14 ГЛАВА. Игры чёрного кота.

Май принёс запах речной тины.

– Уже проснулась? – произнёс он, закрывая входную дверь.

– Да. А я смотрю, ты уже давно на ногах. Куда ходил?

Я знала, куда он ходил. Что он пел, сидя над речкой, и что беседовал с русалкой. И что зачем-то назвал ей своё имя... Но разве скажешь об этом? Лучше пусть он не будет ничего знать, хотя меня до смерти интересовало, зачем он представился ей, будто сам несколько дней назад не предостерегал меня от этого? Но он живёт здесь не первый год, так что должен отдавать отчёт своим поступкам.

Он, пропуская Лайлу вперёд, прошёл на кухню и с ходу начал греметь посудой.

– С русалкой общался, – сказал он, будто это было обычным делом.

– С той, которая плакала в День очищения души?

Май отрицательно мотнул головой.

– Нет, с другой. У нас их пруд пруди. Кстати, удалось выяснить кое-что любопытное! – Май запрыгнул на перегородку с кружкой дымящегося чая в руке. – Ты уже пила чай? Славно. Так вот, мне удалось узнать, что все русалки – утопленницы. Забавно, я столько лет здесь живу и ни разу о подобном не слышал. Думал, что они, как нимфы... А нимфы? – Май нахмурился. – Нимфы, может, тоже?..

– Неужели никто до этого не интересовался их происхождением?

– Интересовались, наверное, но при этом, должно быть, действовали очень некорректно, задевали русалок, и их утаскивали на дно.

– И что же, эти люди тоже становились русалками?

Май, опустив взгляд в бурую жидкость, пожал плечами.

– Кто знает? Их боятся, поэтому никто не решается как следует изучить. А на деле выходит, что каждая русалка – страдалица. Вероятно, если каждой из них дать хоть каплю любви... Кстати! – лицо его оживилось. – Лайла нашла красивую еловую шишку. Можно засушить, а потом сделать из неё какое-нибудь украшение. Хочешь?

У меня никогда не было украшений из шишек. Никогда не было украшений, сделанных специально для меня. Какое удивительное чувство неловкости и счастья!

– Спасибо, но я бы не хотела обременить тебя.

Май отмахнулся:

– Что ты, Майя?! Мне это только в радость. Мне очень хочется сделать тебе какой-нибудь интересный подарок! Думаю, Лайле тоже будет приятно знать, что такая красивая шишка станет твоим украшением.

Май с любовью посмотрел на собаку, подозвал к себе. Она, радостно виляя массивным хвостом, напоминающим веник, подбежала к хозяину и, опершись грязными с улицы лапами на широкую перегородку, словно обняв Мая, положила ему голову на плечо. Он рассмеялся и отчитывать Лайлу не стал. В этот момент он был преисполнен особой нежности.

По воскресеньям Май не работал, поэтому весь день мы провели вместе. Закрепили материал по анатомии, прибрались в доме. При этом Май настаивал, что мне, как гостье, заниматься уборкой не следует. Но я не могла сидеть сложа руки: Май так много сделал для меня, что нельзя было не проявить признательности. Это был один из немногих способов, к которым я могла прибегнуть в таком случае.

Собрав волосы в пучок и сняв рубашку, чтобы не запачкать, Май активно продвигался со шваброй в руках, что-то напевая себе под нос. Его бодрый голос и радостный настрой заряжали меня работоспособностью, поэтому я с удвоенной силой протирала шкафы и полки от пыли.

Одна Лайла не помогала, хотя, судя по озабоченному виду, очень хотела. Она крутилась у Мая под ногами, мешала, он мягко её прогонял, но Лайла даже не думала уходить. Ей хотелось быть нужной.

– И так каждый раз! – уперев руки в бока, деланно строго сказал Май. Лайла, уловив непривычные нотки в голосе хозяина, села и прислушалась, склонив голову. Видно, Май не был строг с ней, поэтому она не боялась высоких тонов. Что бы и как бы он ни говорил, она продолжала быть ему верной и любила как естественное продолжение себя.

– Она тебя совсем не боится, – сказала я.

– А зачем ей бояться? Я же её люблю. Да, проказница?

Лайла утвердительно тяфкнула, а Май, опустившись на колени, притянул её к себе за шею, прижался крепко-крепко и шумно втянул запах шерсти.

«Одни друг у друга остались...»

Флоренс пригласил на очередную аудиенцию поздним вечером. Сказал, что к этому времени подберёт верную стратегию. Я терялась в чувствах. По-прежнему сохранялась некоторая настороженность, по-прежнему не было сформировано полного представления об этой странной, покрытой завесой тайны личности. Но в то же время во мне горел огонь интереса к нему. Разум требовал разгадки. Кто он? Садист, сердце которого глухо к чувствам окружающих? С одной стороны, как мне кажется, любые формы жестокого наказания неприемлемы, и, если человек прибегает к ним, это говорит о личности с достаточно низким уровнем эмпатии. С другой стороны, как я могла судить о человеке, зная о нём столь мало? Как сказал Май, все продолжали бояться русалок лишь потому, что не пытались заглянуть глубже их демонстративного и подчас жестокого поведения. Я не знакома с законами этого общества. Они приняты не на ровном месте – раз. Два – я и сама не нашлась, что ответить, когда Флоренс предложил придумать альтернативу отрубанию рук. В цветах – жизнь. Может, пара рук – даже слишком небольшая плата?

В таком случае, кто же Флоренс? Что прячет он за отстранённой улыбкой?

Мы шли по шумному даже в тёмное время суток базару. Воскресенье превратило его в оживлённое место, где было просто невозможно протолкнуться. Хорошо, что Лайла не пошла с нами. Она испугалась бы. Мне и то было не по себе. Люди целыми толпами сметали с пути, не давали пройти. Май крепко взял за руку, чтобы я не потерялась, и пошёл вперёд, лавируя между покупателями. Здесь были старики, согнутые радикулитом, женщины в простых деревенских платьях, дети, ворчливые мужики. Толпа была пёстрой, и я затруднялась дать ей общую характеристику. Стиль одежды? Современный кэжуал и древнерусский в одном флаконе. Возраст? Всевозможный. Статус? Судя по внешнему облику, за покупками пришли представители разных слоёв общества. От бедняков до вполне обеспеченных граждан. Я рассматривала лица с любопытством и в то же время не могла запомнить ни одного из них.

А где-то неподалёку пару дней назад трясся в страхе бедный торговец одеждой...

– Почему ты живёшь не в городе? – спросила я, когда удалось выйти на более-менее тихий островок.

Май, как ни в чём не бывало, продолжал держать меня за руку, несмотря на то, что потеряться я уже вряд ли смогла бы.

– Мы всегда так жили. Дальше от городской суеты, ближе к природе. Этот домик построил ещё мой прадед, тоже, как ты уже, наверное, догадалась, лекарь. Тогда и стен городских не было, поэтому мало кого смущал дом на отшибе. А деду так было удобнее: и за травами далеко идти не надо, и просто можно отдохнуть одному, забравшись в лесную чащу. Вероятно, тяга к природе, свежему воздуху у нас наследственная. Думаю, умру, если хоть неделю проживу в такой обстановке, как здесь.

– И Лайле, наверное, было бы тяжело, – заметила я.

– Несомненно! Она бы точно не перенесла города. Толпы, шум, недостаточное количество пространства. Она же у меня свободу любит, просторы большие, где можно побегать и порезвиться.

– Почему же она боится людей? Дело в количестве, а не в том, что человек посторонний, да?

Май пожал плечами:

– Я говорил: об этом знает только она.

Мы пришли чуть раньше положенного, поэтому нас отвели в покои Флоренса и попросили ждать. Из большого окна струился мягкий лунный свет, вырисовывал призрачные очертания окружающей действительности. Полумрак, и мы в нём – две тени, теряющиеся в сгустках опускающейся ночи.

На стене – большое зеркало с ажурной рамой, почерневшей от старости. В нём – две фигуры на фоне проступающих из черноты цветов. Тишина. Лишь шорох рубашки, которую Май, нервничая, теребил пальцами. Он ужасно тушевался при виде Флоренса. Он относился к нему с благоговением, не упускал из виду его деяния, старался понять и продолжал уважать. При этом стесняясь.

Флоренс ворвался в комнату вихрем, уверенным шагом прошествовал до окна и с грохотом задвинул массивные шторы. Окружение вмиг погрузилось во тьму, но тут же послышался щелчок пальцев, и свечи, расставленные по периметру, вспыхнули одна за другой, задрожали в отражении зеркал. Я увидела в зеркале себя, маленькую и уязвимую в такой большой комнате, где даже за цветами было невозможно спрятаться. Встретившись со своим же взглядом, вздрогнула. Нечто чуждое отразилось в нём. Но я постаралась отогнать наваждение и повернулась к Флоренсу, удобно расположившемуся в кресле у самого окна. Он качнулся, погружённый в свои раздумья. Поза его была открытой, уверенной.

Просидев так с минуту, он улыбнулся какой-то своей мысли, элегантным движением закинул ногу на ногу и посмотрел на меня.

– Так вы думаете, что оказались во сне?

– Я не думаю. Так и есть.

Флоренс отрицательно мотнул головой.

– Не буду спорить, но вы не совсем правы. Впрочем, детали не так важны. Важно то, что лишь вы одни можете найти отсюда путь, – он повторил, делая ударение на каждом слове: – Лишь. Вы.

Его слова меня никак не порадовали и не натолкнули на решение проблемы.

– Вам здесь некомфортно?

Не уверена, спрашивал он о помещении или о мире, где я нахожусь, в целом. В любом случае, ответа на этот вопрос я дать однозначно не могла. Раз это сон, то почему должна тревожить его серийность? Он яркий и интересный, такие мне снятся редко.. Другое дело – это может указывать на некий неразрешённый конфликт. Но в этом мире мне, как нигде, уютно. Я даже могу сказать, что ощущаю себя, словно дома. Но только меня не покидает тревога, кажется, что вот-вот должно произойти нечто страшное, и на «мой дом» обрушится непоправимая катастрофа. А помещение... Чужое. Словно я его ещё не достойна и только оскверняю своим присутствием.

– Не отвечайте. Конечно, некомфортно. Что странно. Но подумайте: что, если вам нужно не бежать, не прятаться, а понять себя?

Я опешила:

– Понять?

Флоренс кивнул.

– Сначала я удивился, что Феликс обратился с вашей проблемой ко мне, но потом понял, что у меня действительно есть, что вам предложить. Завтра в полночь я приду за вами.

– И... куда мы пойдём?

– В мою сокровищницу – самое большое маковое поле. У меня для вас два не то чтобы испытания... два ключа для дверей к вашим же тайнам. Если всё пройдет гладко, вам и цветы спасти удастся. Но это только моё предположение, к сожалению.

Флоренс улыбнулся, что в свете свечей показалось несколько демоническим.

– А мне? – наконец подал голос Май, пыл которого в присутствии Флоренса непременно каждый раз угасал. – Мне стоит идти с вами?

– Нет нужды, – Флоренс снова легко качнулся, щёлкнул пальцами, и у него в руке оказался бокал с бордовой жидкостью. Такие же материализовались на столике перед нами. – Угощайтесь. Я вам задолжал.

Это оказалось крепкое вино. Такого необыкновенного вкуса я ни разу в своей жизни не ощущала. Он раскрывался, словно просыпающийся цветок, один лепесток за другим, являя постепенно разгорающийся горько-сладкий ансамбль. От удовольствия я прикрыла глаза, а открыв их, встретилась с кошачьими глазами Флоренса.

– Виноделием тоже занимаюсь сам. На противоположной стороне замка растёт виноград.

– Здесь не только он, верно? Чувствуется какой-то необычный привкус.

– Угу, – утвердительно промычал Флоренс, отпивая глоток. – Только что это – моя маленькая тайна. Но мы не закончили, – он вновь обернулся к Маю, который лишь пригубил вино, но пить больше не стал. – Вы работаете отдельно, Майя – отдельно, я – отдельно. Если мы разделимся, и будем искать вариант решения проблемы сразу в трёх направлениях, будет более результативно и менее энергозатратно. Это всё в наших интересах. Не будь мака – не будет и нас с вами. И больше всего от этого пострадает Майя, как я предполагаю.

Я чуть не поперхнулась.

– Почему же?

– Я не могу говорить, не будучи уверенным наверняка. Просто держите это в голове. Случайности не случайны. Вы оказались здесь не просто так и либо уйдёте, изменив этот мир и изменившись сами, либо умрёте, а вместе с вами – и всё, что вас сейчас окружает, – от этих слов у меня пробежали мурашки по спине, но Флоренс, будто заметив это, тут же добавил: – Это пока только теория. Не берите на веру.

Он наградил меня долгим проникновенным взглядом, будто пытаясь избавить от тяжёлых мыслей, щёлкнул пальцами, и уже пустой бокал в его руке испарился, будто и не появлялся.

– Май, вы обещали погадать на звёздах. Окажете такую честь?

– Да, конечно...

Мы вышли на балкон. Холод наступающей ночи объял с ног до головы. Оркестр насекомых встретил шумной трелью. Флоренс вдохнул свежий воздух полной грудью, прошёл к столику и сел на него, повернувшись лицом к чистому небу с россыпью звёзд. Май неловко встал рядом. Принц одарил его мимолётным взглядом, заговорил:

– Что вы можете сказать обо мне?

– Вы родились 17 января. В год вашего рождения в этот день в созвездии козерога была особенно ярка звезда, которая покровительствует настоящим альтруистам. Для таких людей, как вы, очень важно благополучие окружающих.

Флоренс прокашлялся. Не было ясно, от недовольства или чтобы скрыть смущение.

– Что насчёт судьбы?

Май, расправив плечи, обратил взор к небосводу. Он смотрел долго, долго молчал. А Флоренс, видимо, от нетерпения, не сводил с него глаз. Луна делала его профиль мифическим, сотканным из сотни серебряных нитей, какими представали выбивающиеся из его аккуратных кудрей некоторые отдельные волосы.

Ветер подул в сторону Мая, пробуждая от раздумий, белёсые локоны коснулись плеча принца. Он проследил их движение, слегка улыбнулся.

– Тяжело сказать, – прошептал Май. – Видите вон то созвездие, похожее на стрелу? Пять звёзд, а вокруг – будто искры? Видите?

Флоренс придвинулся к Маю, чтобы занять его угол обзора. Это движение заставило Мая вздрогнуть.

– Да, кажется, вижу, – принц будто не заметил, что доставил гостю дискомфорт. Может, оно и к лучшему?

– Это созвездие в таком положении означает, что в ближайшее время вам предстоит преодолеть сильные трудности, для которых требуется много мужества.

– Оно неблагоприятно?

Май помолчал, и пауза перед ответом говорила сама за себя.

– Не то чтобы. Это больше зависит от вас, от ваших усилий и силы воли.

– Неплохо. А вы, Майя, не желаете получить предсказание?

Я всё это время стояла поодаль, наблюдая, заворожённая, открывшийся передо мной ночной пейзаж с двумя таинственными фигурами.

– Пожалуй, нет. Я недавно уже получила предсказание у гадалки.

– Кстати. Удивительно, что нам с вами достались одинаковые чарки на празднике. Повторюсь: случайности не случайны. Вот мы с вами и сошлись.

– Да, это действительно удивительно.

Флоренс смотрел несколько мгновений, а потом спрыгнул со стола. В свете луны сверкнул камень на его шее.

Тепло комнаты окутало как родное, когда мы покинули балкон. Заняли прежние места, бокал передо мной вновь оказался полным.

– Давайте я расскажу вам сказку, – промурлыкал Флоренс низким голосом.

– С-сказку? – недоуменно прошептал Май.

Флоренс кивнул:

– Сказку. Две на выбор: про запретную любовь Солнца и Луны или про Цветочного любовника?

– Потрясающее разнообразие сюжетов, – не удержалась я от замечания.

Флоренс рассмеялся.

– Ну так?

Я вопросительно посмотрела на Мая:

– Про Цветочного любовника? – уж очень жирной была отсылка к самому Флоренсу.

Май нахмурился и скромно произнёс:

– Я бы послушал про Солнце и Луну.

– Могу удовлетворить все ваши желания. Но времени до полуночи мало, так что расскажу пока лишь одну. И начну я со сказки о Солнце и Луне.

Флоренс откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, словно собирался погрузиться в сон, и начал рассказ глубоким голосом:

«Луна никогда не жаловалась на одиночество, потому что не знала, что может быть иначе. Всю свою жизнь она довольствовалась прогулками по тёмному небосводу, гуляла по чащам леса, ласково гладила по шёрстке спящих животных, в маленьких деревушках любила заглядывать в окна и награждала поцелуями юных дев, передавая им каждый раз частичку своей красоты.

Так она и жила, пока однажды, задержавшись на лесной поляне за собиранием диких ромашек, не пропустила час своего ухода за горизонт и не встретила вышедшее на дежурство Солнце.

Общительное и открытое, оно любило совершать тот же маршрут, что и Луна, только в другое время суток. Играло с кроликами, бегающими в орошённой утренней моросью траве, смеялось с ребятишками на улицах, без стеснения и приглашения входило в дома людей, сидело с ними за столом, подогревая чай в самоварах и награждая особой золотистостью блины. Ранним утром, только после пробуждения, на этом же поле оно касалось поцелуем каждого цветка ромашки, наполняя его жизнью и необыкновенной стойкостью.

Именно эта необычайная, бьющая через край энергия цветков привлекла внимание Луны.

Солнце, затаившись в кустах, с любопытством наблюдало за прекрасной Луной, сидящей на коленях среди тёмной зелени. Невесомые одежды её, сотканные будто из дымки и серебра, окружали фигуру слабым сиянием. Если бы Солнце имело сердце, оно бы наверняка забилось с неимоверной быстротой.

Так, отчего-то не решаясь тревожить незнакомку, Солнце в течение месяца каждый рассвет наблюдало за романтичным образом невысокой круглолицей девушки, с лёгкой улыбкой порхающей над растениями, каждый раз оставляя за собой облака сияющих блёсток.

Но однажды Солнце выдало себя, и Луна, испуганно глядя на потревожившего её, поспешила убежать, по пути извиняясь, что задержалась, не проследив за временем. Но Солнце её извинения не слушало. Доброжелательно улыбаясь, оно вышло из укрытия и быстро нагнало удаляющуюся Луну.

– Кто ты? – спросило Солнце.

– Луна.

Если бы Луна умела краснеть, то нежные щёки её покрылись бы вмиг румянцем.

Они встречались с тех пор в каждый рассветный и каждый закатный часы. Утром Солнце дарило Луне охапку позолоченных цветов, которые та принимала, застенчиво пряча глаза. Сама же она водила Солнце по своим любимым тихим местам, показывая сонный мир обитателей леса. Вечером Луна, раскачиваемая Солнцем на больших качелях во дворе одной из близлежащих деревень, со звонким смехом слушала истории о его дневных приключениях. Местные жители слышали скрип качелей и заливистый тихий смех, но, каждый раз выходя посмотреть, не остался ли кто из детей на улице дотемна, обнаруживали лишь произвольно покачивающиеся качели, а над ними высоко в небе – ярко освещённую Луну.

И продолжалось так долго, пока Солнцу не стало мало Луны. Они проводили время вместе, но даже не прикасались друг к другу, и это ему не нравилось. Каждый раз оно хотело стать ещё ближе, но их будто разделяла преграда.

Во время одной вечерней прогулки вдоль каменистой речки, наблюдая, как Луна босыми ногами бегает по мелководью, Солнце загорелось настоящим нестерпимым желанием дотронуться до неё и услышать её звонкий смех настолько близко, насколько это возможно.

– Постой, – весёлым голосом сказало Дневное светило и погрузило ступни в ещё тёплую воду, вмиг ставшей почти горячей.

Луна, сохраняя на лице прекрасную чистую улыбку, послушалась и остановилась, лишь водила большим пальцем изящной стопы по воде, образовывая мелкие волны. Солнце приблизилось к ней, и его страстный взгляд встретился с её удивлённым. Луна не отступила, а осталась стоять, ощущая на себе исходящее от Солнца тепло. Золотистый свет его мягко лёг на оголённые плечи Луны, скользнул вниз, по рукам и вскоре всю её обнял огненным жаром. Она всё ещё молчала, глядя в глаза своему спутнику, не желая отдаляться, даже ощущая непереносимый дискомфорт от близости раскалённого тела. Солнце, наконец, было так близко к предмету своей любви. Оно скомандовало само себе: «Не думай, не мешкай. Чувствуй!» И накрыло губы Луны поцелуем. Оба светила заискрились и засияли в надвигающейся ночи, озаряя небо всполохами света.

Их продолжительное время копившаяся страсть не знала предела и разгоралась всё сильнее, но Луна этого огня перенести не смогла. Она обмякла в руках Солнца, и, если бы не оно, упала бы в воду. Она не могла дышать. Она буквально горела изнутри. Всё ещё холодными руками она провела по лицу любимого в последний раз. Из глаз, носа и рта её хлынула чёрная кровь, которая, касаясь плоти Солнца, тушила его пламя. Но оно не обращало на это внимания, трясло Луну, пыталось воззвать к жизни, но тщетно.

И так, прижимая к себе её, пытаясь поглотить грудью и стать единым целым, оно только спалило её дотла, а само остыло на веки вечные и вслед за собой забрало любящих порезвиться на поляне кроликов, и озорных дворовых ребят, и переставшие скрипеть качели, и нежные ромашки, ставшие символом их с Луной знакомства».

Скрип-скрип. Кресло-качалка издавало звуки старости. Флоренс замолчал. Нахмурившись, он медленно раскачивался в нём взад-вперёд, полностью погружённый в свои мысли. Сердце моё вырывалось из груди, тьма давила. Хотелось уйти из зала как можно скорее, вернуться в тёплую столовую в доме Мая, сесть у печи и пить чай. А лучше – проснуться, наконец, в своей собственной комнате и быть, пускай, не самой счастливой, но знать, что моя жизнь в моих руках. И мне не нужно разгадывать загадки и слушать жуткие сказки мрачных принцев.

Флоренс быстро пришёл в себя, поднял взгляд на часы и резким движением встал:

– Близится полночь. Мне пора. Спасибо за приятный вечер. Майя, – он остановился напротив меня и дождался, пока я поднимусь, – завтра в это же время. Будьте готовы.