52 ГЛАВА. Интерлюдия. Исповедь. Часть 3.

Цветы, безмолвные дети, всё же стали моими друзьями. Я искал у них утешения, рассказывал о своих переживаниях и страхах, с надеждой прислушивался к шороху их листьев, пытаясь разобрать в нём слова. Наверное, я помутился в какой-то момент сознанием, потому что начал распознавать ответы. В основном, цветы говорили что-то бессвязное и нелепое, иногда хихикали. Иногда они подхватывали жуткие речи Тени, вторили им: «Тебе не место на Земле! Ты не достоин жить! Либо ты, либо отец!».

Близилось моё совершеннолетие. Отец, казалось, тогда чокнулся окончательно, спокойно не жилось ни мне, ни Феликсу. Конечно, его можно было понять: он собирался доверить сыну целую страну. Несмотря на то, что я не был близок с ним, я знал его слабые места.

Немного магии – и мне удалось научить цветы слежке. Это оказалось не так сложно, хотя порой мне казалось, что это – тоже часть моего помешательства. Если, произнося заклятие, обрисовать пальцем каждый лепесток, а затем дыхнуть на бутон, он обретёт способность видеть, и я силой воли могу подключиться к его зрению. Как через камеру слежения. Так, зачаровав вьюнок, я пустил его вверх по стене прямо к спальне родителя. Следить за ним было не самым приятным занятием. Я видел много того, о чём детям не следует знать, какого возраста они бы не были. Например, я стал свидетелем того, как он совратил Аксинью. Я не стал досматривать. Но те несколько мгновений, что я успел застать, надолго отпечатались в моей памяти и окончательно определили отношение к отцу. Вот – его самодовольное лицо, морщинистая грудь, выглядывающая из ворота халата; вот – открывающаяся дверь, с силой ударяющаяся о стену; вот – личные слуги, держащие под руки сопротивляющуюся, брыкающуюся служанку. На этом всё. Мне стало невыносимо тошно, и я на вечер сбежал из дворца.

Выходить за его пределы всё ещё было запрещено, но с возрастом я научился находить лазейки и во времени, и в охране, и в ограждении. В четыре часа вечера можно было пролезть сквозь прутья. Охрана к тому моменту менялась после обеденного перерыва. Охранники были сытыми, разморенными. Они стоя дремали, и бдительность их значительно ухудшалась.

Меня трясло. Я шёл в сторону леса на еле гнущихся ногах. Перед глазами продолжали мельтешить только что увиденные страшные сцены. Может, стоило вернуться? Может, стоило прийти на помощь? Или как-то отвлечь? Да кем я был?! С моим уровнем владения магией я мог разве что без рук развязать шнурки стражникам. При всём желании я не смог бы с ними справиться. А если бы помешал отцу, разозлил бы его, и тогда, возможно, из его покоев живым бы не выбрался никто.

Я шёл вперёд не глядя. Ноги не слушались, заплетались, я то и дело натыкался на не к месту свисающие ветви. В какой-то миг заслышал плеск воды, замедлил шаги. Я помню тот миг поразительно чётко. Помню, как мягкий свет окутывал раскидистые деревья. Помню, как струился он по нежным молоденьким листьям. Помню удивительно мягкую траву и сверкающую бликами кору деревьев. Я не знаю той магии, в путы которой попал тогда. Я зашёл в волшебный купол, и все мои горести вмиг улетучились.

У меня никогда с такой отчаянной радостью не тянуло в груди, никогда ранее сердце не пропускало удара не от страха, а от счастья. Я не мог поверить глазам: прямо передо мной на корточках у ручья сидел Май, набирал воду в большой глиняный кувшин. Солнечные зайчики играли на его лице, ласково очерчивали линию подбородка. Волосы сверкали словно серебряные нити, самые драгоценные из всех, что я когда-либо видел. Я так давно его не встречал! Но ошибиться было невозможно: большие янтарные глаза ни с чем невозможно было спутать. Только в них сейчас плескалась тоска...

Рядом лежал щенок, грелся на солнышке, разложив длинные уши, щуря глаза. Он был таким же светлым и мягким, как хозяин. Не знаю, почему, но мне вдруг захотелось плакать.

– Май, это вы? – я не разговаривал ни с кем сутки, отчего не узнал своего голоса. Он казался высоким, непоставленным, и очень мне не нравился.

Май вздрогнул и вмиг вытянулся по струнке. Расправил резкими движениями рубашку.

– Добрый вечер, Ваше Высочество! Да, это я.

«Неужели узнал?» – от этой мысли стало неожиданно тепло на душе.

– Как ваша жизнь? Мы давно не виделись.

В ту же секунду я захотел себя ударить: бедняжка потерял родителей, как его жизнь может складываться? Сердце трепетало: я боялся, что он обвинит меня в их смерти. Знал, что выставили произошедшее таким образом, что свет на королевскую семью не падал, но было мучительно страшно от одной лишь мысли, что Май может держать на меня зло. Я хотел всё исправить!

Он как-то сразу осунулся, мне казалось, он старался решить, стоит ли откровенничать. Он попытался улыбнуться, но в ту же секунду едва заметная скользнула по щеке слеза.

– Что-то случилось? Как я могу помочь?

– Что вы! Простите! Прошу, простите! Всё в порядке. Веду семейные дела, принимаю людей. Всё хорошо.

Но ему едва исполнилось четырнадцать! Неужели у него не осталось больше никого? Была же бабушка, могу поклясться!

Он улыбался, но видно было, как слёзы бурлят в нём, готовые вырваться вот-вот наружу.

– Если вам нужна помощь, – повторил я, как мне казалось, мягче, – обращайтесь ко мне без стеснения. Может, у вас есть недостаток в средствах? Может мало людей вас посещает?

Наверное, от сдерживаемых слёз горло спазмировалось, потому что Май с трудом смог ответить:

– Что вы, Ваше Высочество? Да как смею?..

И он даже не смел поднять на меня глаз.

Спустя какое-то время удалось выяснить, что бабушка его умерла. Я думал, как было бы хорошо, если бы было возможно привести Мая во дворец! Я бы избавился от груза вины перед ним, я бы сделал его самым счастливым человеком на свете, который живёт в своё удовольствие и ни в чём не нуждается. Я грезил этим. Я засыпал и просыпался с назойливым желанием проводить с этим мальчиком как можно больше времени. Мы бы встречались за завтраком, обменивались тайными знаками, чтобы не привлекать внимания отца, потом пересекались бы в библиотеке, где в определённой книге оставляем послания друг для друга. Потом, пока отец занят своими делами, мы бы ходили вместе в сад, который я начал выращивать. Мы бы прятались под раскидистой ивой и читали друг другу вслух какую-нибудь книгу. Я думал, что так Тень отстанет от меня, ведь её будет заглушать звонкий голос Мая.

Но то были лишь мечты.

Аксинья старалась не подавать виду. Она продолжала молча помогать мне с повседневными делами. Я думал, стоит ли мне как-то упоминать о случившемся или же это будет некрасиво с моей стороны. Но мне было жутко. Я смотрел на эту бедную молодую женщину и поражался: сколько же в ней силы, чтобы стойко переносить подобное? Я восхищался и думал, планировал... Я мечтал всех спасти!

А потом Аксинья переменилась. Она пришла ко мне перед сном с засохшим бутоном мака в руке, улыбнулась печально.

– Знаю, вы, молодой господин, любите цветы. Этот дарил мне жених когда-то. Пожалуйста, я никогда и ни о чём вас не просила, только сейчас прошу. Оживите ненадолго для меня этот цветок. Чтобы цвёл и пах как в тот день.

Но я тогда этого не умел. Я пытался, я правда отчаянно пытался, но у меня ничего не выходило. Я пообещал, что смогу найти точно такой же, да не один, но Аксинья, вновь горестно улыбнувшись, пожелала мне спокойной ночи и ушла. Наутро её не стало.

В тот же день я долго сидел напротив зеркала, в отражении его подрагивали огоньки свечей. Ждал, когда Тень объявится: мне нужно было многое обсудить с ним. Ждал долго, до боли в глазах всматриваясь в собственное лицо, пытаясь уловить еле заметные изменения, свидетельствующие о Его появлении. Так прошёл час, два... тело затекло, спина начала болеть, но я не мог так просто сдаться! Я продолжал сверлить самого себя взглядом, ожидая, что вот-то свечи потухнут под порывом внезапного ветра, что меня окутает мертвецкий холод... Но всё было не так. Вдруг мускул отражения дёрнулся, и оно рассмеялось. Я был готов ко всему, но не к этому, поэтому вздрогнул.

– Видел бы ты своё лицо! – еле справляясь со смехом, сказал Тень.

Я ответил твёрдо:

– Как долго ты здесь?

– По шкале от одного до десяти, насколько тебе будет неловко, если я скажу, что с самого начала?

Злость во мне бурлила и готова была вот-вот извергнуться, но я сжал зубы, сдерживаясь. Злость следовало излить на другого человека...

Несмотря на то, что я не был близок с отцом, я знал его слабые места. Я знал, когда рядом с ним не бывает охраны, я знал, что около двух он любит вздремнуть в саду, я знал, что он никому не доверяет. Я знал, что его ненавидят все во дворце.

– Флоренс, ты спятил! – кажется, Феликс был в ужасе от моего плана.

– Подожди, разве ты не страдаешь от него? Разве он не жесток с тобой? Феликс, этот человек довёл до смерти нашу мать, убил ни в чём не повинных людей, сломал судьбу бедного мальчика, сына тех лекарей. Он довёл до самоубийства Аксинью. Мне продолжать?

Его глаза горели.

– Ты слышишь себя? Он наш отец! Он король! Ты что вообще удумал?

– Погоди... ты пока не готов вступить на трон?

Феликс раздражённо прыснул.

– О чём ты? Я готов к этому в любую минуту, но дело не в правлении. Ты совсем лишён чувств или что? Почему ты не испытываешь сострадания? Хоть капли?! Ты похож на дикого зверька прямо сейчас. Не того Флоренса я знал всю жизнь. Я боюсь тебя!

– Как же я не сострадаю?! А почему тогда я на это решился, по-твоему?

– Потому что на тебя давят рамки? Предполагаю, что из-за этого. Ты просто оправдываешься. Я могу понять тебя в какой-то мере. Я был в твоём возрасте, я точно так же мечтал о свободе, о прогулках под луной, о юных девах... Но есть вещи выше этого! Когда ты повзрослеешь и поймёшь? Не смей! Слышишь меня? Не смей даже думать о таком! Я закрою тебя в темнице до конца жизни!

Когда покрытое белым саваном тело выносили из спальни, мы стояли друг напротив друга. Глаза-в-глаза. Феликс не сказал ни слова. Он не сдержал обещания: в темнице я не оказался. Более того – он никогда не припоминал мне содеянного. Он просто долго и пронзительно смотрел мне в глаза тогда, на месте. И было в этом взгляде так много, что на слова переложить трудно! И ужас, и благодарность, и страх неизвестности.

Мне стало легче. Я расправил плечи на похоронах и больше никогда их не опускал. Тогда я уверился в том, что никто и ничто не могло меня сломать.

Но я был неправ.

После кончины отца меня перестал навещать Тень. Вот так внезапно оставил. Я нарадоваться не мог: наконец-то смогу жить без навязчивых мыслей! Вот уже восемь лет я просыпался со спокойной душой, свободно выходил за пределы дворца, занимался садом. Феликс продолжал поддерживать со мной связь, пускай и на расстоянии. Мы общались хоть и не как раньше, но всё же по-братски. Единственное, за что я держал на него обиду: он даже слушать не стал о том, чтобы пригласить Мая во дворец. Максимум – на праздники. Это огорчило меня, разрушило детские мечты. Но я продолжал наблюдать за ним, иногда, как бы невзначай, пересекаться, обмениваться парой-другой фраз. Было больно видеть, что он меня боится и сближаться будто и сам не желает. Я не хотел причинять Маю дискомфорт, поэтому просто находился поблизости, если, в случае чего, потребуется моя помощь. Но он и сам хорошо справлялся. С возрастом боль утраты исчезла с его прекрасного лица. Он с удовольствием общался с пациентами, с улыбкой на лице гулял по лесу, смеялся, играя с подросшей собакой. Со временем я уверился в том, что его место – здесь, и во дворце, даже имея все доступные блага, он не был бы счастлив. Мне оставалось лишь обеспечивать его безопасность.

Как-то, прохаживаясь по городу, я заприметил цветочную лавку. Мне как раз нужно было кое-что купить, поэтому я с радость в неё заглянул. За прилавком сидел низенький седовласый мужчина. Покупателей в столь ранний час не наблюдалось, поэтому он был полностью сосредоточен на чтении газеты. Я поздоровался и хотел уже перейти к делу, как вдруг слуха моего коснулся шелест ткани. Периферийным зрением я уловил движение длинной зелёной юбки. Из склада выглянула молодая девушка. Возможно, во внешности её не было чего-то примечательного. Она была хорошенькой, но не выделялась красотой. Но её глаза... Они смотрели уверенно и прямо. Я чувствовал в них невероятную силу. Кажется, тогда я потерял голову...

Я никогда не признавался Женевьеве в любви. Мы подолгу беседовали, обсуждали книги, да и просто городские сплетни. Она была прекрасно осведомлена в том, кто я такой, но не боялась меня, не падала ниц. Она чувствовала себя равной. Оттого такой и была. Мне казалось, что вот-вот, ещё чуть-чуть – и у нас начнутся настоящие отношения. Как в романах, мы будем встречаться где-то тайком, я буду ночами залезать в окно её спальни... Но нет. В один миг, я даже не успел опомниться, пришёл мой брат, улыбнулся ей... и тут же взял в жёны.

Я был сражён наповал: родной брат разрушил мои мечты в одно мгновение! Я никогда прежде ещё не влюблялся и тогда чувствовал, что больше точно не смогу испытать всех красок любви, никогда не переживу все прелести отношений. Нет, как раз тогда я точно многие прелести пережил, да только не с Женевьевой. И не с людьми это было вовсе. Нимфы в таких вопросах безотказны...

Практически в то самое время начали увядать маки, тогда же настала череда эпидемий и засух. Люди страдали и всему виной был странный недуг. Феликс был искренне озабочен им и поручил мне первое в жизни задание – во что бы то ни стало спасти цветы.

Любимые цветы госпожи Онисифоровой.