35 ГЛАВА. В лунном круге. Одиозные личности.

Оставшись наедине с Флоренсом, я ощутила, как напряжение вновь овладело мной. Хищник рядом – не поворачивайся спиной. Притом я не понимала до конца, как к нему относиться. Жестокий, но справедливый. Печётся о своём государстве, заботиться о Мае, пережил тяжёлое детство. Он до конца не отдавал отчёта в своих действиях, не осознавал их тяжести. Для него не существовало чувств других существ. Возможно, он понимал только самых близких и только о них переживал. Возможно, лишь умом Флоренс мог дойти до того, каково будет жителям страны, если маки с их душами или душами их близких погибнут. А возможно, он боялся, что кто-то сорвёт его мак.

– Мне вновь придётся завязать тебе глаза, – спокойно констатировал Флоренс.

Я молча кивнула.

Если он не убил меня тогда, то вряд ли убьёт сейчас. Я не несу угрозы ни ему, ни Маю. Ни государству в целом.

– Позволь, – Флоренс обхватил мою ладонь и медленно повёл в сторону самого большого поля. Забавно: я ведь видела его во сне и знаю примерное местоположение, так к чему тогда этот маскарад? Интересно, если я расскажу об этом, как Флоренс среагирует? Поверит ли вообще? Для меня оставалось загадкой, почему в этот сон поверил Май.

– Флоренс, мне есть, что сказать.

– Что же?

Я вобрала в грудь воздух. Губы, будто обретя собственный разум, не желали поддаваться. Но я уже начала: отступать поздно, да и бессмысленно. Теперь, не скажи я, что хотела, Флоренс мог бы и рассердиться. А если это произойдёт, не жди ничего хорошего.

– Я ведь говорила, что всё это мне снится. Так вот, ещё до того, как стало известно, что ты убил русалку, я увидела это во сне. Вполне вероятно, что сон по времени совпал с реальностью.

– Вот как... – казалось, я его совершенно не удивила. – И что ты видела?

Что я видела?.. Чёрт! Там же помимо убийства и местоположения поля было невесть что! Молодец, Майя, выкладывай сразу всё. Тебе же нечего бояться!

Во рту пересохло.

– Я понимаю, может показаться, что я шпионю за тобой. Но я правда не хотела этого видеть. И если бы могла контролировать свой сон в тот момент, и вовсе не стала бы смотреть...

– К делу, – его тон был холоден. Ладонь сжимала мою чуть сильнее.

– Началось с того момента, когда мы с Маем ушли из твоих покоев. Я уже смутно помню детали, но в зеркале вдруг появился твой двойник, и у вас был не очень приятный диалог, – мелькнула мысль: так ведь я жалею его после этого! Вот ещё причина, почему не боюсь до конца. – Потом ты пошёл играть на флейте в поле. Так что, если подумать, я представляю, где оно. – Ох, дурёха, он тебя убьёт! Хотя бы о его размышлениях не докладывай. – А потом ты пошёл к реке, где всё произошло. Ты русалке сказку рассказал про мальчика и ирис. Она тебя разозлила... и вот итог.

– А потом?

– А потом снова возник двойник и указал на твою слабость.

Флоренс усмехнулся:

– Для шпионки ты либо слишком глупа, либо настолько умна, что я сам не могу просчитать твою игру.

– Я не вру.

– Это я сейчас и узнаю.

Внутренности, казалось, перевернулись вверх дном.

– Я про колодец. Если останутся сомнения, то я церемониться не стану. Ты меня знаешь хорошо. Если нет, то здесь либо какая-то странная магия, либо помешательство.

Флоренс был пугающе спокоен, а я проклинала себя: кто меня тянул за язык! Это было очень и очень глупо!

– Раз ты знаешь местоположение поля, – Флоренс неожиданно резко остановился и снял с меня повязку. – То веди. Иди впереди, а я пойду следом.

Господи, тут-то он меня и прикончит!

Я сделала всего пару шагов в высокой траве, в которой было очень легко запутаться и оступиться. Встала и расплакалась. Я запуталась и оступилась.

Шаги за спиной ускорились: в два счёта Флоренс оказался рядом. Я вздрогнула, повернулась, чтобы встретить смерть лицом к лицу, как вдруг... Флоренс опустил руку на моё плечо. Напряжение ушло, слёзы иссякли, будто их и не было. Применил магию.

– Пойдём, – и он вновь повёл меня за руку, осторожно поглаживая тыльную сторону ладони большим пальцем.

Флоренс молчал и выглядел расслабленным. От него не исходила угроза, так что в какой-то момент я ему почти полностью доверилась. Но чувство стыда и капля страха никак меня не покидали.

– Прости, – сказала я.

– Не за что. Ты всего лишь знаешь обо мне чуть больше дозволенного.

– Должно быть, это так, будто кто-то посторонний прочитал твой личный дневник?

Флоренс усмехнулся:

– Хорошее сравнение. Сейчас в отместку я почитаю твой.

Стало уже совсем темно, но даже в такой темноте я заметила чудесное явление. По воспоминаниям вот-вот должно было начаться маковое поле, но на горизонте маячил неприветливый беспросветный тёмный лес. Стоило сделать пару шагов, как локация сменилась, словно по щелчку пальцев. Перед нами теперь простиралось необъятных масштабов поле.

Я оглянусь: мы же только что шли по лесу, пробирались через кусты! Так куда же это всё исчезло?

– Иллюзия, – пояснил Флоренс.

Он по-прежнему уверенно шёл вперёд, крепко держа меня за руку. А я озиралась по сторонам: со всех сторон ощущалась очень странная сильная энергетика, которую во время первого визита я отчего-то не заметила. Цветы достигали мне талии, хотя по моим представлениям, маки были не такими высокими. Они нежно касались гладкой поверхностью, такой же, какой была кожа на руке Флоренса.

– Сейчас около часа. До рассвета не скоро, – проговорил он, останавливаясь и выпуская мою руку. – Я давно приспособился к темноте, но тебе, наверное, привычнее в более светлой обстановке.

Не дожидаясь моего ответа, он щёлкнул пальцами, и вмиг в его ладонях возникла чёрная флейта. Он поднёс её к губам, и нас окутала нежная, светлая мелодия, похожая на мотив колыбельной. Вслед за каждой нотой вокруг вспыхивало по несколько мелких огоньков, как от светлячков, но более ярких и крупных. Вскоре в мерцании возникшего источника света я смогла разглядеть улыбающиеся глаза Флоренса. Он смотрел на меня, и было видно, что отразившийся на моём лице детский восторг радовал его. Новые огоньки уже перестали появляться, но Флоренс ещё какое-то время продолжал играть, получая от мелодии удовольствие и даря его мне.

Окончив игру и спрятав флейту в воздухе, он продолжил молча осматривать бесконечный сияющий золотисто-красный простор, будто видел его впервые.

– Я редко бужу светлячков, – пояснил он, – забыл, насколько это красиво.

Воцарившийся вокруг магический пейзаж действительно захватывал дух, но самым прекрасным было счастливое лицо Флоренса, которое поразительно редко выражало настоящие эмоции.

Он заметил мой взгляд и посмотрел вопросительно, мне же стало неловко, поэтому я отвернулась, якобы оценивая красоту мерцающего моря цветов, но Флоренс продолжал смотреть: я это чувствовала. Убегать не было смысла, и я вновь встретилась с его глазами, на этот раз непроницаемыми, без видимого отблеска чувств. Они снова приняли спокойное, несколько томное выражение. Маленький радостный мальчик, что на миг показался мне, опять спрятался за холодной маской.

– Пойдём, – сказал он спокойно и двинулся дальше.

Стояло сонное безмолвие, были слышны лишь наши шаги да шуршание растений, что мы ненароком задевали. Флоренс не начинал разговор сам, а я боялась потревожить его. Мы стали стремительно открываться друг другу, но нас всё равно разделяла пропасть. И это было понятно: чем страннее и спонтаннее «открытие», тем тяжелее его осознать, переработать и принять. Я пришла к неоднозначному выводу: несмотря на то, что меня тянуло к нему, словно магнитом, этот магнит вскоре переворачивался противоположной стороной, и я не могла преодолеть это невидимое отталкивающее поле.

Вскоре Флоренс остановился около широкого каменного колодца, перегнулся через его борт, а затем поманил меня к себе. Я покорно подошла и тоже посмотрела на виднеющееся внизу отражение звёздного неба с полной луной и смотрящие на нас наши же силуэты.

– Это то, что должно тебе помочь, – сказал Флоренс, обернувшись ко мне. – А может и нет. Предположительно, это колодец памяти. В древних писаниях говорилось о чём-то подобном. Их строили для высокопоставленных особ и запечатлевали в них значимые воспоминания. Здесь ровно девятнадцать ступеней по числу твоих лет. На каждой ты будешь окунаться в ярчайшие события прошлого. Где-то среди них запрятано то, что не позволяет тебе покинуть наш мир.

Голова шла кругом.

– Девятнадцать ступеней? Этот колодец специально для меня? Почему?

Флоренс посмотрел на меня с улыбкой и промолчал. Будь на его месте кто-то другой, я бы решила, что он не услышал, но Флоренс намеренно проигнорировал.

– Спускайся. Я буду рядом.

Он помог мне подняться и перелезть через борт. Только я ухватилась за перила, ступила вниз и подняла глаза, чтобы найти поддержку, как Флоренс исчез, а вслед за ним – всё вокруг.

Не успела я опомниться, как очутилась у себя в комнате. Постель, прикрытая стёганым покрывалом. На ней – несколько подушек и мягких игрушек, часть из которых, например, плюшевого кота, я забрала в другой город, чтобы было не так одиноко. Над кроватью висит пара стареньких плакатов с разношёрстными музыкальными исполнителями: диснеевские ребята из раннего подросткового периода, панк-рок-группы, исполнители в жанре к-поп. Вот она – хронология моих гиперфиксаций. Хотя, может, и не «гипер-». Проходили они достаточно быстро и безболезненно.

– Да я слушать тебя не собираюсь! – от до боли знакомой фразы, наполненной горечью обиды и отчаянием, пробежала дрожь по всему телу.

Я повернулась к закрытой двери и столкнулась взглядом с Флоренсом, который в виде отражения находился в моём зеркале. Он внимательно наблюдал за происходящим.

– Думаешь, мужчины от хорошей жизни находят себе других женщин?

– Не знаю, от хорошей или нет, но от небольшого ума точно!

Всхлип.

Нет, сейчас я не плакала. Тогда было больно, но это – дело минувших дней. Сейчас я чувствовала, скорее, раздражение и сильную злость в сторону отца.

Ещё всхлип. Из-за спины.

Напротив кровати стоял старенький письменный стол, за которым я обычно делала уроки. И именно сейчас я пыталась сосредоточиться на примере из учебника алгебры. Я хорошо запомнила этот день, словно он был вчера: суббота, около трёх часов, апрель. За окном нещадно светило солнце, дети собрались поиграть на свежем воздухе в футбол, и только и были слышны их крики: «Мне пасуй!» «Ты слепой что ли? Мы тебя больше играть не позовём» и заливистый смех. Утром того дня сердце трепетало от счастья. Живительная весенняя энергия наполняла меня и желала вырваться на очередное полотно. Я никогда не учила уроки по субботам.

Но потом раздались иные крики...

Я сидела в наушниках, упорно выписывала столбики в черновике, громко чиркала ручкой, всхлипывала и, прижимая наушник одной рукой, пытаясь заткнуть хотя бы одно ухо, мычала мотив песни, которая и без того оглушающе громко играла. Но ничто не могло заглушить треск семейных отношений, что пошли по швам.

Я догадывалась об измене, и всё то время, что догадки терзали меня, не находила себе места: рассказать маме или сделать вид, что я ничего не знаю? У меня не было явных доказательств.

Всё началось с телефонного разговора, свидетельницей которого я невольно стала. Папа стоял на балконе, отвернувшись к улице, и думал, что его никто не слышит, а я зашла за оставленной в этой комнате книгой. Он тогда обратился к кому-то «зайка». Я не помнила, чтобы он называл так маму, поэтому насторожилась. Но вскоре успокоилась: зайка и зайка – на старости лет решили помилашничать друг с другом. Порадовалась даже за них, мол, столько лет прошло, а они друг друга любят. Как оказалось, нет, и это был первый звоночек.

Я смотрела на свою ссутулившуюся спину. Со стороны, оказывается, я горблюсь сильно. Значит, следует, больше внимания уделять осанке! Подумала об этом и распрямила спину.

На самом деле, я так подробно разглядывала себя лишь с целью отвлечься. Мне стало невыносимо больно при взгляде на свою фигуру. Одинокую и беспомощную. Я помню, что в тот момент сильно обвиняла саму себя. Не в том, что брак разрушился: никогда не понимала его «сохранения». Мне казалось, что в какой-то степени я предала маму, раз замечала что-то и не рассказывала об этом. Позже я призналась, но мама, к моему удивлению, лишь сильнее обозлилась на отца. Меня она тогда крепко обняла и сказала, чтобы я ни в коем случае не винила себя в случившемся.

В данный момент я силилась понять написанное в учебнике, но слёзы застилали обзор: я просто-напросто ничего не видела. Они капали одна за другой на тетрадь. Шея от волнения покрылась красными пятнами.

– Пошёл вон! Чтобы я тебя больше здесь не видела!

Я слышала. На миг мне показалось, что я, сидящая за столом, перестала дышать. Потом судорожно вытащила наушники и, перекрыв рот обеими руками, сжалась на стуле. Я не хотела, чтобы мама меня услышала. Не хотела переключать внимание на себя. Я пыталась не издавать ни звука и рыдала беззвучно, выпуская из горла лишь сдавленные хрипы. На следующий день у меня сел голос.

Не будучи больше в силах смотреть, я отвернулась. Мне было чертовски жаль себя в этот момент. Я хотела себя обнять и утешить, но лишь расплакалась в унисон с собой годичной давности.

– Майя, – шёпотом позвал Флоренс. Он манил в зазеркалье.

Ни капли не сомневаясь, я схватила его за протянутую ладонь, чтобы побыстрее покинуть этот ненавистный миг своей жизни. Зажмурилась, когда ладонь затянулась в зеркало, но почти ничего, кроме приятного холодка не почувствовала.

Открыла глаза в колодце. Подняла взор в небо: всё так же светила луна. Посмотрела вниз: до дна было ещё довольно далеко. И Флоренса нигде не было видно. Усмирив слёзы, я шагнула на следующую ступень.

Передо мной была гостиная, праздничный стол. Я сидела за ним в симпатичном сарафане. Это было моё семнадцатилетие. Я тогда не любила себя сильнее обычного, так как поправилась после девятого класса и в этот период, прямо перед самым праздником, покрылась прыщами. Сейчас я не могла поднять глаз, чтобы посмотреть на ту себя, ещё более неидеальную, чем сейчас.

Тем не менее, семнадцатилетняя я пыталась поднять себе настроение. Она (или я?) рисовала в скетчбуке своего персонажа. Яркого, улыбчивого, которому было плевать на всех. Он вселял уверенность.

Кто-то позвонил в дверной звонок. Это была бабушка. Вот чёрт! Тогда она хорошенько подпортила мне настроение!

Началось всё хорошо: я обрадовалась, когда она вошла в комнату и протянула мне коробочку с духами. Позже я отдала их маме, потому что аромат не подошёл. Но тогда я мечтала о них и сама откладывала деньги на покупку.

– С днём рождения, внученька! – мы обнялись, и бабушка чмокнула меня в щёку.

Вечер только близился, и она пришла заранее. Как сказала, хотела больше времени провести со мной, поговорить, так как очень соскучилась. Мы и правда какое-то время беседовали, и я настоящая наблюдала со стороны весь скучный диалог, иногда переводя взгляд на зеркало, где Флоренс с незаинтересованным видом рассматривал свои ногти.

– Вот уже скоро выпускной! – сказала бабушка, и я насторожилась. Флоренс – следом за мной.

– Да, чуть больше года осталось. Я уже придумала себе платье. Хочешь покажу? Я нарисовала.

Бабушка согласилась, и я, раскрыв скетчбук на нужной странице, села рядом с ней, на подлокотник кресла.

– Ух ты! Красивое! – она нахмурилась. – Только оно приталенное.

– Ну да. Что-то не так?

Бабушка внимательно посмотрела на меня, окинула взглядом с ног до головы. Без слов было всё понятно.

– Ты поправилась. Тебе такое не пойдёт.

Я вздохнула, с силой захлопнула скетчбук и отвернулась.

– Спасибо, я не заметила.

– Ну что ты обижаешься? Посмотри на меня: мне семьдесят скоро, а я на вид и пятидесяти не дашь.

Ещё как дашь, бабуль.

– Девушка должна быть красивой, как цветочек, – продолжила она воодушевлённо. – Лёгкой, женственной. Ну а ты? Кто на тебя посмотрит? Я так понимаю, ты не собираешься в модели? Вон Катька уже в каком-то журнале снимается.

– И что с того?

– Ты хуже что ли? Только не следишь за собой...

Я со скрещенными на груди руками подошла к зеркалу, не желая больше слушать этот спектакль. Флоренс посмотрел на меня таким взглядом, будто эта ситуация ему была знакома, и он узнал в ней себя. Во взгляде читалось не то чтобы сочувствие. Понимание происходящего. Мне показалось, что дистанция между нами сократилась.