33 ГЛАВА. Идол.

Монотонный гул за окном заставил разлепить веки. Со двора, где, наконец, ярко светило солнце, слышался неразборчивый гомон, который Май пытался усмирить шёпотом.

– Тише! – шикал он на собравшихся. – Люди в доме спят!

Волной его реплика подхватывалась и уносилась многоголосым эхо: «Тише! Люди в доме спят!»

Который день? Который час?

Лайла то подходила к кровати, то снова возвращалась к окну, за которым не унималась толпа. Тут же поджимала хвост и удалялась, скуля и оглядываясь. Нервничала, часто слизывала подступившую слюну, тяжело дышала. Я подозвала её. Лайла посмотрела жалобно и тут же засеменила ко мне, низко опустив голову, подойдя, уткнулась лбом в протянутую ладонь.

– Ну что ты? Боишься?

Она ничего не ответила, естественно. Ни звуком, ни движением. Но, когда я отодвинулась к стене и похлопала рядом по простыне, она, не раздумывая, легла со мной, растянувшись на матраце почти в мой рост. Бедняжка, боялась толпы. Что же ей пришлось пережить? Как жаль, что она не может поделиться со мной воспоминаниями.

А за окном не прекращались одиночные и групповые выкрики, из которых я поняла, что питьевой воды скоро не останется: вопреки законам физики, взбунтовавшиеся русалки иссушили реки. Судя по тону, Май старался успокоить людей. Но отвечал он тихо, так что слов было не разобрать.

Лайла повернула голову в мою сторону и заглянула в глаза. В их шоколадной глубине отразилось нечто человеческое, такое, что сердце замерло. Была в них будто сосредоточена вселенская печаль. Лайла «изогнула» брови. Собаки обладают удивительно живой мимикой – порой трудно ошибиться в природе их эмоций. Так было и сейчас: на лице, которое мордой язык не поворачивается назвать, сквозь плотную стену тревоги читалась надежда. Это существо хотело узнать, грозит ли ему опасность.

Шелковистая шерсть наощупь напоминала детские волосы. Она едва чувствовалась на ладони и, казалось, совсем не имела веса. Я перебирала волнистые прядки так называемой «псовины» – шерсти. Май сказал, что она так называется. Я старалась успокоить Лайлу и убедить её в том, что никакой опасности ей грозить не может: она дома, рядом мы с Маем. Что может произойти?

Я всегда думала, что охотничьи собаки достаточно хладнокровны и могут быть даже жестокими, но Лайла никак не вписывалась в это представление. Прошло немногим больше недели с момента нашей первой встречи в лесу, и за это время она ни разу не проявила охотничьих навыков. Да, играючи гонялась за белками. Но она не стремилась причинить им вред. Отчего же она потеряла свои охотничьи инстинкты? Может, Май это не поощрял? А не могло быть такого, что он применял довольно жёсткие меры наказания, дабы избавиться от подобного поведения?

Нет, не могло. Я неоднократно видела их обоюдное расположение друг к другу. Оно не может быть единичным. Лайла безоговорочно любила хозяина, Май был готов отдать жизнь за свою собаку.

И пока я думала об этом, перебирая тонкие длинные волоски на загривке Лайлы, скрипнула входная дверь.

– Я помогу вам, чем смогу. Мне только нужно время. До встречи! – дверь захлопнулась, Май шумно вздохнул.

Лайла, заслышав родной голос, повернула голову в сторону двери.

– Май! – позвала я. – Что-то случилось?

Постучав, он вошёл в комнату. Улыбнулся, глядя на Лайлу, и присел на край кровати. Собака тут же, забыв обо мне, сменила положение и легла Маю на колени.

– Воды не осталось, – выдохнул Май. – Не знаю, что и делать. Ещё можно купить воду из скважины. Но она сильно подорожала, так как спрос большой.

– Неужели рек нет больше?

Нахмуренный, Май медленно мотнул головой.

– Своими глазами видел. Ходил сегодня посуду мыть сутра. А мыть негде. Только пара лужиц осталась.

Шокированная, я резко поднялась.

– Постой, постой! А как же русалки? Им ведь тоже где-то нужно жить?

– Не знаю.

Май выглядел подавленным. Его серьёзный сосредоточенный взгляд был опущен в пол, он сидел сгорбленно, положив предплечья на колени. О чём-то тягостном думал, неприятном, неразрешимом. Видимо, ситуация и правда выходила из ряда вон, раз он всерьёз огорчился.

Его переживания передались и мне. Мысль о том, что целый город может остаться без воды, пугала, и тревога усиливалась оттого, что я в данный момент находилась именно здесь. Так может настало время уйти? Чужеземка, я буду претендовать на скромные запасы воды, когда в них может нуждаться кто-то сильнее?

– Мне пора, – сказала я, отвернувшись: боялась видеть реакцию Мая. – Спасибо, что приютил. Я никогда этого не забуду.

– Постой! – Май подскочил, повернулся ко мне всем корпусом и положил руки по обе стороны от меня – завладел моим вниманием. Он выбрал такое положение, что не видеть его было трудно. – Я тебя чем-то обидел?

– Нет, что ты! – я погладила его по оголённой части руки, что подсвечивало солнце. – Я правда задержалась у тебя. Так ещё и эта новость с водой... Согласись, будет неправильно, если она станет расходоваться и на меня?

Лучше бы я не поднимала глаз и не встречалась с его полным боли и разочарования взглядом. Он только нашёл меня и тут же был готов потерять. В памяти ярко проступила сегодняшняя ночь. Его трепетный взгляд, борьба с самим собой, неистовое желание сблизиться. Ему так не хватало человеческого тепла! И я готова его дать, и рада это сделать, но без меня в этой стране было бы лучше в данный момент. Кому нужны лишние голодные рты в бедственном положении?

– Я не брошу тебя, – прошептала я, приблизившись к нему. Провела ладонью по его щеке, заправила волосы за ухо. Май закрыл глаза, его сведённые вместе брови выдавали напряжённую работу мысли. Как же я его оставлю?

– Я понимаю, что ты хочешь сделать. Я бы поступил точно так же, – он вздохнул. – Но куда ты собираешься пойти?

Знать бы ещё. Для меня самый правильный и безопасный вариант – остаться здесь. И крыша над головой, и какая-никакая пища. И Май рядом.

– Некуда, – он понял без слов, кивнул сам себе. – Я тебя никуда не пущу.

– А как же люди? Представь, воды не достанется тому, кто очень в ней нуждается? Ребёнок или рабочий, может, пожилой человек? Беременная?

– Нет-нет, Майя. Послушай. Одна ты точно никуда не уйдёшь, так что подумай о себе в первую очередь. Выйдешь ты за ворота и что дальше? Либо город, либо лес, либо дорога в ближайшее селение. В лес ты точно не пойдёшь: это опасно. Направишься по дороге? И это тоже опасно! Мало ли кто встретится на пути, и какие у него будут помыслы! Хотелось бы верить, что никто в наше время не посмеет воспользоваться тем, что ты девушка и можешь быть физически слабее.

Меня отчего-то сильно тронули его слова. Казалось, правда, что он не столько хочет защитить меня, сколько всего-навсего пытается удержать рядом, что ему самому будет плохо одному. Но это не было чем-то скверным. Да, мы ненормально быстро успели привязаться друг к другу, и это не могло не пугать. Но это было обоюдно. Не он один не желал расставаться.

Ничего не отвечая, я положила ему голову на плечо. Май вздохнул, зарылся носом в волосы. Сердце его трепетало в груди, как пичужка. Во мне проснулась жалость: я не хотела так сильно его волновать. Он, верно, надумал себе невесть что и испугался, что я его отвергаю.

Интересно, как долго я спала? Легли мы поздно. Или, правильнее сказать, рано. Проснувшись, заметила, что солнце давно пересекло зенит. А Май ещё сказал, что ходил мыть посуду утром. Он вообще спал, или долг не позволил? От этой мысли стало стыдно: сплю, сколько вздумается, бездельничаю, в то время как он заботится обо мне.

– Извини, я нахлебница.

– Что? – Май резко остановился и повернулся ко мне.

Когда мы выходили, стрелки часов указывали на шесть вечера. Солнце под углом окрашивало золотом шелестящие листья берёз. Отблески его плясали на молодых тонких кронах, там же пестрели крохотные тени пролетавших мимо насекомых. Птицы ожили и вновь переговаривались высоко над головами и где-то, незримые, совсем близко. Лайла внимательно высматривала их. Мы шли по протоптанной тропинке к реке, а затем – в город, чтобы проверить наличие воды. Было прохладно, в воздухе витала влага. Если температура поднимется, будет не продохнуть.

– Я живу у тебя, ем твою еду, сплю на твоей кровати. Я пользуюсь твоей благосклонностью. А взамен ничего не делаю.

– Да зачем тебе что-то делать? – Май подошёл ближе и заглянул в глаза. – Успокойся. Просто отдыхай и ни о чём не волнуйся.

– Я так не могу. Мне стыдно.

Май улыбнулся.

– Ну раз хочешь чем-то помочь, можешь приготовить что-нибудь.

Н-да. Кроме рагу и гречки я ничего толком готовить и не умела. Могли получиться сносные блины, да и то за их качество я отвечать не могла. Но делать нечего – я согласилась.

– Что ты любишь из еды?

– Я не привередлив! Что приготовишь, то и съем.

И то хорошо. Хоть бы не отравить его в ответ на всё хорошее.

Солнце светило из-за спины, ветер задувал волосы на лицо. Они мешали Маю, так что он скрутил их и спрятал за воротник рубашки. Всё же некоторые короткие прядки топорщились и колыхались из стороны в сторону. Я вновь отметила про себя, насколько Май красивый. Его внутренняя красота пробивалась наружу и заполняла всё, обволакивала меня, пробиралась в самое сердце. Я не могла сдержать улыбку, глядя на него.

– Что такое? – недоумённо спросил он.

Ничего, кроме того, что я хотела его съесть. Образно, естественно. Хотелось обнять так крепко, чтобы он стал частью меня. Так странно!

Но я постеснялась озвучивать мысли и отвернулась ко рву, по которому ещё пару дней назад протекала река. Приятные мысли и чувства от близости Мая отошли на второй план, мной завладела тревога. Влажная земля обваливалась под ногами немногочисленных детей. Радостные, они спешили на дно ловить борющуюся за жизнь рыбу. Вода ушла, но то, что она скрывала, так и осталось на прежнем месте.

– Осторожно! – крикнул Май одному из ребят. – Лучше обуйся или вовсе туда не ходи: осколки повсюду!

Мальчишка лет десяти на вид, одетый в чёрные закатанные до колен брюки и коричневую жилетку поверх рубашки, весь перепачканный грязью с ног до головы, деловито поправил съехавшую на лоб кепку.

– Старейшина пришёл! – завопил он, и ребятня подхватила ликование. Мальчик помчался к нам, по пути спотыкаясь и падая. Май нахмурился: ему не нравилось обращение и, главное, что дети могли обо что-то пораниться или вовсе сорваться со склона: он был достаточно крутым и каменистым.

Май подошёл к краю и опустился на колено, чтобы помогать детям взбираться на берег. Их было шесть человек: четыре девочки и два мальчика. Чумазые, как поросята, и с похожими на поросячьи счастливыми визгами они спешили в руки к улыбающемуся Маю. Он хватал их подмышки, поднимал и ставил рядом с собой. Пространство наполнилось детским смехом, и мне стало немного спокойнее. Когда работа была сделана, Май хотел подняться, но не тут-то было: девочки облепили его со всех сторон, сжали в крепких объятьях. Май рассмеялся так же чисто и искренне, как они.

– Ну всё, полно! – сказал он, высвобождаясь из цепких детских ручек. – Что вы здесь забыли, а? Рыбачите?

– Рыбачим! – воскликнул мальчишка в кепке. – Смотрите, сколько мы уже рыбы наловили, – он протянул авоську с пятью или шестью рыбёшками.

– Смотрите, как бы она не была порченной. Под солнцем сутки пролежала.

– Она живая ещё. Во как дрыгается! – мальчик потряс авоську, отчего её содержимое оживилось.

– Рыба и после смерти дрыгаться может. Будьте аккуратнее.

Дети переглянулись и с круглыми глазами изумлённо переспросили:

– После смерти?!

Май улыбнулся.

– В этом нет никакой мистики. Просто так устроен любой организм, – и он прочитал небольшую лекцию про циркуляцию нервного импульса. Дети слушали с открытыми ртами. Я подметила про себя, что рассказ его был понятным, и сопровождался он хорошими примерами вроде качелей, которые продолжают раскачиваться, когда их уже давно никто не трогает.

Май был бы хорошим учителем. И хорошим отцом.

– А вы кто? – наконец, на меня обратили внимание после того, как поболтали с Маем и потискали Лайлу, неожиданно радостную. Я поняла, что не осталась незамеченной ещё давно: дети бросали на меня заинтересованные взгляды. Но пока они были увлечены Маем, я их не волновала.

– Я сестра Мая, – я решила повторить нашу легенду. Посмотрела украдкой на Мая: он усмехнулся. Да, наверное, братьев так не целуют.

– Вы совсем не похожи! – заметила одна девчушка с русыми косичками. Причёска её растрепалась, а из-под сарафана на спине выбилась футболка. Интересно, сделают ли ей дома замечание о том, что так девочка выглядеть не должна по определению?

– Ага! – закивала другая девочка в круглых очках. – Вы что-то от нас скрываете!

– Да жених и невеста они! Не видите что ли? – мальчик в кепке оголил щербатую улыбку.

– Так, дети! – изображая строгость, скомандовал Май. – Разве я вам когда-нибудь врал?

– Не-е-ет! – хором протянули они.

– Вот. И в этот раз я говорю вам правду: мы брат и сестра.

И зачем нам врать? Хотя, для лишних ушей и правда лучше не знать, откуда я появилась.

– Красивая, – сказала девочка в очках и получила неодобрительный взгляд русоволосой подруги. Смешные дети.

Лайла, будучи для детей по размеру как пони для взрослого человека, виляла хвостом, легонько цапала девочек за юбки, призывая играть. Они её совершенно не пугали – наоборот, очень радовали. Притащила откуда-то сучок и пододвинула носом одному из мальчишек.

– Старейшина, – обратился к Маю самый активный. – Мама давеча сказала, что вы воду сможете добыть. Это правда?

– А можно вам помочь? А покажите, как вы это делаете? – затараторили дети.

Глаза Мая потеряли прежний блеск, брови надвинулись на глаза. Но он постарался сохранить приветливое выражение лица и ответил с улыбкой:

– Жаль вас огорчать, но мне это не под силу.

– А мама говорила, вы вылечили её от малоко...малокоровия.

– Может, малокровия? – уточнила я.

– Да!

– Легче вылечить малокровие, чем добыть воду из воздуха, – вздохнул Май.

– Но вы говорили, – заметила девочка в очках, – что вода может быть в воздухе. Облачка – это вода.

– Всё ты помнишь, – Май погладил её по голове. Он по-прежнему сидел на корточках и был несколько ниже уровня глаз детей. – Что, Лайла, нравится тебе с детьми играть?

Она утвердительно тяфкнула и понеслась за брошенным сучком в сторону кустов.

Когда закат стал обозначаться отчётливее, и уже окрасил всё окружение в нежно-розовые тона, мы в сопровождении детворы направлялись к городским воротам. Девочке в очках я, видимо, приглянулась, и она даже взяла меня за руку. Мальчишка в кепке скакал перед нами вприпрыжку, периодически разворачиваясь и озорно улыбаясь.

– Целовались уже небось? – неожиданно бросил он. Мы с Маем переглянулись и рассмеялись. Дети... от них ничего нельзя скрыть.

Со своей спутницей я разговорилась. Я узнала, что ей восемь лет, она любит прыгать через скакалку и собирает зоопарк из насекомых. Она назвала его «Насепарк». От общения с ней возникло очень странное чувство. Приятная боль. Ностальгическая.

– Это вам родители разрешают так далеко от дома играть? – спросила я.

– Медведь разрешает, – сказала девочка.

Ток прошёл от головы вниз по позвоночнику. Я остановилась, не в силах ступить дальше. Май тоже замедлил шаг.

– Кто? – шёпотом переспросила я.

– Дедушка.

Слёзы подступили к глазам, и я отвернулась, чтобы скрыть их. Такое странное, пробирающее до дрожи, совпадение! Всю жизнь я называла дедушку не иначе как «медведь».

– Всё хорошо? – насторожился Май. Он тоже вёл детей. Они остановились и повисли у него на руках, как обезьянки.

Я кивнула. Всё было хорошо. Просто очень странно.