31 ГЛАВА. Обнимая воздух.

Я проснулась с теплом от поцелуя на губах. Зарылась головой в подушку, обхватила её обеими руками, сжала так крепко, будто на её месте был он... И заплакала. От счастья ли, от горечи? Не знала. Чувства переполняли меня. Подобного тепла я не ощущала ни будучи в отношениях, ни просто будучи влюблённой. При этом как таковой знакомой мне влюблённости к Маю я не испытывала. То было иное чувство, стабильное и непоколебимое, в котором я не сомневалась ни секунды. Мы знали друг друга всего ничего и уже стали неплохими приятелями. Так думала я. А сердце говорило, что я знаю Мая вечность.

Суббота прошла как в тумане. Я бродила по квартире, погружённая в негу. Мне не нужно было ничего, я ничего не хотела. Лишь раз от разу прокручивала в памяти отрывки из сна, которые с каждой минутой всё больше тускнели. Останавливалась напротив окна, прислонялась лбом к стеклу. Оно было холодным: немного отрезвляло.

О вчерашнем дне никто не вспоминал. Загадочное СМС лишь напоминало о том, что произошло нечто неприятное. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять: её отправил Никита. Возможно, он сменил номер или захотел сохранить анонимность. Это было странно и вполне в его духе. Нормальный человек просто сделал бы это через социальную сеть, ведь я не удаляла его из друзей и не блокировала. Мы уже давно переросли этот детский сад.

Вновь решила подготовиться к очередной встрече с Ириной Владимировной и прийти во всеоружии. Переписала новый сон, черкнула заметку о разговоре с Никитой и странном чувстве, похожем на то, которое я испытывала на начальном этапе наших отношений. А потом принялась за домашнее задание.

Но планы планами, а сессия прошла всё равно не так, как я предполагала.

Мы обсудили разговор с Никитой и пришли к тому, что у нас осталось много незаконченного и неозвученного. По-хорошему нужно сесть и, насколько возможно, без эмоций обсудить всё. Как сказала Ирина Владимировна, мы не можем пойти с ним параллельно, потому что уцепились крохотными нитками друг за друга, расходимся, а они тянут обратно. И то, что я ощутила, когда он пришёл, было именно оттого, что «нитки натянулись».

– Помнишь насчёт одиночества? Что скажешь? Эта тема сквозит в твоих снах. Мне так кажется, но я могу ошибаться.

– Наверное, вы правы. Я просто привыкла, что я всегда одна и никто меня не понимает.

– В твоём окружении есть люди, которые «не одни»? На которых ты бы смотрела и думала: «Я тоже хотела бы, чтобы меня понимали»?

Я пожала плечами.

– Если так подумать, то у большинства много друзей и знакомых. Но разве они близки? Им может быть весело вместе, но они никогда не поймут друг друга. Это общая проблема, не только моя.

Ирина Владимировна кивнула.

– Помнишь, я попросила тебя понаблюдать за собой, когда ты на себя злишься?

Жар прилил к лицу. Перед глазами встали багровые порезы на медовой коже. Что всё это значит? Мне нужно рассказать? Я даже намеренно не стала описывать последний эпизод сна, так как посчитала его слишком интимным.

– Всё хорошо?

Я кивнула.

– Ты хочешь это обсудить? Ели нет, мы оставим на потом, – ласково сказала Ирина Владимировна.

А можно на никогда? Неужели мне придётся во всём сознаться? В голове гудел рой из мыслей: Для эффективной терапии стоит ничего не утаивать. Вдруг это важно? Да не то что «вдруг». Если я так боюсь и стесняюсь этой части себя, но она всё равно продолжает вылезать наружу даже во снах, похоже, дело и правда серьёзно. И что касается денег. Если я оплачиваю каждый сеанс в надежде на эффект, но сама не прикладываю никаких усилий для этого, что будет потом? Меньшее – улучшение не наступит. Большее – я сильно переплачу, и меня будет мучить совесть за то, что я потратила лишнего, хотя нас сейчас обеспечивает только мама, и лишних денег нет.

Я закрыла глаза и, чувствуя, как в них начинает щипать, прошептала:

– Я царапаю себя.

– Как это происходит? – Ирина Владимировна не удивилась, наверное, и правда поняла всё ещё на прошлой встрече.

– Беру и царапаю.

– Ногтями?

Я кивнула, стыдясь поднимать глаза.

– Как давно это началось?

– Мне было около пятнадцати.

– Помнишь, с чем это было связано? Ты говорила, что проблемы с обучением у тебя начались в университете.

– Мы поссорились с бабушкой. Я тогда хотела стать художницей. Она гостила у нас, и я показывала ей свои работы. Она сказала, что это никуда не годится.

– На кого ты злилась в тот момент?

Я пожала плечами и неуверенно ответила:

– Логично предположить, что на бабушку.

Ирина Владимировна ритмично постучала ручкой по блокноту.

– На кого ты злишься, когда у тебя не ладится с учёбой?

Что она хотела услышать? Я же говорила прямым текстом, что я объект злости. Нахмурившись, перевела взгляд куда-то в пол, как на экзамене, когда задали завальный вопрос, и ты, чтобы не показаться глупой, хотя бы создаёшь иллюзию умственной деятельности. Ответ «на себя» был слишком простым.

– Тебе не обязательно отвечать сейчас. Ты можешь обдумать всё дома. Тогда и поговорим. Хорошо?

Я кивнула.

– Что ты чувствуешь прямо сейчас?

«Как ты себя чувствуешь?» – в день бала Май так часто задавал этот вопрос...

– Мне немного некомфортно обсуждать эту тему. Я никому ещё не говорила об этом. Стыдно.

– Почему тебе стыдно?

Ирина Владимировна не выглядела как человек, который стал бы меня осуждать. Она смотрела спокойным открытым взглядом, тон её голоса был ровным, тембр – мягким. На секунду я подумала о том, что для того, чтобы стать хорошим психологом, мало знаний и какого-то чутья. Нужно уметь вызывать у человека доверие и расположение к себе. И взглядом, и голосом.

– Наверное, я ненормальная.

– Каждый человек испытывает эмоции, и в течение дня они могут меняться в зависимости от обстоятельств. Есть эмоции социально одобряемые, которые мы демонстрируем часто и можем этого не осознавать. Например, улыбаемся или смеёмся, когда нам радостно. Но есть эмоции, которые мы подвергаем контролю. Те эмоции, которые в нас подавляли с раннего детства. Это, прежде всего, гнев и печаль. Но, так или иначе, им тоже нужно найти выход. Так люди срывают их на окружающих или на самом себе. Часто это влияет на развитие некоторых заболеваний. В твоём случае эмоции нашли выход в причинении физического вреда себе. Тебе не нужно их прятать, просто стоит перенаправить в другое русло. Ты же художница. Гнев можно хорошо сублимировать в творчестве. Подумай над этим. И в следующий раз расскажи, какую форму для его выражения ты придумала.

Мне стало немного легче. Она не осуждала: видимо, повидала уже на своей практике и не таких персонажей. Это не могло не радовать.

Настало время обсудить третий сон. Мы повторили процедуру. На моменте с описанием картины Женевьевы мурашки пробежались по позвоночнику. Резко распахнув глаза и застав Ирину Владимировну врасплох, я сказала:

– Женевьева! Недавно она снилась мне, и это было какое-то безумие! Выходило так, что у нас одно лицо на двоих. Сад Флоренса как раз представляет собой мой портрет.

Ирина Владимировна заинтересовалась. У неё на лице появилось осознание чего-то. Мне это понравилось: мы нащупали что-то важное.

– У королевы из твоего сна не только общие увлечения с тобой. У неё твоё лицо. Что ты чувствовала при виде неё?

– Благоговение, – внезапно возникшее в голове слово подходило как нельзя лучше.

Брови Ирины Владимировны взметнулись на секунду вверх. Я бы тоже удивилась на её месте: несколькими минутами ранее я говорила, что злюсь на себя, что доходит до самоистязания. Во сне же была буквально влюблена в свой образ. Что это значит?

Я дала Ирине Владимировне новые записи для ознакомления. Она внимательно изучала их, вчитывалась в каждое слово, я даже успела заскучать. Потом она закрыла тетрадь и улыбнулась, покачав головой:

– Человеческий мозг – вещь удивительная.

– Что вы этим хотите сказать?

– Весь сериал, что ты смотришь ночами, имеет реальную подоплеку. Да, я не впервые слышу о снах и образах в них: психолог, как ни как. Но такой случай на моей практике впервые. Не хочу ни в коем случае обидеть, но мне порой кажется, что ты сама выстраиваешь эти сюжеты.

– Вы мне не верите? – я чувствовала себя так, словно попалась на вранье, хоть и была предельно честна с Ириной Владимировной. Я поделилась с ней главной тайной, мучавшей меня почти пять лет! Как она может так говорить со мной?

Во мне закипало негодование.

Ирина Владимировна пристально посмотрела на меня и отрицательно мотнула головой.

– Нет-нет! Вовсе нет. Прости, если обидела. Я вовсе не то имела в виду. Редко бывает, чтобы сон шёл как по учебнику: этот образ означает это, этот – то. Обычно всё куда сложнее и запутаннее, думаешь одно, а на деле оказывается совершенно другое. Сон, не содержащий в себе ровным счётом ничего. Но в твоём случае лично у меня возникает азарт.

При виде сверкающих из-под очков глаз я остыла. Она была заинтересована.

– У тебя есть мысли насчёт образа Женевьевы?

Да, они были, но отчего-то мне было неловко озвучивать их. Сам факт, что я в своём же сне была королевой, казался ужасно постыдным. Сама себя короновала и возвеличила над остальными?

– Может, это мой идеал себя? – робко предположила я.

– У меня та же мысль.

– Да! Точно! Даже во сне Май сказал, что Женевьева – это я, но на другом жизненном этапе.

– Да? – Ирина Владимировна снова открыла тетрадку. – Кажется, я упустила этот момент.

– Наверное, я упустила...

Намеренно.

– У меня для тебя будет задание выписать всё, чем Женевьева отличается от тебя. Да и в принципе опиши идеал, к которому ты стремишься. Это мы обсудим в следующий раз, а пока продолжим.

В полумраке кабинета под тихую ненавязчивую мелодию я погружалась в недавно виденный сон. Тёмная спальня Флоренса, заставленная цветами с пола до потолка, его низкий усыпляющий голос, сливающийся с голосом Ирины Владимировны.

– Давай начнём с небольших образов, – сказала она, окончив чтение. – Предложение идти в поле и высказывание Флоренса о том, что ты либо изменишь это место, либо погибнешь. Что на это скажешь?

– Вы говорили, что поле – это бессознательное. Наверное, тогда я решила в себе разобраться и это очень важно для меня.

– Сказка о Солнце и Луне. Кто Солнце, а кто Луна?

– Не знаю.

– Подумай над этим. Это не обязательно будут люди. Но это нечто важное. Что-то, что никак не может быть вместе, – она остановилась, видимо, вычитывая очередной образ. – Что насчёт русалки-утопленницы. Сложный образ. Во-первых, она оказалась не такой страшной, как о ней говорили люди. Во-вторых, Май доверил ей самое ценное – своё имя. Это какая-то сложная символичная сцена, как мне кажется.

На ум ничего не приходило. Мне стало грустно: я сегодня не так хорошо соображала, как раньше.

– Может, это просто универсальный женский образ? Я просто думала о том, что женщин часто демонизируют. Я и сама так делаю. Мне стыдно в этом признаваться. Я борюсь с подобными мыслями.

– Хорошо, допустим, это то, что касается предыстории русалок, но что насчёт имени? Образ Мая доверяет образу русалки самое сокровенное.

– Если так смотреть, то русалку я вижу не только женщиной, человеком в принципе. То есть, наверное, это означает переступить через себя и довериться кому-то.

– Ты это сделала?

– Вам пытаюсь доверять.

– Вот спасибо, – рассмеялась Ирина Владимировна и сказала тёплым тоном: – Надеюсь, у тебя это получится. Но всё же. Ты сегодня сказала, что тебе довериться другому человеку тяжело.

– Я доверяю маме. И хотела бы – Кате, моей подруге. Мне не удаётся сделать это в полной мере, – тут меня осенило: – Мне позже снилось, что Флоренс убил русалку за то, что она знала о Мае слишком много!

– И отсюда вытекает вопрос: кто такой Флоренс и кто такой Май?

– Что-то, связанное со мной, – протянула я.

– Логично, – вторя моей интонации, протянула Ирина Владимировна. – Ты упоминала, что в комнате Флоренса тебе некомфортно, ты его боишься. Май, кстати говоря, не хочет с ним сближаться.

– Насчёт Мая не уверена, – возразила я. – Он не считает себя ровней ему, но я не думаю, что он его боится. Он хочет его понять. Он ему сочувствует.

– Ты подумала над мужским образом Флоренса?

– Отец? Хотя я не вижу Флоренса отцом, а от отца в реальности не ощущаю такой же угрозы. Может, это тоже какой-то собирательный мужской образ?

Ирина Владимировна протяжно выдохнула. Либо была недовольна моими умозаключениями, либо сама затруднялась выносить какие-то вердикты.

– Хорошо, раз образ не снаружи, значит, он внутри. Тоже даю время проследить свою связь с Флоренсом. Напиши ваши сходства и различия. А Май?

И решилась.

– В последнем сне, который я не дописала, я чувствовала, что люблю его. Он был таким нежным, таким уязвимым. Он заплакал передо мной, когда мы... поцеловались.

– И ты не рассказала самого интересного!

– Было неловко.

– Тот же вопрос: кто Май в реальности?

Я пожала плечами:

– У меня его нет... Я бы узнала его.

Узнала из тысячи.