Глава 28. Разочарование

26 декабря, пятница

С Ёлкиным мы встретились на остановке. Гитары остались в школе до понедельника, и в рюкзаке друга болталась только "вырубалка". Я нервничал. Сколько везения у меня с собой в кармане на этот раз?

- Либо мы это делаем, либо нет. Всё просто, - сказал Лёха. - И что бы ты не пытался придумать сейчас, уже поздно.

Я знал это.

Пока мы ехали и бесшумно шли в сторону парковки, я на время забыл об угоне. У меня из головы не выходил концерт, Жукова, мой поступок и то новое, что появилось между нами. До сих пор я не мог разобраться с впечатлениями от этого вечера, но зато я чувствовал всей душой, что наконец-то поступил правильно.

Мы пришли на место около одиннадцати. Примерно час нужен, чтобы угнать машину и доставить её на базу. Мы должны сделать всё вовремя, как было приказано Тимохой. Сегодня он позвонил и сказал отчитаться, когда мы приступим к работе. Я отправил ему сообщение со словом "начали".

Парковка была пуста. Большинство окон в домах вокруг не горели. Здесь просто не могло быть угонов, потому что никто не рискнёт связываться с этими людьми. Только психи и такие же люди, как они. Я был и тем, и другим. А ещё у нас был чудо-прибор.

Парковка была оборудована видеокамерами со всех въездов на неё. То же, что и на парковке у моего дома. Данные есть у службы безопасности, при желании владельцы автомобилей могли запросить запись из архивов. Во время угона отцовской тачки я соблюдал осторожность, вывернул куртку, натянул капюшон, действовал исключительно в тени машин и вдали от камер. Здесь тот же принцип.

Не знаю, интересовались ли записями с камер наблюдения на той парковке, где я встречался с угонщиками, и где они ловили нас с Ёлкиным. Возможно, мы и не попали на запись, иначе нас давно бы нашли. Насколько я помню, мы находились тогда в тени дома и вдали от фонарей, перебегали между машинами, были одеты совсем в другое. За Капюшона и Беззубого даже не стоило волноваться. Они имеют в этом деле большой опыт.

Теперь мы с Лёхой сидели рядом с нашим заказом, и Ёлкин вынимал "вырубалку" из рюкзака.

- Сколько тебе понадобится времени?

- Минуты две, - его взгляд метнулся ко входной двери дома. - Может, три.

- Ты уверен? Могу я.

- Ты лучше видишь в темноте.

Я не стал спорить и остался на шухере, пока Лёха вскрывал тачку. Прошла минута, пока Санино изобретение разблокировало двери, вырубив сигнализацию. Друг со вздохом облегчения залез внутрь и принялся ковыряться в проводах. Именно в этот момент из дома кто-то вышел, хлопнув дверью, и направился прямо в сторону припаркованных машин. Я пригляделся и узнал владельца "Порше", который мы сейчас угоняли. Так быть не должно! Он ведь недавно приехал и уже должен лечь спать. В это время он раньше никогда не появлялся на парковке.

- Лёха, он идёт! - прошипел я, прижимаясь спиной к двери машины и ударяя по обтянутому кожей краю водительского сидения. - Лёха!

- Какого хрена? - его голова высунулась из-под руля. - Почему?

- Откуда я знаю!

- Что делать? - он посмотрел в ту сторону, откуда должен был появиться владелец машины, но пока не мог его видеть. Друг выглядел растерянным. Мне хватило пары секунд, чтобы решить.

- Продолжай, но не высовывайся. Тебя здесь нет.

Он кивнул и послушно нырнул вниз, чтобы соединить провода. Я приготовился.

У Тимохи было столько вариантов, как подставить нас, но он выбрал именно этот. Я не знаю, как, но это благодаря ему этот мужик узнал, что его машину угоняют. Вот зачем ему нужно было точно знать, когда мы начнём - чтобы не прогадать со временем, чтобы сообщить, чтобы кинуть нас.

Я тихо выругался и выскочил из-за машины с натянутым на голову капюшоном так, что он почти полностью скрывал моё лицо, оставляя видимым только рот, но в темноте вряд ли кто-то сможет хоть что-нибудь разглядеть.

- Стоять! - рявкнул я, не узнавая свой голос, который в одно мгновение вдруг превратился в грубый бас. Я сложил перед собой руки, имитируя пистолет, хотя на самом деле держал простую железную зажигалку, которая слабо поблёскивала, отражая свет фонарей. Но и этого было достаточно.

- Стой! Я буду стрелять!

Мужчина замер, подняв руки. В отличие от моего, его немолодое и гладко выбритое лицо было полностью открыто и видно. На нём отразились страх, удивление и ярость.

- Я уеду, - с этими словами моя нога придвинулась к распахнутой двери машины. - Если сдвинешься с места, я выстрелю. Понял? Я не шучу!

Он в страхе кивнул и остался стоять, словно статуя в музее. Я бы назвал эту композицию "Новые впечатления для старого трудоголика".

Машина завелась, как только я максимально приблизился к двери. Лёха уже сидел на пассажирском, выглядывая в тонированнное стекло на замершего посреди парковки мужика. Оба наблюдали, как я сажусь за руль и хлопаю дверью.

- Что ты наделал? - в Лёхином голосе была паника. - Мы могли убежать!

Я молчал, потому что сам был в шоке и чисто на автомате выехал с парковки.

- Никита, чёрт бы тебя побрал! - заорал Ёлкин. - Почему ты угрожал ему зажигалкой?! Мы могли бы сбежать прежде, чем он нас заметил! Пришли бы позже! Что ты наделал? Теперь он вызовет полицию и скажет, что у нас оружие! Ты слышишь?!

- Я не знаю, - наконец смог выдавить я.

- Чего ты не знаешь?!

- Я действовал автоматически. Я не знаю, почему я это сделал.

- А я знаю! - продолжал орать Ёлкин. - Потому что ты придурок и действуешь прежде, чем думаешь! Как нам теперь выкручиваться? Как?! Он наверняка уже позвонил мусорам! Нас заметут, не успеем и глазом могнуть! А если у нас пистолет, то могут и начать стрелять! Я же говорил, что этот урод нас подставит! Я говорил тебе! Теперь нас поймают!

- Меня, - поправил я.

- Что? - прорычал Лёха, готовый порвать меня на части. Он постоянно оглядывался, проверяя, не едут ли уже за нами полицейские машины.

- Меня поймают. Он тебя не видел, - я горько усмехнулся. Единственное, о чём я подумал, прежде чем выскочить из-за машины и начать угрожать её владельцу "пистолетом", была безопасность Лёхи. Я сказал ему спрятаться. Уже тогда я знал, что сделаю. Но друг прав: нужно было бежать. - Выходи из машины и вали отсюда.

- Не смей делать, как в прошлый раз! Слышишь меня, сволочь?! - он сжал кулаки и со всей дури грохнул об приборную панель. - Я не позволю! Я ненавижу эти твои самопожертвования! Ты больше не будешь принимать решения за меня, слышал?! Ветров, мать твою! Я сейчас разобью "вырубалку" об твою голову, придурок! Никита!

Ну уж нет. Как бы ты не орал на меня, Лёха, как бы не обзывал и не грозился, я всё равно сделаю по-своему. И спасу твою тощую матершиную задницу. Я молча остановил машину.

- Вон.

- Я не уйду!

- Вон!

- Не смей приказывать мне, ты... - он облил меня потоком ругани, на которую я бы наверняка обиделся в других обстоятельствах. Сейчас я не мог думать ни о чём, кроме полиции, которая должна была вот-вот появиться.

- Пошёл вон! - я ещё никогда так не орал на него, никогда не смотрел таким взглядом, в котором было столько ненависти, что у любого другого на месте Лёхи давно бы снесло крышу. И он либо действительно разбил бы мне голову, либо выскочил из машины с мокрыми от слёз глазами.

Но Ёлкин другой. Он из другого теста. Он просто смотрел на меня одновременно со злостью, презрением, растерянностью и беспокойством. Он молчал, а время уходило. Я повторил с той же интонацией, но на этот раз тише:

- Пошел вон.

И похоже, что он действительно поверил мне. Принял ненависть на свой счёт, когда она была направлена на меня самого. Мой брат, моя семья - он этого не понял. А ведь я никогда, никогда не позволил бы себе так с ним говорить, чувствовать такое к нему. Потому что он был не виноват, а я - да. Я был эгоистом, а не он. Я втянул нас в это, а не он. В конце концов, я взял в долг, а не он. Поэтому я теперь должен расплачиваться за свои ошибки, расхлёбывать кашу, которую заварил, а не он.

И тогда Лёха вышел из машины.

- Оставь! - крикнул я, имея ввиду рюкзак.

В следующую секунду он швырнул его так сильно, что я едва успел поймать "вырубалку", чтобы она не прилетела мне в лицо и не разбила его. Я бросил рюкзак на сидение одновременно с чудовищным хлопком дверью. Ёлкин ушёл так быстро, что я даже не понял, в каком направлении. До моих ушей донёсся вой полицейской сирены. Вот они и нашли меня. Шансов уехать действительно не было. Мои вены заполнил страх.

Двигатель машины загудел, она рванула с места, поворачивая на соседнюю улицу. Здесь было довольно оживлённое движение. Мне было плевать, где меня поймают, но нужно было отъехать подальше, иначе Лёха мог что-нибудь вытворить. Я подождал ещё минуту, пока не появилось целых три патрульных машины. И только тогда остановился у обочины. Я вдруг вспомнил, как мама сегодня утром радовалась, что я взялся за учёбу и перестал тратить своё время на всякие глупости, перестал быть хулиганом. Грустно и больно будет видеть её выражение лица, когда она во мне разочаруется.

Мусора остановились вокруг угнанной тачки, отрезая мне пути к отступлению. Но это они зря. Я не настолько глуп, чтобы пытаться сбежать. Они повыскакивали из машин и нацелили на меня оружие.

- Руки! - проревел один из них, показывая вверх дулом пистолета.

Мне было так страшно: коленки тряслись, ноги стали как ватные, руки покрылись мурашками. Я прерывисто дышал, свет фар патрульных машин слепил меня. Я осознавал, на что пошёл. Но мне всего семнадцать, а их не меньше шести человек, у всех оружие, при любом моём неверном движении они могут выстрелить. В кино всё иначе - проще. Но здесь всё по-настоящему. В прошлый раз я действовал на адреналине, когда выпрыгивал из машины. Сейчас - нет.

Я медленно поднял дрожащие руки вверх. Один из полицейских подошёл и распахнул дверь, двое других выволокли меня наружу и больно ударили лицом об крышу патрульной машины. Зубы стукнули об металл, разбивая нижнюю губу в кровь. Я и не думал сопротивляться, когда мои руки грубо заломили за спину, а запястья сковали холодными наручниками, больно врезающимися в кожу. Мусора не церемонились, заталкивая меня на заднее сидение патрульной машины, толкая под рёбра и тыкая пистолетом в висок. Предварительно они обшарили все мои карманы и забрали телефон, ключи от дома, зажигалку, пачку дорогих сигарет, тех самых, что я взял из салона утонувшего в реке "Мерседеса". Ещё они обнаружили свёрнутые в комок наушники и медиатор. В заднем кармане джинс у меня лежал кошелёк. Падая на сидение, я долбанулся макушкой об край машины и застонал, нагибаясь вперёд. Один из полицейских сел рядом и приказал заткнуться и вести себя спокойно.

У меня на голове уже не было капюшона. Я просто отвернулся, смаргивая выступившие от боли слёзы и стискивая зубы, чтобы не послать его куда подальше. Вперёд сели ещё двое мусоров, и мы направились в участок в сопровождении двух других патрульных машин и ещё одной, которая подъехала уже после моего задержания.

Вокруг я видел несколько автомобилей и десятки прохожих, специально остановившихся, чтобы посмотреть, как увозят угонщика. Возможно, мне показалось, но, по-моему, среди них мелькнула куртка Лёхи. Слизнув кровь с губы, я улыбнулся.

- Иди домой, - одними губами произнёс я. - Я сделал, что должен был.

Мы ехали недолго. На этот раз из машины мне позволили выйти самому. Сидевший рядом со мной полицейский схватил меня за локоть и повёл в участок, ещё один шёл рядом, держа руку у кобуры. Если отмести все неприятные аспекты, то такое отношение мне даже льстило. Они опасались меня, следили за каждым движением, будто я был реально опасным преступником.

В кабинет, где меня намеревались допросить, я вошёл с гордо поднятой головой, хотя она и раскалывалась от боли после удара об машину. Меня посадили на стул рядом с рабочим столом, заваленным бумагами. Чуть в стороне стоял компьютер, принтер и ваза с цветами. Я ожидал увидеть здесь сурового мужика вроде Макарченко, но в кабинет вошла женщина лет тридцати-тридцати пяти в сопровождении мужчины немногим старше её. Мусор, что привёл меня в кабинет, остался стоять у выхода рядом с вешалкой для одежды. Он выглядел таким сердитым со сложенными на груди руками и угрожающе сдвинутыми бровями.

Как только женщина обратила на меня внимание, поблагодарив перед этим за оперативность сердитого мусора, её карие глаза округлились, а брови выгнулись.

- Это всё? - не веря своим глазам, спросила она у сердитого мусора.

- Он был один, - буркнул тот. - Никакого сопротивления не оказывал.

- Это точно? Уверен, что вы не видели никого больше? Может, его сообщник успел ускользнуть.

- Уверен.

- Хм, спасибо. Можете идти, сержант, мы разберёмся.

Сержант кивнул и исчез за дверью. Я взглянул на погоны женщины. Капитан. Мужчина рядом с ней был не в форме и выглядел заспанным, будто его срочно вызвали на работу. Он снял свою куртку и повесил у входа, оставшись в коричневом свитере. Женщина села за стол, сцепив руки в замок. Они явно не ожидали увидеть на этом месте меня. Я криво улыбнулся, понимая, что это было неуместным. Но как же приятно, когда ради тебя людей выдёргивают на работу прямо из постели, а целое отделение полиции носится в панике.

- При тебе не было найдено оружия, - начала женщина, раскрывая перед собой какую-то папку. - Хотя гражданин, позвонивший нам, сказал, что ты угрожал ему пистолетом. Так где же он?

- Его нет, - сказал я, пожимая плечами. Руки всё ещё были скованы за спиной наручниками, а от движения и яркого света настольной лампы, которую вдруг приспичило включить мужику, по голове словно долбанули молотком. Я поморщился.

- То есть как это нет? - прорычал мужик, обеими руками наваливаясь на стол так, что наши лица оказались на одном уровне. - Где пистолет?!

- Я же сказал - его нет. И не было. Это была зажигалка.

Оба полицейских в замешательстве переглянулись.

- Зажигалка? - переспросил мужик.

Я кивнул и тут же пожалел об этом.

- При нём нашли зажигалку? - спросил он у женщины.

Капитан полиции утвердительно качнула головой.

- Значит, ты хочешь сказать, что угрожал этому мужчине зажигалкой? И ты не отрицаешь?

- Да. И это его проблемы, что он принял её за пистолет.

Мужчина закрыл глаза и потёр виски. Не у одного меня болела голова.

- Это капитан Царицына. Я следователь Карелин. Сейчас мы составим протокол, и тебе лучше с нами сотрудничать. Ты и твои сообщники (а я уверен, что вас несколько) угнали семь машин в этом районе. Ты не представляешь, сколько времени я потратил, чтобы вас выследить. Поэтому тебе лучше рассказать всё,  что ты знаешь. Ясно? - Я сказал "да", и он продолжил: - Тогда начнём с тебя: фамилия, имя, отчество, возраст, адрес. Не будем зря тратить время.

- Хорошо, - я поёрзал на стуле, пытаясь как-то пристроить затёкшие руки. - Но для начала снимите наручники. Я ведь не сопротивляюсь, так что вам не о чем волноваться.

Карелин раздражённо вздохнул, но вышел из кабинета и вернулся уже с ключами. Он снял наручники и бросил их на стол, словно напоминание для меня. Я навалился на спинку стула и потёр красные линии на запястьях. Ещё один сувенир в мою коллекцию ссадин и синяков.

- Можешь начинать, - буркнул следователь, ставя напротив меня ещё один стул и устало разваливаясь на нём.

- Ветров Никита Антонович, - сообщил я и выдержал паузу, наблюдая, как Царицына записывает всё в свой протокол, а ещё ожидая какой-то реакции от них обоих. Интересно, говорит ли что-нибудь служителям закона эта фамилия? По всей видимости, ничего не говорит.

Когда капитан записала, я продолжил:

- Семнадцать лет... - дальше я спокойно назвал адрес, наслаждаясь зрелищем вываливающихся из орбит глаз Карелина и Царицыной.

Что ж, выгляжу я действительно старше своего возраста, но не больше двадцати. Они удивились, увидев вместо серьёзного взрослого угонщика с татухами и перекошенной мордой молодого парня в дорогой одежде и с самодовольной ухмылкой на лице. Теперь же они были просто в шоке.

- Издеваешься? - зашипел Карелин.

- Нет.

- Какой дурак в семнадцать лет, проживая в одном из самых богатых районов города, угоняет тачки прямо у себя под задницей?

- Я, - мои губы растянулись в фирменной улыбке на все случаи жизни.

Царицына усмехнулась и уткнулась в протокол. Карелин был в бешенстве.

- Ты издеваешься!

- Зачем мне это? Вы ведь можете проверить.

- Настя, проверь, пожалуйста, - обратился он к женщине. Капитан резво застрочила по клавиатуре.

- И каким образом, - у него как будто челюсть свело от злости, другими словами это странное шевеление лицом было нельзя назвать, - ты угнал эту и другие машины?

- С помощью одного прибора.

- Этого? - он вынул из чёрного пакета, который принёс с собой, полиэтиленовый мешок с "вырубалкой". - Мы проверили - это точно не бомба. Так что это?

- Прибор для угона. Он вырубает сигнализацию.

Следователь открыл рот, явно собираясь сказать мне что-то неприятное.

- Он не врёт, - сказала Царицына.

- Что? - Карелина ещё больше перекосило.

- Он сын владельца крупной компании, Антона Сергеевича Ветрова, - пояснила она.

- Мне сразу показалась знакомой фамилия, но я подумал, она ведь распространённая, мало ли. Где ещё я мог её слышать?

- В новостях, в Интернете, на рекламных щитах, - капитан развернула экран в его сторону. Глаза карелина забегали по строчкам текста.

- А вот его фотография.

Женщина наклонилась, чтобы самой видеть монитор, и покрутила курсором мышки. Следователь нахмурился, взглянул на меня и снова на экран.

- Похожи.

Я пожал плечами. Царицына вернула монитор в нормальное положение и снова принялась что-то записывать в протокол.

- И что же заставило тебя угонять машины? - не изменяя своего угрюмого выражения лица, полюбопытствовал следователь.

- Кризис.

Он закатил глаза.

- Чёрт бы тебя побрал! - мощный кулак с грохотом упал на стол. - Я уж думал, мы наконец-то поймали одного из этой банды уродов. А это всего лишь избалованный парнишка, страдающий фигнёй.

- А прибор? - вздёрнула бровь Царицына. - Не сам же он его сделал?

- Где взял? - рыкнул следователь.

- Одолжил у главаря банды, чтобы угнать эту машину, - сказал я. Карелин чуть не поперхнулся воздухом.

- Подробнее! Количество человек, местонахождение, связи с покупателями! Всё, что знаешь! Тебе незачем врать нам, потому что мне плевать, кто там твой батя. Я посажу тебя в следственный изолятор, пока не выясню всё, что мне нужно. И мне нет никакого дела до того, сколько тебе лет. Я этих уродов из-под земли достану, ясно?

- Да.

- Вперёд!

Мне действительно было незачем ему врать. Угонщики нас подставили, Тимоха сообщил тому мужику об угоне его тачки. Ему даже не надо было напрягаться для этого: достаточно всего лишь узнать название предприятия, в котором он работает, а там и до личного номера телефона рукой подать. Лёха был прав - надо было обратиться в полицию ещё раньше. Шанс был маленьким, но вдруг бы они поверили нам? Особенно когда этот Карелин землю носом рыл, чтобы найти нас.

"Их", - исправил я себя. Теперь мы больше не с ними.

И я выложил всё, что знал. Имена, приметы, номера машин, местонахождение базы - всё, что мне позволили увидеть и услышать. Я не мог сообщить информацию о заказах и покупателях, потому что Беззубый не позволял нам с Лёхой даже краем уха что-нибудь услышать. Это разочаровало Карелина.

- Детали разговоров? Может, что-нибудь видел?

Я покачал головой.

- А как ты к ним попал?

- Увидел однажды на парковке. Уговорил взять к себе на взаимовыгодных условиях.

- Они, видимо, идиоты, - хмыкнула капитан. - Прикинулся дурачком в поисках лёгких денег, и они поверили?

- Мне не пришлось прикидываться, - честно признался я.

- Самокритично, - Царицына встала, разминая конечности, и достала из кармана брюк мятную жвачку. Закинув в рот две пластинки, она навалилась на край стола и повернула экран монитора ко мне. - Ещё кое-что. Взгляни. - Она щёлкнула мышкой по знакомому видео в Ютубе. - Это один из ваших?

Я в очередной раз просмотрел, как я выпрыгиваю, а точнее выпадаю из "Мерседеса" на проезжую часть, прикрыв голову руками, а машина со всей дури врезается в ограждение и летит в реку.

- Ну? - нетерпеливо воскликнул Карелин. - Знаешь его или нет?

Я мог притвориться, что понятия не имею, что это за придурок без чувства самосохранения, но...

- Знакомы, - уклончиво ответил я.

- Кто это из них? - следователь ткнул пальцем в список примет угонщиков.

- Никто.

- Что ты мне голову морочишь? - взревел он, тряся передо мной этим листком. - Если это не один из них, то отвечай, кто этот парень и где мне его найти!

- Не надо никого искать, - я сцепил руки на коленях в замок и обхватил ими голову, наклоняясь вперёд. Стоило бы попросить у полицейских аспирин или что-то вроде того. А то я уже плохо соображал. Мой голос прозвучал глухо: - Я сам нашёлся.

Карелину понадобилось целых пять секунд, чтобы осознать весь смысл моих слов. Царицына же поняла раньше и недоверчиво прищурилась, глядя на меня.

- Ты врёшь, - сказала она. Я пожал плечами. Комната вдруг стала темной на мгновение.

- Хватит играть в игры! - рявкнул следователь, когда до него дошло. - Говори, иначе я прямо сейчас закрою тебя в СИзо!

- Есть что-нибудь от головы? - вместо этого промычал я.

- Говори!

Я тяжело вздохнул и поднял голову, положив руки на колени.

- Вам нужны доказательства? Тогда вы от меня отстанете?

- Возможно.

Я молча снял куртку и закатал рукав рубашки, демонстрируя повязку на левом запястье.

- Трещина, - объяснил я. - Почти прошло.

Далее я со вздохом поднялся на ноги и показал побледневший синяк на бедре.

- Ходить было больно. И эта сволочь всё никак не доцветёт.

В качестве кульминации я вывернул куртку на правую сторону, как обычно носил её, предоставляя возможность сравнить её с той, что на видео.

Опустив рукав и надев куртку обратно, я добавил:

- Можете пересмотреть. А сейчас дайте что-нибудь от головы. Ваши идиоты приложили меня об крышу, когда заталкивали в машину.

Карелин подскочил к компьютеру, чтобы пересмотреть видео. А капитан Царицына взглянула на меня и вынула из сумки, висевшей рядом с верхней одеждой, таблетки обезболивающего. Она молча протянула мне вместе с таблетками бутылку воды, стоявшую у неё на столе. Я выпил сразу две и откинулся на спинке стула, прикрыв глаза.

Должно быть уже часа два или три ночи, учитывая время, которое мы потратили за составлением протокола. Полицейским следовало бы позвонить моим родителям: мама наверняка волнуется. Не представляю, что могло твориться в этот момент с Лёхой, который, в отличие от предков, знал всё и наверняка ещё и видел, как меня увозили. Но сейчас я не хотел ничего, кроме как спать. Глаза слипались: сказались долгий день, очень ранний подъём, волнение и измучившая меня головная боль. Таблетки должны были вот-вот подействовать.

- Он не врёт, - удивлённо воскликнул Карелин, поворачиваясь от экрана к Царицыной.

- Странный какой-то, - заметила та.

- Может, обкуренный, - предположил следователь. - Проверить бы. - Он подошёл ко мне, наклонился и щёлкнул пальцами перед глазами. - Посмотри сюда, слышишь, Ветров?

Я угрюмо уставился на него и устало возмутился:

- Сказали же, что отвалите.

- Не похоже. Кажется, его правда хорошо приложили об машину.

- Могу позвать врача, если нужно, - предложила капитан полиции.

- Не надо! - сказал я, вскакивая на ноги. - Звоните там моему отцу, маме, да хоть ему! - я ткнул в листок с номером телефона Беззубого. - Плевать! Только отвалите и дайте отдохнуть.

- Да как пожелаешь! - Карелин с улыбкой на лице, больше напоминающей звериный оскал, высунулся за дверь. - Крапивин! Проводи парня в камеру. Посади отдельно, отдохнуть бы ему.

- Будет сделано.

В кабинет вошёл Крапивин - тот самый хмурый полицейский, который привёл меня сюда. Он привычно ухватил меня за локоть и повёл прочь из кабинета вдоль по коридору. Напоследок я успел бросить уничтожающий взгляд на следователя.

- Завтра разберёмся, - услышал я его слова, которые он сказал то ли мне, то ли Царицыной, то ли всем сразу.

Меня вполне устраивала ночь в отдельной камере. И хотя сооружение, на которое я завалился спать, было жёстким и узким, я мгновенно вырубился. Интересно, Лёха уже рассказал обо всём Соне?

27 декабря, суббота

- Вставай! - заорал кто-то над ухом.

Я застонал и с величайшим трудом разлепил веки. Изображение медленно обретало чёткость, вырисовывая передо мной силуэт в полицейской форме.

- Живее! - гаркнул силуэт.

Голова моя никак не могла сообразить, что происходит, почему у меня такое состояние, будто всю ночь я разгружал кирпичи, а главное - что этот наглый мужик делает в моей комнате, да и ещё позволяет себе орать на меня.

- Какого... - пробормотал я, усаживаясь и обнаруживая на себе джинсы, рубашку, ботинки и куртку. - Что это тако...

- Наконец-то! - обрадовался наглый мужик и рывком поставил меня на ноги. Я рот открыл от возмущения, но вдруг...

Меня поймала полиция. Угонщики нас предали. Я наорал на Лёху. Я целовал Жукову. Мы выступили на концерте. Я угнал машину. Карелин и Царицына меня допрашивали. Родители наверняка в курсе. Я в отделении полиции. Голова болит. Мы с Соней - пара? В меня целились из нескольких пистолетов. Я спал в камере. Я рассказал про "Мерседес". Они забрали мой любимый медиатор. Сколько времени? Почему у меня расстёгнут рукав рубашки? Нас обманули. Жужа и Лёха меня возненавидят?

Я едва не завалился обратно на скамейку, когда все эти мысли одновременно набросились на меня, как дикие звери, закрутили, завертели, приводя в чувство и полнейший ужас.

Дежурный полицейский бесцеремонно вытолкнул меня из камеры, закрыл ключами решётку и повёл меня по коридору. Должно быть, вчера я действительно был не в себе. Меня так быстро вырубило. Обычно такое может произойти от стресса или усталости. У меня было два в одном. Теперь я осознавал всё происходящее и вибрировал всем телом, идя по коридору и держа руки в замке за спиной. Во что я вляпался? В какой момент мои весёлые приключения превратились в грёбаный боевик?

Меня втолкнули в кабинет, показавшийся мне смутно знакомым. Уже потом я вспомнил все события вчерашней ночи, но сейчас был растерян и боялся не столько самого факта моего нахождения в отделении полиции, даже не возможных последствий или следователя. Другое приводило меня в ужас - мой отец. К счастью, в кабинете его не оказалось. Я прерывисто выдохнул, опускаясь на стул.

- Мы связались с твоими родителями, - объявил Карелин, одетый в ту же самую вчерашнюю одежду, под глазами у него были огромные чёрные круги, а настроение паршивое.

- Отец в бешенстве? - осторожно спросил я. Кажется, он удивился моей интонации и тому, как робко я задал этот вопрос. Ни следа от вчерашнего наглого парня.

Я крутил кожаный браслет на руке. Его не забрали, и это меня удивляло. Но если бы не он, не представляю, как бы я выдержал всё это. Моё маленькое успокоительное, напоминающее мне вчерашний концерт и Жукову так близко.

- Он хочет, чтобы мы отпустили тебя, - Карелин нахмурился, наваливаясь кулаками на стол. - Мне это дело не нравится.

Я промолчал, а он вдруг зарычал на меня, багровея от злости:

- Ты солгал нам вчера! Никаких угонщиков мы по этому адресу не нашли, ни одной машины. Мы взяли кое-какие улики на экспертизу, может, что и найдём по отпечаткам пальцев. Объясни, куда вдруг изчезла целая банда? Ты их как-то предупредил? Кто-то сообщил им, что мы едем? Как это произошло?

- Я не знаю.

Он долбанул кулаком по столу, что аж подпрыгнули и загрохотали клавиатура с мышью, канцелярия и чашка с недопитым кофе. Я вздрогнул, вжимая голову в плечи.

- Ты врёшь! Всё ты знаешь! Говори, куда они делись!

- Я не знаю, - повторил я. - Они подставили меня. Зачем мне покрывать их? Вы же вчера говорили - это мне невыгодно.

- Откуда мне знать, какие у тебя мотивы? Может ты - приманка. Мы тут страдали ерундой вчера, а они благополучно смылись, потому что знают, что твой богатый папаша в любом случае вытащит тебя отсюда.

- Я. Не. Знаю, - я набрал в лёгкие побольше воздуха и выдохнул, пытаясь привести нервы в порядок. - За всё время, что я с ними работал, я только раз получил деньги. И то взял в долг. Вчерашний угон - это его возвращение. Они не дали мне ни копейки после случая на набережной. - Я замолчал, делая ещё один глубокий вдох. - Это было глупо.

Я не сказал, что вообще не должен был угонять тот "Мерседес". Достаточно и этой правды.

- Хочешь сказать, ты тут не при чём и отвечать за всё не тебе? - хмыкнул Карелин.

- Денег я не получал. Вчерашний угон не удался. Машина в реке утонула, а страховка всё покрыла. Вам нужет их главный. Всеми деньгами распоряжался он и с покупателями договаривался тоже. Я больше ничего не знаю.

Следователь ещё какое-то время стоял, навалившись на стол, смотрел мне в глаза, пытаясь то ли меня просканировать, то ли не врезать мне в расстроенных чувствах.

- Я искал вас очень долго, - наконец сказал он. - Я не собираюсь упустить шанс. И ты сделаешь всё, чтобы помочь мне. До тех пор ты останешься здесь. И даже твой папаша ничего не добъётся.

- Я ничего не знаю, - в который раз повторил я.

- Поговорим позже. Шевченко!

В кабинет вошёл дежурный.

- Уведи его обратно в камеру. На сегодня достаточно, - Карелин бросил в мою сторону презрительный взгляд, прежде чем усесться в кресло за столом. Получается, это его кабинет, а не Царицыной? Надо было обратить внимание на табличку на двери. - И пусть его осмотрит врач.

Я удивлённо вздёрнул брови, но он не отреагировал.

- Пошли, - сказал Шевченко.

Пару минут спустя я снова оказался в своей камере на жёсткой кушетке. Потом пришёл какой-то мужик, как оказалось, врач, и провёл осмотр. Он дал мне лёд и сказал приложить к шишке на голове, которую до этого я и не замечал.

- Возможно, лёгкое сотрясение, - спокойно сказал он, протягивая мне таблетку и стакан воды. - Меньше двигайся и спи. Вот ещё упаковка таблеток, если опять заболит голова. Часто нельзя. Лучше не нервничать и находиться в покое.

Он серьёзно имеет это ввиду?! Я посмотрел на доктора, как на идиота, промычал "угу" и улёгся на скамейку, подложив под голову свою куртку. Через полчаса мне принесли еду. Я набросился на неё, мгновенно проглотив и даже не почувствовав вкуса. А потом снова отключился.

Вечером мне разрешили поговорить с мамой по телефону. В конце концов, ведь у меня есть право на один звонок! Разговор получился коротким. Я почти всё время молчал, лишь выслушивая её причитания.

- С тобой нормально обращались? - всхлипывая, спросила она. Я предпочёл солгать.

- Да.

- Тебя кормят?

- Да.

- Как же так, Никита? Как это вышло?

- Это сложно объяснить, мам. Прости, но я не знаю, что сказать.

- Мы тебя вытащим оттуда, слышишь?! Ты несовершеннолетний, ничего серьёзного не произошло. Они не имеют право тебя там держать! Твой папа всё устроит!

- Пусть не торопится, - сказал я и положил трубку. Это было глупо, но я надеялся пробыть здесь подольше, потому что я знал, что ждёт меня дома.

Отец никогда мне этого не простит, никогда не поверит, что я не хотел снова разочаровывать его, никогда не поймёт, зачем я пошёл на преступления. Теперь это так чудовищно звучит. А раньше казалось заманчивой авантюрой.

Я выпил ещё одну таблетку под пристальным взглядом Шевченко, который оказался не таким уж плохим парнем. Он даже угостил меня сигаретой и старался не закатывать глаза, когда позже я попросил вторую. В этот раз я вырубился не так быстро. Я думал, что резковато говорил с мамой, но когда я представил, что отец может стоять рядом и слушать, мне захотелось поскорее швырнуть телефон обратно дежурному.

Завтра воскресенье. Если меня показали в новостях, что вполне вероятно, учитывая моё эпическое задержание, то в понедельник вся школа узнает об этом. Кому не позвонили и не написали раньше, узнает из разговоров. Кто не поверил, убедится в обратном, потому что не может такое количество людей лгать. Осталось всего два учебных дня до зимних каникул. Если мне повезёт, я проведу их здесь.

Чтобы хоть как-то развлечься, я прислушивался к телевизору, который смотрели двое полицейских. Какой-то типичный американский боевик без каких-либо сложных сюжетных линий, полный брутальности главного героя - борца за справедливость, а также автоматной пальбы. Я долго пытался выспомнить название, но потом плюнул на это. Я и не заметил, как уснул под звуки драк, перестрелок и размеренный храп кого-то из мусоров.

28 декабря, воскресенье

Сегодня меня никто не будил. Я проснулся сам от дикой боли в затёкшей спине и шее. Громко охая, я сел и немного размялся: покрутил головой, помахал руками, сделал пару наклонов в разные стороны. Вокруг было пусто. Лишь одинокий я в этой камере с чудовищной кушеткой и унитазом в углу. Хотелось выть. Повесил бы здесь кто-нибудь зеркало. Меня ужасала мысль о том, как я мог сейчас выглядеть.

Рассеянно я потрогал уменьшающуюся шишку на голове, провёл рукой по коротким волосам и принялся ходить туда-сюда по камере. Спустя час такой ходьбы я устал и решил повыкорябывать на стене ногтем всякие рисуночки типа домиков с дымом из трубы, нецензурных слов и названий еды.

Стейк. Домик с ёлочкой. Мороженое. Нецензурная брань в сторону "товарищей" угонщиков. Нора хоббита. Суши. Чипсы. Торты. Просто нечто нецензурное. Домик у озера. Фиги. Финики. Фастфуд. Нецензурное. Когда сломался мой второй ноготь, я бросил это дело.

- Подъём! - гаркнул заметно посвежевший и отдохнувший со вчерашнего дня Карелин, самолично соизволивив явиться в мои скромные апартаменты. - Ты мне нужен прямо сейчас.

- Я занят, - огрызнулся я, не совсем понимая зачем.

Следователь офигел, но промолчал и просто вытащил меня из-за решётки, усадив на стул прямо здесь, в этой комнате. Он стал раскладывать передо мной фотографии автомобилей, наблюдая за тем, как я узучаю потолок, скрестив руки на груди и широко расставив ноги.

- Какие из них тебе знакомы?

- Вы их что, все нашли? - удивился я, переводя взгляд с потолка на фотографии, а потом на следователя.

- Какие из этих машин тебе знакомы. Говори давай.

Вот вредная скотина.

- Эта, - я указал на "Фольксваген", который Капюшон и Беззубый угоняли в тот самый день, когда мы с Ёлкиным их увидели. - И эта. И эти тоже. Эта - нет. Этот "Форд" стоял в гараже в последний вечер, когда я разговаривал с ними. Эту я не помню. Эту я угонял сам.

- А этот автомобиль? - он указал на снимок отцовской тачки. Грёбаный следак знал, кому она принадлежит и наблюдал за мной, как учёный за лабораторной крысой. Корчит меня или не корчит? Сознаюсь ли я, что угнал машину своего родителя или нет?

- Эта отцовская машина, но в гараже я её не видел, - твёрдо сказал я.

- Уверен? - прищурился Карелин.

- Абсолютно.

- Ну хорошо. Вставай давай, закрою тебя обратно, - он поднялся со стула, сгребая снимки со стола. - Кстати, твой папаша пытался всучить мне деньги.

- И? - я повёл бровью.

- Как видишь, ты всё ещё здесь.

Неудивительно. Если бы все люди работали так, как Карелин, то наши чиновники были бы гораздо менее богатыми. К сожалению или к счастью (смотря на чьём месте вы находитесь), это не так. Для моих родителей, например, которые всеми силами пытаются вытащить меня, этот честный мусор являлся огромной занозой в одном месте.Он снова запер меня и ушёл. Я решил немного вздремнуть до обеда.

29 декабря, понедельник

Вчера вечером Карелин вместе с Царицыной заставили меня показать, как работает "вырубалка", и на их глазах я угнал две полицейских тачки. Это привело их и в восторг, и в негодование. Они ещё около часа допрашивали меня по поводу Сани-изобретателя, но я и правда мало что мог рассказать. В конце концов от меня отвалили и отправили в камеру под присмотром знакомого мне Крапивина.

А сегодня, когда дежурный привёл меня к Карелину в кабинет, там был мой отец. За те дни, что я провёл в отделении, у меня выросла небольшая щетина. Отец был моим отражением. Обычно идеально одетый, гладко выбритый, пахнущий дорогим одеколоном и сверкающий запонками, - сейчас он стоял в пальто, пиджаке и рубашке без галстука, в немного мятых брюках и без своего любимого портфеля. В руках сжимал какой-то листок и размахивал им перед Карелиным, доказывая что-то насчёт компенсации, суда и своего влияния. Тёмные волосы как у меня, растрепавшиеся и не расчёсанные, завершали образ человека, который одновременно был и не был моим отцом.

Он даже не заметил, как я и дежурный вошли в кабинет. Обернулся лишь тогда, когда следователь кашлянул и глазами указал ему в сторону двери. Отец рассеянно посмотрел на меня. Внутри всё опустилось, когда его лицо превратилось в маску ярости, а потом презрение затопило его - мои глаза. Мы были слишком похожи. И я понял, как смотрел на Лёху в тот момент, когда пытался выгнать его из машины. Если в похожей ситуации так посмотрели бы на меня, я бы тоже ушёл, хлопнув дверью. Это слишком больно: как лезвие ножа прямо в спину. Я не выдержал и отвёл взгляд в сторону. Папа продолжил разговор с Карелиным.

Сердце грохотало в груди, заглушая все прочие звуки. Я вдруг почувствовал себя настолько мелким и ничтожным, неудачником, дураком. Если отцу удасться вытащить меня отсюда, а, судя по разговору со следователем, ему уже почти удалось, то он устроит мне ад в собственной квартире. Я оплошал. Но я не заслуживал ненависти собственного отца. А может, всё-таки заслуживал.

- Я готов отпустить его при условии, что он будет помогать следствию, - неохотно согласился наконец Карелин.

- Я прослежу, - сказал отец сухим тоном. В его взгляде и позе было мало энтузиазма. Возможно, увидев меня, он передумал вытаскивать сына из тюрьмы? - Что я вам должен?

- Ничего, - следак пожал плечами и сложил руки в замок на столе. - Учитывая количество взяток, которые вы уже впихнули всем, кому только можно, вы достаточно позаботились о нём. - Он кивнул в мою сторону. - Всё, что мне от вас требуется - это внимательно присматривать за вашим сыном. А от него - помогать нам всеми силами.

- Мой сын - идиот, - сказал отец с презрением в голосе. Я задохнулся. - Сомневаюсь, что он чем-то вам поможет. Но я позабочусь, чтобы он больше не лез куда ни попадя и не создавал проблем ни вам, ни мне.

Карелин кивнул и бросил быстрый взгляд на меня. Я мог бы поклясться, что на его лице мелькнула настоящая жалость, когда он заметил, как я разбиваюсь на кусочки прямо здесь, у него в кабинете, превращаясь в нечто сломленное и беззащитное.

Мои руки были впереди скованы наручниками, и я сжимал кулаки, вонзая ногти в ладони всё глубже и глубже, пока не почувствовал кровь на кончиках пальцев. Костяшки побелели, но я не разжимал кулаки. Я понятия не имею, на кого или на что я был похож. Но мне было так паршиво, что впору было вернуться в свою камеру и лежать на мерзкой скамейке весь день и всю ночь, погрузившись в свои мрачные мысли.

- Я могу забрать его? - спросил отец.

- Да, - Карелин достал какие-то листы бумаги. - Только разберёмся с парой документов. Много времени это не займёт, а Никита пока посидит здесь.

- Может в таком случае его забрать моя жена прямо сейчас?

- А... Да, вполне.

Папаша молча уселся напротив следователя и даже не взглянул на меня во второй раз. Карелин распорядился отвести меня к моей маме, которая ждала на улице в машине. Дежурный подтолкнул меня в нужном направлении и пошёл за мной, иногда показывая нужные повороты. Больше полицейские не хватали меня за локти и не били об машину. Но когда мы подошли к выходу, никто не снял наручники. Я не мог допустить, чтобы мама увидела это. Я остановился.

- Снимите. Я не выйду так на улицу.

Мусор засомневался. Видимо, выводить преступников на улицу без наручников он не привык. Но я был исключением, поэтому наручники он расстегнул и сунул себе за пояс.

- Иди.

И я пошёл. Сделав шаг с крыльца под пристальным взглядом полицейского, я сразу угодил в мамины объятия.

- Никита! - восклицала она, целуя меня в щёки, заглядывая в глаза и крепко прижимая к себе. - Наконец-то! Я так волновалась! Когда Антону позвонили и сказали, что ты в полиции из-за угона машины... Я была в такой панике! Твой папа отпаивал меня успокоительными! Никита, милый! Как ты себя чувствуешь? Ты выглядишь таким усталым. А это что? Это шишка?! Откуда это?

- Ударился об машину, - сказал я, отвлекая её внимание от моей головы и крепко обнимая, вдыхая приятный запах маминых волос, знакомый с детства. Я и представить себе не мог, что буду так скучать. - Всё уже прошло.

- Тебя не обижали?

Я слабо улыбнулся ей в щёку, целуя и снова обнимая.

- Нет.

- Как же я испугалась! Больше никогда так не делай, слышишь?! - Мама плакала и кричала на меня. - Никогда не заставляй меня так волноваться!

- Хорошо, мам. Прости.

Она снова обняла меня и плакала в мою куртку, улыбаясь, смеясь и причитая. Мы стояли так ещё несколько минут, а потом поехали домой.

- Папа поедет после полиции на работу, - оповестила мама, крутя руль и мокрыми после слёз глазами иногда поглядывая на меня.

- Угу, - протянул я.

Неудивительно. Даже в кабинете Карелина он старался не смотреть в мою сторону. Может быть, он вообще останется ночевать на работе.

- Он сразу поехал к этому следователю, - стала рассказывать мама. - Но тот сказал, что не отпустит тебя, что бы ему не предлагали. Тогда Антон объездил всех, кого только можно. Он даже сам пытался выяснить, что за банда это была. Искал адвокатов, договаривался с начальством Карелина. Всё бесполезно, пока он сам не позвонил твоему отцу и не сказал, что считает тебя невиновным. Знаешь, твой папа почти не спал эти дни. Я хотя бы была дома, а он мотался по всему городу.

- Он так посмотрел на меня... - тихо произнёс я. - Он меня ненавидит.

- Глупости! - воскликнула мама. - Он любит тебя, ты же его сын. Мы оба очень сильно тебя любим.

Я не стал с ней спорить. Мы ещё долго разговаривали по пути домой. Я объяснял маме ситуацию с угонщиками, опуская некоторые подробности и участие в этом Ёлкина. Она охала и ахала, вздыхала и ругала меня, но наконец-то за долгое время я смог рассказать ей, поделиться частью своей жизни, о которой всегда предпочитал молчать. Я не стал упоминать о прыжке из "Мерседеса". Отец наверняка знает об этом и расскажет ей сам, если сочтёт нужным.

Дома я сразу пошёл в ванную, чтобы привести себя в порядок и ужаснулся, увидев в зеркале себя, больше похожего на бомжа, с отросшей щетиной, кругами под глазами и шишкой на лбу. Мятый, измождённый, плохо пахнущий. Я решил уничтожить это животное: отмылся, побрился, переоделся и поел маминой стряпни. Телу было так намного лучше. Но не разуму, мечущемуся и в ужасе ожидающему приезда отца. Я закрылся в своей комнате и сразу уснул, избавившись таким образом от неприятных мыслей. Но во сне меня снова арестовывали, приковывали наручниками к стулу и долго били, не только кулаками, но и словами, причиняющими боль не хуже. Эгоист, ничтожество, идиот, неудачник, бессовестный, самовлюблённый, безответственный, глупый, урод, дурак, сволочь, тварь, мерзавец, обманщик, преступник. Я видел полный ненависти взгляд отца, уходящего в темноту и швыряющего мне в лицо рюкзак Лёху, плачущую из-за меня Соню, обвиняющего меня в издевательствах Васю, смеющийся класс, презрительные и осуждающие взгляды парней, шепчущихся за моей и Жужиной спиной девчонок. Они долго обзывали меня, а потом засунули в ледяную воду и наблюдали, как я превращаюсь в сосульку.

Я проснулся от холода как раз в тот момент, когда Лёха и Соня в моём сне собирались разбить мою ледяную статую. Оказалось, я не закрыл окно, когда проветривал комнату. Расправившись с этим, я разделся и лёг под одеяло, как делают все нормальные люди. Никто меня не тревожил, отец не явился среди ночи, чтобы выпотрошить меня. И впервые за несколько дней я наконец-то выспался.

30 декабря, вторник

Утром мама отдала мне телефон и сказала, что в школу я сегодня не иду, а вечером приедет отец. Оказывается, вчера он действительно ночевал на работе. Мама очень волновалась по этому поводу, а ещё я знал, что она тоже боится его приезда: будет скандал. Меня вообще могут перевести в другую школу или отправить в какой-нибудь интернат, так что дома я стану бывать лишь на каникулах. Этого я боялся больше всего. Лишить меня денег у них не получилось, заставить учиться... Что ж, я всё сделал сам, вот Вася теперь посмеётся. Он ведь с самого начала был уверен, что тут что-то нечисто. Но теперь и я стал другим. И всё, чего я хотел сейчас - это встретиться с Соней и Лёхой. Я примерно представлял, какая реакция меня ожидает, особенно учитывая моё поведение с Ёлкиным в тот вечер. Возможно, он вообще не захочет больше знать меня, как и Жукова. Но я не мог больше ждать с моря погоды. Я скинул им короткие СМСки.

"Я дома. Мне жаль," - всё, что написал я и принялся ждать или звонка с проклятиями, или сообщение, в котором меня далеко посылают, или просто игнора, который много хуже всего этого. Именно третий вариант они и выбрали.

Я лежал на кровати лицом вниз и слушал Thousand Foot Krutch и Neighborhood, пытаясь не представлять себе, что подумала Жужа, узнав обо всём и получив моё сообщение. Не думать о Лёхе, который был ни в чём не виноват, а я так его подвёл. Не думать об отце, который разочаровался во мне окончательно. И хотя мама не говорила этого и старалась никак не показывать, я знал - она тоже.

В ту минуту, когда я довёл себя до полной прострации и просто жадно впитывал звуки музыки, отключив почти все мысли. Когда мне стало всё равно, кто и что обо мне думает, кто и что со мною сделает. Вот тогда мама зашла в мою комнату и сказала так, будто это было само собой разумеющимся, будто ничего не произошло:

- К тебе пришли.

Я не понял, что она имеет ввиду. По ушам била музыка, я едва слышал мамины слова. Я медленно вытащил наушник и безразличным взглядом уставился на неё.

- М-мм?

- К тебе пришли, - повторила она.

- Где? - всё, что сумел сказать я, вскакивая с кровати.

- На улице.

Почему они на улице? Почему не зашли ко мне? А может, это вовсе не Соня с Лёхой, как я подумал? А если и они, то что я им скажу? Что можно сказать в такой ситуации? Я так хотел их увидеть, но теперь... Как же стыдно...

- Я могу выходить из дома? - осторожно спросил я, потому что со вчерашнего дня по указанию мамы находился под домашним арестом на неопределённый срок. Из-под одного выпустили, под другой посадили. Какая ирония.

Она вздохнула. При всём её праведном гневе, при обиде и разочаровании, - она всё равно понимала меня. По-настоящему понимала, потому что мы с мамой так похожи со всеми нашими противоречиями, странными вкусами, строптивым характером. Она знала, что я запутался, что мне нужна помощь. Но лучшая помощь для такого меня - не трогать, чтобы осколки, на которые я разбиваюсь от чувства вины и страха, не осыпались, превращаясь в ядовитые фразы, за которые я снова буду себя винить.

- Да. Пока отец не вернулся.

- Спасибо.

Я сорвался с места и вылетел в коридор. Надел ботинки, не завязывая шнурки, а просто затянув и сунув их внутрь, схватил куртку и, распахнув дверь, побежал вниз по лестнице. Уже на середине пролёта я услышал хлопок двери. Надевая куртку по дороге, я обнаружил, что выскочил прямо в домашних штанах и тонкой футболке. Я не стал застёгивать молнию. Я едва вытерпел, пока домофон разблокировал дверь подъезда. Но когда дневной свет прорвался в крохотную щель, я едва не передумал выходить.

Дверь распахнулась, я сделал два шага на улицу, и она закрылась у меня за спиной.

Это правда были они. Ёлкин и Жукова стояли в нескольких метрах от меня и топтались на месте, пытаясь согреть замёрзшие конечности. Услышав звук открывающейся и закрывающейся двери, они синхронно повернулись в мою сторону, прерывая разговор.

Соня поджала губы и моргнула, вытащила руки в полосатых варежках из карманов и шагнула мне навстречу: раз, второй, третий...

"Накричи на меня! Назови меня ничтожеством, скажи, что не хочешь иметь со мной ничего общего. Преврати меня в мишень и стреляй, пока не закончатся патроны. Бей меня, пока не заболят руки. Разрывай на части, пока не обломаешь ногти и не насладишься моей болью. Скажи мне, как я виноват, вынеси приговор. Будь, пожалуйста, хладнокровной и безжалостной. Говори. Прошу тебя..."

Она лишь хриплым голосом произнесла моё имя и разрыдалась мне в шею, крепко-крепко обхватив руками. А потом подошёл Лёха и обнял меня с другой стороны, прошипев на ухо:

- Придурок!

Я в растерянности стоял с разведёнными руками и не знал, что мне делать. Они должны были обвинять меня, ругать, возможно, ударить. Но никак не обнимать.

- Что…? - шёпотом выдохнул я.

Но всё было неважно, кроме того, что они меня не ненавидят и что им не всё равно. Я обнял плачущую Жукову, сжимавшую в руках воротник моей куртки. Коснулся плеча Ёлкина, обхватившего меня руками сзади и высказывающего всё, что обо мне думает. Они были рядом. Они были настоящими. Они были моими. И я так по ним скучал!

- Ты хотя бы представляешь, что со мной творилось?! - проорала мне в лицо Соня, вдруг отлипая от моей груди и толкая так, что я едва не упал сам и чуть не опрокинул Ёлкина. - Ты представляешь, что я успела себе понапридумывать, когда Лёха позвонил мне и сказал, что тебя забрали в полицию?!

Почему он не сказал это как-нибудь помягче? О чём он только думал, пугая её? Я стрельнул испепеляющим взглядом в друга, и тот поднял руки перед собой, как бы говоря: "Виноват, мой косяк". Соне он сказал:

- Не ты одна испугалась.

- Я такое пережила! - продолжала орать Жукова. Она ткнула пальцем в сторону Лёхи. - Этот придурок толком ничего не объяснил, только лепетал что-то про машину, пистолет и то, что ты его выгнал. У него так голос дрожал, что я слышала стук его зубов! Я ночь не спала: вызванивала твоих родителей, тебя, в полицию даже звонила. А этот дебил заявил, что поедет сдаваться. Так мне пришлось и его уговаривать! Это ты виноват, сволочь!

Она снова пихнула меня и стала колотить кулачками, останавливаясь, лишь чтобы проверещать ещё что-нибудь.

- Так нельзя, понимаешь?! Ты на концерте и после просишь у меня прощения, целуешь, как будто мы с тобой давно встречаемся, за руку держишь, а потом сваливаешь угонять какую-то чёртову тачку! Ты же сказал, что будешь осторожен! Ты обещал мне, Никита! Я ненавижу тебя, слышишь? Ты обманул меня и Лёху тоже! Как ты мог опять всё решать сам? Ты думаешь, ты такой умный? Так вот, ты - тупица! Ты грёбаный тупица, потому что не держишь обещания и лезешь во всякое дерьмо! Ты слушаешь меня, Ветров? Я тут что, зря ору?! Прекрати улыбаться! Я ненавижу тебя, ненавижу!

Я поймал её кулаки, которыми она беспорядочно размахивала, пытаясь зарядить мне в лицо. Улыбка действительно не сходила с моих губ, потому что всё, что она выкрикивала в гневе, каждое слово, каждая неподдельная эмоция - это доказательство того, что ей не всё равно, что она меня любит. Она была такая неистовая, такая искренняя и полная настоящих чувств. Даже её взгляд, в котором полыхал огонь, заставлял меня чувствовать себя более живым. Я хотел быть честным с ней и самим собой. Мне больше незачем было доказывать отцу свою самостоятельность и показывать характер. Мне больше не хотелось брать. Я только чувствовал потребность отдавать Соне Жуковой всё, что смогу, каждый миллиметр себя и своего сознания, каждую частичку моих эмоций, чтобы она видела: мне тоже не всё равно, она тоже очень дорога мне. Как я мог не понимать этого раньше?

- Отпусти! Хватит улыбаться! Почему ты просто улыбаешься и молчишь? Никита!

Я не стал говорить. Достаточно было показать. И я притянул её, брыкающуюся и вопящую, к себе. Она пыталась вырваться, а потом смирилась, сама прильнула ко мне и продолжала обзывать меня, пока я снова не накрывал её губы своими, заставляя замолчать.

- Не делай так больше, - всхлипнула она, утыкаясь мне лбом в подбородок.

- Не буду, - я обхватил её руками и покачивал, успокаивая. Наши с Ёлкиным взгляды встретились, и друг с ухмылкой на губах покачал головой.

- Ты снова врёшь, - пробормотала Жужа.

- На этот раз нет. Пожалуйста, прости меня, - я погладил её по волосам, поцеловал в щёку и свова посмотрел Лёхе в глаза, теперь обращаясь к нему: - Прости меня.

Мой братец с добродушной улыбкой отмахнулся и отошёл на несколько шагов, позволяя нам с Соней побыть наедине, наслаждаясь прикосновениями друг друга.

Он всегда делал всё правильно. Иногда кричал на меня, да, иногда ругал, даже ударил по морде однажды. Но он всегда был рядом, всеми силами поддерживал, шёл со мной в огонь и воду, давал надежду, помогал верить. Наверное, такими и должны быть настоящие друзья.

Потом мы поднялись ко мне. Жужа и Лёха поздоровались с мамой, а она им улыбнулась: печально, но благодарно улыбнулась. Я подозревал, что она открыла окно,когда я был на улице, и всё слышала.

В моей комнате ребята долго расспрашивали меня о днях в полиции, ужасались рассказу о задержании, который я несколько приукрасил, умолчав о дрожащих коленках и ударе головой. Шишка уже прошла, так что не нужно им знать такие подробности. Тем более Лёхе, который в отличее от Сони стал бы не меня жалеть, а винить себя в том, что ушёл и не был со мной в этот момент. Нам ещё предстоял неприятный разговор на эту тему.

Мой друг и моя девушка (неужели это так?) ушли только в шесть вечера. Скоро должен был приехать отец. Лёгкость, появившаяся после разговора с Ёлкиным и Жуковой, исчезла, сменившись прежним напряжением. Но я больше не чувствовал себя ничтожеством.

Он вошёл, хлопнув дверью, когда мы с мамой смотрели телевизор в гостинной. Переглянувшись со мной, мама сразу направилась в прихожую, чтобы успокоить его и как-то сдержать. Я уже был готов ко всему. Они разговаривали тихо, но до меня иногда долетали фразы отца: "Что я должен слелать? Сказать ему "спасибо"?", "опозорил семью", "неблагодарное поведение", "воспитали эгоиста", "я тут не при чём", "сколько нервов", "бесполезное занятие". Я выключил телевизор и услышал целое предложение:

- Он - главное разочарование в моей жизни.

Почему, зная это заранее, я всё равно почувствовал боль?

Видимо, родители поняли, что я сижу в тишине и слушаю их, и вдвоём вошли в гостиную. Я замер со скрещенными на груди руками в кресле, когда отец с мамой сели на диван.

Это был всё тот же человек, что и вчера в отделении полиции. Не такой безупречный и уверенный, каким я привык его видеть: с щетиной, в мятой одежде, с суровым взглядом, полным неприязни, усталым лицом. Он молча смотрел на меня и чего-то ждал. Я с трудом выдержал его взгляд.

- Как ты смел обманывать нас с матерью всё это время? - наконец-то отец выдвинул первое обвинения, начиная суд надо мной. Я выбрал тактику без взаимных оскорблений и сарказма; я просто не говорил ничего, а только слушал.

- Я никогда бы не подумал, что ты докатишься до такого. Конечно же, я понимал, что ты уже никогда не станешь нормальным человеком, что кроме как тусоваться и доводить родителей, тебе больше ничего не интересно. Но такое... Как ты вообще додумался?

Я не отвечал, и он продолжал говорить спокойным беспощадным голосом, который, на мой взгляд, хуже любого крика.

- Подумать только, ведь я поверил тебе! Мы с мамой тебе поверили, решили, что ты хоть немножко взялся за ум. В пятницу вечером мы поговорили и решили вернуть тебе прежние карманные деньги, потому что надеялись, что ты всё понял. А ты, недоразумение!

- Антон, - сказала мама тихим, но жёстким голосом.

- Ты разочаровал нас!

- Я слышал, - бесцветным тонос произнёс я, нарушая свою тактику молчания.

- Я могу повторить, мне нетрудно! - усмехнулся отец, и стал чеканить каждое слово, как будто желая, вдолбить его в мою память: - Ты - моё главное разочарование в жизни. Когда у меня родился сын, я надеялся, что он будет достойным человеком. А теперь я смотрю на морально разлагающегося мальчишку, не способного ни на что, кроме лжи и хулиганства. Ты ведь никто и останешься никем. Надо было делать то, что тебе говорили. Теперь уже поздно. Ты опозорил всё, что только можно. Ты мне не сын.

Мама ахнула и стала говорить ему, как он неправ, что так нельзя, что это подло, что я не заслужил такого, что он должен извиниться. Наверное, если бы сейчас кто-нибудь заглянул мне в глаза, то увидел бы, как их покрывает лёд. Как этот лёд тает от обжигающей боли, как вода стекаяет по ресницам на мои щёки. Моя защитная стена сломалась, растрескалась как огромный ледник, обрушилась на меня и придавила. Я задыхался, осознавая сказанные мне слова. Я вытер слёзы прежде, чем их могли увидеть.

- Я ненавижу тебя, - выдавил я сквозь зубы.

Человек, бывший моим отцом и только что отказавшийся от этого, посмотрел на меня. Но я прятал глаза от него и мамы, я не мог позволить увидеть меня уничтоженным.

- Я. Ненавижу. Тебя! - мои слова обрели чёткость, от которой резало слух. Я не испытывал вины, как ожидал. Я не чувствовал ничего, кроме вытекающих из глаз слёз, которые было всё труднее и треднее сдерживать.

- Никита, иди в комнату. Пожалуйста. Вам обоим нужно остыть, - мама подошла ко мне и приобняла за плечи, но я оттолкнул её и ушёл к себе, не чувствуя ни пола под ногами, ни даже своего тела. Только обжигающие глаза слёзы.