49 ГЛАВА. Люди меняются(?,!)

Ирина Владимировна говорила, что мне может быть нелегко: счастье в такой ситуации может по щелчку пальцев сменяться унынием. Я знала, предвидела, но к смене настроения никогда нельзя быть готовым полностью.

Бабушка звала в гости. Предположительно, там может быть отец. Хоть я и старалась гнать от себя мысли о нём, хоть мне и казалось, что держу ситуацию под контролем, близившаяся встреча с ним заставляла сильно нервничать. Мы не общались ни с ним, ни с бабушкой с момента последней не самой весёлой встречи, поэтому никто из них не был в курсе моей жизненной ситуации. С мамой мы договорились всё оставить в тайне, но я чувствовала, что это будет неправильно по отношению к себе. Я хотела прямо и во всеуслышание заявить, кто я. Правда, я и сама толком не была уверена в этом, поэтому боялась выставить себя посмешищем. Ага, так и представляю, как наяву: бабушка хмыкает, глядя в стол, и на лице её расцветает мерзкая ухмылка. Будет считать меня неудачницей. Мы с Ириной Владимировной работали над воспоминаниями, связанными с бабушкой, но это принесло плоды лишь на время. Когда ситуация в корне изменилась, с трудом достигнутые результаты пошли прахом.

В ночь перед поездкой не спалось. Я всё никак не могла понять: я поступаю как сильная личность, не прячась и идя на контакт, или как слабая, не могущая дать отпор? Я боялась. Боялась отца, неодобрения бабушки, её осуждающего тона, нравоучений. Я боялась снова почувствовать себя маленькой и беспомощной, глупой девочкой, отчаянно пытающейся казаться взрослой, но таковой не являющейся. Кто я? Я хочу быть Женевьевой.

Катя спала. Боясь её потревожить, я старалась двигаться бесшумно, но в темноте ни черта не могла разобрать. Нащупала холст в углу, потянулась за красками, но задела что-то, стоящее рядом, и это что-то упало и покатилось по полу с предательским шумом. Я, задержав дыхание, смотрела на Катю. Но она лишь что-то промычала и продолжила спать как ни в чём не бывало.

На кухне свет был непригоден для творчества. Тусклый, превращающий насыщенные цвета в невесть какие. Но я упорно писала свой портрет. Интересно, эти качества и правда находятся где-то в глубине меня? Или это мне совершенно несвойственно, и я обречена остаться тихой и покорной?

Я не верю в судьбу, как и не верю в то, что люди не меняются. Если я только захочу, если только сумею собрать всю волю в кулак, я смогу стать той, какой желала быть всю жизнь. Разве нет? Это звучит очень просто и ободряюще, но на деле оказывается трудным делом, от которого легко отступиться.

Чёрный. Он придаёт изображению насыщенности и глубины, делает более яркие элементы заметнее. Без чёрного я не мыслю работы над картиной, без чёрного тяжело представить и саму мою жизнь. Я чувствую, что этот цвет, подобный гудрону, исходит из моего сердца и постепенно заполняет всё пространство вокруг, не щадя ничто и никого. Я к этому привыкла, он стал неотъемлемой частью меня. Чёрный делает меня такой, какая я есть.

Но люди меняются.

Я отложила тюбик с чёрной краской. Сейчас он мне не пригодится. Вместо этого я возьму белый и покажу чистоту и радость. Совмещу золотистый и бирюзовый, чтобы создать эффект, похожий на тот, что возникает в закатное время при ясной погоде. Мягкое солнце покрывает позолотой облака на фоне чистого неба. Я хочу, чтобы вместо тьмы меня окружало божественное сияние.

Красный – цвет силы. В большом количестве на этой картине я его использовать не смогу: цвета сочетаться не будут. Но акцент на губах всё же сделаю. Но это чуть позже, когда вернусь и приступлю к прорисовке деталей.

Дождись меня, Женевьева. Я вернусь. Я стану тобой.

Мама всегда рада мне и всегда меня принимает, несмотря ни на что. Я это знаю. Но всё равно ощущалась неловкость, когда мы с ней только встретились. Она улыбнулась, взяла у меня сумку, чтобы помочь донести, задала дежурный вопрос:

– Как доехала?

– Всё хорошо. Спать хочу.

– Будет время немного поспать до вечера.

– Ты уверена, что нам там быть необходимо?

Мама нахмурилась, помолчала немного.

– Бабушка хотела нам видеть. Надо сходить.

– Кому надо? – спросила я тихо, ни к кому, по сути, не обращаясь.

– Мы всё же семья. Нам стоит поддерживать хорошие отношения. В тот раз все были в напряжении, поэтому говорили, не думая. В этот раз, я уверена, всё будет иначе. Когда я разговаривала с бабушкой, она извинилась.

Бабушка... К чему вообще мама так её называет? Ей она не только не бабушка, так ещё и неродная. Я усмехнулась:

– Да, конечно, это всё меняет.

– Майя, люди меняются. И твоя бабушка тоже всё ещё может измениться. Я хочу, чтобы ты меня поняла. Я одна. Ты далеко, ты не останешься здесь со мной навсегда. И я к тебе не перееду. У меня из поддержки остались только ты и твоя бабушка. Я хочу верить, что всё может измениться в лучшую сторону.

– Останься я на свете только вдвоём с бабушкой, я бы никогда ей не доверилась. Даже если от этого будет зависеть моя жизнь.

– Не будь такой категоричной. Всё, что она говорит и делает, из желания заботиться о нас. Она просто не умеет иначе.

– Я знаю. Но лучше бы она о нас тогда не заботилась вовсе. Я много думаю о наших с ней отношениях. Я прекрасно знаю, что она меня по-своему любит, просто не умеет это нормально выражать. Знаю, что в какой-то степени где-то, когда-то она мной даже гордилась. Возможно, я надеюсь, у неё ещё будут поводы гордиться мной, и это будет от чистого сердца. Тут дело в том, как человек свою любовь выражает. Если посмотреть на нашу ситуацию со стороны, сложится впечатление, что бабушка меня терпеть не может. То ей не так, другое... Я её не устраиваю такой, какая я есть, потому что она считает, что знает, как будет лучше для меня. В её воображении сложилась картинка, где я счастлива, и она хочет сделать всё, чтобы воплотить её в жизнь. Ради моего же блага. Но это её взгляд на вещи, моё счастье в другом. И любовь для меня должна быть безусловной, а мне кажется, что её любовь я всегда должна чем-то зарабатывать. Моя любовь безусловная. Но есть причины бабушку не любить.

Мама долго молчала, переваривая сказанное мной. И я забеспокоилась, не наговорила ли лишнего. Было холодно, пасмурно, неприветливо. Родной город был мне не рад. Прохожие встречались редко в столь ранний час и были каким-то сонными и печальными. Я не люблю свой город за серость. Здесь будто бы царит вечная осень, и это проявляется во всём: в домах, дорогах, лицах прохожих и их одежде. Даже создаётся впечатление, что солнце здесь выглядывает из-за облаков на порядок реже, чем даже в том городе, где я учусь.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – наконец, сказала мама, – любовь нельзя заслужить какими-то выдающимися достижениями, но личными качествами – можно. Никто не заставляет тебя любить, без любви можно поддерживать связь с человеком, быть на нейтральной позиции. Авось и он тебе в чём-то пригодится.

– Почему некоторые люди не умеют любить, как считаешь?

– Может, потому что их никто не любил.

– А мне кажется, что это оттого, что они себя не любят. Хотя, наверное, это связано. Раз папу воспитала бабушка, немудрено, что он любить так и не научился. Ни себя, ни других. Никого.

Мама промолчала.

– Я много вспоминала, что было раньше... Кажется, у вас всегда отношения были натянуты?

Мы уже подходили к дому, вокруг было много лишних ушей в лице соседей, которые, естественно, знали обо всей ситуации в семье. В рамках небольшого дома, где ты прожил всю жизнь и всех знаешь, сохранить что-то в тайне непросто.

– Не сказала бы. Думаю, было как у всех. Когда проще, когда тяжелее; когда пылинки друг с друга сдуваете, когда видеть друг друга не хотите.

– Почему вы сошлись? Ведь папа – не твой человек.

Доставая ключи, мама усмехнулась:

– Твой – не твой... На нём написано что ли? Ухаживал за мной, цветы дарил, на свидания водил. У меня никогда не было поклонников, не из кого было выбирать особо. А замуж хотелось, хотелось семьи. Он показался неплохим человеком. Вроде нравился.

Я дождалась, когда мы войдём в квартиру, чтобы продолжить:

– Но ты его не любила?..

Мама разулась, аккуратно, как Катя, поправила ботинки.

– Не знаю. Возможно, я к нему просто привыкла, и теперь не знаю, как можно жить по-другому. А может и правда любила. Столько лет рука об руку...

– Ты же была достаточно молодой, могла подождать кого-то получше.

Мама вздохнула. Видимо, она устала от этого разговора, и я поспешила извиниться.

– Нет, ничего. Спрашивай. Просто... во-первых, уже тяжело сказать, как было бы лучше. Например, разве плохо, что у нас родилась ты? Выйди я замуж за другого человека, ты бы на свет уже не появилась.

Может, оно и правда было бы к лучшему.

– Во-вторых, – продолжила мама, – а был ли лучший вариант? История не знает сослагательного наклонения. Как было, так было. Я чувствую, что поступила тогда неправильно, но никто не знает, так оно или нет.

Отец не пришёл, а с бабушкой действительно посидели неплохо, говорили на отвлечённые темы, смотрели какой-то старый фильм. Я находилась в напряжённом ожидании нападения, но она всячески поддерживала нас словами, ещё раз извинилась за своих гостей. Мы не говорили, что я бросила учёбу. Решили, что сейчас не стоит лишний раз трепать друг другу нервы. Всё было хорошо, но казалось, что это лишь затишье перед бурей.

Напоследок я сказала маме, что обязательно в скором времени найду какую-нибудь подработку, а пока нет собственного заработка, прерву психотерапию. В какой-то степени мне казалось, что я так смогу искупить свою вину. Хотя в чём я была виновата?

Я очень волновалась перед последним визитом к Ирине Владимировне. Что ей сказать, как именно? Поддержит она меня или рассердится? Я не знала, но другого выхода не видела. Можно было, конечно, уйти по-английски, но я посчитала это неприличным. Всё же она во многом мне помогла.

Она улыбнулась:

– Как я уже говорила, если прервать терапию, может резко стать только хуже. Но я не могу тебя удерживать силой. Как будет время или желание, возвращайся, и мы продолжим. Если нет, то ты всегда можешь обратиться за помощью к другому специалисту. А может всё будет хорошо, и этого делать не придётся.

– То есть ничего страшного?

– Нет, конечно. Это исключительно твоё право.

И мы продолжили разбирать сны.

– Флоренс – фигура очень значимая, но никак не пойму, что он символизирует. Чем дальше, тем сильнее он меняется в положительную сторону. Он всё ещё вызывает опасения, но кажется положительным героем. Я запуталась.

– Ты говорила, он защищает Мая. Но, как по-твоему, как он с этим справляется?

– В плане?

– Успешно ли это?

– Не думаю. Он хочет сделать лучше, но выходит всё только хуже. Это что-то значит?

– С этим стоит разобраться. Скажи, какие именно чувства и эмоции ты испытываешь по отношению к нему? Назови их. 

Как ни странно, я перестала так сильно бояться Флоренса, какраньше, и совершенно на него не злилась. Я ему отчего-то сочувствовала. Если бы у меня были силы, я бы, возможно, поступала бы так же, если бы считала, что близкому человеку могут навредить. Что, если Флоренс так ревностно оберегает маки, лишь потому что боится, что мак Мая пострадает?..

– Флоренс – удивительный персонаж, – подытожила Ирина Владимировна, – не бери мои слова на веру, доверяй только личным ощущениям, но мне кажется, он хранит твою главную тайну. Всё, что происходит с тобой, связано с ним в первую очередь. Тебе так не кажется?

– Кажется. Но я не понимаю, что это и как мне это разузнать.

– Давай отталкиваться от того, что каждый персонаж – это проекция той или иной части тебя. Флоренс – нечто потаённое, что мешает тебе, но в то же время настолько естественное, что ты не спешишь от этого избавляться.

«Как от чёрной краски», – подумала я.

– Выходит всё же, что он лишний? Раз он мешает. Мне стоит как-то избавиться от него? Не подпускать ближе?

Ирина Владимировна кивнула.

– Или узнать лучше. Попробуй убрать его из общей картины и скажи, изменилось ли что-то?

– Если бы Флоренс не убил русалку, возможно, никто бы не навредил Маю. С другой стороны, если ситуация в королевстве и впрямь не самая лучшая, может, на него всё равно напали бы, но тогда я бы в одиночку не смогла его спасти и отомстить. Если бы не Флоренс, никто бы из горожан не пострадал бы. Но кто бы тогда защищал маки? Кажется, он важное звено.

– В таком случае, его и впрямь стоит лучше узнать.

– Знаете, пока у нас есть немного времени... есть кое-что, что я хотела бы с вами обсудить. Это касается моего дедушки. Мне кажется, я не рассказывала. Наверное, стоит хотя бы как-то это проработать, пока я не ушла. Мне хотелось бы услышать ваш комментарий.

– Конечно, я слушаю.

– В общем, он умер, когда мне было шесть. Мы были с ним очень близки, наверное, ближе, чем с кем бы то ни было в семье. Мы много играли с ним, пока я была маленькой, гуляли, смотрели мультики вместе. А потом он умер, и у меня будто связь с миром оборвалась. Всё вмиг стало серым. Наверное, это неправильно, что я вспоминаю о нём каждый день?

– Как ты узнала о его смерти?

– Я увидела его. Я думала, он спит, и пыталась разбудить. Но он не проспался, сколько бы я ни звала.

Не будучи в силах сдержать слёзы, я расплакалась.

– Так вот оно что...