Глава 29. Соня

31 декабря, среда

Я никогда не считал Новый год каким-то значимым праздником. Да, в этот день везде проходят вечеринки, по телеку горло дерут всякие звёзды эстрады, все ставят ёлку, едят мандарины килограммами и носятся как угорелые с подарками. В детстве, возможно, я ждал от Нового года какого-то чуда, волшебной атмосферы, игрушек. Теперь мой Новый год - это искусственная ёлка, которая в принципе никому не нужна, шампанское, салаты, которыми я монотонно набиваю желудок под музыку из наушников, и наблюдение за салютом с балкона.

Я помню, как Ёлкин заикался о вечеринке на нашей даче. Теперь это казалось мне очень даже неплохой идеей. Но вот загвоздка: чтобы получить дачу в своё распоряжение на новогоднюю ночь, мне придётся отмотать время назад и вести себя примерно, желательно расшибаясь перед предками в лепёшку. Впрочем, чего теперь метаться. Шанс уже упущен.

В прошлом году я был в это время у Ёлкиных. Тогда с родителями мы поссорились, а помирились лишь третьего января, когда после четырёхдневного отсутствия я пришёл домой с розочкой для мамы и натянутым извинением для отца. Но в тот раз действительно был виноват я. А теперь сомневаюсь, что даже встань я на колени и умоляй, рыдая крокодильими слезами, отец меня простит. Но и я его не прощу. От воспоминания о тех словах, что он бросил мне в лицо, мне просто плохо. Наверное, ни один ребёнок на свете не захочет такое услышать.

Я разговаривал с Соней. Она интересовалась, что я буду делать в новогоднюю ночь, ведь я обещал встретить её со своей девушкой, а в итоге буду сидеть дома в одиночестве, пока предки отмечают в ресторане.

- Я понимаю, что зря спросила, - с виной в голосе сказала Жужа. - У тебя сейчас нет времени на меня. Мне так фигово осознавать, как фигово тебе.

Я усмехнулся.

- А мне фигово нарушать и это обещание, - я сел на подоконник и провёл пальцем по холодному стеклу. За окном уже был вечер - девять часов. - Я бы сбежал через балконы, но обратно попасть не смогу: меня закрыли снаружи и забрали ключи. А соседи с радостью доложат о моих новогодних похождениях.

- Ты уже начал шутить, - в её голосе чувствовалась слабая улыбка. - Это хороший знак.

- Я могу пошутить над чем угодно, ты же знаешь.

- Но это не значит, что тебе лучше, - закончила за меня Соня.

- Да, - только и сказал я.

Мы молчали ещё около минуты, просто слушая дыхание друг друга. Я не представляю, что сказала обо мне и о нас Жужа своим родителям. Да и сказала ли вообще. На самом деле это неважно.

- Мне нужно идти помогать с салатами и пирогом, - сказала она.

- Да, конечно.

- Не волнуйся, Ветров, я что-нибудь придумаю.

- Не надо.

- А тебя никто и не спрашивал.

Я закатил глаза, невольно растягивая губы в улыбке.

- Стерва.

- Стараюсь.

И она отключилась. Я остался наедине с салатами, заботливо приготовленными мамой специально для меня, запечённым лососем, пиццей, чипсами, шоколадными пирожными, фруктами, шампанским и мороженым. То ещё сочетание, но я собирался втоптать всё это в одно лицо за новогоднюю ночь. Еда всё-таки успокаивает.

Потушив свет, врубив телек и дурацкую гирлянду на дурацкой ёлке, я уселся на кухне за огромный стол, весь уставленный едой, и принялся поглощать это всё, начав с рыбы и запивая шампанским. Орущий телек заглушал все звуки, кроме хруста чипсов у меня во рту. Я уже перешёл к пицце, когда у меня зазвонил телефон.

- Аггё! - с полным ртом и уже поплывшими мозгами сказал я в трубку Жуковой.

- Выйди на балкон.

Я подскочил, захватив с собой только бокал, и помчался в спальню родителей. Я вышел на балкон и сразу замёрз, ведь на мне были только джинсы, футболка и домашние тапочки на босу ногу. Взглянув через перила вниз, я обнаружил Жукову в её любимой куртке и полосатых варежках с каким-то непонятным мотком на плече. Она широко улыбалась и дышала паром.

- У тебя лакшери тусовка? - хихикнула она. Я перевёл взгляд на бокал в моей руке.

- Ху михя... - прошамкал я и поторопился проглотить еду, запивая из бокала. - У меня ночной жор.

- Можно с тобой?

Лишь теперь я сообразил, что она припёрлась сюда поздним вечером одна одинёшенька. И всё ради меня. А я тут стою с бокалом и наблюдаю с балкона, как какой-то тормоз.

- Как тебя отпустили? - воскликнул я.

- Я договорилась.

- С кем?

- Неважно. Ну так ты скинешь мне какой-нибудь клубочек ниток что ли? А то канат надо затащить наверх, а докинуть его я не смогу.

Этот непонятный моток - канат.

- Откуда?

- Папино альпинистское снаряжение. Спёрла, пока никто не видел.

Я бросился на поиски клубка или чего-то подобного, но нашел только шнурки, которые и связал в подобие верёвки. Через несколько минут канат уже был прицеплен к перилам балкона, а Жукова ловко взбиралась по нему ко мне на балкон. В отличие от меня, ей легко давались практически все виды спорта. И вот, она уже стоит передо мной, а я в восторге хватаю её лицо и целую.

- Тебе холодно, - сказала она, отталкивая меня и в смущении прикусывая губу.

- Что? - хлопнул я глазами, продолжая тянуться к ней. Соня засмеялась и втолкнула меня в комнату, а потом втащила весь канат на балкон и зашла сама. Тут я её и поймал.

- Сколько ты уже выпил? - поинтересовалась она через пару минут, снимая куртку, шапку, варежки, ботинки и толстый свитер и оставаясь в джинсах, носках и футболке. Я пожал плечами и потянул её на кухню, откуда доносилась громкая музыка из телевизора.

- Это не ответ.

- Я просто не знаю. Наверное, немного. Кстати, рыбу я уже съел, так что из горячего осталась только пицца.

- То, что нужно.

Она помыла руки и уселась за стол. Я наблюдал, как она с аппетитом поглощает кусочки пиццы один за одним, а сам медленно жевал свой. Есть расхотелось. Хотелось другого, но Соня была занята едой, а не мной.

- Что ты наплела родителям?

- Что поехала к тебе, - сказала она, облизнув губы, и откусила ещё.

- И они так просто тебя отпустили?

- Ты же знаешь, они мне доверяют. Ещё я сказала, что твои родители дома, но вы в ссоре, и мне нужно тебя поддержать.

- Почти правда.

Она хитро улыбнулась.

- Ты рад?

Я изобразил возмущение:

- А я недостаточно это продемонстрировал?

Соня засмеялась и покраснела.

- Достаточно.

- Ты постоянно меня удивляешь своими поступками, - честно признался я.

- В хорошем смысле?

- Конечно.

- Это увлекательно - удивлять. Мне нравится. Считай, что я ловлю от этого кайф.

- Я тоже.

Она улыбнулась и отпила чуть-чуть шампанского из своего бокала.

- Так с кем ты договорилась? - продолжал допытываться я.

- С Сеней. Родители знают, что он живёт в соседнем доме. Вот я и попросила его меня проводить. Тем более он всё равно ехал на вечеринку в этом направлении.

- Надо будет сказать ему "спасибо" за то, что позаботился о тебе.

- Он долго допытывался, зачем мне этот канат. Пришлось всё рассказать.

- И какая была реакция?

- Пришлось придерживать его глаза, чтобы не выпали!

Мы засмеялись. Как же здорово, что она приехала. Я даже выразить не мог, как был счастлив, что она сидит рядом и, поминутно мило улыбаясь мне, с наслаждением поглощает всю эту еду. Вот такой простой Новый год. Только она и я у меня дома, никаких платьев и костюмов, яркого макияжа и сложных причёсок, никакого притворства, никаких глупых тостов. Просто вкусная еда и человеческое тепло, нежность и искренние улыбки. Я позволил Соне доесть второе пирожное и заставил её перевести всё внимание на меня, а в частности на руки, путешествующие по её спине и талии, а также губы, изучающие каждый сантиметр её лица и шеи. Я и не представлял, что смогу творить такие вещи именно с ней.

- Расскажи мне о твоей ссоре с отцом, - попросила она, когда мы наконец ушли из кухни, приглушив звук телевизора, и расположились в гостинной на диване. Одна её рука находилась у меня на затылке, а другая лежала в моей руке.

- Это было... - ч не мог подобрать подходящего слова.

- Ужасно? Мерзко? Больно?

- Всё сразу.

- Что он сказал?

- Послушай, - я вздохнул и вытянулся на диване, положив голову ей на колени. Мы не в первый раз обнимались или вот так разговаривали, но теперь всё было по-другому. Даже такой простой жест казался чем-то личным, интимным. - Я не хочу впутывать тебя в это. Тебе не нужно знать все подробности.

- Я хочу.

- Почему?

- Наверное, потому что теперь мы не просто друзья.

- Мы никогда не были просто друзьями.

Она помолчала, гладя меня по мягкому ёжику волос на голове и отведя взгляд в сторону, а потом сказала:

- Я хочу знать. Пусть у нас с самого начала не будет секретов. Я уже знаю об угоне. Теперь расскажи мне об отце, чтобы я могла по-настоящему тебя поддержать.

- Ты и так поддерживаешь.

Жукова укоризненно посмотрела на меня.

- Ладно.

Я закрыл глаза одновременно и от удовольствия, которое доставляла её рука у меня на голове, и от обиды из-за слов отца, и от слёз, которые могли навернуться на глаза в любой момент, особенно после нескольких бокалов шампанского.

- Он сказал, что я ему больше не сын.

Сонина рука остановилась, но я не открыл глаз и продолжил рассказывать.

- Сказал, что я - главное разочарование в его жизни. Может быть, он прав, и я действительно ни на что не годен? Кто я вообще такой без всего этого?

Я махннул рукой в сторону, имея ввиду не какой-то предмет и не саму квартиру, а деньги, которые она стоит и которые есть у моих предков.

- Никита, посмотри на меня, - произнесла Жукова и снова погладила меня по волосам. Я мотнул головой. Нет. Если она увидит мои глаза на мокром месте, это будет полный провал. Я всегда старался выглядеть сильным, более или менее уверенным. Ещё не хватало разреветься при ней, как девчонке.

- Посмотри на меня. Пожалуйста.

- Нет.

- Это не унизительно - показывать кому-то свою слабость. Тем более мне. Она есть у каждого. Это нормально, ведь ты не можешь быть безчувственной машиной, ты же всего лишь человек.

Она всегда умеет меня убедить. Я посмотрел на неё, склонившуюся надо мной и ласково улыбающуюся. Она как будто знает всё, что я чувствую. Каждую мелочь обо мне, каждый плюс и минус, каждую привычку, всё, что я люблю и ненавижу, все мои победы и неудачи. И принимает, правда принимает меня таким.

- Я не могу сказать что-то в его оправдание, - Жукова пожала плечами. - Твой отец поступил несправедливо. Я не говорю, что ты не заслужил этот домашний арест, лишение денег или чтобы на тебя накричали за твои поступки. Но то, что он сказал... Нет, этого ты не заслужил.

- Я не знаю, как теперь быть с ним. Мама, кажется, простила меня, хотя ещё злится. А он меня ненавидит.

- Это не так. Просто вам обоим нужно время.

- Время для чего?

- Чтобы понять, осмыслись, простить друг другу какие-то вещи, разобрать ситуацию по кусочкам. Всё наладится.

- Когда ты это говоришь, всё кажется лучше, чем есть на самом деле.

- Если я говорю, значит так оно и есть.

- Я не знаю, Сонь.

Я моргнул и почувствовал, как одна слезинка скатилась из уголка глаза на мою скулу. Жукова спокойно вытерла её своим пальцем и улыбнулась.

- Не надо делать такие большие глаза, - усмехнулась она. - Крутые парни тоже иногда плачут.

- Соня...

Я не смог не улыбнуться ей в ответ и потёр глаза кулаками. Что бы я делал без неё.

- Ну вот. Теперь они красные. Ужасно.

- У тебя они тоже были красными, когда ты ревела у меня на груди.

- Если хочешь, можешь тоже пореветь на моей груди. Только не размазывай сопли по моей любимой футболке.

Мы засмеялись, и я почувствовал себя намного лучше. Жукова придавала мне сил каждый раз, когда бы мы не разговаривали. Мы ещё какое-то время оставались в гостинной, не меняя положения наших тел, не разговаривая, а просто глядя друг другу в глаза и наслаждаясь моментом. Она чертила подушечками пальцев линии на моём лице, шее и плечах, а я перебирал её волосы, кайфуя от того, какие они мягкие и гладкие и как переливаются в свете мигающей гирлянды.

Вдруг мы услышали, что по телевизору на кухне началось обращение президента. Мы подскочили и бросились наливать шампанское в бокалы, а когда Куранты били полночь, загадывали желания, держась за руки. Под гимн мы звенели бокалами, смеялись, танцевали, целовались и десятки раз кричали "С Новым годом!". Соня была такой невероятной и восхитительной в эти мгновения, какой я её не видел никогда раньше: даже с косметикой, даже в том голубом платье на её дне рождения, даже на концерте в школе. И я на время забыл об отце, подставе угонщиков, о словах, которые наговорили мне, или которые наговорил я - обо всём на свете, кроме девушки, крепко сжимавшей мою руку и кричавшей вместе со мной всё, что придёт в голову, поющей со мной песни, танцующей вокруг искусственной ёлки в гостинной, прыгающей от восторга, словно маленький ребёнок.

- Я ведь ничего тебе не подарил, - вдруг осознал я, виновато глядя Соне в глаза.

- Мне не нужно, - с улыбкой сказала она и, обняв меня, стала медленно кружиться под музыку из соседней комнаты. - К тому же я тоже тебе ничего не подарила.

- Неправда. Ты подарила мне самый лучший Новый год в моей жизни. Ты приехала ради меня. Этого более, чем достаточно.

- Никит, мне ничего не надо, правда. Хватит всего этого.

Она отстранилась и с лукавой улыбкой обвела рукой всего меня. Я ответил ей такой же улыбкой. И тут мне в голову пришла идея.

- Надевай ботинки, шапку и куртку, - сказал я, потянув её в мою комнату, где она оставила верхнюю одежду.

- Ты хочешь выйти на балкон? - сразу поняла Жукова.

- Да. Сейчас начнётся салют. Не подарок, конечно, но хотя бы что-то.

Мы быстро оделись и вышли на балкон, а на улице уже творилось светопредставление. В нашем районе всегда нереальные фейерверки. У нас сразу перехватило дыхание от восторга, хотя мы и видели салют далеко не в первый раз. Но, наверное, у каждого человека он всегда вызывает такие же эмоции, как в детстве.

- Кто-то очень потратился, - пробормотала Жужа, качая головой.

- У меня осталась пара петард с прошлого года, - сказал я ей в затылок, обнимая со спины.

- Так чего ж ты молчал?! - воскликнула Соня. - Где они?Давай запустим!

- Прямо с балкона? - я вздёрнул бровь.

Мы заговорщицки переглянулись и вернулись в дом за петардами. Я не придумал ничего лучше, как воткнуть их в землю в цветочном горшке. Это был мамин цветок, который недавно засох, но она ещё не успела пересадить в этот горшок какой-нибудь другой. Я поставил его на маленький столик у самых перил в надежде, что он не свалится вниз, поджёг фитили, и мы с Жужей укрылись за дверью, наблюдая через стекло. На всякий лучай мы даже приготовили бутылку воды.

Наше маленькое хилиганство прошло как по маслу. Петарды улетели вверх, а горшок с землёй остался стоять на месте. Небо осветилось зелёными и красными искрами, и Жужа запрыгала от радости, выбегая на балкон. Мы ещё долго стояли в обнимку и наблюдали за небом, взрывающимся всеми цветами радуги. Слушали музуку, доносившуюся из открытых окон и балконов соседей. Веселья добавляло ещё и бурлящее в крови шампанское. Волшебство творилось здесь и сейчас, что-то тёплое и ласковое согревало сердце.

Часа в два ночи мы снова поели, выключили впустую орущий телек и остались в моей комнате лежать, обнявшись, и наблюдать в окно за непрекращающимся салютом. Так мы и уснули, ни о чём не задумываясь, а просто получая удовольствие от общества друг друга.

1 января, четверг

Я открыл глаза и увидел лицо спящей Сони совсем рядом с моим. Она так мило сопела, что я не решался её будить. Голова моя гудела после вчерашнего, но я помнил каждое мгновение праздничной ночи.

- Доброе утро, - сказал я одними губами, не издав ни звука.

С нежностью я провёл пальцем по Сониной щеке, по волосам, шее. Она шевельнулась во сне, дёрнула носом, но продолжала восхитительно сопеть, запрокинув на меня левую ногу и руку. Часть ее волос лежала на мне, но большая разметалась по кровати. Я запустил в них руку и подумал, что мечтал об этом, имея ввиду нас вместе, хотя до конца не осознавал. Но мне всегда хотелось быть для неё защитой, наблюдать, как она краснеет от моих слов или действий, чувствовать её руку в своей, да даже просто вот так лежать рядом и знать, что она - моя.

Во сне Жукова зашевелилась и толкнула меня локтем, переворачиваясь, а потом вдруг обнаружила мою руку у себя в волосах и на животе.

- Ой! - воскликнула она, поворачиваясь обратно и удивлённо и радостно глядя на меня. - Сколько времени? Я что, осталась у тебя?

- Доброе утро, - сказал я хрипло и, прочистив горло, улыбнулся ей. Разве важно сейчас что-нибудь, кроме того, что она здесь и нам так хорошо вместе.

- Доброе утро, - Жужа ответила улыбкой и потянулась, по-кошачьи потеревшись об моё плечо. - Так сколько времени?

- Я не знаю.

Она задержала взгляд на двери моей комнаты, хмыкнула и, перевернувшись на живот, отгородила наши лица от всего мира занавесом из своих растрёпанных волос.

- Интересно, твои родители вернулись? - задумчиво сказала она, переводя дыхание и падая рядом со мной на спину.

- Думаю, тебе стоит больше волноваться о своих родителях и о том, что они подумают.

- Они ведь отпустили меня с учётом того, что твои родители дома и проследят за нами.

- Хорошо, что они не решили позвонить, - задорно подмигнул я и добавил, ткнув Жукову пальцем в живот. - Хулиганка!

- Ты запускал фейерверки с балкона! - напомнила она и ткнула меня в ответ. - Хулиган!

- А кто меня упрашивал?

- Неправда! Ты и сам радостно поскакал делать это, как только я заикнулась!

- Сейчас я просто в шоке, - ч закрыл глаза руками и засмеялся. - Идиоты. А если бы они полетели кому-нибудь в окно?

- Но ведь повезло, - Жужа убрала мои руки и своими искрящимися от радости глазами, заглянула в мои глаза. - Тебе всегда везёт.

- Не всегда.

- Ага, рассказывай. Помнишь тот урок химии?

- Когда я взял уравнение практически из ниоткуда? О да, это было везение.

- И не только это.

- Знаешь, какое моё главное везение?

Она вопросительно подняла брови. Я хотел сказать "ты", но в этот момент из-за двери раздались шаги и голоса.

- Кажется, твои родители вернулись, - шёпотом сказала Соня, садясь на кровати, и потянулась к моему телефону, лежавшему у рядом на тумбочке.

- Сколько? - так же шёпотом спросил я.

- Десять утра. Фух! Я думала, уже около часа или двух. Мне пора, Никита. Я ведь ничего не оставила в гостинной или на кухне?

Я с дурацкой улыбкой на лице пожал плечами. Жукова покачала головой и осмотрела комнату. Вся её верхняя одежда была на месте, как и альпинистский трос, вялявшийся на полу у окна. Вчера после салюта мы затащили его сюда и правильно сделали. Дверь в мою комнату была заперта, а значит, Соня вполне могла спуститься вниз из окна.

Она быстро оделась, сунула варежки в карманы, взяла трос. Я помог закрепить его за ножку кровати и сам крепко перехватил руками. Чмокнув меня напоследок, Жукова ловко перелезла через подоконник, обхватила трос руками и ногами, послала воздушный поцелуй и спустилась вниз. Я отцепил трос, смотал его и скинул в снег под окном. Соня подняла его и закинула себе на плечо. Вдруг она прикрыла рот рукой и выпучила глаза.

- Что? - крикнул я, высунувшись почти наполовину в окно.

Соня показала двумя пальцами телефон. Чёрт. Вот, что она забыла в гостинной.

- Сейчас. Я быстро.

Выйдя в коридор, я столкнулся с мамой.

- Доброе утро, - сказала она, улыбаясь весёлой улыбкой и неожиданно стискивая меня в объятиях. - Как дела?

- Привет, мам. Нормально. Вы что, всё это время были в ресторане?

Я безумно спешил, но если бы я не спросил у неё хоть что-нибудь, мама могла заподозрить неладное.

- Нет, разумеется, - она усмехнулась и похлопала меня по спине. - Мы поехали в гости к моей подруге.

- Смотрю, хорошо отметили, - хмыкнул я, из-под бровей глядя на её румяное лицо и слегка покосившуюся причёску.

- Как не стыдно, Никита! - мама погрозила мне пальцем и снова похлопала по спине. - Ты, кстати, тоже. Надеюсь, ничего не вытворил?

- Не волнуйся. Я просто ел и смотрел телевизор.

- Ну-ну.

Она придирчиво осмотрела меня с ног до головы и, видимо, оставшись довольной моим внешним видом, направилась в ванную. К счастью, я каким-то чудом не столкнулся с отцом и благополучно забрал никем не замеченный Сонин телефон из гостинной. Вернувшись в комнату и снова заперевшись, я засунул его в свою шапку и только потом бросил Соне, дожидавшейся под окнами.

- Обычно парни лазают на балконы и в окна к девушкам, - сказал я достаточно громко, чтобы услышала она, но не улышали родители в доме.

Жукова развела руками и ухмыльнулась.

- У нас всё, не как у нормальных людей.

- Это точно.

Она махнула рукой в полосатой варежке и пошагала от моего дома в сторону метро, поминутно оглядываясь, и то улыбалась, то опять махала рукой. Я счастливо скалился ей и махал всё время, пока она не исчезла за поворотом.

3 января, суббота

Следующие два дня после Нового года прошли для меня в комнате с телефоном и телевизором. Ещё первого числа я звонил Ёлкину сразу, как ушла Жужа. Оказывается, его мама праздновала у друзей, а сам он (ты не поверишь, дневничок) был у Эльвиры. И когда это мой брат, у которого вместо отношений с девушками раньше была пустая степь с перекатиполем, вдруг встретил с Эльвирой Новый год? Наверное, я недооценивал Ёлкина. И вот, гляньте. По телефону я выразил своё восхищение его блистательной победой. На что Ёлкин смущённым голосом послал меня в пятую точку.

Жужа в этот же вечер уехала с родителями к родственникам, Лёхе, само собой, было не до меня. И тогда мне осталось только торчать в своей комнате и смотреть сериалы, выходя только для того, чтобы поесть и поговорить немного с мамой, которая всерьёз переживала за меня и за наши безнадёжно загубленные отношения с отцом. Да, я считаю его своим отцом, хоть он и сказал, что я ему больше не сын. Мне больно думать об этом, но я надеюсь, что когда-нибудь мы сможем жить, не ненавидя друг друга. Но сейчас мы вообще не разговариваем, он старается даже не смотреть в мою сторону, как и я в его. И у нас это отлично получается - игнорировать. Мама пытается иногда сделать так, чтобы кто-то из нас сказал другому хоть слово или крохотную фразу, пусть даже это будет что-то простое: "Передай соль", "Подвинься", "Смотри", "Помоги" или тому подобное. Но её старания остаются безрезультатными, как если бы она пыталась сдвинуть руками две горы.

И вот, сегодня отец вернулся после обеда откуда то, куда укатил ещё с раннего утра. Конечно, с того дня, как он забрал меня из полицейского участка, он снова привёл себя в порядок, стал как обычно уверенным и ухоженным, в идеальном костюме и галстуке, начищенных ботинках и пахнущий дорогим парфюмом. Но это не отменяло ярости в его голосе, когда он рявкнул, войдя в квартиру и громыхнув дверью:

- Где он?

Мама тут же поняла, что сейчас начнётся очередной концерт, и поспешила выйти из моей комнаты, где мы вместе смотрели передачу, и попытаться сдержать бурю, которая грозила разразиться благодаря Ветрову старшему. Я, в свою очередь, выключил телек и прислушался, хоть это было необязательно, учитывая, как папаша громыхал своим низким голосом в коридоре.

- Что такое? - нарочито спокойным тоном спросила мама. - Что сказали в полиции?

- Сказали, кто угнал мою машину!

- Кто же?

- Он!

- Никита?

Мама была в полнейшем шоке. У меня вспотели и похолодели ладони. Как они узнали?

- Именно! - говорил отец так, будто уже там, в коридоре, натачивал для меня топор и был весьма доволен его остротой и блеском. - Они нашли записи камер наблюдения неподалёку от места, где была база угонщиков. На записи туда проезжает моя машина, а потом через полчаса выходит Никита в вывернутой наизнанку куртке, вот этой. На камерах с нашей парковки парень в такой же.

До меня донёсся шорох одежды и хлопок чего-то об пол. Скорее всего отец швырнул куртку, висевшую на вешалке в прихожей.

- Не может быть! - ахнула мама. - Да как же он мог?! Я поверить не могу! Но почему?

- Почему?! - отец фыркнул и сказал ещё громче, специально обращаясь ко мне. - Потому что он не уважает ни нас, ни себя. И потому что для него втоптать в грязь честь семьи - ещё одно развлечение.

Я сидел, пялясь в одну точку. Вдруг в комнату влетела мама.

- Как ты мог? - я впервые видел её такой разозлённой.

Хоть её выражение лица и было далеко от отцовского, полного ненависти и презрения, но оно причиняло мне такую же боль, если не больше, потому что в маминых глазах было столько обиды и непонимания. Её предали, обманули. Она пыталась защитить меня от отца. Но теперь я сам своими же руками обратил и её против себя.

- Как ты мог? - повторила она со слезами на глазах и принялась размахивать руками, кричать и плакать одновременно. - За что ты так с нами? Что мы тебе сделали? Как ты мог так нас предать? Неужели для тебя мы ничего не значим? Слово "семья" для тебя - пустое место? Ты эгоист, Никита! Это же была наша машина! Не чужая - наша! Я ещё могла простить тебе то, что ты угонял чужие машины. Понятно: ты запутался, пытался показать себя самостоятельным. Но это... Это низко! Это так подло и низко, что у меня нет слов! Ты бессовестный! Я не понимаю, за что ты так ненавидишь единственных самых близких тебе людей, которые готовы для тебя на что угодно, которые дают тебе всё, что ты попросишь. Наверное, больше всего на свете ты мечтаешь избавиться от нас. Скажи, тебе доставляет удовольствие делать мне и отцу больно?

- Нет, - тихо произнёс я. - Мам, послушай...

- Я не верю! - прокричала она. - Не верю ни единому твоему слову! Видеть тебя не хочу и слышать! Даже не пытайся оправдываться, неблагодарный мальчишка! Я больше не стану тебя жалеть, ты этого не заслуживаешь!

Тут в комнату вошёл отец. Как раз в тот момент, когда я собирался грохнуться на колени, чтобы умолять маму о прощении.

- Что ты теперь намерен делать? - с ядом в голосе поинтересовался он. - Отработаешь? Или, может быть, пообещаешь больше так не делать?

- Вы всего не знаете, - мой голос срывался на хрип, руки нервно дрожали. Я был кругом виноват, но, если бы я не угнал отцовскую машину, кто знает, сидел бы я сейчас здесь или нет. - Они начали меня шантажировать. Я должен был сделать это, иначе...

- Иначе что? - лицо отца оказалось совсем рядом, нависшее надо мной, словно он собирался вдавить меня в пол своим взглядом. - Что ты ещё придумаешь, чтобы оправдаться? Всё, что ты делаешь, предназначено для привлечения внимания. Ты так хочешь, чтобы тебя пожалели, что готов на всё: на ложь, на предательство, на низость.

- Если бы ты хоть раз поитересовался у меня, чего я на самом деле пытаюсь добиться, а не делал бы вместо этого выводы сам, жить стало бы проще.

- Стало бы проще, если бы у нас был нормальный ребёнок, а не ты.

Я смотрел в его глаза и не находил в них ни капли жалости. Он правда имел в виду то, что сказал. Это было выпалено не в порыве гнева, а сказано от чистого сердца. Мой отец хотел, чтобы меня не было, чтобы вместо меня был кто-то другой. Мне было бы не так больно, если бы он разбил мою голову об стену или разом сломал позвоночник.

- За что? - мой голос прозвучал настолько тихо, что даже я себя не слышал, что уж говорить об отце или маме, которая стояла у стены и ничего, абсолютно ничего не делала. Просто смотрела на нас красными от слёз глазами и показывала, насколько она расстроена моим предательством.

Мне казалось, чтобы как-то скрыть мою рану, придётся стягивать руками грудную клетку. Но у меня не было для этого сил. Более того - я не желал это делать, позволяя боли сочиться из неё, словно кровь. Я встал и на ватных ногах вышел в коридор. Перед глазами всё плыло, я видел только свою цель - ботинки, затем куртка и дверь. Поскорее уйти отсюда, чтобы больше мне не сделали так больно.

- Куда ты собрался? - отец твёрдым и даже угрожающим шагом вышел за мной и встал рядом, навалившись плечом на стену. - Я с тобой разговариваю!

- Подальше, - процедил я сквозь зубы, сквозь пелену в глазах едва различая свои руки, завязывающие шнурки на ботинках.

- Ты с ума сошёл? - мама потянула меня за плечо, но я вырвал руку. Тогда её брови сдвинулись, а тон стал презрительно-злым. - Куда ты пойдёшь?

- Куда угодно.

Завязав шнурки, я поднял с пола куртку, на которой, возможно, специально, а может быть, нет, одной ногой стоял отец. Я чувствовал себя заклеймённым подошвой его ботинка, официально признанным пустым местом, смешанным с грязью. Куртку можно отряхнуть, но свою достоинство вот так просто не отчистишь.

- Тогда можешь не возвращаться, - сказал отец твёрдо и спокойно. Это был приказ.

Я вышел из дома, захватив с собой лишь ключи и позабыв о телефоне. В кармане валялись лишь жвачка, сигареты и немного денег на проезд. Недолго думая я направился к Жуковой. Только войдя в её двор, я вспомнил, что её нет дома. Денег до Лёхи у меня бы не хватило, да и не хотел я сейчас сваливать на него свои проблемы, когда он непременно станет допытываться. А Соню мне было бы достаточно просто увидеть, чтобы в этот момент не сделать что-нибудь очень глупое.

Я не знал, куда мне теперь идти, поэтому стал просто ходить туда-сюда у Сониного подъезда. Мне становилось холодно, ведь я ушёл из дома в джинсах и футболке, лишь надев наверх куртку. Ноги в ботинках и вовсе были в тонких носках. Я прыгал, пытаясь согреться. Какое-то время постоял в магазине неподалёку, но меня попросили уйти, потому что я ничего не покупал, а своим нервным топтанием на месте, напрягал продавцов. Но согреться я всё же успел. В итоге я просто сел на скамейку у Жужиного подъезда и стал ждать непонятно чего. Пару раз я закуривал сигареты и пытался не думать о страшной ране в груди, чтобы не ощущать эту пустоту внутри. Дым рассеивался, а вместе с ним и тепло. Будь на улице холоднее, я бы замёрз гораздо быстрее.

Окунувшись в свои мысли, я напевал под нос "Пачку сигарет" и посмеивался, потому что слова "... значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день" казались мне слишком оптимистичными.

- И никто не хотел... - бормотал я и дышал себе на руки.

Пошёл снег. Он ложился на всё вокруг и в том числе на меня большими пушистыми хлопьями. Я надел капюшон, и через считанные минуты меня стало буквально заметать.

- А без музыки не хочется пропадать.

Может, оно и к лучшему. Останусь тут, замёрзну, превращусь в ледышку, перестану быть разочарованием для родителей.

Пальцы на руках и ногах онемели, когда спустились сумерки и зажглись фонари. Потом я перестал чувствовать лодыжки. Нос уже давно будто существовал отдельно от лица. Плечи тряслись, я свернулся на скамейке, прижал к себе ноги и продолжал петь всё подряд, дыша на озябшие руки. Наверное, со стороны я был похож на снеговика, только трясущегося, издающего странные сиплые звуки и пускающего пар изо рта.

Может, так лучше. Может, будет совсем нелишним взять, да и замёрзнуть здесь. Насмерть.

Я перестал пытаться согреться и одними губами не напевал, а просто наговаривал слова очередной песни. Стремительно темнело, а снег всё не прекращался. В подъезд никто не входил и не выходил из него из него. А проходящие мимо даже не замечали меня.

- Эй, - сказал кто-то и заскрипел снегом, подходя ближе. - Парень, ты чего тут делаешь?

Я бросил возмущённый взляд из-под капюшона. Мне собирались помешать замёрзнуть и помереть, поэтому я намеревался послать этого неравнодушного куда подальше.

- Никита?!

Вот так поворот. Жукова с пакетом в руке и рюкзаком на плече пялилась на меня с открытым ртом и круглыми от ужаса глазами. Я глупо улыбнулся ей, отстукивая зубами дробь, под которую можно было смело танцевать чечётку.

- П-привет, - просипел я.

- Какого хрена ты тут торчишь?

Я всё с такой же дурацкой улыбкой пожал плечами.

- У тебя губы синие и нос побелел! Придурок, Ветров! Как давно ты здесь?

- С-с обед-да, н-наверное.

Выражение лица Сони можно было назвать высшей степенью негодования наравне с полнейшим офигиванием.

- Быстро!

Рывком она сдёрнула меня со скамейки и заставила встать на онемевшие ноги, а затем, громко возмущаясь и называя меня самыми неприятными словами, которые только есть в русском языке, потащила к себе в квартиру. Я был прав. Просто увидев её, я уже почувствовал себя лучше. Даже расхотелось замерзать в одиночестве на этой несчастной скамейке.

- Что случилось? - спросила Жукова, швыряя свою поклажу прямо на пол в прихожей и намереваясь стащить с меня куртку. Когда я остался стоять и трястись в одной футболке, она добавила к моей прежней характеристике ещё несколько бранных слов, упомянув, какой я безответственный и тупой, раз попёрся на улицу в таком виде.

- Меня выгнали из дома.

На секунду она замерла и заглянула в мои глаза так, будто ей тоже было больно, будто то, что родители не хотят меня больше видеть, разбивает и её сердце. Зная Жукову, я был уверен, что так и есть.

- Почему? - её голос был тихим, а коснувшаяся моего плеча рука горячей и нежной.

- Не... - с трудом выдавил я. - Я не хочу об этом г-говорить.

- Конечно.

Она понимающе кивнула и продолжила возвращать моё тело к жизни. Притащив меня к батарее в своей комнате и приказав сесть на пол и прислониться к ней спиной, Жукова стала заботливо растирать мои руки, уши и нос, потом принесла горячий чай, плед и тёплые шерстяные носки своего папы. Мы уселись на её кровать и закутались в плед. Соня прижалась ко мне, продолжая растирать мои руки.

- Обними меня крепче, - сказала она. - От моего тепла ты быстрее согреешься. Как же тебя угораздило, дурачок?

Я усмехнулся, отпил из кружки общигающе горячего чая, поставил её на тумбочку рядом и обнял Жужу обеими руками, нежно прижимая к себе и зарываясь лицом в её волосы.

- Тебе лучше?

Мне было гораздо теплее, чем на улице, но пальцы на ногах я всё ещё не чувствовал.

- Да.

- Нос красный стал.

- Как у алкаша?

Она захохотала и потянулась, положив голову мне на грудь. Она была такая тёплая, мягкая и родная. Я не хотел её отпускать никогда.

- Что ты делал на скамейке у моего дома? - серьёзно спросила она, перестав смеяться и посмотрев на меня снизу-вверх.

Я промолчал. А что я должен был сказать?

- Никита?

Ведь теперь я здесь, рядом с ней. Зачем отвечать на этот вопрос?

- Ответь мне, Никита, - она хмуро смотрела из-под бровей и не собиралась отступать. - Что ты там делал?

- Соня, послушай...

- Нет. Не надо. Когда ты так говоришь, это значит, что происходит что-то плохое. Не надо предисловий. Просто скажи правду.

- Я хотел увидеть тебя.

- Но ты же знал, что меня нет дома.

- Вспомнил, когда уже был здесь.

- Почему ты остался?

- Я не знаю.

- Ты знаешь.

Я замолчал на некоторое время, но всё же признался:

- Да.

- Тогда почему?

- Просто я подумал, что так будет лучше.

- Лучше для кого? - в гневе воскликнула Жукова, вырываясь из моих объятий. - Как ты мог такое подумать?!

- Пожалуйста, - едва слышно прошептал я. - Пожалуйста, не надо кричать на меня. Мне больно.

В её глазах появилось понимание. Настоящее, неподдельное, полное понимание моей боли. Может, некоторые вещи (хорошо, почти все), которые я творил, были эгоистичными, ужасными и позорными, но даже такой человек как я тоже хочет понимания. Чтобы его не били острыми фразами в грудь, пугаясь гримас боли, ошибочно принимаемых за гримасы злости. Чтобы верили, чтобы прощали, чтобы не кричали, когда тебе самому хочется орать во всю глотку от досады и обиды. Соня поняла это. Может быть, она вспомнила, как я однажды успокаивал её боль без слов, лишь прижимая к себе, чтобы она просто знала, что не одна со своими проблемами, что я рядом и готов помогать и заботиться о ней.

Соня вернулась в прежнее положение и замолчала, обнимая меня и дыша в шею. Тишина окутала нас подобно мягкому пледу. Мне ничего было не нужно кроме этой мирной и тёплой тишины, когда ты просто знаешь, что тебя поняли и стараются поддержать так правильно: без слов, только взглядом, человеческим теплом и заботой.

- Почему ты приехала раньше? - мои ещё холодные руки скользнули по голой полоске кожи у Сони на пояснице, она вздрогнула. - Извини.

Она просто обхватила мои руки своими и положила себе на живот под свитер, прямо на горячую кожу, тепло которой разливалось по моим озябшим пальцам. Она делала всё, чтобы меня согреть. Я прерывисто выдохнул, но не решился убрать руки.

- Я решила побыть дома, - отозвалась Жужа. - Не знаю, наверное, меня что-то сюда тянуло. Я чувствовала, что должна приехать.

- Совпадение.

- Нет. Я знаю, что говорю. И я сделала правильно, потому что...

Жукова не закончила фразу, её голос резко затих, но я знал, что она хотела сказать: потому что без нее я бы умер там.

- Я напугал тебя.

- Просто заткнись и грейся, - буркнула Соня.

Я погладил её живот, от чего она ещё сильнее вздрогнула, и её кожа на руке, лежавшей у меня на плече, покрылась мурашками. Мне это так понравилось, что я повторил.

- Хорошо, - сказал я, подчиняясь. И действительно заткнулся, жадно впитывая всё тепло, окружавшее меня.

С каждой минутой мне становилось лучше. К пальцам на ногах и руках возвращалась жизнь. Жукова растёрла мне уши так, что они болели, а мои ноги придавила своими, как бы заключив в ловушку, от которой я был в восторге.

- Когда приедут твои родители?

- Ты же должен был заткнуться.

- Скажи.

- Через три дня, во вторник. А что?

- Можно я побуду у тебя.

Она задрала голову, глядя на меня прищуренными глазами.

- Тебе не нужно спрашивать разрешение. Ты мой. Так что будь здесь сколько пожелаешь.

Я улыбнулся от того, какое удовольствие мне доставляли эти слова.

- Повтори.

- Тебе не нужно спрашивать разрешение.

- Другое.

- Будь здесь сколько пожелаешь?

- Ты ведь знаешь, что я хочу услышать не это.

В её глазах загорелся огонь, а на губах расцвела улыбка.

- Ты мой.

- Повтори ещё.

- Ты мой.

- Ещё.

- Ты - мой!

Я прикрыл глаза и замурлыкал от удовольствия.

- Ещё раз? - Жукова засмеялась и провела пальцем по моей щеке.

- Да. Пожалуйста.

Она прислонилась губали к моему уху и зашептала:

- Ты мой, Никита Ветров. Ты мой, глупый мальчик. Ты - моё любимоё, смешное, неугомонное, доброе и настоящее. Ты мой, мой, мой. И я ни за что не отпущу тебя и не брошу одного, - она потерлась носом об мое ухо и нежно коснулась губами щеки. - Ещё?

- Угу.

- Ты меня бесишь, потому что совсем о себе не заботишься, но при этом я тебя обожаю, потому что ты такой... самый лучший. И я не собираюсь позволять тебе себя ненавидеть, потому что ты замечательный.

- Неправда.

- А мне плевать.

- Я невыносимый.

- Не стану спорить. Тебя трудно выносить: хочется либо задушить, либо зацеловать до потери сознания. Иногда одновременно.

- Соня.

- Что?

- Ты невероятная.

- О, я знаю!

- Соня.

- Что?

- Я тебя люблю.

У неё был абсолютно счастливый вид, лицо светилось, глаза искрились, а улыбка говорила больше, чем можно выразить словами. Она ждала этого давно, а я все медлил, думал, пытался разобраться в себе. Но теперь я знал абсолютно точно. Я чувствовал, как разрываюсь на куски и склеиваюсь, как задыхаюсь и открываю второе дыхание, как сгораю и возрождаюсь из пепла, как по венам бегут электрические заряды, убивающие меня и оживляющие одновременно. Я и не знал, что так бывает. По крайней мере, до неё.

- И я тебя люблю, - сказала Соня и опустила голову на мою грудь, а потом засунула тёплые руки мне под футболку, крепко обнимая за талию. Я впервые за очень долгое время почувствовал себя дома.

Есть много способов согреться. Ты можешь сесть у батареи или обогревателя, можешь надеть тёплые носки и закутаться в одеяло или плед, можешь пить горячие напитки, сунуть руки и ноги под горячую воду, растирать замёршие места, дышать на них, можно бегать, можно танцевать, можно сидеть у огня. Но ничто не заменит человека, который умеет согревать одними только словами и прикосновениями.

4 января, воскресенье

Я проснулся с охрипшим горлом и высокой температурой. Я так подумал, потому что всё вокруг казалось холодным, даже одеяло и воздух, а мой лоб - горячим.

С тяжёлой головой и на едва гнущихся ногах я выперся на кухню, где Жукова уже разогревала завтрак - что-то из того, что она привезла от родственников. Вчера мы ели мясной пирог и булочки с повидлом. Что бы ни было сегодня, это не пробуждало во мне аппетита. Со стоном я рухнул на стул.

- Доброе утро!

Соня обернулась ко мне, держа в руках тарелку, которую собиралась запихнуть в микроволновку. Её лицо из радостного стало удивлённо-расстроенным.

- Ой. Ты выглядишь ещё хуже, чем вчера.

- Правда?

Она поставила тарелку на стол и подошла ко мне. Ледяная рука прикоснулась к моему лицу, я охнул.

- У тебя температура.

- Вот блин.

- А сказать, почему? - она ехидно посмотрела на меня, уже собираясь как следует чихвостить. - Сказать, а?

- Не надо.

Закатив глаза, Соня достала из шкафчика аптечку и сердито сунула мне в руки градусник. С кротким выражением лица я послушно зажал его под мышкой.

- Ты вчера заработал обморожение носа и пальцев на ногах. Ещё чуть-чуть и можно было бы вызывать "Скорую".

- Глупости.

- Скажи "спасибо", что я не прогуливала уроки ОБЖ.

- Спасибо.

- Да пошёл ты.

Я послал ей вялый воздушный поцелуй, а она снова закатила глаза.

- У тебя щёки красные.

- Я Снегурочка, - тупо улыбнулся я.

- Она растаяла, а не отморозила себе всё на свете.

- Тогда я неправильная Снегурочка.

- Кто бы сомневался.

Мне всё-таки удалось заставить её улыбнуться.

- Даже не вздумай болеть, Ветров, - она пригрозила пальцем.

- Постараюсь.

- Дурачок, - со вздохом сказала Соня и продолжила возиться с завтраком.

- До скольки мы вчера сидели? - задумчиво произнёс я, пялясь на неё сзади. Ах, какой вид. И как я раньше не замечал?

- Часов до трёх ночи, - она обернулась через плечо и ухмыльнулась по-кошачьи. - Кто-то очень любит ночные разговоры по душам.

Я ответил ей такой же ухмылкой и принялся вертеть в руках салфетку, пытаясь сложить из неё оригами.

- Это ты предпочитаешь всё время болтать, - сказал я деловым тоном и серьёзно взглянул на Соню из-под бровей. - В моих же интересах действовать, а не тратить время на разговоры.

- Из-за твоих интересов у меня теперь болят губы.

- У меня тоже.

Она смущённо закусила нижнюю губу и отвернулась к холодильнику.

- Надеюсь, это не герпис. Иначе я просто убъю тебя, - буркнула Соня. Я рассмеялся и от боли в горле закашлялся.

- Доставай градусник, - скомандовала Жукова и выхватила его у меня из рук, даже не дав посмотреть. - Сейчас дам жаропинижающее.

- Сколько?

- Тридцать восемь и один, гений. Теперь мне придётся тебя лечить.

- Давай. У тебя это хорошо получается.

Она делала вид, что злится, но на самом деле ей очень и очень нравились эти перепалки и фразы, вгоняющие нас обоих в краску. Вчера, согревшись под пледом и сделав все необходимые процедуры, которые нужны при лёгком обморожении, мы не отлипали друг от друга до глубокой ночи, то разговаривая, лёжа в обнимку, то целуясь. Мы сделали эти вечер и ночь нашими, убрав все лишние детали и не упоминая неприятные для нас обоих моменты. Мы плавали во вселенных друг друга, узнавая новые и новые вещи, о которых раньше даже не подозревали. Например, я не знал, что Соня так мило закусывает губу, или что она знает наизусть почти все созвездия на небе, а ещё у неё есть личный дневник.

- Может, когда-нибудь я дам его тебе почитать, - сказала она вчера.

- Почему не сейчас?

- Нет уж, пока я не хочу, чтобы ты знал это обо мне.

- Я и так знаю о тебе очень многое.

- Да, но всё равно пока рано. Это слишком личное, понимаешь? Ты ведь не станешь читать его втихоря от меня?

- Естественно, нет.

- Хорошо. Никит, я обещаю, что однажды ты его прочитаешь. Однажды.

- Конечно. Как хочешь.

И вот сейчас я наблюдал за Соней у холодильника, слушал, как она возмущается по поводу того, что у них дома закончился кефир, и думал: неужели у нас ещё остались какие-то секреты? А что я, возможно, скрываю от неё? Про стрелку она знает давно, про угон тоже, про родителей, про слова отца и даже про Эльвиру (я рассказал ей вчера вечером, как встретил её в метро, а потом сводил их с Ёлкиным вместе). Она знает меня наизусть, словно любимое стихотворение. Но знаю ли я её так же хорошо? Я решил, что это неважно. Наверное, я и не хочу знать о ней абсолютно всё, пусть будет в Соне Жуковой какая-то тайна, некое многоточие, которое будет притягивать меня к ней всё больше и больше.

Соня поставила передо мной стакан воды и дала жаропонижающее лекарство.

- У меня есть фуроцилин. После еды разведи таблетки и прополощи горло.

- Как скажете, доктор.

- И пока не выздоровеешь, никаких больше "душевных разговоров", - она сделала руками ковычки.

- Это будет тяжело вынести, но я смогу, - мужественно согласился я. - Не хочется заражать тебя. Хотя герпис, по-моему, очень даже ничего.

- Да иди ты, Никита.

Я захихикал, а Жукова молча грохнула передо мной тарелку с пирожками с капустой и приказала есть, набираться сил, а потом валить в комнату под одеялко. Я тебе скажу, дневничок, такого врача нельзя не послушаться.