40 ГЛАВА. И небеса пролили слёзы.

Окоченение развивается спустя 2-4 часа после смерти – это я запомнила хорошо. Насчёт собак я не знала наверняка, но, должно быть, время не сильно отличалось. Тело Лайлы было податливым, но и повесили её не так давно, чтобы смерть стала явной. А ещё она была чертовски большой и тяжёлой, так что снять её, подвешенную за какой-то старый лоскут к потолочной балке, было непросто. Я хотела сбегать за Флоренсом, но боялась, что промедление может дорого обойтись.

Думать холодно не получалось. Заледеневшие руки дрожали, кровь пульсировала в ушах, а мысли скакали друг за другом без остановки. С трудом опустила безвольное тело на землю. Дождь просачивался сквозь щели в потолке, капал за ворот, на голову, на Лайлу. Я смотрела на неё, не зная, какое действие предпринять. Я же медик, я знаю правила реанимации! Но это реанимация людей... С собаками так же? Видимо, да, они же тоже дышат, и сердце у них есть.

Пульс прощупать было трудно, дыхание не ощущалось. Я попыталась провести сердечно-лёгочную реанимацию, старалась давить не так сильно, чтобы не повредить скелет, но чем дольше у меня ничего не удавалось, тем труднее было контролировать себя. Вдыхала воздух через приоткрытую пасть. Из неё тошнотворно пахло, но то были мелочи...Важнее было спасти жизнь.

– Майя, – меня отвлёк голос подошедшего со спины Флоренса. Выдохнув со всхлипом, я опустилась на землю без сил. Я ничего не могла сделать.

– Ты можешь?.. – надежды на магию у меня не было, но и Флоренс, не спеша меня разуверять, мотнул головой.

– Я не всесилен. Воскрешать не умею. Еле справился с Маем.

– Как он? – я чувствовала, как к горлу подступает рвота, но старалась сдержаться.

– Уснул. Я его не осматривал, но, кажется, был перелом руки.

– Прости, – мне стало чертовски плохо, и я выбежала из сарая прежде, чем меня вырвало в куст крапивы.

Сил стоять на ногах не осталось, и я осела прямо на размытую землю. Дождь хлестал по лицу, и я, желая, чтобы он смыл всё только что пережитое, не стремилась уходить.

Как в одночасье всё могло измениться? Как обычная тихая размеренная жизнь чистого и искреннего человека, который никому не сделала зла, могла пойти под откос? Он этого ничем не заслужил! Он делал всё, чтобы окружающие были здоровы и счастливы. И то, что он получил в ответ – плата за его труды?

Раскат грома прозвучал совсем недалеко. Заставил разомкнуть глаза. Сосны темнели на фоне серого неба, листья незнакомого мне кустарника пружинили под натиском капель. Я с трудом могла смотреть – капли нависли на ресницах.

Слава Богу, Флоренс не последовал за мной!

Нужно идти к Маю. Не время рассиживаться! По скользкой траве, спотыкаясь, я добежала до дома. Открыла дверь, протёрла глаза, сделала пару шагов, ощущая, что что-то не так, но ещё не осознавая, что именно. Остановилась. Огляделась.

От прежде уютного помещения не осталось и следа: повсюду валялись осколки разбитых тарелок и горшков, разлитые снадобья. Высушенные травы были разорваны и растоптаны. Книги, некогда стоящие в шкафу в алфавитном порядке, сейчас истерзанные были разбросаны по всей комнате. На столе, испачканный в чём-то, лежал анатомический атлас. Вернее, какая-то часть его, словно выгрызенная из середины книги.

К пробуждению Мая нужно со всем разобраться! Мы всё уберём, лишь бы он не волновался!

Я зашла без стука. Его спальня уцелела. Или это Флоренс успел привести всё в порядок? В любом случае, явных изменений в обстановке не было.

Я боялась смотреть на Мая, боялась подходить к нему. Это был страх сродни тому, что я испытывала в детстве, когда умер дедушка. Возможность увидеть человека в неприглядном виде отчего-то ужасно пугала. Но я знала, что Май, в отличие от дедушки, жив. И я видела его: он не сильно изменился с момента нашей последней встречи. Нужно было успокоиться.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я подошла к кровати.

В полумраке комнаты особенно ярким казался свет двух свечей на столе. Видно, их зажёг Флоренс, так как они ещё не успели оплавиться. Аромат парафина немного успокаивал. В пляшущем отсвете огоньков блеснула влажная кожа Мая. На лбу его выступила испарина. Приложила ладонь: кожа была подобна льду. Сердце учащённо забилось, но я поспешила успокоить себя: грудь Мая медленно вздымалась и опускалась под одеялом.

– Солнышко... – на лбу в районе виска была царапина. Она оказалась в тени, но наощупь хорошо ощущалась. Когда я дотронулась до неё, Май поморщился. – Прости.

И в полумраке было заметно несколько синяков на лице: один под глазом, второй в уголке губ. Волосы были спутаны, заляпаны кровью и грязью. Нужно будет потом помочь Маю умыться и обработать как следует раны. Магия магией, но медицина и гигиена не просто так существуют.

Я сидела бездвижно, боясь разбудить. Смотрела, как пляшут из стороны в сторону неспокойные тени на стене. Их колыхал сквозняк: старые окна хорошо пропускали порывы холодного воздуха. И шум дождя слышался отчётливо, будто от улицы нас не отделяло ничего.

Было пусто. Хотелось бежать, да только я не знала, куда именно. Раньше я могла прийти к Маю, выпить с ним чай с мелиссой или ромашкой, обнять его... А он улыбался так, что я знала: всё будет хорошо. Май был гарантом счастья. Но иногда и лучи солнца закрывают тучи. Настала моя очередь делать всё, чтобы Май был спокоен и по возможности счастлив. Конечно, на это потребуется огромное количество времени, но я готова сделать всё.

Да... какими же жалкими и бестолковыми кажутся мои проблемы по сравнению с тем, через что прошёл Май. Чтобы я посмела себя жалеть...

Май шевельнулся. Он всё ещё спал, но видел какой-то беспокойный сон. Перебирал руками, тихонько мотал головой из стороны в сторону, хмурился. Он приоткрывал рот, будто пытаясь что-то сказать, но не доносилось ни звука.

Я успокаивающе провела рукой по растрёпанным волосам, заправила их за ухо. Ведя по холодному хрящу, подходя к мочке с неизменно украшающей её серьгой, в ужасе замерла. Подняла трясущуюся руку на свет, и новый ком поступил к горлу: мои пальцы были в крови. Кто-то прямо так, на живую, вырвал серьгу!

Взяв со стола свечу, осторожно осветила левое ухо. Кровь уже подсыхала, лишь следы её в виде размазанных ручейков украшали ухо и шею. Мочку невозможно было разглядеть: она представала невнятным бордовым пятном.

Господи.

Поставив свечу на место, я вновь села рядом, положила голову Маю на грудь. Сердце билось ровно и медленно. Как у любого спящего. Я не хотела его тревожить и в то же время не хотела уходить. У меня не был сил оторвать голову, встать и уйти. Как и в любую трудную минуту, я чувствовала себя легче, примкнув к груди Мая. Я рядом. Он рядом. За окном дождь, да, но это пройдёт. Правда?

Флоренс обернулся на скрипнувшую дверь. Он промок до нитки, но в хижину так и не вошёл. Сгорбившись, сидел на сырых ступенях.

– Замёрзнешь. Войди.

Он махнул рукой в ответ и молча вошёл в дом. Сел на лавку, куда я указала, и тяжело вздохнул, убирая обеими руками мокрые волосы с лица.

– Почему не воспользовался магией? – я припомнила тот дождливый вечер, когда Флоренс сумел сделать так, чтобы ни единая капля не коснулась его.

– Устал. Сил больше нет колдовать.

Голос его был бесцветным и сильно отличался от того, каким он говорил со мной утром. Заигрывал... Сейчас же он приобрёл некий апатичный характер.

– Давай поищу, во что тебе можно переодеться. Так и заболеть можно.

Флоренс слабо улыбнулся и дёрнул подбородком, указывая на меня:

– Себя для начала в порядок приведи.

Опустив глаза на себя и позволив, наконец, прислушаться к собственным телесным ощущениям, я поняла, что мокрая насквозь, сильно замёрзла и трясусь то ли от холода, то ли от напряжения, то ли от того и другого сразу.

Флоренсу впору оказались только рубашки Мая. Флоренс был выше, но мышцы у него были развиты хуже, так что с этим предметом гардероба трудностей не возникло, а вот брюк найти не удалось, поэтому Флоренс обернулся в полотенце и развесил свою одежду сушиться на кухонной перегородке.

На базаре я покупала себе одежду на сменку, но время было жаркое, так что вся она быстро оказывалась в стирке, а так как речка высохла, постирать в последнее время не представлялось возможным. Единственной моей одеждой оставался подаренный Флоренсом светлый костюм. Совсем не по случаю и не по погоде. Но мне ничего не оставалось. Мне даже было плевать на принципы. Сейчас другое выходило на передний план.

Флоренс молча смерил меня взглядом, когда я вышла, и отвернулся, будто ничего и не заметил.

– Спасибо за костюм.

– Не стоит благодарности.

Мы продолжили начатую мной уборку. Не произнося ни слова, подбирали осколки, обрывки книг и уже старых, пожелтевших фотографий. Когда-то Май сказал, что фотографии в королевстве не распространены, но у него, видно, хранился старый альбом. Я задалась целью собрать этот исторически значимый пазл и принялась отыскивать среди вороха мусора кусочки семейного снимка. Найдя центральную часть, разложила находку на столе. Флоренс, заинтересовавшись, склонился рядом.

На получившемся изображении, сделанном на крыльце знакомого мне дома, сидела счастливая семья. Небольшого роста мужчина с бородой, крепенький, улыбающийся. Он был явно оторван от работы в жаркий день, поэтому позировал, завязав рубаху на поясе. Женщина с лицом в точности как у Мая, яркая, солнечная. Её длинные волосы с вплетёнными в них цветами струились по плечам. В них, словно в шалаше, прятался ребёнок лет четырёх с большими озорными глазами. Рядом с крыльцом, опершись на перила, стояла полная женщина в возрасте, одетая в летний сарафан. Её лицо выражало спокойствие и радость.

– Кажется, это семья Мая, – предположила я. Трудно было ошибиться.

– Да, – выдохнул Флоренс.

Я посмотрела на него и застала до того траурное выражение лица, что самой стало не по себе. Может, он своих родителей вспомнил и загрустил? Хоть и натерпелся от них, наверняка, скучал по своей семье.

Он отвернулся, соскрёб оставшийся мусор со стола в подготовленное ведро, и сказал, не глядя на меня:

– С Лайлой нужно что-то делать. Мухи слетятся, как только снова будет жарко.

– Её нужно похоронить.

Флоренс нахмурился, но не удивился.

– Где?

– По-хорошему, это должен решать Май. Это не просто его собака. Лайла была членом семьи. Наверное, нам нужно ему об этом сказать. Он расстроится, если не сможет с ней проститься.

– Думаешь, он готов? – Флоренс был настроен скептически, и я его понимала. Май столько пережил, что вряд ли был в силах хоронить свою давнюю подругу. – Давай хотя бы тело во что-то завернём.

– Вы уверены, что она умерла? – со стороны спальни раздался тихий голос Мая.

Я подбежала к нему, как только услышала знакомые нотки. Взгляд его был потухшим, безжизненным. Пылающие огоньки, неизменные с детства, превратились в тлеющие угли. Май опирался о дверь, прижимался к ней, ища опору или стараясь слиться с ней – не понятно, но я, наверное, бесцеремонно и неаккуратно, притянула его к себе. Практически тут же Май ответил на объятия, уткнулся носом в шею. Спрятался.

– Ты давно не спишь? – прошептала ему на ухо.

Май пожал плечами. А потом снова робко спросил:

– Вы уверены? – его дыхание было судорожным, прерывистым.

– Я пыталась её откачать. Безуспешно.

– Спасибо. Её оттащили и... Боже, как она скулила! Я хотел пойти проверить, но Его Высочество заиграл на флейте. Видно, я уснул. Что же я так...

– Не вини себя, – подал голос Флоренс. – Я, как только взял тебя на руки, сразу начал колдовать. Тебе нужно было отдохнуть и излечиться. В том состоянии ты бы точно ничем не смог помочь. Да и в любом состоянии.

Май оторвался от меня, зажмурился, будто старался сдержать слёзы.

– Нет. Не может такого быть. Я должен её увидеть.

Мы переглянулись с Флоренсом. Его лицо по-прежнему было чернее тучи.

– Это твоё право, – сказал он. – Могу предложить похоронить её на поле. Она так гарантировано будет под защитой и ты, если решишь её навестить, тоже.

Мая не нужно было уговаривать, и лишние доводы в пользу предложенного Флоренсом места ему не требовались. Наверное, все его мысли занимала только приближающаяся встреча с Лайлой.

Брюки не успели просохнуть, но идти в полотенце было однозначно ниже чести Флоренса. Дождь усилился, и Май достал с антресоли два зонта, один из которых мы с ним и разделили. Я держала зонт, Май – меня за локоть. Около сарая его мышцы напряглись, пальцы вжались в кожу.

– Ты уверен, что сейчас в силах? – спросила я. – На тебя и без того за сегодня столько свалилось!

– Она защищала меня. Отдала за меня жизнь.

Свободной рукой я погладила его плечо, но Май, сосредоточенно смотрящий в дверной проём сарая, никак не отреагировал.

Флоренс, передав зонт мне, направился за Лайлой. Май, было, хотел сам вынести её, но Флоренс отрицательно покачал головой, сказал, мол, у Мая была повреждена рука, и вообще он ещё слаб. Сил протестовать у Мая не оказалось.

Спустя минуту Флоренс вынес укутанную в простыню Лайлу. Теперь достаточное для начала трупного окоченения время прошло – тело собаки приняло неестественную позу. Она застыла, как лежала, с вытянутыми задними лапами. Май пошатнулся и чаще задышал. Подошёл ближе, провёл рукой по шерсти, по вытянутой морде, обычно по-собачьи улыбающейся.

Так как мы сменили положение, и я уже держала зонт над Флоренсом, Май свободно шёл рядом, держа Лайлу за лапу и напевая ей колыбельную. От его тихого всхлипывающего голоса руки покрывались гусиной кожей. Надеюсь, сон Лайлы будет спокойным.

Когда дошли до поля, стало совсем темно в том числе из-за надвинувшихся чёрных туч. То и дело небо рассекали молнии, освещая волнующиеся, закрывшиеся от ненастья красные головки маков.

На чистом от цветов маленьком участке Флоренс вырыл могилку, где Лайлу и похоронили. Как только последняя пригоршня земли упала на образовавшийся холмик, Май опустился на колени рядом и расплакался.

– Вот и всё, проказница. Один я остался.

В груди больно кольнуло.