Глава 9. Обещание

19 ноября, среда

Когда я остановился у подъезда, подумывая, не остаться ли мне в таком случае ночевать на улице, было уже за полночь. Вообще-то часов у меня с собой не было, но поскольку светящиеся окна вокруг можно было сосчитать на пальцах одной руки, я осмелился предположить, что нарушил комендантский час как минимум на три-четыре часа. Великолепно. Еще не хватало, чтобы его перенесли с десяти на девять часов, а то и восемь. Одно успокаивало: не одному мне, Лехе тоже, грозят неприятности. 

На этот раз с собой у меня имелся ключ от домофона. Пока я поднимался по лестнице, проигнорировав лифт, в моей голове лихорадочно мелькали мысли. Больше всего хотелось взять ноги в руки и по-быстрому свалить отсюда на нашу дачу, а потом сказать, что мы с Елкиным задержались и опоздали на автобус или что-то там еще... Ну или соврать, что остался у Лехи. Но тогда предки позвонят его маме. Все идеи были невероятно тупыми и бесполезными! Единственное, что мне сейчас поможет – это, если мама решила остаться у подруги, а отец меня просто не услышит или решит пощадить и не ругать посреди ночи. Ага, как же!

Я набрал в легкие побольше воздуха и открыл дверь. В нашей просторной квартире было упоительно тихо. Я решил, что предки спят. Или притворяются, что спят. Или караулят меня на кухне. Пошло все нафиг!

Я снял безнадежно порванную сбоку парку и повесил ее на крючок в прихожей. Затем тихонько стащил ботинки и сунул их на обувную полку. В этот раз я был трезв как стеклышко и вспомнил про датчики автоматического включения света. Хлопнув рукой по выключателю, я как мышка стал красться в свою комнату.

Один шаг. Второй. Третий. Когда дверь за мной закрылась, я не верил своему везению. Неужели мама и вправду у подруги? А отец дрыхнет или на работе снова из-за каких-нибудь срочных бумаг?

– О, да! – я упал на кровать и прикрыл глаза. Сегодня Вселенная ко мне благосклонна.

Я стянул одежду и остался валяться в одних трусах, таращась в потолок и напевая под нос веселый мотивчик, но так, чтобы никто из родителей, если они все же спят у себя в комнате, не услышал моего ночного торжества.

Сегодня со мной могло случиться что угодно от набитой отморозками морды, вплоть до валяния где-нибудь в канаве за городом с пулей во лбу. Моя задница еще не видала таких приключений и такого ужаса. Эти парни здорово нас перепугали, прокатив по городу, угрожая пистолетом и ножичками. Я могу гарантировать, что мой мозг сам старательно сотрет их лица из своей памяти, чтобы все мое тело было в полной безопасности.

Думая о том, какой я крутой красавчик, я заснул сладким детским сном.

22 ноября, суббота

Пропустил два дня. Но ты, дневничок, не расстраивайся. У меня за это время в кои-то веки не произошло ничего стоящего особого внимания. Расскажу кратко, чтобы перейти к самому главному.

Итак, Соня узнала о стрелке. У меня до сих пор саднит нога там, куда она двинула мыском своей туфли, когда орала на нас с Лехой, объясняя какие мы тупые идиоты и бессердечные сволочи, что рисковали своей задницей, идя на стрелку с какими-то упырями. Это еще хорошо, что Сеня в своем рассказе (спалил нас, зараза) упустил такую деталь, как биты, потому что мы с Елкиным подоспели вовремя и не дали ему похвастаться фотками трофеев.

А вообще, когда Жукова орет на нас, это так мило: у нее дергается правый глаз, подскакивает подбородок. Она часто переходит на визг, лупит нас своими ручонками и ругается, как Шнур. За это мы ее и любим.

Леха получил по первое число за поздний приход. Не представляю, как он скрыл несколько ссадин на лице от своей маман, но теперь он всего лишь не должен никуда ходить после шести вечера две недели. Его маман – мировая женщина.

Мои предки и вправду были кто на работе, кто у подруги. Мама приехала утром довольная и веселая, а отец угрюмый и уставший. Оба завалились спать, одарив меня недоверчивым взглядом. Не понимаю, что особенного во мне было в тот момент: я ведь всего лишь вовремя проснулся, нормально оделся и приготовил завтрак.

Дыру на боку парки я приписал железяке в метро, зацепившейся за ткань куртки, а ссадины на лице были не так заметны на фоне доцветающего фингала, полученного в драке с Уродом. Ну и мамин тональный крем помог.

Сегодня суббота, а значит – утренняя пробежка с Елкины и начало занятий паркуром. Я выперся на улицу в спортивках и новой куртке, по своему обыкновению не надев шапку. Через десять минут на остановке из автобуса появился Леха собственной персоной. Надо было это видеть.

На нем была спортивная куртка и зимние найковские кроссовки, свою веселенькую копну русых волос он превратил в лепешку, примазав ее гелем, на руки натянул перчатки без пальцев, а вместо своих обычных коричневых джинсовых брюк напялил спортивные штаны с эмблемой во всю ляжку. Все это великолепие венчала его невероятная шапка-ушанка, которую он, выйдя из автобуса, нахлобучил на гелиевую лепешку у себя на голове.

Иногда мне кажется, что он застрял где-то между девятнадцатым и двадцать первым веком. Стоит упомянуть соломенную шляпу, которую он как-то раз брал с собой летом на пляж, а еще его "стильные" штаны, похожие на шаровары.

– Ты готов? – деловито поинтересовался Леха, поправляя на плече сумку.

– Не настолько. – Я ткнул пальцем в его куртку. – Новая?

– Да. Вчера купил. Со скидкой, представляешь! Обошлась в полцены! И это еще цветочки! Вот эти кроссы...

– Мне действительно неинтересно слушать о твоем удачном шопинге. Давай к делу.

– Давай.

Мы рысью припустили по заснеженной улице.

– Я проверил все сайты в Интернете, где рассказывается про паркур, – сказал Леха. В отличие от моего, его дыхание не сбивалось каждые пять минут, а легкие не горели огнем.

– И?

– Начнем с заборов. У тебя вообще проблемы с преодолением препятствий.

– Это почему? – возмутился я.

– Откуда ж я знаю? – хмыкнул он. – Но, когда мы удирали от парней-угонщиков-обалденной-тачки, ты споткнулся о собственную ногу.

– Это ничего не значит. У меня был стресс, – пропыхтел я.

– Ага, – саркастично усмехнулся Леха. – Как скажешь, Никит. Но я все равно... Осторожно!

Я повернул голову как раз вовремя. Чтобы грохнуться лицом прямо в снег. Елкин легко перепрыгнул через бордюр, а я растянулся во весь свой рост у его худых ног, обтянутых модными штанами с эмблемой Найк.

– Тебе нужны еще доказательства? – Он навис надо мной с ехидной улыбкой на губах.

– Иди в задницу, – буркнул я.

– Помочь?

– Нет!

Я поднялся и отряхнул одежду от налипшего на нее мокрого снега.

– Вывод прост: бросай курить.

– Не дождешься.

– Дождусь, поверь мне.

Я не стал отвечать, а просто продолжил пробежку. Леха дал мне фору в одну минуту и догнал через тридцать секунд. И это с его-то спортивной сумкой через плечо. Позор тебе, Никита Ветров.

– Тебе писали еще те отморозки? – спросил он.

– Нет.

– Это хорошо. Соня говорит, что от нее тоже отстали. Думаю, люди угомонились. Димас пожертвовал своей мордой не зря. Он только сегодня утром звонил мне и жаловался, что от маминого тональника у него выскочили прыщи. У тебя выскочили прыщи?

– Нет.

– Тебе везет. Вот у меня и без тональника рог на лбу. Видишь? Даже не знаю, что с этим делать. Переходный возраст давно прошел, а оно вот как. Тебе бы подстричься, а то волосня в глаза лезет, – без какого-либо логического перехода тараторил Елкин. – Смотри, ты даже сдуваешь ее с лица. Тебе удобно?

– Нет.

– А мне удобно. Видел? Это гель. Почему-то все сейчас им пользуются. Кстати, скоро Новый год. Ты решил уже, где будешь зависать тридцать первого декабря?

– Нет.

– Я думаю, тебе надо устроить вечеринку на даче. Твои предки разрешат?

– Шутишь что ли? Нет!

– А ты попробуй их уговорить. Было бы круто потусить у тебя. Прикинь, как можно украсить вашу гигантскую дачу! Можем даже купить елку. Живую!

– Нет.

– Ты задолбал со своим "нет"! Мне не нравится ваше искусственное чучело на подставке!

– Да в чем разница?

– В ощущении праздника, Никита. Если будет вонять пластиком, то это не Новый год. А если будет пахнуть хвоей и мандаринами – это Новый год.

– Мы о чем-то таком уже разговаривали.

– Да. И я не отстану, пока не вдолблю в твою дурную башку правильные мысли. Забор! Вперед!

Я вздохнул и потопал за ним, весело перескакивающим через невысокий заборчик, как горный козел. Я последовал его примеру, но не так весело и грациозно.

– Ты делаешь успехи! – похвалил Елкин.

– Иди в зад, – поблагодарил его я.

– Как насчет водички?

Он вжикнул молнией на сумке и вытащил из нее маленькую бутылку минералки.

– Спасибо.

Я забрал у него бутылку, открыл ее, оросив покрытый серым снегом асфальт и выплеснув почти четверть содержимого бутылки, а потом хапнул холодной пузырящейся жидкости, продирающей горло аж до слез.

– Мне! – потребовал Леха.

Я вернул ему бутылку. Леха на ходу глотнул и сунул ее обратно в сумку.

Мы бегали еще час, а потом Елкин заставлял меня перескакивать через скамейки в парке. Нечастые прохожие таращились на нас как на идиотов. Когда мы отправились шляться по улицам города, Леха приказал скакать сайгаком через перила у крыльца магазинов. Я показал ему один из своих обледеневших пальцев. Больше Елкин не рвался мною командовать. В конце концов мы оба поехали к Жуже. Та встретила нас одетая в красный велюровый спортивный костюм, с тазиком кукурузных хлопьев под мышкой и с хитрой улыбкой на лице.

– Мамы и папы дома нет! – провозгласила она. – Смотрим ужасы!

– Моя тоже на работе, – заметил Леха. – Едем ко мне, Никит.

– Вы же мужики! – возмутилась Соня, наблюдая, как вопреки своим словам, Елкин снимает куртку, кроссы и проходит в гостиную. – Вы должны любить ужасы!

– Поверь, Жуж, – сказал я, загребая из тазика с хлопьями целую горсть, – то, что смотришь ты, больше похоже на бред сумасшедшего.

– Мне плевать! Мне нравится!

– Мы с Лехой потерпим, не волнуйся. Ты ведь нас кормишь – больше и не надо.

В итоге, пока Соня таращилась в телек, мы конфисковали у нее тазик с едой и опустошили за первую половину фильма, наблюдая, как команда футболистов пыталась удрать от хромающих и шатающихся зомби, падая на ровном месте и вопя. Думаю, в этом фильме правдоподобней смотрелась бы именно наша сборная по футболу.

Я как раз наблюдал за тем, как вратарь повалился на траву, а зомби отодрал ему руку, торжественно хрипя "еда-а-а".

Леха захрапел на диванной подушке, повернувшись ко мне задом. Соня продолжала смотреть в телевизор. Я решил отвлечь ее от этого занятия, иначе такое времяпрепровождение в компании нелогичного ужастика и храпящей задницы Елкина могло свести меня с ума.

– Соня? – позвал я.

– А? – рассеянно отозвалась она.

– Тебе больше не пишут те уроды?

Она молчала почти минуту, и я уже решил повторить вопрос, подумав, что она, видимо, не услышала. Но Жужа буркнула:

– Нет.

– Правда? – засомневался я.

– Правда.

– Ты вообще в порядке?

– Абсолютно.

– Ты еще на нас злишься?

Она вздохнула и наконец оторвала взгляд от телевизора, уставившись на меня полными гнева глазами.

– Никит, ты думаешь, что я не должна хотеть оторвать вам головы за то, что ради меня вы поперлись драться с какими-то отморозками? Вас могли убить!

– Почему?

– Потому! У них могли быть биты или ножи!

(и то, и другое)

– Они могли быть намного вас старше и сильнее!

(так и было)

– Вы подумали вообще о своих родителях? А обо мне? А если бы вас и вправду убили?

(угонщики могли, отморозки – сомневаюсь)

– Сонь... – начал я.

– Замолчи! И пообещай, что никогда не потащишься больше на такую бойню один и не потащишь туда Леху или Сеню с Димасом!

– Ну, вообще-то они сами...

– Просто пообещай!

– Ну ладно.

– Нет! Нормально пообещай!

Жужа схватила меня за руку и сжала пальцы, заглянула в глаза. Ее ресницы были влажными от слез. Что с ней происходит? Неужели мы ее так перепугали?

– Обещай, Никита. Я не хочу, чтобы вас прирезали в подворотне или забили до полусмерти. Ты просто не представляешь, как я испугалась, когда увидела Димаса, и когда Сеня рассказал... Вы хотели скрыть, да? Так нельзя! Ты просто...

– Я обещаю.

Я сказал это так, чтобы не осталось сомнений. Собрал все ошметки своей храбрости и просто всадил их в эту фразу. Я знал, что это обещание буду обязан сдержать во что бы то ни стало, и что я далеко не мастер сдерживать обещания, но Соне это было нужно, а значит, я не мог поступить иначе.

– Ты...

– Я обещаю. Не буду так больше. Даю тебе слово.

– Ладно, – сказала Жужа, опуская взгляд. – Я тебе верю.

Она отпустила мою руку, но больше не шелохнулась, продолжая сидеть на диване скрестив ноги и обхватив себя руками.

– Сонь... – прошептал я, в груди что-то толкнулось, призывая утешить ее. – Иди сюда.

Я устроил ее в кольце моих рук и прижался подбородком к ее светлым спутанным волосам. Жужа всхлипнула и обняла меня крепче, уткнувшись головой в плечо и положив колени на мою ногу.

– Ты самый ужасный друг на свете, – сказала она мне в футболку. Я усмехнулся:

– Зато со мной не скучно, правда?

– Правда.

Вечером я сидел у себя в комнате в одних трусах и таращился в окно. У меня вообще много странных привычек, и одна из них – это таращиться в одних трусах в окно.

Вечерний город всегда завораживает, погружает меня в какой-то транс. Мне кажется в такие моменты, что я все могу, что для меня нет преград. Я смотрю на эти машины, этих спешащих куда-то людей и чувствую, что являюсь частью всего этого, что понимаю их, хотя на самом деле все не так. Таких, как я сложно понять, потому что у меня семь пятниц на неделе, как часто говорит мама. Но зато в моей башке иногда рождаются поистине невероятные и блестящие идеи. Вот как сейчас.

Я вскочил с кровати и схватил ноутбук.

23 ноября, воскресенье

Я шел по улице. Лицо обдувал холодный ветер, щеки царапали маленькие колючие снежинки. Прохожие не обращали внимания на меня, идущего с низко опущенной головой и уставившегося на свои ботинки. Город жил привычной для него, размеренной жизнью гигантского муравейника. А я привычно нарушал законы морали и данные мною обещания.

Этот план был одинаково гениален и безумен, хотя, скорее безумен, чем гениален. Я решил, что больше не могу без денег, что мне осточертела зависимость от семейного бюджета, которым родители были не намерены со мной делиться. Конечно, если они узнают, что я собрался делать, будет еще хуже. Возможно, меня переведут в какую-нибудь частную школу, где я буду вынужден учиться и жить от каникул до каникул, но это все равно меня не останавливало. Возможно, меня ожидает еще один визит к Макарченко или что-нибудь посерьезнее, но и это меня не останавливало. Меня не останавливали даже совесть и здравый смысл. У меня была цель – доказать родителям и, в первую очередь, самому себе, что я способен на нечто большее, что могу обеспечить себя, добиться успеха хоть в чем-то, убедить себя, что все еще могу к чему-то стремиться, кроме бесполезных развлечений и глупых романов, которые всегда заканчиваются одинаково.

Бесконечная череда косых взглядов. Постоянное недоверие. Разочарованные во мне родители. Глупости, глупости, глупости, которые я вечно вытворяю. Если уж я такой, то мне не стоит пытаться корчить из себя кого-то другого. Девчонки любят плохих парней. Девчонки любят меня. Я плохой парень. Мне это нравится.

А сейчас мне нужна мечта, и я ее найду, сделаю, выкую, вылеплю, нарисую, украду, выиграю, завоюю. Я не собираюсь искать честных путей и обходить скользкие дорожки. Мне не нужно чье-то одобрение. Вряд ли из этого что-то получится, но я не намерен отступать.

Итак, дорогой дневник, теперь я буду угонять машины.