!

– Ты продолжаешь поддерживать связь с несколькими последователями, всё ещё помогаешь той девочке. Ты их простил? Ты не думаешь, что они могут вновь прийти к тебе домой и совершить нечто более страшное? Они могут убить тебя.

– Этих людей не было в тот день.

– Ты помнишь?

Май посерьёзнел:

– Помню. Я всё очень хорошо помню. Мне даже показалось в тот момент, что я смотрю на всё со стороны, что это происходит не со мной, а с моим двойником. Так бывает во сне.

– Я всё же не понимаю, – мотнул головой Флоренс. – Ты не боишься? Не винишь этих людей?

Маки под склоном холма волновались. Шептали что-то, оплакивая кого-то, скорбя. Практически можно было различить слова в их нестройном хоре. Но к кому обращались их речи, было невозможно понять.

– Боюсь. Виню. Я же человек. Но как же я могу распространять это на всех без исключения? В чём виноваты мальчишки? Что плохого сделала Гузель? Я не могу отказаться от любви к людям – я живу, пока люблю.

– Что значит «любить людей»?

Май неловко улыбнулся:

– Как я могу объяснить? Это же любовь, как её можно переложить на слова?

– Как ты понимаешь, что любишь? Я представляю, когда объект любви один. Но чтоб все...

– Погоди. Ну а что же для тебя тогда любовь к одному человеку? Ты ведь осознаёшь её как-то?

Нахмурившись, Флоренс окинул взглядом открывшийся пред ним пейзаж. Просторное красное поле, словно живое, шевелило своей шерстью – цветками мака. Волновалось, повторяя переживания принца. Огромное поле людских душ. Разве Флоренс их не любил? Зачем тогда заботился? Кого он, в таком случае, вообще любил?

– Я любил дважды... Или, наоборот, лишь один раз? Причём совершенно другого человека. Не знаю, где истина. Я думал, что эти люди могут изменить мою жизнь к лучшему. Они были нужны мне рядом, как воздух. Яркие, сильные, прекрасные. Первого человека я желал иметь рядом в надежде стать счастливым. А во втором же случае я готов жизнь отдать, чтобы сделать счастливым этого человека. Он иной, он так не похож на меня. До встречи с ним я искренне верил, что достиг всего, всё знаю и всё умею. Но рядом с этим человеком я каждый раз учусь чему-то новому.

Май смотрел на собеседника с теплотой.

– Кажется, это и есть любовь, – сказал он. – Прекрасно, когда есть человек, которого ты так сильно любишь. А он? Что он к тебе испытывает?

Флоренс усмехнулся:

– Думаю, любит.

– Если так, то это просто замечательно! – воскликнул Май. – Если два человека любят друг друга – это настоящее волшебство.

– Волшебство...

– Но всё, мы отошли от темы. Ты не можешь переложить описанное тобой чувство на остальных людей?

Работа мысли отразилась на лице Флоренса.

– Не понимаю, как. Это же уникальный человек, неповторимый.

– А разве каждый из нас не уникальный, не неповторимый? Разве я, например, или та же Гузель, не можем тебя научить чему-то новому? Своему образу мысли. Он у всех разный. Даже сейчас я знакомлю тебя со своим взглядом на жизнь. Вот и повод любить. За неповторимость. Просто потому что человек есть и он отличается от тебя.

Флоренсу стало невыносимо горько. Он как никогда прежде ощутил своё одиночество.