51 ГЛАВА. Интерлюдия. Исповедь. Часть 2.

Наша первая встреча произошла в одну из ночей после порки. Я много раз просил отца довести дело до конца и убить меня, но, только он замечал, что я начинаю терять сознание от боли, прекращал терзать меня.

– Зови Аксинью, пусть умоет его и уложит спать, – не говоря мне ни слова на прощание, отец давал команду одному из подчинённых и уходил.

Аксинья была одной из наших нянечек. Женщина без возраста, без прошлого и светлого будущего. Сомневаюсь, что имя у неё было настоящее. Она к нам не привязывалась, как и мы к ней, лишь исполняла свои обязанности. Сухо, методично. Чаще отец звал её, но порой меня забирали и другие нянечки. Каждый раз одно и то же: она заходит, помогает мне подняться, хлопает пару раз по голове, вроде как ободряя, и ведёт в ванную. Я, находясь в таком состоянии, уже не в силах как-либо за собой ухаживать, поэтому практически всё делает за меня она.

В ту ночь, насколько помню, всё повторилось вплоть до мелочей. Когда следов крови не осталось, Аксинья одела меня в просторную ночную рубаху и повела в покои. Я ждал, когда она уйдёт, чтобы раздеться: лёгкая ткань цепляла новые раны. Она совершила привычные ритуалы: аккуратно сложила одежду, подоткнула одеяло, поправила книги и потушила свечу. Пожелав спокойной ночи, затворила дверь. По-моему, тогда я всё ещё плакал. Со временем слёзы будто иссякают в организме, как бы больно тебе ни было, ты не можешь проронить ни слезинки. Лёжа на животе, смотрел в крохотную щель меж тяжёлыми шторами, пытался задеть взором краешек луны. Мне казалось, что свет её сможет меня исцелить. Но изображение шло рябью, горячие ручейки бежали по носу, падали каплями на подушку. Я старался плакать бесшумно.

– Эй, – послышалось откуда-то со стороны, – слышишь меня?

Прислушался. Я много читал и знал, что иногда у людей возникают галлюцинации. Решив, что и меня постигла такая участь, испугался. Сердце у меня так заколотилось, что я на миг забыл о боли.

– Я здесь, – шептал голос, – повернись в сторону зеркала.

Послушно посмотрел в угол, где стояло трюмо. Оно было покрыто мраком, лишь тонкая линия лунного света пересекала сбоку раму и стекло. В комнате никого не было.

– Ну же, здесь я. В зеркале.

Сердце не унималось. От страха я перестал дышать. Зажмурился в надежде, что морок спадёт или что я проснусь от ночного кошмара. Стал молиться про себя еле слышно. Ритм молитве отбивало сердце.

Закончилась молитва, и я раскрыл глаза. Мне показалось тогда, что в комнате стало немного светлее. Возможно, я просто успел привыкнуть к темноте. Я упорно всматривался в гладкую поверхность зеркала, где едва различимо виднелись кресло и угол ширмы. Если не буду двигаться, думал я, меня не заметят.

Минута, две, три... Я уже понемногу начинал приходить в себя и решил уже, что всё мне прислышалось, когда со стороны зеркала раздался разочарованный вздох.

– Не хочешь – как хочешь, – произнёс голос. – Значит, ты пока не готов к знакомству. Выходит, поговорим в следующий раз... А вообще у меня для тебя есть очень ценная информация.

Страх овладел мной. Да, я пользовался магией, знал, что в мире не всё так просто, но в то, что в зеркале прячется нечто, поверить мог с трудом. Мне охотнее верилось в то, что в покоях спрятался недоброжелатель, который готовил покушение. И что мне тогда делать? Звать на помощь? А если это всё действительно лишь плод моего воображения, и тогда последует наказание за то, что я переполошил дворец? Может, смерть от рук незнакомца – не самая плохая участь?

Но тогда я промолчал.

Каждую следующую ночь заснуть удавалось всё с большим трудом, чем предыдущую. Только Аксинья тушила свет, как я крепко жмурил глаза и старался как можно плотнее прикрыть уши, чтобы ни один посторонний звук не касался слуха. Совсем скоро я стал до оцепенения бояться темноты.

В очередной раз, когда Аксинья потянулась к свече, я, повернув слегка голову, тихонько попросил оставить её зажжённой.

– Опасно, Ваше Высочество. Вы заснёте, а свечка останется без присмотру. Чуть ветер подует, так она раз! – и на бок завалится.

– Давно придумали электричество. Почему мы всё ещё пользуемся свечами, раз они такие опасные?

– Его Величество, батюшка ваш, не любит все эти новомодные штучки.

Я удивился про себя: «Сколько же ему тогда лет, если все эти штучки для него до сих пор «новомодные».

– Прошу, Аксинья, не туши, пожалуйста. Я не буду спать, почитаю немного.

Я лежал на животе, поэтому мог видеть лишь длинный оливковый подол её платья. Оставалось загадкой, что выражало её лицо.

– Не велено, Ваше Высочество. Если ваш отец узнает...

– Он ни за что не узнает! – взмолился я.

Аксинья с горечью произнесла:

– Не думайте, Ваше Высочество, что я это из вредности. Это ради всеобщей безопасности. К тому же, время позднее – вам пора спать.

Только я попытался издать звук протеста, колпачок опустился на свечку.

– Добрых снов, Ваше Высочество, – каблучки простучали до двери, дважды повернулся ключ в замке.

Рывком потянув на себя одеяло, спрятался под ним с головой, завернулся так, что из слышимых звуков осталось лишь биение сердца. Я старался себя успокоить. Мне вряд ли что-то сделают, нужно было просто переждать.

Стыдно сознаваться, но я придумал для себя небольшой ритуал, чтобы было легче засыпать: я гладил себя по голове, представляя, что это рука госпожи Онисифоровой. Я бы очень хотел, чтобы она была моей мамой. Порой мечтал, чтобы вышло так, будто на самом деле где-то что-то напутали, и я оказался родным братом Мая. О, как бы я был счастлив! Я представлял, как бы мы играли с ним в прятки в лесу или как лежали в высокой траве, глядя на голубое небо. Я хотел почувствовать, как пахнут дикие растения в своей естественной среде и в изобилии. Именно такая картинка рисовалась, когда я пытался понять, что для меня является счастьем.

Я приоткрыл глаз, чтобы поймать хотя бы отблеск света и подумал: «Интересно, а я смогу самостоятельно зажечь свечу?»

Спички в покоях никогда не хранились. Либо это было отголоском сурового воспитания, либо отец и впрямь считал меня слабоумным и боялся, что я могу учинить поджог. Поэтому привычным способом я это сделать не мог, но и не знал тогда ни одного заклинания, способного вызвать огонь. Если бы я вдруг ошибся, точно без пожара не обошлось бы. Но страх при этом был настолько сильным, что я готов был рискнуть.

Самое главное в умении управлять магией – предрасположенность к ней или наличие особого артефакта, ей наделённого. В нашей семье из поколения в поколение передавался кулон с четырёхконечной звездой из горного хрусталя. Существовала традиция, согласно которой при рождении нескольких детей, самый старший наследовал престол, а второй по возрасту – тот самый кулон и, следовательно, магические способности, которыми он впоследствии упорно обучался управлять. Если бы об этой традиции не знали в народе, родители, сдаётся мне, ни за что не доверили бы мне кулон.

Помню, госпожа Онисифорова, увидев его на моей шее, сказала, что эта звезда не простая, а полярная. Она обязательно укажет мне верное направление в жизни и спасёт, если я заблужусь или окажусь в опасности.

На ночь его снимали и убирали в сундук, чтобы я, такой неуклюжий, не смог его сломать. Чтобы сейчас попытаться что-то сделать, мне нужно было вылезти из своего укрытия. Я полежал немного, поторговался с собой несколько минут и всё же решил, что стоит рискнуть. Со звездой на шее мне в любом случае будет спокойнее.

Открыв сундук трясущимися руками с ужасом подумал, что незримый посетитель спальни может быть охотником за артефактом. Да, таких было много на моей памяти. Однажды, когда мы с семьёй вышли к народу во время одного из праздников, один мужчина пробрался через дыру в оцеплении и кинулся прямо на меня. Гвардия среагировала быстро, а людей, создавших брешь, казнили этим же вечером. Не думаю, что отец своим приказом мстил за меня. Не я неприкосновенен, а звезда.

Быстро нацепив подвеску, судорожно огляделся, но в комнате так никого не обнаружил. Попытался успокоиться, ведь колдовать легче всего, когда ты владеешь собой. Сейчас я многому научился, многое мне даётся проще, но тогда я был ребёнком, и даже простые заклинания стоило особенно внимательно контролировать. Что уж говорить о тех, которые я собирался опробовать впервые?

Чтобы создать заклинание, нужно было сконцентрироваться на результате, визуализировать его и придумать кодовое слово, которое стало бы в дальнейшем спусковым крючком для осуществления заклинания без предшествующих шагов. Я старался тогда никаким образом не думать об открытом огне, но образ его предательски представал перед глазами. Выдохнул. Досчитал до десяти. Продолжил. Что может светиться, но не нести угрозы? Лампочки, конечно, но тогда я подумал о треклятых светляках и посчитал хорошей идеей сконцентрироваться на их образе. Они были живыми, и свет излучали, в моём представлении, тоже живой. Картинка с ними успокаивала меня.

«Lampyridae»*

К великому удивлению, получилось с первого раза. Только я открыл глаза, как полчища светлячков облепили спальню. Мне показалось тогда, что их было около миллиона или даже больше. Часть уселась на карнизе, часть облепила шторы. Около тысячи, не меньше, спряталась под балдахином. Некоторые, не найдя себе места, летали стайкой по комнате. Один, помнится, подлетел совсем близко и я, еле дыша от восторга, позволил ему опуститься на ладонь. От одного светлячка света было с горошину, но от того изобилия, которое я невольно создал, комната целиком озарилась светом.

– Впечатляет, – и вновь раздался голос из зеркала, вызвавший у меня мурашки.

Я застыл, боясь встретиться взглядом с его источником. В сумраке его не было видно, но в освещённой комнате я, так или иначе, грозился пересечься с преследователем.

– Ты снова делаешь вид, будто меня не слышишь, – разочарованно произнёс загадочный голос. – А у меня по-прежнему есть для тебя крайне полезная информация.

Сглотнув слюну, я подал голос еле слышно, за гулким сердцебиением даже сам с трудом разобрал слово:

– К-какая?

Голос оживился:

– О! Ты заинтересовался, дружок! Для начала давай познакомимся. Я порядком устал сидеть в тишине. Меня зовут Тень. А ты, Флоренс, можешь не представляться.

Мороз пробежал по коже.

– Кто ты и как здесь оказался?

– Я всегда был с тобой, ты просто не замечал меня. Но вот появился повод показать своё лицо.

Я вобрал в грудь воздух и повторил вопрос:

– Кто ты?

– Ты.

– Не понимаю.

Тень рассмеялся.

– Я – это ты, ты – это я. Мы две части одного целого.

– Скажи честно, я схожу с ума?

– Как посмотреть. Думаю, со стороны так оно и будет выглядеть, если ты вдруг решишь заговорить со мной на публике или скажешь кому-то, что разговариваешь с отражением.

– С отражением?

– Ага, подойди к зеркалу, и всё сразу же поймёшь.

Но я боялся. И того, что это могла быть засада, и того, что я действительно на грани помешательства.

– Да что это я распинаюсь! – воскликнул Тень. – Ты всегда был трусом, будто я об этом не знал.

– Почему ты так говоришь?

Мне не впервой было слышать оскорбления в свой адрес, но каждое новое, особенно от нового человека, сильно обижало.

А огоньки тем временем перемигивались

– Разве нет повода так говорить? Ты трус, раз боишься взглянуть себе же в глаза.

Да, в зеркале я столкнулся лишь со своим отражением. То же лицо, те же волнистые волосы, та же белая рубаха. Вот только взгляд был иным: я смотрел с опаской, а отражение – с интересом и с некоей долей вызова. Это был он, Тень?

– Возможно, ты не так безнадёжен.

Полезной информацией тогда оказался способ снять боль и излечить раны. Откуда Тень знал об этом, осталось для меня загадкой. Тогда у меня ничего не получилось из-за усталости и сильного страха: заклинание требовало и требует по сей день больших затрат силы. Но спустя месяц я им овладел почти в совершенстве. Когда отец впервые увидел мою чистую спину, ещё вчера исполосованную свежими шрамами, он на миг замер.

– Что это? Как? Как у тебя получилось? Ты что, научился регенерации и молчишь?!

– Я только-только обучился этому заклинанию. Кажется, у меня и правда получается, отец. Я не собирался скрывать это. Просто обучался.

Он играл желваками, сверля меня недобрым взглядом. Он будто решал тогда, что со мной лучше всего сделать: наказать за укрывательство важной информации или отпустить. Я всё ещё думаю, что со мной стоит дружить, а не держать в страхе. Тогда я буду сговорчивее, тогда я смогу принести пользу...

Отец был другого мнения.

О Тени я никому рассказывать не стал. Вдруг это правда что-то плохое, симптом болезни? Или, наоборот, нечто настолько ценное, что о подобном лучше не распространяться. Я лишь стал ещё упорнее изучать литературу. Наиболее близким к тому, что я видел, был Доппельгангер – тёмный двойник человека. В отличие от Тени, Доппельгангер, исходя из той информации, что я нашёл, был отдельной личностью со своей собственной параллельной жизнью. Он часто мог быть полупрозрачным, не иметь тени и отражения, но всё же находился в реальном мире, а не зазеркальном. Так или иначе, если это была одна из вариаций Доппельгангера, меня ждала незавидная судьба. Двойник либо предостерегал о чём-либо, либо был предвестником смерти, либо пришёл подкрепиться моей энергией. Так писали в книгах, и это меня очень напугало. На деле, ничего из описанного в литературе не соответствовало действительности, в чём я всё сильнее убеждался. Со временем я привык к Тени, перестал бояться его появлений. Ненавидел их, но не боялся.

Мне было около пятнадцати. Мы с Феликсом сидели в ученической комнате за учебниками, делали домашнее задание. Несмотря на разницу в возрасте и воспитании, Феликс оставался для меня единственным другом. С ним тяжело было делиться переживаниями – он меня не понимал. Иногда создавалось впечатление, что у нас разные родители, потому что я знал одну их сторону, Феликс – другую. Пока меня бранили за любой проступок, Феликса растили в тепле. После смерти матери ему тоже стало непросто, но всё же его никогда не пороли. Первое время, когда мы оставались наедине, я пытался жаловаться ему, говорил, что со мной поступают несправедливо, демонстрировал синяки и глубокие раны от плети. Феликс, зная совершенно иного отца, хмурился, шептал недоверчиво:

– Быть такого не может, Фло! Как наш отец и вот так с тобой может поступить! Он же нас любит!

Феликс не верил мне, закрывал глаза на все доказательства. Ему тоже было одиноко во дворце, и он цеплялся за светлые образы родителей, боясь правды. Во что ему тогда было верить, раз они несли угрозу? Где искать защиту?

Я читал учебник географии. Мне нравился этот предмет, потому что я много узнавал об окружающем мире. Куда больше, нежели путём немногочисленных прогулок. Описания причудливых растений, высоких гор, непривычного для нашей страны климата – всё увлекало меня. Это позволяло делать успехи в учёбе.

Феликс тогда решал примеры по математике. Мы сидели уже несколько часов, когда я услышал тихие всхлипы. Повернувшись, с удивлением заметил, как трясутся плечи брата. Я прислушался, присмотрелся получше к такому непривычному зрелищу. Я был в шоке: он плакал! Впервые на моей памяти!

Мы были одни в комнате, поэтому я позвал:

– Эй, Феликс, ты чего?

Он постарался сделать вид, что с ним всё в порядке, но голос предательски дрожал:

– Всё хорошо.

– Ты... уверен?

Он помолчал недолго, затем вздохнул:

– У меня ничего не выходит. Я совсем не понимаю, как решать эту задачу. Учитель сказал, что она максимально приближена к жизни, и, когда я стану королём, подобное мне придётся решать чуть ли не каждый день.

– Я могу как-то помочь? – вряд ли бы у меня что-то получилось, у нас разница была в три года, и я такое ещё не проходил.

Феликс отрицательно мотнул головой:

– Тогда тебе и править за меня придётся.

– Мы же братья. Должны помогать друг другу. Если тебе вдруг понадобится моя помощь, когда ты станешь королём, ты всегда можешь обратиться ко мне.

– Спасибо, но не думаю, что отец будет этому рад.

И тут он.

– Он что-то говорил по поводу меня?

– Нет. Его не устраивает моя готовность. Через месяц моё совершеннолетие, а он назвал меня «избалованным кретином». Возраст что ли, не знаю... Мне стыдно, что я не верил тебе раньше. Теперь я всё больше и больше понимаю, что ты никогда мне не врал насчёт него. Он... скажи, он до сих пор бьёт тебя?

– Уже меньше, – от переживаний в горле пересохло, я взял стакан с водой и только сделал глоток, как из него донёсся голос:

– Так может пора с ним покончить?

От испуга я закашлялся.

– Фло, ты в порядке?

– Да, да, всё хорошо.

Тень ухмылялся со дна стакана.

– Может, старик уже пожил достаточно? Кажется, он нервишки не только тебе потрепал.

Феликс его не слышал, а не мог сделать ничего, чтобы прекратить страшные назойливые речи. Сердце колотилось от пугающих мыслей. В несколько глотков я осушил стакан, но голос не исчез. На три года фраза «Так может пора с ним покончить» укоренилась в моей голове.

–

* Lampyridae (лат.) – светлячки