9 глава. Всё, что осталось после

В уборной я замерла перед зеркалом, как перед судьёй. Платье безнадёжно испорчено — сиреневое пятно расползлось, словно кровоподтёк на алом бархате. Я провела пальцами по влажной ткани и подняла глаза к своему отражению.

Макияж, который Лика старательно наносила перед выходом, размазался под глазами — не столько от слёз, сколько от жары и нервного протирания век. Тушь оставила серые разводы, будто я плакала несколько часов. Из причёски выбились пряди, которые теперь бессмысленно свисали вдоль лица, делая меня похожей на промокшую под дождём девочку.

— И зачем я вообще сюда пришла? — прошептала я своему отражению.

Я достала из сумочки влажные салфетки и попыталась привести лицо в порядок, но с каждым движением становилось только хуже. Тени размазались, помада стёрлась, а тушь оставляла всё новые следы. Вздохнув, я смыла весь макияж холодной водой. Лицо без косметики выглядело уставшим и каким-то чужим.

Я поправила волосы, насколько это было возможно без расчёски, и глубоко вздохнула. Возвращаться на вечеринку не хотелось. Внезапно стены уборной показались единственным безопасным местом во всём здании.

Когда я наконец решилась выйти, музыка ударила по ушам с новой силой. Я старалась идти вдоль стен, почти прижимаясь к ним плечом. Никто не обращал на меня внимания — все были заняты своими разговорами, танцами, флиртом. Я видела Лику, смеющуюся в компании каких-то парней, и Лолу, которая уже, кажется, забыла о нашем столкновении. Её чёрное платье мелькало в танце, открытая спина сверкала в огнях.

Я протиснулась к выходу, стараясь быть невидимой. Тяжелая дверь общежития поддалась с надрывным скрипом, и осенний воздух обрушился на меня внезапной прохладой. Он пах опавшими листьями, далеким дымом и свободой.

Я вдохнула полной грудью, позволяя холоду пробраться под тонкую ткань испорченного платья. Мурашки побежали по коже, но странным образом это отрезвляло. Вечер был темным, с прозрачным небом, где звезды казались особенно острыми, словно кто-то протер их до блеска. Луна висела низко, как театральный реквизит.

Я медленно пошла по дорожке, усыпанной желто-красными листьями. Они шуршали под ногами, создавая свою особенную музыку – куда более искреннюю, чем та, что гремела за стенами общежития. Мои каблуки то и дело проваливались в мягкую подстилку, и это казалось символичным – я всегда проваливаюсь там, где должна твердо стоять.

Улыбки, музыка, смех – всё это до сих пор стояло у меня в ушах, будто вечер не закончился, а просто затаился в углу комнаты. Эхо чужого веселья преследовало меня, как назойливая мелодия, которую невозможно выкинуть из головы.

Но за шумом, за чужими голосами и дежурными тостами я слышала другое – голос прошлого. Он звенел не громко, а тонко, как чайная ложка в пустой чашке. Едва различимый, но невозможно игнорируемый.

Я шла по пустынной аллее, и город вокруг словно растворялся. Фонари создавали островки света в темноте, и я переходила от одного к другому, как по неведомой дорожке судьбы. Ветер трепал мои непослушные волосы, развевал подол испорченного платья, будто пытаясь смыть с него и пятно, и память об этом вечере.

Когда я вернулась домой, сняла платье, вытерла макияж и осталась одна — всё снова вернулось. То самое чувство – смесь тоски, страха и какой-то неизбежности. То, от чего я столько раз пыталась убежать.

Я стояла у окна маленькой квартиры, завернувшись в мягкий плед. Город мерцал тысячами огней, жил своей жизнью, не замечая моего существования. В стекле отражалось мое лицо – без макияжа, без защитной маски, которую я так старательно ношу днем. Настоящая я.

Иногда кажется, чтобы понять себя настоящую, нужно вернуться в ту самую точку, где начался путь. Туда, где это произошло, то , что разделило мою жизнь на "до" и "после". Я закрыла глаза, позволяя воспоминаниям затопить сознание, унося меня на один месяц назад...

...в день, когда всё изменилось.

Четыре месяца назад

Все началось еще в девятом классе: я помню, как робко протягивала Дэвиду ладонь на школьном вальсе, и как его пальцы были чуть холоднее моих. Тогда казалось, что впереди только счастье, экзамены, выпускной и наша вечность. Мы вместе выбирали университеты, строили планы — свой маленький мир против всего остального. 

Переезд был для меня как совместная победа и первое взрослое испытание. На первое время казалось, что мы справимся со всем: Дэвид шутил над моими попытками готовить пасту, я любила его упрямство и то, как он читал мне вслух стихотворения, пока я засыпала.

Но чем дальше, тем чаще между нами вспыхивали ссоры. Дурные слова были как острые грани новой жизни — каждый раз ранили сильнее. Он стал долго задерживаться «с друзьями», и мне всё труднее было верить его объяснениям. Маленькие подозрения разрастались, превращаясь в по-настоящему тёмные мысли.

— Дэвид, а почему ты всегда прячешь телефон, когда я рядом? — однажды не удержалась я.

Он сделал вид, что не услышал, а я почувствовала боль, похожую на укол — будто снова пятнадцать, и любимый человек кого-то обнимает на школьной дискотеке.

Однажды я решилась и вытащила нас в парк. Было холодно, но солнечно, и это напоминало те школьные времена, когда мы могли смеяться без причины. 

— Пойдем, прокатимся на великах, как раньше? — спросила я, надеясь вернуть хоть каплю старой легкости.

Дэвид достал из кармана шоколадку.

— На, держи, — протянул, улыбаясь.

Я машинально взяла кусочек отломленной шоколадки, но уже в первое мгновение, когда шоколад коснулся языка, моё сердце сжалось. Вкус был знакомым — орехи.

Аллергия.

В горле запершило. Я резко остановилась, взглянув на него в упор.

— Здесь орехи, — тихо сказала я, ожидая его реакции.

Он захлопнул ладонью рот, изображая удивление.

— Ох, правда? Я совсем забыл… Прости! — неуверенно пробормотал он, но в его голосе что-то не вязалось с искренним сожалением.

— Ты забыл? — мой голос дрожал. — Я же рассказывала тебе об этом множество раз! Ты сам смеялся, что у меня аллергия на шоколад с орехами… Ты не слушал? Или тебе просто всё равно?

Он сплох, начал лихорадочно оправдываться, но она уже не слушала. С каждым моим вдохом  становилось тяжелее дышать.

— Ты же знал, — процедила я. — Не притворяйся.

Слезы выступили на глазах — то ли от обиды, то ли уже от страха за своё состояние. Я попыталась успокоиться, но ощущение предательства мешало даже позвать на помощь.

Он попытался подойти, дотронуться до руки, но я резко отдёрнулась.

— Не надо, — прошептала я. — Просто... пожалуйста, больше ничего для меня не делай.

Он пожал плечами, пытаясь сделать вид, что ничего не случилось, но мне казалось — это ещё один звоночек, что нашим отношениям конец.

Месяц назад

На носу была наша годовщина — почти пять лет. Четыре года и одиннадцать месяцев мы вместе. Я всё считаю со странной точностью — как будто, пока я держу счёт, всё ещё может оставаться цельным. В календаре этот день был обведён красным кружком, почти детским почерком, будто я что-то выиграла и не хотела забыть.

Утро казалось нежным и новым: я проснулась до рассвета, с той лёгкостью, которая появляется, когда душа надеется. В ванной пахло ванильным мылом, за окном тянулись тонкие полоски облаков. Я надела пудровое, любимое платье, обнажила плечи, протёрла зеркало и улыбнулась своему отражению, заученно, как на репетиции счастья.

Кухня пахла клубящимися ароматами: розмарин, сыр, немного пряностей. Я медленно накрывала на стол, как будто каждый жест мог защитить нас от беды. Свечи, салфетки с инициалами, бокалы тонкие, как ледяная корка на реке.

Телефон молчал. Я всё равно ждала.

В семь — ровно, словно по расписанию, хлопнула входная дверь. Дэвид вошёл быстро, будто в спешке, и даже не взглянул на меня. Его голос был чужой.

— Я только на минуту, — бросил он, не снимая пальто. — У Эванса сегодня сбор, все уже там.

Я осталась стоять с салфеткой в руках, чувствуя, как крошатся мои ожидания.

— Ты... Ты совсем не видешь? Я весь день готовила, думала, мы... — мои слова разбились о его спину.

Дэвид не обернулся, прошёл мимо — мимо свечей, скатерти, мимо меня, мимо наших лет вместе.

— Ты же понимаешь, это просто спонтанно. Идти надо, они уже ждут. Я не могу не пойти.

— Возьми меня с собой, — сказала я почти неслышно.

Он наконец посмотрел на меня. Взгляд чужой, уставший.

— Ты шутишь? Это совсем не твоё, — устало выдохнул он. — Шум, алкоголь, эти люди… Просто забудь, не порть всё.

Я сделала шаг вперёд — отчаянный, глупый.

— Порчу? Я? Я просто хотела, чтобы ты был сегодня со мной. Хотела, чтобы наш день значил хоть что-то.

Дэвид сжал губы.

— Не начинай, Эмилия. Я ухожу. Всё.

Он ушёл, захлопнув за собой дверь, словно за ненужной главой.

Я стояла и долго смотрела на наши фотографии: с выпускного, с лета у бабушки, с первой поездки в другой город. И вдруг поняла: иногда любовь — это не только светлые вальсы на школьной площадке и обещания о будущем, но и честные ответы на вопрос, счастливы ли мы по-настоящему сейчас.

Сжимая телефон, сердце стучало гулко, жалобно. 

Потом вдруг — как будто ветер подхватил, — я надела пальто прямо поверх платья, схватила ключи, вызвала такси. Не могла остаться в этой пустой квартире, среди остывающей еды и незадавшихся мечт.

Бар встретил меня размытым светом, гоготом, чужим счастьем. Я шла сквозь толпу — ища его, ища хоть что-то знакомое в этом хаосе. Тут было громко и ярко, резаным стеклом резали глаза огни.

Я услышала его смех — раскаты, знакомый, беззаботный. Такой смех у него был только в двух случаях: когда он пил или когда забывал, что я существую.

Я увидела его.

На его коленях — рыжая девушка, мини-платье, руки обвили его шею. Вторая — блондинка, тесно прижавшись, будто это её место и только её. Он не отпихивал ни одну, только улыбался, наслаждаясь вниманием.

И вдруг мой взгляд зацепился за знакомый силуэт. Рядом, совсем рядом, сидела моя лучшая подруга, глаза опущены, бокал дрожит в руке.

В груди что-то оборвалось. Я почувствовала, как будто во мне всё крошится, воздух режет горло, и даже плакать нельзя — слишком много чужих лиц, слишком много света.

Я сделала шаг вперёд, голос прорезал музыку, звон, чужие крики:

— Вы все знали!

Мои слова расплескались по залу, и вдруг стало тихо — для меня, для него, для нас. Они видели меня, но не спешили подойти. Он смотрел в сторону, как будто надеялся, что я исчезну, растворюсь в этом грохоте, как растворилась наша любовь.

Я стояла одна, слёзы жгли щеки, и только одно было ясно: так заканчиваются эпохи. Не в тишине, не в объятии — а в шуме, боли и предательстве, когда бар становится последней остановкой нашей с ним жизни.

Я едва чувствовала ноги, протискиваясь сквозь шумную, пахнущую алкоголем толпу. В груди тошнило от боли, но я не хотела заплакать у всех на виду. Хотела просто уйти, раствориться, забыть это место и этот вечер. 

Но вдруг кто-то мягко взял меня за запястье.  — Эми… подожди, пожалуйста, — голос сорвался, и я обернулась: передо мной стояла она. Моя лучшая подруга.

Я смотрела ей прямо в глаза — те самые глаза, которые всегда смеялись вместе со мной, плакали, когда у меня что-то не ладилось, и сияли на всех наших общих фотографиях. А теперь они были полны — чем? Страхом? Виной?

— Я не знала, как тебе сказать… Я правда… — она сжала мою руку крепко, дрожащими пальцами.

Мой голос зазвенел на самой опасной ноте: 

— Это давно?

Она кивнула, не способная поднять взгляд.

— Скажи прямо, — прошептала я. — Ты тоже… с ним спала?

Она молчала. Ее ресницы слиплись от слёз, глаза были опущены. Для ответа не нужно было слов.

Я выдернула руку, как обожглась, и пошла прочь, сдерживая рыдания. Шаги путались, в голове гудело. Всё — доверие, воспоминания, годы — рушилось под ногами.

Вдруг за спиной, сквозь грохот музыки, раздался залитый хмельным смехом голос блондинки, что сидела возле Дэвида. 

— Он такой красавчик! Любая бы не сдержалась! — хихикнула она и, притянув его к себе, добавила, перекрикивая музыку: — Да и член у него... огонь! Им бы делиться, вот серьёзно!

Я даже не обернулась. В этот момент внутри всё оцепенело, замерло. Страдание было жгучим, но оно и несло свободу. Я вышла на улицу — туда, где было прохладно, темно и по-весеннему сыро. Вдохнула воздух полной грудью, как будто училась дышать заново. 

Где-то позади остался чужой смех. А впереди — только я и боль.

Я шла по пустым, темным улицам, едва ощущая землю под ногами. Город словно выдохся — витрины потускнели, фонари мерцали безучастно. За окнами чужих квартир кто-то смеялся, кто-то смотрел кино, а у меня в груди было только сыро и холодно. Я всё ещё слышала смех той девушки, слова, которые резанули меня до костей.

Дверь в квартиру, где мы с Дэвидом собирались любить друг друга всю жизнь, захлопнулась за мной глухо. Пахло розмарином и сыром, но теперь эти ароматы были чужими. Я посмотрела на стол, где ещё миг назад жила моя надежда: аккуратные блюда, свечи, салфетки с вышитыми буквами… Всё, что я так бережно готовила, стало декорацией несбывшегося счастья.

Я не хотела оставаться здесь ни минуты. Тело действовало само — будто чужое: открыла шкаф, вытащила чемодан, стала бросать в него вещи, не разбирая, плача навзрыд. Слёзы текли свободно, обжигая лицо, и я не пыталась их сдерживать — боль всё равно была сильнее, чем любые слова.

Когда чемодан был собран, я сменила платье на джинсы и майку, накинула джинсовый пиджак, а затем взглядом нашла кольцо на безымянном пальце. Помолвочное, совсем недавно предложение Дэвида. Я медленно сняла его, подержала на ладони — оно будто стало вдруг тяжелее обычного — и оставила посреди стола, среди остывшего ужина и свечей.

Рука не поднялась написать записку или хотя бы объяснение. Он слишком долго подталкивал меня к уходу, сам сделал всё, чтобы я однажды не вернулась. А я — я всё терпела, надеялась, что смогу что-то починить, что-то исправить. Но у любой боли есть предел.

Я тихо вышла из квартиры — закрыла за собой не просто дверь, а целую главу своей жизни. Чемодан катился по асфальту, а я шаг за шагом возвращалась к тому самому дому, откуда когда-то уходила с чемоданом мечтаний, чтобы начать новую жизнь с Дэвидом.

Теперь я возвращалась туда, где меня ждали. Где будет тепло не от свечей, а от родных голосов. Я вдруг поняла, что самое главное — это дом, куда хочется возвращаться, и где тебя принимают любой. Там я снова смогу дышать и собирать себя по кусочкам.

***

От моих мыслей меня отвлек звук приходящего уведомления на ноутбуке. Открываю. Дэнни. Я переложила ноут на диван и легла, чувствуя, как тяжесть вечера постепенно опускается на мои плечи. Уведомление мигало, требуя внимания.

DannyNova

"Как прошёл твой день?"

Я смотрю на экран, перебирая в голове события сегодняшнего вечера. Второй поход на вечеринку, который должен был стать моим триумфальным возвращением в социальную жизнь, превратился в сплошное недоразумение. Громкая музыка, незнакомые лица, неловкие разговоры и этот нелепый инцидент с пролитым напитком... Может, стоит поделиться этим с Дэнни? Признаться, что я, похоже, совершенно не вписываюсь в эту тусовочную атмосферу?

Пальцы зависают над клавиатурой. Нет, не сегодня.

MyThoughts_MyLife

"Отлично, а твой?"

Отправляю сообщение и переворачиваюсь на спину, глядя в потолок. Три точки показывают, что Дэнни печатает ответ. Он печатает так долго, что мои веки начинают тяжелеть. Наверное, рассказывает что-то важное... Но усталость берёт своё, и я проваливаюсь в тяжёлый сон.

- Детка, вставай, на работу опоздаешь! — голос мамы врывается в сознание подобно сирене.

Резко сажусь на кровати и тут же хватаюсь за голову. Боль пульсирует в висках, будто кто-то методично вколачивает гвозди в мой череп.

- Чёрт, — шепчу я, морщась от собственного голоса, который кажется слишком громким. - Я забыла, что у меня сегодня смена.

Во рту пересохло, а желудок предательски сжимается. Мысленно проклинаю себя за каждый лишний бокал, выпитый на той злополучной вечеринке.

- Эмилия! Ты меня слышишь? — снова кричит мама из кухни.

- Да-да, встаю! — отвечаю я, с трудом поднимаясь с кровати.

Ноутбук всё ещё лежит на диване, экран погас. Интересно, что ответил Дэнни? Но времени проверять нет — часы показывают, что до начала смены осталось меньше получаса.

Хватаю первые попавшиеся вещи со стула — джинсы и свитер, которые я бросила. Натягиваю их, попутно ища расчёску. Зеркало безжалостно отражает мои опухшие глаза и бледное лицо.

- Ужас,— бормочу я, запихивая косметичку в сумку.  - Накрашусь на работе.

Мама встречает меня на кухне с чашкой кофе.

- На тебе лица нет, — замечает она, протягивая спасительный напиток. - Тяжёлая ночь?

- Не то слово, — отвечаю, делая глоток обжигающего кофе.

Она качает головой, но ничего не говорит. Просто подталкивает ко мне тарелку с тостом.

-Хоть что-то съешь.

-Нет времени, — отказываюсь я, допивая кофе одним глотком. - Спасибо, мам.

Она ловит меня у двери и целует в щёку.

Будь осторожнее, ладно?

Киваю, чувствуя укол вины. Хватаю сумку и выбегаю на улицу, где меня встречает яркое утреннее солнце, совершенно не сочетающееся с моим настроением.

Улыбаюсь, несмотря на головную боль. Может, день будет не таким уж плохим.

Я подхожу к кофейне ранним утром. Улица ещё пустынна, лишь изредка проезжают машины, разрезая тишину своим мерным гулом. Достаю ключи из сумки и открываю дверь, впуская себя в уютное пространство, наполненное ароматом кофейных зёрен.

Пока посетителей нет, быстро проскальзываю в подсобку. Переодеваюсь в форму — чёрные брюки и белую блузку с логотипом кофейни на груди. Достаю из сумки косметичку и встаю перед небольшим зеркалом. Несколько взмахов кисточкой туши — и мои ресницы становятся заметнее, немного румян на щёки, чтобы не выглядеть уставшей, и нейтральный блеск для губ. Ничего особенного, но достаточно, чтобы выглядеть свежо и приветливо для посетителей.

Только закончила с макияжем, как слышу стук в служебную дверь — это доставка выпечки. Открываю дверь курьеру с дружелюбной улыбкой.

- Доброе утро, Эмилия! Как всегда свежая и бодрая? — приветствует меня Джексон, наш постоянный поставщик.

- Доброе! Стараюсь соответствовать началу дня, — отвечаю, принимая коробки с ароматной выпечкой. Круассаны, киш лорен, черничные маффины, шоколадные брауни — всё ещё тёплое, источающее головокружительные запахи.

Расставляю выпечку по витрине, попутно включаю кофемашину, чтобы она успела прогреться. В запасе ещё полчаса до открытия, так что могу позволить себе небольшой завтрак. Завариваю себе капучино с пониженной жирностью молока — маленькая слабость перед рабочим днём. Отламываю кусочек круассана, наслаждаясь его слоистой текстурой и маслянистым вкусом.

И тут мой телефон начинает вибрировать. На экране высвечивается имя Лики. Сердце пропускает удар. Чёрт, она наверняка будет сейчас отчитывать меня за испорченное платье. Я нервно кусаю губу, размышляя, стоит ли брать трубку. Рука сама тянется к телефону, хотя внутри всё сжимается от страха и чувства вины.

- Алло, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

- Эми, ты как? Ты куда вчера пропала? — голос Лики звучит обеспокоенно, но не сердито.

Чёрт, я ведь ушла из общаги и ничего не сказала. В голове проносятся события вчерашнего вечера: вино, пролитое на её дизайнерское платье, мой стыд и паника, из-за которых я просто сбежала, не попрощавшись.

- Я ушла домой, прости пожалуйста за платье, я постараюсь всё исправить, — выпаливаю я, чувствуя, как к щекам приливает кровь.

- Успокойся, не переживай, это Лола во всём виновата, она тебе завидует, а ещё она редкостная сучка, — неожиданно произносит Лика.

- Ахахахаха, — нервный смех вырывается сам собой, — хорошо, но я всё равно постараюсь, либо куплю тебе новое, какое понравится.

- Забей. Я вот что звоню, у нас в четверг университет организовывает маскарадный бал. Мы же идём? Да что я спрашиваю, конечно идём, — в голосе Лики слышится та самая уверенность, с которой она обычно втягивает меня в свои авантюры.

Маскарадный бал? Это что-то новенькое. Я мысленно пробегаюсь по своему скромному гардеробу.

- Бал? Я даже не знаю, у меня нет платья подходящего, — говорю я, прижимая телефон плечом к уху и протирая столики перед открытием.

- Ничего страшного, сходим купим, — беззаботно отвечает Лика.

- Я на работе в кофейне до вечера, — напоминаю ей, глядя на часы. До открытия осталось десять минут.

- Ничего страшного, завтра свободна? Если да, сходим завтра, пофиг на пары, — предлагает она.

…Улыбаясь, качаю головой — это так похоже на Лику: для неё пары на втором плане, когда речь идёт о красивых платьях и удовольствиях жизни.

— Хех, хорошо, — соглашаюсь я, и с каждой секундой тревога из-за платья уступает место нетерпеливому предвкушению: как ни крути, я люблю с ней выбираться за пределы рутины.

— Вот и договорились, — радостно говорит Лика, и я слышу её улыбку даже через телефон. — Всё, не отвлекаю, до завтра!

Щёлк — и она бросает трубку, оставляя меня среди ещё сонных запахов кофе и хрустящих круассанов.

Я кладу телефон и ещё несколько секунд стою, прислонившись к стойке. За окном солнечные полоски начинают заливать старую улицу, и тихий город постепенно оживает. Как только открываю двери, в кофейню забегает озорной солнечный луч — и вслед за ним, как по команде, робко входит первый посетитель: женщина в бежевом плаще.

— Доброе утро! — приветливо улыбаюсь я, пряча остатки волнения после разговора с Ликой.

— Доброе, — отвечает она, задумчиво глядя на витрину. — Что у вас сегодня самое вкусное?

— Сейчас нам только привезли свежайшие круассаны, ещё тёплые, — предлагаю я, чувствуя, как возвращается уверенность.

Пока я готовлю ей латте и аккуратно выкладываю круассан на тарелку, в голову лезут мысли о маскараде. Какое платье выбрать? Какую маску? Смогу ли я забыть о повседневности хотя бы на один вечер? Я ловлю себя на том, что внутри всё больше растёт ожидание чего-то нового и волнующего.

— Спасибо, — говорит женщина, забирая заказ. Я задерживаю на ней взгляд: может быть, она когда-то тоже волновалась перед каким-то балом, думала о платьях и друзьях, а теперь просто наслаждается своим утром.

Скоро кофейня наполняется привычным гулом: кто-то спешит, кто-то болтает, кто-то просто молчит за чашкой, прижавшись книжкой к ладоням. Я работаю как на автопилоте, но внутри у меня уже появляется свой маленький секрет — ожидание завтрашнего дня, похода за платьем, маскарадного бала, шуток, смеха, возможно, даже танца с кем-нибудь загадочным.

И пусть сейчас я просто бариста, стоящая за стойкой.