Глава 56. «Ты для меня ничего не значишь...» (Часть II)

еще один потрясающий рисунок с Оззи от Анастасии Высотской ( сорян, не спросила ник на ВП) ТэйшаАнанас, если ты читаешь это - огромнейшее спасибо еще раз) 🌚♥️

Я заточен в маленьком персональном Аду: четыре стены, окно с обзором на «большое яблоко», кровать, кресла, столик, личный туалет и душ. Кровать - узкая, матрац – недостаточно мягкий, но я здесь ненадолго. Возможно, уже сегодня попрощаюсь с миром белых халатов и хлорки.

Мой личный Дьявол объявляется после полудня, облаченный в ангельские одеяния. Зачем она позвонила матери и рассказала, что я попал в больницу? Кто ее просил? Недавние воспоминания преумножают гнев в несколько раз, и разрушительная энергия, завязанная в тугой узел, застилает глаза. Система плавится, плагины ломаются от переизбытка негатива, и горит надпись ERROR.

Надеваю маску беззаботности, выражая само спокойствие и непринужденность. Все прекрасно, все просто замечательно. Я не хочу никого убивать и посылать на хрен. Белый и пушистый кролик. И Ливия ведется. Верит в обман. Приветливо улыбается и говорит, что я выгляжу намного лучше. Красная пелена заполняет каждую клетку разума, но внешне я лишь пожимаю плечами и списываю все на процедуры. Она наивно верит, не чувствуя подвоха.

- Ничего не хочешь сказать... Ливия? – захожу издалека, проверяя солжет или скажет правду. На миг девушка теряется, и я жду, когда размажу ее за вранье, но она говорит совершенно другое.

- Ты о слухах в прессе?

Я раздраженно выдыхаю и недовольно говорю, теряя терпение:

- Меня не волнует дерьмо, которое пишут. Я о другом.

Ливию это явно задевает, судя по опустошенному выражению, но мне глубоко похеру. Она молчит и затем спрашивает:

- О чем?

- Сегодня меня навестила мама, - выдавливаю из себя ненавистное слово, наблюдая за ее реакцией.

- Прилетала Арин? – удивляется девушка, и мои губы расплываются в надменной ухмылке.

- Да-а-а, очень печется о моем благосостоянии.

- Я... не думала, что она прилетит, - Ливия сжимает руки на коленях и сводит брови. – Я позвонила и спросила, знает ли она, что ты в больнице. Оказалось, нет – у нее гастроли, поэтому она не следила за новостями в СМИ. - Осборн замолкает, прочищает горло и более уверено говорит. – Но я рада, что Арин прилетела.

- Рада? – со свистом вырываются слова, и наши взгляды пересекаются. Ливия не двигается, но глаза ее выдают. Я чувствую слабость, страх и сжираю их с потрохами. – Чему рада?

Не даю ей возможности ответить и подхожу ближе, замечая, как она вжимается в кресло.

- Кем ты себя возомнила? – с силой берусь за подлокотники и наклоняюсь.

- Я...

- Откуда ты знаешь, что для меня лучше и чего я хочу? Почему ты вечно лезешь, а? – с придыханием шепчу, вкладывая в каждую чертову букву злость. – У тебя нет особого статуса, чтобы что-то решать. Пойми, твою мать, наконец, что я не поменяюсь и не стану таким, как ты желаешь. Мне не нужна твоя забота. Мне не нужна твоя любовь. Мне не нужна ты.

Отстраняюсь, окидывая пренебрежительным взглядом, и чувствую себя последней сволочью. Зато узел развязался, и весь негатив вылился на резко побледневшую Осборн. Голос подала совесть, затем стыд, но я быстро опомнился и отвернулся, чтобы не видеть ее растерянное лицо и карие глаза, полные печали. Она сама виновата, что лезет, куда не надо.

- Я никогда не навязывала свою любовь. Не надо это путать с простым желанием видеть дорогого человека счастливым. Каким бы он подонком ни был, как бы жестоко не поступал. От меня это не зависит, сколько бы я не старалась. Я бы с удовольствием забыла о тебе, но скажи как? Давай сейчас поставим точку, чтобы не делать в который раз запятых. Навсегда. Давай каждый пойдет своей дорогой – я согласна. И, черт возьми, не восстанавливай сожженные мосты. Хватит.

За окнами вдалеке в зеркальных небоскребах отражается золотисто багряное небо. Лучи ласково задевают равнодушные здания солнечным светом, но проходят мимо моего сердца. Нью-Йорк преображается и выглядит менее бездушным каменным гигантом, где ты – лишь маленькая букашка. Я все пытался осознать, что она сказала, но подавленно молчал, а когда развернулся – Ливия уже покинула палату. Я даже не услышал звука шагов. Вся ярость растворилась и впиталась в стены, оставив легкое послевкусие никчемности. Пусть ставит точку, я поставлю сотни запятых, и она поймет – так просто не искоренить и не вылечить болезнь. Но сейчас – плевать. Пусть уходит...

Я прошу охранников достать вещи и пропадаю в сумерках ночного города; в шумных улицах и заполненных машинами перекрестках; в мелькающих радостных лицах, голосах, фразах. Со мной остается только пустота и следует по пятам, как цепной пес. Из головы вылетает день и все сказанные слова. Я бездумно двигаюсь в толпе, засунув руки в карманы объемной толстовки. Эмоции притупляются, мысли улетают в другое измерение - все теряет значение. В глаза врезается неоновая надпись «Я всегда буду любить тебя, мой друг». Резко торможу, вглядываясь в полутемный мрак за стеклами какой-то кафешки. Свисающие лампочки с потолка, отблески от маленьких свечей на столах создают романтичную атмосферу, что хочется блювануть. Играет известная песня Фрэнка Синатры «I'm a fool to want you» о неразделенной любви и блювануть тянет вдвойне. Неоновые буквы отражаются в зрачках, а в это время по помещению разливается бархатный баритон:

- Я говорил, что все кончено. Снова и снова я уходил, но потом проходило время, и я понимал, что не могу без тебя...

Хмыкаю и покидаю тошнотворное местечко для сопливо-розовых встреч, захожу в метро, не зная, на какой станции нахожусь, и доезжаю до конечной – Кони-Айленда. Непроизвольно навевают далекие воспоминания, как пару лет назад мы гуляли здесь с Ливией. Я следил, напоминая долбаного сталкера, узнал о болезни ее брата и впервые почувствовал стыд, когда карие глаза горели огнями ненависти и осуждения. Золотые искры в глазах Ливии заставили взглянуть на нее по-другому. В тот момент мир заиграл сотней красок.

Мы всегда будем отравой друг для друга. Я – забываться в многочисленных бездушных телах на одну ночь, постоянных разъездах, алкоголе и наркоте, притупляющей сознание. Ливия – в работе и путешествиях. Мы столь разные, как и наше мировоззрение, взгляды на жизнь. У Ливии есть будущее, а мое будущее – сегодняшний день. Я не знаю, что случится завтра. Я не знаю, доживу ли я вообще до сорокета. У Ливии есть планы, а я просто существую. Я – человек без цели, оболочка, призрак.

Сотни огней разрисовывают темное полотно в красные, синие, зеленые вспышки. Воспоминания взрываются маленькими салютами внутри, как касания и поцелуи Ливии. Слишком яркие, незабываемые и уникальные. Слишком ослепительные, как ее свет. Она выжигает в сердце рану, навсегда оставляя после себя обугленное пятно.

Резко выдыхаю, вскидывая голову ввысь, и наблюдаю за блестками, осыпающихся с неба, как кометы. Накатывает головокружение и необъяснимая тоска. Как давно я перестал радоваться жизни и вынужденно улыбаюсь? Жил я по-настоящему хоть один день за двадцать три года? На этот вопрос находится сразу же ответ. Да. Только мой мозг отрицает очевидное, а существо в стенах твердит – это ложь. Она не нужна.

Наблюдаю за смеющимися детьми, со сладкой ватой в руках, за их беззаботными честными улыбками. Моя жизнь напоминает карусель – все по кругу. Только появление Ливии замедляет на некоторое время движение, а затем – по-старому.

Ночь... Огни Манхэттена и туманное марево, скользящее меж темными стеклами. Давно я столько не бродил и не проветривал подуставшие мозги. К рассвету туман уплотнился, серое небо предвещало дождь или ливень. Шпили небоскребов потерялись в нависших тучах, а моя прогулка подошла к концу. Мышцы в ногах гудели, накатывала сонливость, поэтому я выхватил первое желтое такси с хмурым мужиком за баранкой, назвал адрес отеля и прикрыл на секунду глаза. Секунды хватило, чтобы я отключился и провалился в недолгий сон, прервавшийся недовольным водилой. Порылся в карманах и нашел пару баксов, всунул ему, надвинул капюшон, во избежание неспящих папарацци и бодрствующих фанатов, пропадая в здании.

В голове, будто виниловая пластинка, крутились слова из песни Фрэнка Синатры: «Снова и снова я уходил, но потом проходило время, и я понимал, что не могу без тебя...»

Легкие поглаживания по голове, тихий успокаивающий голос... Медленно открываю глаза, щурясь. Размытое пятно превращается в малышку Джи. Выглядит она обескураженной, или это мерещится непроснувшемуся сознанию. Мгновение – и она нежно обвивает шею руками, тихо выдыхая и окуная в озеро заботы. Простые объятия дарят долгожданный покой, поэтому ирония здесь неуместна. Обхватываю одной рукой ее плечо, и мы молчим так пару минут, затем девушка отстраняется, пряча лицо и выступившие слезы.

- Мы ломали всю ночь голову, куда ты пропал, - произносит обеспокоенно Джи. – Всю больницу на уши подняли и копов. Никто себе места не находил, а потом девушка с ресепшена неожиданно призналась, что видела кого-то похожего, - она переводит дух, вздыхая, и покачивает головой. – Знал бы ты, что мы чувствовали, когда открыли номер и увидели, как ты спишь без задних ног и не откликаешься.

- Небось проверили дышу или нет, - подкалываю подругу и угадываю по ее озабоченному лицу.

- Ну... да... мало ли, в последнее время ты нас часто пугаешь, - подтверждает Джи, заправляя прядь волос за ухо. По ней заметно, что она вымотана и чем-то встревожена.

- Обидно, что вы меня уже списали со счетов, - огорченно бормочу и переворачиваюсь на бок, заглядывая в бирюзовые глаза. Все еще чувствую вялость, но состояние лучше, чем вчера. Возможно, благодаря прогулке по городу и нормальному сну. – Я вижу, ты хочешь что-то сказать. Ну?

Браун отводит взгляд и берет в руки телефон, затем разворачивает экран. «Тайна семьи Лавлес: из-за чего развелись известный магнат Сент Лавлес и пианистка Арин О'Кифф», «Почему не поддерживают отношения отец и сын?», «Зачем популярный гитарист взял псевдоним никак не связанный с его именем?». И таких ссылок с парашей – немерено. Фыркаю и приподнимаюсь, убирая мешающие волосы.

- Странно, что это не всплыло раньше. Папочка постарался, - произношу, не скрывая желчи, и провожу ладонью по лицу. – Она прилетала вчера. Быстро они нарыли сведения – за ночь.

- Творится какой-то хаос, - бормочет огорченно девушка. – Сначала Ливия, теперь ты и твоя семья – это ужасно.

- Они ничего не нароют, отец умеет заметать следы, - безэмоционально говорю и обвожу взглядом комнату. Уже день, за окнами шумит дождь.

- В последнее время – полоса неудач, одно за другим.

- Кстати, поздравляю, когда свадьба? – перевожу резко тему и снова притягиваю подругу в дружеские медвежьи объятия. Она хихикает и легонько ударяет по плечу.

- Точно не сейчас, или СМИ лопнут от передоза, - Джи уже более расслабленно улыбается и посмеивается. – Я рада, что все в порядке. Ну, почти.

- Ты же знаешь, как «любит» меня пресса, - играю бровями и снова смешу Джи.

- Обожает. Ты не против, если я всех позову позавтракать? – спрашивает Браун, поднимаясь, но затем добавляет: - Хотя сейчас уже обед... Тебе стоит поесть, выглядишь, как ходячий мертвец.

- Это лучший комплимент, - гортанно смеюсь и согласно киваю.

Когда я выхожу из душа, вытирая полотенцем голову, телефон извещает о сообщении. Написан только адрес, место и время. Даже не надо ломать голову, чтобы догадаться, кто отправитель лаконичного послания. Обед приходится отложить, потому что на горизонте появляется Сент Лавлес собственной персоной. Снова напомнит, как я порчу мир своим существованием, а ему – в особенности. Легкое приподнятое настроение остается позади, на смену приходит мрачная меланхолия. Уже представляю холодный взгляд, льдинки, вместо глаз и кусок железа, вместо сердца. Его беспокоит только собственная империя, а люди – это рабочая сила, не более.

Я всегда видел с его стороны лишь вражду и безосновательную жестокость, не зная, какие бывают отношения между отцом и сыном, кроме безразличия. Он пропадал на работе или в долгосрочных командировках, а, возвращаясь, одаривал суровым строгим взглядом. Никаких разговоров, совместного провождения времени и отцовских советов. Постепенно он стер потребность в присутствии своими поступками и словами, а затем и вовсе в семье, в людях. Да, я вырос не таким, как он желал: живу неправильно, поступаю неправильно и говорю неправильные вещи. Неправильный человек.

Надеваю первые попавшиеся под руку вещи и удовлетворенно хмыкаю, видя отражение. Представляю выражение отца, и настроение резко взлетает вверх по шкале. Сидит он – деловой и серьезный бизнесмен в костюме от Brioni, а напротив – его отброс сынок в футболке с Бобом Марли и потертых джинсах. В очередной раз окинет брезгливым взглядом, указывая на мое место в обществе, находящееся по его мнению где-то ниже плинтуса; скажет, как я позорю фамилию Лавлес и на этом встреча года завершится. Снова чужие люди, которых объединяет лишь одно – фамилия. Смешает с грязью и уедет в свой идеальный стерильный мир деловых костюмов.

Пишу короткое смс Джи, сообщая, что еду по делам и буду позже. Браун незамедлительно отвечает, но я отключаю звук. Спускаюсь на первый этаж, уже замечая у входа кучку журналистов, держащих наготове камеры. Я мог бы избежать вопросов, но предстоящая встреча с отцом подстегивает идти на бесшабашные поступки.

Двери разъезжаются, а шоу продолжается.

Они ожидали другого, но моя фальшивая яркая улыбка наоборот разжигает в их хитрых умах сотни новых вопросов. Первые капли падают на лицо, ослепленное резкими вспышками. Немного теряю фокус, но лишь на миг. Вопросы летят градом, превращаясь в огромный ком грязи.

- Спасибо, спасибо, спасибо, - громко говорю, поднимая руки и продолжая счастливо лыбиться. – Я тоже о-о-очень рад вас видеть, - из толпы слышатся смешки, но все затыкаются. Рядом останавливаются зеваки, узнавая во мне звезду, и достают телефоны. Отлично, сегодня я сыграю одну из лучших ролей в своей жизни. – Вас волнует, по какой причине я попал в больницу? Все очень банально – грипп, - вижу, как журналисты недоверчиво переглядываются, но меня не колышет, что они напишут в своих тупых статьях. – Да, обычный недуг, не передоз, как все считают, но я уже в полном порядке, как видите.

- Почему вы не общаетесь с родителями?

- Откуда эта ложная информация? – скептично оглядываю папарацци, изображая досаду. – У нас прекрасные отношения. С мамой мы иногда созваниваемся, но она, как и я занята гастролями. С отцом мы как раз собираемся вместе пообедать.

- Вы знаете, какая причина развода? Почему это скрывается?

- Лучше это узнать непосредственно у них, - любезно улыбаюсь, обводя каждого презрительным взглядом. Они получили ответы на свои вопросы, только не такие, как ожидалось.

- Прокомментируйте ваш роман с фотографом Ливией Осборн. Известны некоторые факты, что вы вместе летали отдыхать в Ирландию и, возможно, гостили у Арин О'Кифф, вашей матери. Так же, детали давнего знакомства в Нью-Йорке, когда девушка работала обычной уборщицей в отеле.

- Ого, - присвистываю и усмехаюсь. – Как многое вам известно, время зря не тратите. Да, мы действительно отдыхали несколько дней в Ирландии и познакомились давно. В Нью-Йорке группа как раз записывала альбом, потом мы улетели, и связь с Ливией не поддерживали. Затем она стала фотографом биографии о нашей группе, автором которой является Джинет Браун... скоро Эванс, кстати.

- Так вы отрицаете, что состоите в отношениях?

- Я ни с кем и никогда не состоял в отношениях. Ливия замечательная девушка, хороший друг, но со свободой расставаться я не собираюсь еще долго, - с юмором отвечаю на все вопросы, желая лишь об одном – послать каждого из толпы далеко и надолго. Лучше сейчас дать им пищу для размышлений, пусть придумывают новое дерьмо. – С вами приятно болтать, но я спешу на обед с отцом.

Таким образом, я быстренько ретируюсь в желтый автомобиль, порядком намокший из-за моросящего дождя, и убираю маску жизнерадостного идиота. Резко хочется изменить планы и вообще не ехать на встречу с любимым папенькой. Ничего хорошего в свой адрес я точно не услышу. Стекла быстро покрываются маленькими капельками усилившегося дождя. Когда я подъезжаю к нужному ресторану, стоит стена из ливня. Администратор – брюнетка с аппетитной грудью, эффектно подчеркнутой белой блузкой, и яркими голубыми глазами – окидывает неприязненным взглядом «что за босяк и какого черта тут делает». С моих волос капает вода на идеальный темный паркет, футболка с Бобом Марли липнет к коже – вид точно непрезентабельный. Не для Манхэттена и ресторана, где обедают шишки вроде Сента Лавлеса.

- Милая, столик заказан на Сента Лавлеса, - лениво улыбаюсь, облокачиваясь локтем о стойку ресепшена. Выражение отвращения на лице брюнетки моментально испаряется, и светится лучезарная улыбка.

- Да, конечно, - воркует девушка и, виляя бедрами, проводит к нужному столику, где уже ждет отец. За соседним сидят два охранника в черных костюмах, следящие за обстановкой.

Сент Лавлес не показывает, как зол, но я это прекрасно ощущаю по сгустившейся, липкой ауре. Я опоздал на минут тридцать минимум, если не больше. Присаживаюсь напротив и жду, пока соизволят обратить внимание. Мужчина занят какими-то бумагами и делает вид, будто место напротив по-прежнему пустует. Я зря времени не теряю и заказываю стейк с гарниром, специально спрашивая номер у брюнетки. Краем глаза вижу, как Сент резко убирает бумаги, сжимая челюсть. Девушка сразу же испаряется.

Он кидает газету, и глаза скользят по заголовку «Арин О'Кифф проведала сына, где же Сент Лавлес?».

- Я тоже очень рад встрече... отец, - произношу с иронией, отрывая взгляд от желтухи. Отец прищуривается и бросает короткое, но четкое:

- Читай.

Откашливаюсь, якобы настраивая голос, прекрасно зная, что действую на нервы папаше. Он сверлит взглядом, как ледоколом, но меня это только больше веселит.

- Совсем недавно в Мэдисон-сквер-гарден проходил заключительный концерт группы «Потерянное поколение», где один из участников – Оззи – потерял сознание на сцене, - читаю серьезным тоном, хотя хочется заржать. Сдерживаюсь и продолжаю: - Фронтмен группы прокомментировал инцидент так: «У нас был напряженный график, все устали, Оззи последние дни чувствовал себя паршиво. Это недомогание». Конечно, Син Эванс не признает, что его друг давно пристрастился к наркотикам, и это не раз подтверждалось в прессе достоверными источниками. Недомогание или эффект наркотиков? Так же, вчера стало известно, что гитариста проведала мать – известная пианистка и композитор Арин О'Кифф, но отец – бизнесмен Сент Лавлес – замечен журналистами не был. Почему родной отец ни разу не навестил больного сына?», - дочитываю и многозначительно хмыкаю. – Какая занимательная статья...

- Не строй дурочка, - цедит отец и морщится, словно от зубной боли. – От тебя никакого толка – одни проблемы.

- Обращайся. Я всегда рад устроить шоу.

- Только вляпываешься в дерьмо и позоришь фамилию. Посмотри, на кого ты похож? Ты не сын – недостойное отродье, - выплевывает ядовито Сент, презрительно глядя в глаза.

- Это все, что ты мне хотел сказать? – беззаботно говорю, проглатывая с улыбкой родительские «комплименты».

- Лучше бы ты не появлялся на свет, чтобы не портить никому жизнь.

Официант как раз приносит мой заказ, но я отодвигаю стул и ровным голосом произношу, глядя прямо в ледники:

- Приятного аппетита.

Что там говорил Эванс? Отдых? Отлично, самое время хорошенько оттянуться подальше от дерьма.