29 ГЛАВА. До головокружения.

– У тебя есть чем завязать косу?

Весь день мы провели в предпраздничной суматохе. Такое бывало раньше, когда я собиралась на школьные утренники. Сейчас нас было двое, и событие предстояло куда более ответственное, чем хороводы вокруг ёлки. Май надел костюм-тройку нежно-голубого цвета и достал откуда-то из-под кровати покрытую слоем пыли коробку с почти ненадёванными туфлями. Я стояла напротив единственного в доме зеркала, расположенного на внутренней стороне дверцы шкафа и не могла придумать, какая причёска может сочетаться с белым атласным платьем на бретельках. И главное: с какой причёской будет прилично явиться во дворец.

Май постучал в приоткрытую дверь. Зайдя, он склонил голову, осматривая меня, и я смутилась: платье по случаю не подходит? Наверное, не стоило отказываться от костюма!

– Как красиво, – улыбнулся, наконец, Май. – Ты похожа на ландыш. Видишь, у платья лямки тонкие и зелёные, как стебельки у ландыша. Красивый цветок и пахнет очень приятно. Жаль, срывать его нельзя. Мало осталось. Но полюбоваться всегда можно: в мае и начале июня в лесу совсем недалеко растёт. Если будешь здесь в следующем году в это время, обязательно тебе покажу.

– Тогда ты похож на незабудку, – заметила я.

Май оглядел себя.

– Жёлтого не хватает. Так я василёк, скорее.

Действительно, по смыслу ты и правда василёк.

– Так всё же, Май, у тебя есть чем завязать косу? Не хочется идти с распущенными волосами.

– Хочешь, я косу заплету вокруг головы, какую бабушка себе обычно делала? Можно лентой украсить или качимом. Выгляни в окно – я там куст посадил пару лет назад. Из-за границы откуда-то семена к нам на базар тогда завезли и так рассказывали о нём! Красивый, правда?

Я прикрыла дверцу и подошла к окну. Открытая форточка впускала прохладные порывы ветра. Тонкий тюль под ними еле заметно колыхался, цепляясь за потрескавшуюся краску на подоконнике. Она уже начинала отходить крошечными лепестками, открывая вид на старую древесину, но всё же не выглядела неопрятно. Наоборот: окно было ухоженным и напоминало своим видом о старых деревянных рамах, которые стояли в родительской квартире, когда я была ещё совсем маленькой.

Окно выходило на калитку и ведущую к ней аллею спрятавшихся от ненастья розовых кустов. Помимо них прямо снизу были высажены лишь пышные кусты мелких белых цветочков.

– Как выглядит качим? – спросила я.

– Белое облако. Ни с чем не спутаешь.

– Похоже на гипсофилу. Ей обычно букеты украшают.

– Она и есть. Гипсофила – латинское название. Это из-за любви к известковой почве. Но качим мне больше по душе. Не пойму только, какое у него значение. Продавец сказал, что чистота и искренность. В книге одной прочитал, что легкомыслие. Можем считать, что легкомыслие не в плане непостоянства и импульсивности, а в плане чистоты разума, что скажешь? Отсутствие тяжёлых дум и лёгкость мысли, – Май улыбнулся.

И я согласилась на качим.

Идти через весь город, а затем и ехать на троллейбусе в парадных нарядах под пристальным взором удивлённых и заинтересованных прохожих было неловко. Май ободряюще улыбался мне всю дорогу и смотрел так, будто желал лишний раз удостовериться, что зла на него я не держу. А мне не за что было злиться. Несмотря на то, что Май был по натуре своей человеком добросердечным и сострадательным, методы Флоренса не поощрял, всё же в глубине души уважал его. Как наследника короны или как личность – не важно. В его словах и поведении не раз читалось почтение к принцу, причём искреннее. Что видел Май в его тёмных поступках, сказать сложно. Вероятно, он считал, что понимает мотивы принца куда лучше остальных. А теперь его мир перевернулся: такой жестокости от Флоренса он никак не ожидал.

Думаю, стремясь видеть в каждом хорошее, Май нашёл оправдание отрубанию рук в стремлении Флоренса к справедливости, в истинной защите людских душ, хранящихся в маках. Убийство же не укладывалось в выстроенную им картину, и сейчас Май старался всеми силами найти место для этого неподходящего кусочка пазла. Но деталь не желала никуда вставать.

– Ваше приглашение! – гвардеец у ворот смотрел строгими колкими глазами. Судя по звенящим в отдалении голосам, за сегодня через этого человека прошло достаточно много людей. Он устал, и усталость эта внешне выражалась в раздражительности.

Мы протянули приглашения и после кропотливой проверки подлинности их и нахождения наших имён в списках, ворота распахнулись.

Знакомая кипарисовая аллея была украшена разноцветными растяжками и мраморными вазонами с хризантемами, расположенными на всём её протяжении. Мы шли за молоденьким юношей лет пятнадцати, чья задача состояла в сопровождении гостей до замка. Он был невысоким, стройным, шагал энергично. В нём кипела молодая кровь. Я подумала: ему бы сейчас веселиться с друзьями, а не с крайне строгим видом, подобающим взрослому, раскланиваться перед гостями короля и придворными.

Весь путь юноша молчал, а Май счёл необходимым завести с ним разговор.

– Прошу прощения, как к вам можно обращаться?

– Амир, господин, – ответил юноша.

– Амир, скажите, знаете ли вы, какое значение имеют хризантемы?

– Знаю, господин. Хризантема – универсальный символ короны. В нашем королевстве этот цветок второй после мака.

– Вот оно как, – нахмурившись, протянул Май. И в тоне его мне почудилось что-то нехорошее.

– Амир, можно нескромный вопрос?

Брови юноши сдвинулись к переносице, но он быстро взял контроль над мимикой.

– Слушаю вас, господин.

– Сколько вам лет?

– Четырнадцать, господин.

Лицо Мая сделалось отчего-то печальным.

– Нравится вам ваша работа?

– Не жалуюсь, господин.

Май замолчал, подняв взгляд к нависшему, совсем непраздничному небу. Глаза его потускнели, приобретя зеленоватый оттенок.

– Прошу прощения за бестактность, Амир. Просто хотел начать с вами разговор, да не знал, как.

– Ничего страшного, господин, – как по уставу отчеканил юноша.

Он отвел нас в зал, где собрались, как я поняла, из всех приближённых наименее приближённые: громкие городские фамилии, бывшие придворные, потерявшие капитал, но приглашаемые по старой привычке на любое королевское застолье. Радоваться мне или печалиться, что по значимости мы равнялись им, я не знала. Но было бы странно и нелепо оказаться среди членов королевской семьи. Само наше пребывание во дворце казалось неправильным.

Зал был угловым, так что свет, исходящий из широких окон, убранных лихо закрученными оливковыми шторами, делал помещение просторным и светлым даже в такой пасмурный день, как сегодня. Собравшиеся группками по несколько человек гости рассредоточились по периметру, обставленному диванчиками и креслами из светлой кожи. Они обсуждали что-то приглушённо, когда мы вошли, и обернулись к дверной арке с эмоцией, которую сложно было оценить под масками, но мне показалось, это было доброжелательное любопытство.

Поприветствовав знакомых, Май отвёл меня в сторону, где мы могли бы поговорить. Мы сели за свободный двуместный диван, расположенный обособленно невдалеке от окна. Май выдохнул, разгладил и без того ровную ткань брюк и прошептал:

– Ты, должно быть, переживаешь?

– Немного, – призналась я. – Не каждый день оказываешься на дне рождения короля.

Май улыбнулся:

– Не волнуйся. Тебе нечего бояться. Это мероприятие официально постольку-поскольку. Во время танцев, например, мы можем сбежать, – подмигнул он.

– Ты не умеешь танцевать, да?

– Совершенно. А может и умею, да только стесняюсь. Какой из меня танцор? Я лекарь.

– Я тоже не танцую, так что сбежала бы с радостью, если так можно.

– Я так делал пару раз. Либо незаметно уходил, либо отсиживался на балконе. Флоренс водил меня в свой сад на прошлый день рождения Его Величества. Он много рассказывал о значении цветов, о том, как они появились у него. Почему именно такие цветы он использовал в композиции, а не другие. Он сказал, что всё в саду имеет смысл, просто нужно его хорошенько понять. И отойти подальше, чтобы оценить картину целиком и вникнуть в каждую деталь...

Как и в случае с Флоренсом...

Заметив грустный настрой Мая, я решила развить тему сада.

– Ты сказал, что нужно отойти и оценить в целом. Я видела сад с высоты второго этажа, и там уже мне показалось, что он образует некий рисунок, но было слишком низко, чтобы можно было рассмотреть хорошо. Ты знаешь, что там изображено?

– Нет. Флоренс не показывает никому. Если выйти в сад и дойти на достаточное расстояние от замка, примерно до плакучей ивы у изгороди, можно заметить смотровую башню. Доступ к ней имеет только Флоренс.

– Почему на аллее ты спросил Амира о хризантемах?

– Потому что это один из символов смерти. Если бы они были отдельно, я не стал бы обращать внимания. Но у кипарисов то же значение. Это весьма пугающе.

– Может, здесь никто не задумывается настолько глубоко о значении цветов?

Май пожал плечами и нервно заёрзал на месте, скрипнула кожаная обивка.

– Тот мальчик, Амир... жалко мне его. Совсем ещё молоденький, а жизни настоящей у него нет. Всё за гостями сопли подтирает. И почему у него должна быть такая судьба? – прошептал он, глядя в окно на подёрнутый туманом газон, вдоль которого прохаживались высокопоставленные господа.

Если бы я знала, что ответить на этот вопрос и как возможно исправить положение Амира, многое в моей собственной жизни было бы по-другому.

Королю не подносили подарки. Это меня удивило. Ни один гость об этом даже не заикнулся. И когда я спросила Мая, почему никто не поздравляет Его Величество, он посмотрел на меня с большим удивлением. Оказалось, что в землях Забвенья о такой традиции даже не слышали. Именинники даров не принимают, наоборот – одаривают своих гостей. А что касается больших чинов, то они обязаны в день своего рождения сделать подарок каждому подчинённому. В случае короля – каждому жителю его страны. Удачно я здесь оказалась, ничего не скажешь.

Слуги были одеты как один: и девушки, и молодые люди – в серые жилетки и укороченные брюки, открывающие вид на обтянутые белыми носками щиколотки, да чёрные маски. На их фоне пёстрые наряды гостей выделялись особенно ярко: тут были и длинные платья в пол всевозможных расцветок, и юбки разных форм и длин, и костюмы невообразимых фасонов. О масках и говорить нечего! У одной дамы она была в виде лягушачьей морды. Вокруг царил праздник безумия, и вопреки тому, что бал, как удалось понять наглядно, был по сути своей неформальным, волнение только усилилось. Я не чувствовала себя здесь на своём месте. В этой кричащей массе мы с Маем терялись скромными пятнышками.

– Его Величество король земель Забвенья Феликс приглашает вас к королевскому столу в честь дня рождения! – огласил паренёк, с виду ничем не отличимый от встреченного нами ранее Амира.

И нестройной колонной мы поднялись на второй этаж. Столовая встретила блеском тысячи ламп и свечей, отражённым в золотой поверхности янтарных колонн с запаянными в них крохотными букашками. Стол стоял буквой «П», настолько большой, что «верхнюю перекладину», было трудно рассмотреть достаточно хорошо. Она всё ещё пустовала.

Нежная ткань перчаток, сжимаемая пальцами, стала влажной от моих потных ладоней. Чтобы не оставить пятна на них и пиджаке Мая, я переменяла их положение настолько часто, что Май наклонился ко мне и мягко прошептал:

– Не волнуйся. Ничего страшного не произойдёт.

Но так ли был уверен он?

Я улыбнулась в ответ.

Когда все гости заняли свои места, прогремела торжественная музыка. Оркестр, находящийся в стенном углублении, напоминающем что-то вроде эстрады, играл радостный марш. Все присутствующие, как один, поднялись со своих мест, чтобы поприветствовать королевскую семью.

Первым в зал вошли король и королева. Феликс – в безупречном белоснежном костюме в жёлтую полоску, с зачёсанными назад волосами, сверкающими от обилия вылитого на них лака. Улыбался собравшимся снисходительной улыбкой и кивал головой то в одну сторону, то в другую, отдавая должное каждому гостю. Глаза его радостно сияли под белой маской с имитацией мака над глазом.

При взгляде на Женевьеву я почувствовала, что задыхаюсь. От чего – не ясно. Она была неописуемо прекрасна: молодая женщина с высоким хвостом, оплетённым жемчугом от макушки до самых кончиков волос, одетая в изумрудный костюм прямо на голое тело. Лицо её ото лба и по диагонали пересекала светлая маска, украшенная трепещущими от дуновения ветра лепестками. Мне стало не по себе, глядя на неё. Было в этой женщине нечто смутно знакомое и родное, но в то же время непостижимо далёкое. Словно заметив на себе мой пристальный взгляд, Женевьева, проходя мимо, повернулась в мою сторону, и изящные губы её, накрашенные тёмной помадой, приоткрылись, будто обладательница их желала что-то сказать. Но она отвернулась и прошла дальше вслед за мужем, с улыбкой отдавая приветственные поклоны.

Шедший за ними Флоренс, не изменяющий своей любви к трауру и даже подобравший к образу чёрную маску, кланялся без охоты, не считая достойным никого своей улыбки, лишь напротив нас уголки его губ приподнялись, а корпус согнулся ниже обыкновенного. Гости, – я обратила внимание, – встречали принца даже с большими почестями, чем короля. Теперь я понимала во всей мере, что боялись его не зря.

Май заранее объяснил, как пользоваться приборами, и это не вызывало у меня вопросов. В обращении с ложками и вилками я чувствовала себя вполне уверенной, чего нельзя было сказать о людях. Окружение незнакомых лиц настолько тревожило меня, что кусок не лез в горло.

Украдкой я смотрела на благородную фигуру королевы и пыталась уяснить, что же в ней так сильно меня зацепило. Повернула голову знакомым движением, улыбнулась улыбкой, которую, клянусь, я видела ни раз. Только немного не так, иначе... Кто же она, эта Женевьева?

Было тяжело понять, смотрела ли она в мою сторону и правда ли, что, проходя мимо, она задержала на мне взгляд. Может, показалось? Если нет, то что всё это значит?

Флоренс, не участвующий в светских беседах, скучающе крутил бокал шампанского, глядя куда-то в пустоту. Что делать дальше? Как вести себя с ним? Больше всего в этой ситуации меня напугала реакция Мая. Не почувствуй он угрозы, узнав об убийстве, он так бы себя не повёл. Куда, в очередной раз спрашиваю себя, подевалось моё чувство самосохранения, когда я пошла с Флоренсом в склеп. В СКЛЕП! Должно быть, я идиотка.

Нечто тёплое коснулось мизинца правой руки. От неожиданности я вздрогнула.

– Прости, – прошептал Май, поспешно отдёрнув руку. – Я решил, ты переживаешь. Хотел ободрить. Прости...

– Не извиняйся, – улыбнулась я. – Ты просто меня напугал. Я задумалась.

– О нём думаешь? – и без пояснений было понятно, о ком речь.

– Да, – честно призналась я. – Во всей этой истории для меня есть лишь одна загадка: как я согласилась идти с ним? Околдовал он меня, что ли? Это же в высшей степени глупо, не так ли?

Май всё же накрыл широкой ладонью мою. Я сопротивляться не стала.

– Все мы совершаем глупые поступки время от времени и не всегда можем просчитать последствия. Ты могла бы не пойти, но тогда бы не узнала многого о себе. Я не знаю, где здесь истина. Вероятно, ты по какой-то причине не причисляешь исходящую от него угрозу к себе. Вспомни, что ты чувствовала тогда у реки? Ты испугалась?

– Нет, – твёрдо ответила я. – Я испугалась только когда осознала, что это убийство. Главное, о чём я тогда думала – он защищал тебя.

Май сглотнул, задумавшись, погладил ножку бокала.

– Знаешь, – продолжила я, – я боюсь его лишь крохотной долей сознания. И это всё больше на словах. Я могу построить логическую цепочку: « Он убийца – он общается со мной – следовательно, он потенциально опасен для меня». Но если брать какое-то природное чутьё или факты, говорящие о том, что мы с тобой в безопасности... Глупости, да? Нельзя жить на природном чутье, иначе это обернётся боком. Но я даже не знаю, за что ещё зацепиться в этом странном мире.

– Когда ты рассказала о сне, где он защищал меня, я не знал, что и думать. Я правда очень испугался, потому что никто никогда из моих знакомых не лишал жизни других живых существ. Но если, – Май огляделся, удостоверился, что гости заняты своими разговорами, при этом всё же понизил тон, – но если речь идёт о защите... Тогда, должно быть, я поступил опрометчиво, когда сообщил русалке своё имя. Как я тебе однажды сказал, зная его, они могут взять полный контроль над разумом человека. Тогда я решил, что мне это не грозит, так как я был добр к ней. Но русалки на то и русалки. Убийств они-то совершали предостаточно. Зная об их угрозе... В общем, давай пока не судить его. Будем начеку, хорошо?

Я кивнула.

Бал объявили в соседнем зале. Окна его с одной стороны выходили на сад, и часть гостей, пока оркестр переносил инструменты, прильнула к стёклам, восхищённо восклицая. А Май, улыбаясь, указал на высокий тёмный потолок.

– Смотри. Его расписали под звёздное небо. Каждая лампочка здесь – звезда. От чёрного цвета кажется, что потолок ниже, чем он есть на самом деле. Но он всё равно красивый, правда? Я ведь тебе не гадал ещё! Скажи мне дату, время и место своего рождения, я постараюсь изучить положение звёзд в тот день.

– Ох, Май, я всё же человек науки, – сказала я и тут же вспомнила, сколько чудес, не находящих научного объяснения, уже успела здесь пережить. Поэтому, подумав, согласилась.

Заиграла джазовая музыка. Мы сели на лавочку возле стены под гобеленом и молча следили за плавно передвигающимися по паркету парами. Танцевали отнюдь не все: многие, как и мы, стояли или сидели вдоль стен и окон, выходили на балкон. Открывающие бал король и королева танцевали в центре, как-то неестественно улыбаясь друг другу. Или мне это лишь казалось?

Флоренс, лениво качая ногой в воздухе, сидел на окне. Никто не обращал на подобную бестактность внимания. Казалось, все старались вообще не замечать принца, но, тем не менее, не выпускали его из поля зрения, так как опасались. Напряжение повисло в воздухе. Не может быть, чтобы жестокость Флоренса была избирательной и распространялась на всех, за исключением нас. И не важно, что он благосклонен и добр. Сколько существует историй, свидетельствующих о том, что психопаты бывают обаятельными и легко втираются в доверие.

Но с другой стороны, есть же повод быть таким, какой он есть. Если брать в расчёт детство Флоренса, которое нельзя назвать не просто счастливым, а даже нормальным, выходит, что недостаток любви сделал своё дело. Желание быть значимым, сильным завладело Флоренсом, и он стремится доказать это довольно примитивным путём – жестокостью. При этом пока что (!) она избирательна. И те жертвы, чьими свидетелями являюсь я, и те, о которых поведал Май, провинились перед законом. Кровавые наказания, сродни тем, что применяли в Средневековье, это именно наказание преступников. Русалка, первая убиенная руками Флоренса, не преступила закон, но была потенциально опасна. Значит ли, что Май, которому грозила участь уйти на дно, настолько дорог Флоренсу, что он не сдержался? Или это никак не связано, а имеет значение лишь животная натура принца?

Музыка сменилась. Ударные отбивали ритм сухо и громко, так, что стены начинали содрогаться. Духовые взяли низкие ноты, утопающие в звонких резких порывистых звуках смычковых. На лицах гостей обозначились широкие улыбки, проворно разделившись по парам и образовав два пересекающихся круга, они начали свой живой танец. Шелест юбок, смех и радостные голоса стали дополнительными инструментами к оркестру. Блеск переливающихся разноцветных нарядов зарябил перед глазами.

Лицо Мая, взгляд которого был направлен на танцующих, подпиталось всеобщим ликованием. Лёгкая улыбка застыла на устах, а взгляд перебегал от одной яркой пары к другой.

– Может, всё же потанцуем? – осторожно предложила я.

Будто пробуждённый ото сна, Май вздрогнул и удивлённо воззрился на меня.

– Ты правда хочешь? А говорила, что танцы – не твоё.

– Не моё. Но музыка, лица... так и тянет танцевать. Ты соврёшь, если скажешь, что тебя – нет.

Май улыбнулся и молча протянул руку в приглашающем жесте. Честно говоря, я думала, что он откажет, но, вопреки моим опасениям, Май согласился без колебаний и даже выглядел довольным.

– Ты ведь не знаешь движений, – заметил он, осторожно опуская ладонь на талию. Нежная ткань смялась, нагретая теплом чужого тела.

– Нет, – с улыбкой подтвердила я. – Они сложные? Если да, то не будем. Боюсь опозориться.

– Вовсе нет. Смотри: два приставных шага – поворот вокруг оси – то же самое. Ты не опозоришься. Это весёлый танец, никто с осуждением на тебя не будет смотреть.

Я кивнула, и мы присоединились к танцующим. Движения действительно оказались простыми, но именно их простота способствовала тому, что ни один человек не сосредотачивался на правильности их выполнения, полностью отдаваясь мелодии и царящему вокруг веселью.

Я не видела никого, кроме Мая. Звонко смеясь и ярко улыбаясь, он на автомате повторял движения: два шага – поворот – два шага. Левая рука его крепко, но в то же время бережно сжимала мою, правая скользила по гладкой ткани на спине. Май был таким тёплым, что хотелось раствориться в нём без остатка. Заснуть без шанса проснуться. Навсегда...

А музыка продолжала литься, окутывая весь зал чарующими звуками. Бодрыми, но в то же время мистическими. Отражаясь от высокого свода потолка, она лавиной обрушивалась на кружившихся в танце людей.

Проходя круг мимо широких окон, в которых, погружённые во тьму, двигались наши двойники, я заметила на подоконнике одинокую тёмную фигуру, лениво наблюдающую за танцующими. Флоренс спрыгнул на пол и вышел из зала, словно не желал больше видеть надоевшие лица.

И как раз в этот момент танец подошёл к концу.

– Ну что? Понравилось? – музыка кончилась, но Май не спешил отпускать ладонь. Очерчивал большим пальцем костяшки, спрятанные под перчатками. Я не хотела покупать платье с зарытыми рукавами, но алеющие царапины длинной во всё предплечье напрашивались спрятаться, поэтому я взяла длинные перчатки, несколько не вяжущиеся с выбранным мною образом.

Я кивнула. Слов не осталось. Голова была чиста от мыслей. Я почувствовала себя пушинкой. Ничего плохого случиться не могло. Все страхи были напрасны. И даже Флоренс, скрывшийся с глаз, перестал восприниматься в качестве опасности.

Глядя на моё счастливое лицо, Май широко улыбнулся.

– Мне тоже. Так странно... я не думал, что будет так хорошо. Не хочешь освежиться? Пойдём подышим на балкон? Здесь так душно!

У меня голова шла кругом, и свежий воздух был бы как нельзя кстати.

Дверь на балкон пряталась за невесомым кружевным тюлем. Он был обустроен по тому же принципу, что и балкон в покоях Флоренса: длинный, со скамьями у боковых бортов. На одну из них мы и сели. Холодный ветер остужал разгорячённую голову. Я подставила лицо нежным порывам и зажмурилась.

Ночь была тихой. За дворцовыми воротами машины уже не ездили, улицы пустовали. Где-то далеко горели точки фонарей, заменяющие беззвёздной ночью небесные светила.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Май.

А правда, как?

– Не знаю. Я запуталась. Не понимаю, зачем я сдалась королевской семье. Кто я им, чтобы все они за меня беспокоились? Чтобы приглашали на дни рождения, будто знают меня сто лет? Мне ужасно некомфортно от этого.

Как и в столовой, Май опустил ладонь на мою. Обхватил, нежно погладил. Тепло его кожи, такое же постоянное, как и тепло сердца, передалось мне и окутало целиком, согревая.

– Мне ты точно можешь доверять. Что бы ни случилось, я всегда рядом. Я смогу помочь, если не советом, то добрым словом. Я проникся твоей историей и больше всего на свете хочу помочь!

– Зачем тебе мне помогать? – наконец, я задала вопрос, который долгое время не давал мне покоя.

Май замолчал, рука его застыла.

– Как зачем? Если же тебе нужна помощь, как я могу остаться в стороне?

– Кто вообще сказал, что она мне нужна? – улыбнулась я. – По-моему, это придумали вы с Флоренсом. Я же такого не говорила. Мне снится сон, и он мне не вредит.

– Но мы не сон. В этом-то и дело...

В стеклянную дверь постучали. На пороге показался тёмный силуэт.

– Не помешал? – Флоренс ступил на мраморный пол и замер у входа.

– Нет, – вздохнула я, поспешно убирая руку из-под ладони Мая.

Цокая каблуками, Флоренс подошёл ближе.

– Вижу, вы скучаете. Не желаете спуститься в сад?

Мы молча ступали за Флоренсом, стараясь держаться друг к другу как можно ближе. Мы вместе, мы знаем страшную тайну. Мы начеку. В то же время я обратила внимание, что Флоренс и сам не горел желанием вступать с нами в беседу. Он выглядел уставшим и чем-то расстроенным. Возможно, новость об убийстве успела распространиться по всему королевству, и это не прошло бесследно.

Май, которого всё ещё тяготил долг по работе перед Флоренсом, нервничал. Он не знал, как себя вести с принцем, что было хорошо заметно. Найти выход из бедственного положения, которое могло повлечь за собой смерть многих людей, при этом подвергая себя опасности, или отказаться от сотрудничества, пойдя против себя и тем самым навлечь гарантированный гнев? Ему ступать некуда. Что касается меня, Флоренс тоже говорил, что я могу помочь с поиском ключа. Познав себя, познаю истину.

Может, только потому, что мы полезны, гнев Флоренса обходит нас с Маем стороной, и сам он делает всё, чтобы сберечь нас? Может быть.

– Пойдёмте к иве. Это моё любимое место во всём замке. Тихое и уединённое.

В той части сада, куда вёл Флоренс, росли пышные розовые кусты, через которые нужно было пробираться осторожно: они так и норовили ухватиться шипами за одежду. Отчего-то их крохотные острые конусы рождали внутри трепетный ужас. Мы брели в логово зверя.

– Погода сегодня не из лучших, что скажете? – нарушил молчание Флоренс.

Холодок пробежал по спине: он ли не знал, почему она испортилась?

– Да, – как ни в чём не бывало ответил Май. – Видимо, русалкам неспокойно.

В груди сжался комок. Май! Откуда в тебе столько храбрости? Сейчас он всё поймёт и прикончит нас прямо на месте!

Но Флоренс ни единым движением не показал, что понимает, о чём речь. И голос его не изменился, когда, выйдя из кустов и оказавшись напротив пышной ивы, чьи висячие ветви почти касались земли, закрывая массивный ствол старого дерева, он заговорил:

– Видимо. Легенды гласят, что они способны на многое. И на погоду влиять, и на человеческий разум, если им известно имя человека.

Зачем он это сказал? Чтобы запугать Мая, внушив ему опасность? Когда настоящая опасность стояла прямо перед нами.

– Я знаю, Ваше Высочество, – таким же непривычно спокойным тоном сказал Май. – Я общаюсь с русалками давно. И они мне о многом рассказывают.

Интонацией он выделил слово «многое», так что, если даже Флоренс вначале не понял, что мы в курсе случившегося, сейчас не должно было остаться в этом сомнений.

– И что же они рассказывают? – выдохнул Флоренс, погружая руки в карманы брюк.

Я в ужасе посмотрела на Мая, с силой сжимая его руку выше локтя, предупреждая: Не стоит! Но он, лишь на миг кинув на меня взгляд, продолжил.

– Они сказали, что вы, Ваше Высочество, убили русалку. Это правда? – голос всё же предательски дрогнул.

– Правда, – бесцветным тоном ответил Флоренс. – Если после этой новости вы откажетесь от связи со мной, я препятствовать не буду. В моих интересах лишь сохранить ваши жизни.

– Почему вы сделали это?

Флоренс посмотрел на Мая уставшим бесцветным взглядом. Ресницы его дрогнули.

– Она знала твоё имя и могла убить, – сказал он твёрдо.

– Спасибо, что защитили меня, но..., – замявшись, Май опустил голову, обхватил себя кольцом рук, сжимаясь, – Но меньше всего я бы хотел, чтобы из-за меня страдали живые существа. Какими бы опасными они ни были.

Чувствуя себя лишней в этом разговоре, я сделала шаг в сторону, но Май, будто обращаясь за поддержкой, притянул за руку обратно.

– Должно быть, я поступил опрометчиво, – выдохнул Флоренс. – Опрометчиво и импульсивно. Это не подобает поведению принца. Я просто...

Испугался? Окончание предложения повисло в воздухе, и мы так и не узнали, что Флоренс «просто». Но во сне он выглядел именно таким. Напуганным.

– В общем, – заключил он, – я сделал то, что у меня в силах, чтобы обезопасить тебя. Мы ровесники, и ты ближе общаешься с духами природы, но отчего-то я осведомлён об их опасности больше.

После этих резких слов лицо Флоренса исказилось от будто только что нахлынувших воспоминаний, он мотнул головой, прогоняя их, и отвернулся к волнующемуся дереву, блестящему огоньками дворцового света. Нитки нефритовых бус, шелестя, задевали друг друга, грозясь рассыпаться камнями по влажной почве.

И на душе было также неспокойно. Вот-вот могло что-то оборваться.

– Я повторюсь, – спокойно произнёс Флоренс, – если вы пожелаете порвать со мной связи, я препятствовать не стану, и ничего плохого вам делать не буду. Тебе, Майя, я всё равно стану помогать. Потому что твоё дело – и моё тоже, и всего королевства.

– Отчего? Скажи, наконец, отчего это дело всего королевства?

– Пойдёмте, я вам кое-что покажу.

Развернувшись, Флоренс снова направился в сторону дворца. Нам не оставалось ничего делать, как, крепко взявшись за руки, проследовать за ним. Вверх по тёмным лабиринтам лестниц, не нарушая воцарившейся тишины, перебиваемой лишь цоканьем каблуков и доносившимися из глубины дворца звуками музыки. Мы миновали покои Флоренса и через секретную дверь в стене прошли в смотровую башню. Холодный коридор, винтовая лестница – и мы на обдуваемом ветром открытом пространстве.

Ветер пробирал до дрожи, но я старалась расслабиться, не поддаваясь низкой температуре. Нахмуренный Флоренс подошёл к ограждению. Его напряжённые плечи опустились на выдохе.

– Можете подойти, – сказал он.

Переглянувшись, мы поспешно приблизились к невысокому каменному возвышению. С этого места открывался отличный вид не только на территорию дворца, но и на несколько кварталов столицы, погрузившихся в дрёму. Прямо под нами на пару десятков метров в периметре простирался тусклый в ночном свете сад. Кусты, полнившиеся цветом вблизи, пересечённые тропинками, создавали хитрые узоры, сродни мазкам краски на картине художника. Светлый овал в центре с тёмными вкраплениями, напоминающими лицо...

Щелчок – полчища светлячков, прятавшихся до поры в кустах, озолотили огромный портрет, ставший похожим на своеобразную икону, покрытую поталью. Прекрасное лицо с грустными глазами тонуло в крупных бутонах. Изображения гигантских цветов, составленные из их настоящих прообразов, венчали голову молодой девушки.

В чертах её, непривычно пронзительных, я с трудом узнала себя.

– Это...

– Её Величество Королева Женевьева, – сухо ответил Флоренс.

– Вы так похожи, – удивлённо выдохнул Май. – Как я раньше этого не замечал? Это же удивительно! У вас буквально одно лицо!

Я онемела, не могла произнести ни слова. Вот кого неуловимо напоминала мне Женевьева. Своими движениями, доступными для обозрения чертами лица, улыбкой, – всем этим она напоминала меня. За свою жизнь мне ещё не доводилось видеть двух настолько похожих людей. Если бы удалось взглянуть на неё саму без маски... Неужели со стороны я тоже такая красивая?

– Если говорить кратко, – начал Флоренс, по-видимому, готовясь к длинному рассказу, – в первую нашу встречу на празднике я решил, что ты, Майя, это Женевьева. Стоит ли говорить, насколько я был поражён? О своём удивительном наблюдении в тот же день я сообщил Феликсу. Он тогда мотнул головой и сказал: «Это невозможно! Весь вечер Женевьева провела со мной!» Но я не слепой и с головой у меня всё в порядке: лицо королевы я ни с чьим больше спутать не мог. Феликс расспросил Женевьеву, и выяснил, что сестёр-близнецов она не скрывает. Вставал вопрос: кто же это? Может, Женевьева нас обманывает и втайне от мужа разгуливает по городу, а вместо себя во дворце оставляет двойника? Звучит странно, тем более что магией она не владеет. Да и никто здесь, кроме меня, магией не владеет, – самодовольно усмехнувшись, добавил Флоренс. – Предположение о том, что Женевьева сбегает ночами из дворца, шокирующее, но кто ещё это может быть, как не королева? Пока я мучился в раздумьях, вы пришли во дворец вдвоём, словно я вас звал. Я, было, решил, Май тоже заподозрил что-то неладное, но оказалось всё иначе: он просто не заметил сходства! Так вот в тот день вопросов появилось куда больше, чем ответов. Сам Феликс, заметив вас из окна, решил поговорить лично, чтобы понять, шутка это, блестящая актёрская игра или что-то ещё? Мы решили, что Женевьева прознала о наших догадках и решила разыграть сценку. Даже Феликс не смог понять до конца после вашего разговора, с кем он имеет дело. Женевьевы, как на зло, во дворце в этот момент не оказалось: уехала с визитом к родителю. Проверить, кто же пожаловал во дворец вместе с Маем, было невозможно. Поэтому мы перешли к другим действиям. Я пригласил вас к себе, но чёткой картины так построить и не смог. Подловить вас вместе с Женевьевой было невозможно. Тогда я решил, что можно устроить тебе проверку. Прости, Майя, что не говорил об истинных целях нашего похода в склеп. Вернее, цели было две: первая – понять, Женевьева это или нет; вторая – раскрыть, кто же ты есть на самом деле. По моим предположениям, шпионка, если бы ты оказалась таковой, повела бы себя иначе, раскрыла карты, напала бы на меня. Лечь в гроб – вполне в духе Женевьевы, так что здесь я положился на покойную мать. Она и выдала мне свои мысли после общения с тобой. Ты однозначно не Женевьева. Но вопрос «кто ты?» так и остаётся без ответа.