Глава 12

Что-то или кто-то касается моей щеки. Это очень знакомое прикосновение, но я не могу вспомнить, откуда его знаю. Пытаюсь открыть глаза, но на веках словно лежат камни. Пальцы аккуратно проводят по моей щеке, по моим губам и убирают волосы, которые прилипли к моему лицу. Мне надо открыть глаза! Почему-то я чувствую, что должна увидеть того, кто ко мне прикасается. Если я этого не сделаю, он уйдет. Уйдет навсегда...

Я резко распахиваю глаза и оглядываю по сторонам, ожидая увидеть... кого? Сейчас середина ночи, и в нашей комнате нет никого, кроме меня и Дез. Это все сон, так что я достаю плеер с диском Вэнса и включаю его, чтобы избавиться от пустоты, которая появилась после моего сна. Закрываю глаза и засыпаю под уже знакомую музыку.

Вокруг меня играет музыка. Она нравится мне, но кажется, будто в ней что-то не так. Словно один инструмент выбился из ритма и не поспевает за остальными. Мне интересно, откуда исходит этот звук, так что я, как мне кажется, двигаюсь в правильном направлении. Чем дальше я иду, тем больше меня пробирают мурашки. Что-то здесь точно не так, но я не могу понять, что именно. Когда я дохожу до того места, откуда слышна музыка, она резко прекращается. Я смотрю по сторонам, пытаясь разглядеть хоть кого-нибудь, кто скажет мне, что происходит.

Наконец замечаю силуэт человека. Я окрикиваю его и срываюсь на бег. Может, он скажет мне ответы. Человек стоит на месте, но не обращает на меня внимания. Я наконец добегаю до него и снова говорю с ним, но он все еще игнорирует меня. Я хватаю его за плечо, чтоб он обернулся, и когда он это делает, я от страха падаю на землю. Мне хочется закричать, но мое горло словно сжали в тисках. На меня смотрит Айзек. Нет, не Айзек. У него его внешность, но кожа мертвенно-бледная, а изо рта сыпется земля, когда он открывает рот и улыбается мне. Я знала, что это не он. Это не мог быть он. Но его голубые глаза, мои любимые глаза, сейчас смотрели прямо на меня.

Я пытаюсь вдохнуть и протягиваю руку, чтобы доказать самой себе, что это не он. Но тут он произносит:

— Ты убила меня. Ты! Ты! Ты!

Все во мне содрогается, когда он продолжает повторять это слово. Я пытаюсь убежать, но его голос преследует меня.

— Ты! Ты! Ты! Ты поцеловала его!

Эту фразу он произносит уже не веселым голосом, а наполненным яростью. Я оборачиваюсь и вижу, что он надвигается на меня.

Айзек, пожалуйста... Прошу тебя... Я утираю слезы грязными руками и смотрю, как человек, которого я люблю, смотрит на меня с ненавистью.

— Нет, пожалуйста, — я крепко сжимаю глаза, надеясь, что он исчезнет, но кода чувствую руку на своих волосах, громко и протяжно кричу:

— Неееееет!

Я подскакиваю на своей кровати и не сдерживаю свои рыдания. Чьи-то руки обхватывают меня и медленно гладят по голове. Я поцеловала его. Он злился на меня. Я думала, что Вэнс заглушит мое чувство вины, но оно росло, словно снежный ком, и грозилось завалить меня.

Когда рыдания прекращаются, Дез проверяет, в порядке ли я.

— Естественно я в порядке, — мой голос равнодушен, когда я встаю с кровати. — Возвращайся в постель, Дез.

Она хочет сказать что-то еще, но по моему взгляду понимает, что не стоит. Я достаю таблетки и выпиваю сразу несколько штук, не заботясь, увидит ли это Дейзи. Возвращаюсь в кровать и, откинув плеер в сторону, отворачиваюсь к стене. Мне нужно снова оградить себя от этого. Мне больше не нужен никто.

Следующие несколько дней я всех игнорирую. Меня охватывает полное равнодушие абсолютно ко всем. И к Вэнсу в особенности. Я добавляю его номер в черный список, но, зная, что он может наведаться ко мне в общежитие, почти постоянно куда-нибудь ухожу. Чаще всего не куда-нибудь, а на те места, что для меня оставил Айзек. Хожу на новые и старые, и в каждом продолжаю извиняться. Снова и снова. В надежде, что он простит мне мое предательство.

Все с самого начала было плохой идеей. Я никогда не полюблю Вэнса так, как Айзека. Я выбрала Айзека однажды. И выберу его снова. Как бы сильны ни были мои чувства к Вэнсу, они были каплей в море по сравнению с тем, что я чувствовала к Айзеку.

На репетициях мне проще всего. Я могу отгородиться от себя и стать абсолютно другим человеком. Аслой. Я могу пережить ее историю. Не свою. Но в понедельник, когда мы по последнему разу отыгрываем все сцены, дверь зала открывается, и я вижу идущего по проходу Вэнса. Он привлекает всеобщее внимание, и я замолкаю на середине своей реплики.

— Что он тут забыл? Кажется, он не учится здесь. Кажется, это парень Тейт. Ему надо уйти, — я слышу, как перешептываются остальные.

Габриэлла тоже замечает Вэнса и останавливает его. Он довольно неохотно разговаривает с ней, и я сжимаю свою ладони в кулаки. Но затем я вспоминаю, что он не мой, и снова становлюсь равнодушной. Вэнс обходит Габриэллу и встречается со мной взглядом. Я знаю, зачем он тут, поэтому спускаюсь со сцены, намереваясь сказать ему, чтобы он ушел. Но когда мы останавливаемся друг перед другом, он первым выпаливает:

— Почему, Тейт? Почему ты отказываешься от нас прямо сейчас? — его голос полон злости и боли. — Мне казалось, что мы двигаемся вперед. Делаем шаги, и все действительно налаживается. Так почему, Тейт?

Что я могу сказать, чтобы его успокоить? Что хочу любить его, но этого недостаточно? Что рядом со мной люди слишком много теряют, а я не способна дать то, что им нужно? Но Вэнс знает меня настолько хорошо, что ему не нужны слова, чтобы понять ответ. Первая щека стекает по моей щеке, и мне хочется утереть ее. Хочется крикнуть Вэнсу, что будь другие обстоятельства, я бы ни за что не отказалась от него. От нас.

— Это из-за него, — он не спрашивает, а утверждает. — Конечно, это из-за него. Все, что я сказал тебе тогда, не имеет значения, потому что ты все равно хотела использовать меня, чтобы его забыть. Но ничего не вышло, правда? После поцелуя боль накатила с новой силой, поэтому ты решила кинуть меня.

Его слова звучат жестоко, но больнее от того, что мы оба знаем – это правда. Я думала, что чувств Вэнса хватит, чтобы вырезать боль из моего сердца, но она еще прочнее засела.

— Вэнс, тебе надо уйти, — вступается Дастин. — Это неприемлемо. Ты не можешь здесь находится.

Вэнс смотрит на меня через плечо Дастина и все еще ждет, что я начну отрицать свои слова. Но у меня уже нет сил на отрицания. Я устала постоянно скрывать то, что все еще не оправилась от смерти Вэнса.

— Я никогда не думал, что ты способна поступить так со мной, Тейт, — доносится голос Вэнса, в котором слышится разочарование.

— Вэнс, я повторяю еще раз... — начинает Дастин, но замолкает, когда кулак Вэнса врезается ему в челюсть.

Дастин хватается рукой за ушибленное место, но не лезет в драку с Вэнсом, который только этого и ждет. Его глаза полыхают огнем, и ноздри глубоко раздуваются, когда он сжимает кулаки и смотрит на меня. Затем он пытается подойти ко мне, но Дастин вновь загораживает ему проход. Вэнс готовится вновь ударить Дастина, но я молю его взглядом о том, чтобы он сдержался. Мне нечего ему сказать.

— Вот, — он протягивает мне сложенный лист бумаги. — Я обещал тебе дать то, что он написал мне.

Я беру лист из его рук, и после этого Вэнс сразу же разворачивается и уходит. Кажется, что все в шоке от происходящего, но потом мистер Сакраменто приходит в себя и подлетает к Дастину, немедленно отправляя его в медпункт. Остальных он отпускает, а я все еще не могу сдвинуться с мертвой точки. Я снова испортила репетицию. Я была причиной бед отовсюду. И когда все проходят мимо меня, я слышу, как Габриэлла кому-то говорит:

— Ей нравится привлекать к себе внимание. В прошлом она украла у меня парня, Вэнса, который только что приходил. И посмотри, что она с ним сделала.

Теперь мне хочется сорваться и ударить ее в лицо, но я стою, как вкопанная, и даже на расстоянии слышу, как она продолжает говорить гадости обо мне. Ну что ж, такова была плата за мой прошлый срыв на нее. Сейчас она отвечала мне тем же.

— Все знают, что Габриэлла тебя ненавидит. Они не поверяет ни единому слову, — пытается успокоить меня Дез.

— Да, конечно, — на автомате отвечаю я и добавляю: — Я не приду сегодня. Увидимся завтра.

Как только я отхожу от университета, я даю волю слезам и набираю Маркуса. Я слабачка. Я держалась, как могла, но в итоге все равно пала. И сейчас мне нужен мой лучший друг.

— Приезжай, пожалуйста, — сквозь слезы произношу я, как только Маркус берет трубку. — Я знаю, что ты тогда пропустишь учебу завтра, но ты мне очень нужен. Пожалуйста...

Я задыхаюсь от слез, и, когда Маркус говорит «хорошо», еду к нашей старой квартире. Я не могу пока зайти к миссис Дарви, так что нахожу укромное место и принимаюсь читать письмо, которое отдал мне Вэнс.

Вэнс,

Ты не нравился мне с самого начала. Да и какого черта, если ты любил девушку, за которую я боролся? Но сейчас все изменилось. Не то что бы ты стал мне нравиться, но я уважаю тебя, потому что ты дал ей сделать выбор самостоятельно. Возможно, порой мы оба давили на нее слишком сильно, но в конце концов мы все делали для нее из-за любви. Она дала мне шанс, когда сама считала, что не заслуживает его. Она также рассказала мне, что произошло между вами, и если бы я мог, то набил бы тебе морду за это, но ты и так уже настрадался. К тому же, если бы этого не случилось, у меня бы навряд ли был шанс. Я не оправдываю твой поступок, но будь я на твоем месте, я бы тоже сделал все, чтобы защитить ее. Даже разбил бы ей сердце...

Что я собственно и сделал. Я так сильно любил ее, что боялся правды, пока она не тыкнула нам в лицо.

Зная, как ей будет больно после того, как я уйду, я хочу тебя кое о чем попросить. Я знаю, что ты все еще любишь ее так же сильно, как и я. И будешь любить и дальше. Эта любовь не пройдет, да, мужик?

Вас связывает гораздо больше, и времени у вас теперь будет определенно больше. Так что тебе, приятель, нужно быть для нее опорой. У нее есть подруги, семья и Маркус, готовые быть с ней рядом, но ей всегда будешь нужен ты. Я видел в ней эту потребность. Возможно, вначале она оттолкнет тебя, но оберегай ее, ладно? Наблюдай за ней издалека и, когда ей будет совсем плохо, будь ее поддержкой. Если надо, обними ее и никогда не отпускай, потому что ей предстоит еще многое пережить. И она будет много плакать. Ты и так знаешь, какая она ранимая. Вытирай её слезы, потому что эти небесно-голубые глаза не должны плакать. Тем более, из-за такого, как я. Я подвел ее и предал. Я обещал, что не сделаю ей больно, но теперь, помимо того, что врал ей, еще и умираю. Наверное, это карма или подобного рода хрень за все, что я сделал.

Но сейчас не об этом.

Я хочу, чтобы ты помог ей. Помог ей найти направление, в котором она смогла бы заново жить. Продолжай заставлять ее улыбаться, потому что её улыбка – одна из самых прекрасных вещей на земле, и она никогда не должна исчезнуть. Я пишу это тебе, потому что знаю, что ты и без моих подсказок сделаешь это. Ты сделаешь для нее все. но мне будет не так страшно уходить, если я буду точно знать, что она не одна. Я буду знать, что есть человек, который любит ее так же сильно, как я.

Она не заслужила страданий и не заслужила той боли, что мы, два придурка, причинили ей, но ее доброе и безграничное сердце нашло силы, чтобы простить тебя. Надеюсь, она сможет и меня простить.

Вэнс, береги ее. Вытащи из тьмы, если она будет в нее погружаться. И продолжа любить ее.

Я не знаю, будете ли вы вместе в итоге или же она встретит кого-то другого, но ты не такой уж и паршивец. Я был бы счастлив, если бы в итоге вы нашли путь друг к другу. Она любит тебя. Я это знаю. И я не злюсь на нее за это, потому что эта любовь абсолютно разная. Так что если ты сможешь снова добиться ее сердца, то знай, я буду только рад.

Но самое главное – я буду счастлив, если она будет счастливой. Неважно, с кем и где.

Я качаю головой. Он не должен заботиться обо мне. Он должен злиться на меня так, как я злюсь на себя. И уж тем более, он не должен винить себя в произошедшем. Мне казалось, что я уже не смогу чувствовать так много отчаяния и не смогу плакать, но вот она я, жалкая и оттолкнувшая человека, который был со мной рядом.

Прочитав это письмо, я многое поняла. Слезы катятся по моим щекам, падая на лист, который я все еще крепко держу в руках. Что же я наделала? Все эти дни, с самого начала, я пыталась с помощью Вэнса стать другой. Он делал все, о чем писал Айзек. Успокаивал меня, давал плакать, веселил меня – он любил меня. А я, вместо того чтобы сказать ему правду о своем состоянии, воспользовалась его любовью, потому что не могла самостоятельно разобраться со своим дерьмом. Я была тем, кто гнал на полной скорости прямо в кювет, чтобы угробить и свою жизнь, и жизнь Вэнса.

Я прячусь в своем местечке от посторонних глаз и реву, пока Маркус не находит меня. Он ни о чем не спрашивает и просто ведет меня в квартиру. Я прижимаюсь к его груди и чувствую, как футболка промокает из-за моих непрекращающихся слез. Когда мы заходим внутрь, мой друг ведет меня в кровать и помогает лечь, словно я не способна сделать это самостоятельно. Наверное, сейчас так и есть. Я будто застряла где-то, откуда не могу найти выход. Маркус все еще не пытается говорить со мной, лишь дает мне выплакаться, сидя рядом и успокаивающе поглаживая меня по руке.

Сколько проходит времени, я и не знаю толком, но Маркус не оставляет меня ни на секунду. Когда я успокаиваюсь и в последний раз вытираю следы от слез, он, не давя на меня, задает вопрос:

— Готова поговорить?

Не особо. Но избегать этого нельзя. Я так долго скрывала это от своего лучшего друга, что в итоге все зашло слишком далеко. Я действительно ранила Вэнса, и у меня нет никаких оправданий для этого. Все, что он когда-либо делал, было сделано для меня. Даже когда он разбил мое сердце, он все еще думал о моем благополучии. А что вместо этого сделала я? Думала только о себе. О том, как мне будет лучше, при этом вытягивая из него все до капли.

— Я облажалась, Маркус, — я поднимаю глаза и задаю вопрос, который волнует меня уже долгое время: — Как тебе удается разбираться со всем? Ты всегда помогаешь мне и решаешь мои проблемы. Я не помню ни единого раза, когда бы ты действительно подвел меня. Ты всегда знаешь, что сказать и как мне поступить. Как у тебя это выходит? Я лишь попыталась быть самостоятельной, и посмотри, — я обвожу комнату рукой, будто он и вправду сможет увидеть все, что я натворила, — что вышло. Все стало только хуже.

Маркус вертит головой и хмурит брови, словно я несу полный бред.

— Тебе только кажется, что я со всем справляюсь, — он ложится на кровать, и я ложусь рядом, как мы делали это раньше. — Мне просто проще уделять внимание чужим проблемам, чем своим собственным. Я предпочитаю игнорировать то дерьмо, что есть в моей жизни, потому не знаю, как мне его разгребать. А когда ты спрашиваешь меня, я думаю о том, что сделало бы тебя счастливой, и решение приходит мне мгновенно.

Я смотрю на своего друга, словно никогда и не знала его до этого момента. Как много он скрывал от меня, постоянно обращая внимание только на свои проблемы? Сколько раз он молча молил меня о том, чтобы я посмотрела на его жизнь и увидела в ней такой же беспорядок? Если бы мне могло стать хуже, я бы вновь расплакалась, но сейчас я должна быть сильной ради своего лучшего друга.

— Почему ты никогда не говорил мне об этом? — я бью себя по лбу. — Потому что я никогда тебя не спрашивала. Все это время... — прямо сейчас я отвратительна самой себе. — Нет, всегда я думала только о себе. Я всегда бежала к тебе, когда у меня возникали проблемы, и никогда не предполагала, что у тебя тоже бывают плохие дни и неприятности. Я ведь даже знала о твоей ситуации в семье, но почти никогда не пыталась это исправить, потому что ты мне не разрешал. Мне надо было стоять на своем.

Я падаю на головой на кровать и произношу в пустоту:

— Я паршивая подруга. Извини меня, пожалуйста. Я обещаю, что стану лучшим другом, который когда-либо у тебя был.

Маркус цепляет мой мизинец своим, прямо как раньше, и отвечает:

— Ты и так мой лучший друг с того самого дня, как мы познакомились в детском саду, и я не хочу, чтобы ты думала, будто недостаточно хороша. Мы есть друг у друга, и прямо сейчас ты нуждаешься во мне больше, чем я в тебе. Но когда-то наступит время, когда я буду нуждаться в тебе, и я знаю, что ты не отвернешься и будешь бороться за меня, если это понадобится.

Мне не хватает наших мизинцев, так что второй рукой я обнимаю своего лучшего друга за талию. Я всегда буду рядом с ним и, как он и сказал, ни за что не сдамся. Я была плохой подругой, игнорируя его проблемы, закрывала глаза на то, что он почти никогда не говорит о том, что его беспокоит, но теперь все изменится. Я сделаю все, чтобы он никогда не жалел о дружбе со мной.

— Все будет хорошо, да? — мне нужно, чтобы он подтвердил это.

Мне надо слышать, что все между нами и у нас будет хорошо. По одиночке и вместе.

— Все будет даже лучше.

И эти слова отпечатываются у меня в сердце. Мне действительно хочется верить в эти слова, и то, с какой уверенностью это произнес Маркус, вселяет в меня веру в это самое лучшее. Оно скоро настанет. Я чувствую.

Я и Маркус больше не разговариваем, а просто лежим. Этот день вымотал не только меня, но и его, когда он поделился чем-то, что скрывал от меня долгое время. Нам предстояло много работы, но сейчас были только он и я. Все, как в прежние времена, когда мы были неразлучны. И мне этого достаточно.

С этой мыслью я засыпаю, и мы с моим лучшим другом просыпаемся через несколько часов. Маркус предлагает вместе нам что-нибудь приготовить, и эта идея кажется мне очень заманчивой. Сбегав до магазина, мой друг возвращается с полными пакетами, и я с усмешкой смотрю на него. Он что планирует устроить пир?

— Да ладно, у тебя завтра премьера, понимаешь? Нам надо отпраздновать это!

— Праздновать надо, когда все проходит успешно, а пока еще ничего не произошло, — отвечаю я, пока достаю продукты и выкладываю их на стол.

— Ко всему у тебя такой подход! — Маркус достает нужные нам приборы и наливает в кастрюлю воду. — Надо праздновать, потому что ты уже столько сделала, и неважно, как завтра все пройдет.

Хотела бы я, как и он, не переживать. Но завтра действительно волнительный день для меня, и хотя я пока не говорила об этом, я купила один билет... Не чтобы поднять продажи, а потому что... Ну я купила его для Айзека. Это абсолютно глупо и нелогично, но я хотела, чтобы для него было место, будто он может в любой момент прийти и увидеть меня. Я знаю, что не может. Я не сумасшедшая. Я просто подумала, что было бы здорово, если бы в мой первый значимый спектакль у меня было воспоминание о нем.

Мы с Маркусом решаем приготовить курицу, зафаршированную овощами и рисом. Я, как обычно, больше мешаю, чем помогаю, поэтому Маркус отправляет меня очищать тыкву. Он не особо переживает, что я могу выколоть себе глаза, потому что, по его словам, я отлично справлялась с тыквами на Хэллоуин. Естественно он врет и пытается меня убедить, и я, конечно, покупаюсь на эту ложь, начиная самые великие мучения в жизни.

Через два часа мы сидим за столом, и я наслаждаюсь самым вкусным ужином, который я когда-либо ела в Нью-Йорке. Маркус всегда казался мне идеальным, и я знала, что он отлично готовит, но сейчас я была готова пасть к его ногам и умолять остаться, чтобы он продолжал кормить меня этой вкуснятиной.

— Ты готова уже поговорить о Вэнсе? — после этого вопроса я давлюсь рисом и начинаю кашлять.

Неужели нельзя было спросить в более подходящий момент? Но такого момента нет. Мы и так долго откладывали этот разговор, хотя сейчас мне кажется, что стоит просто игнорировать эту тему, чем нагружать этим Маркуса. Вот только он непреклонен. Его внимательные глаза впериваются в меня, и, проглотив еду, я готовлюсь все ему рассказать.

Мой рассказ занимает время, и, дойдя до самой неприятной части, я опускаю глаза, чтобы не видеть разочарование в глазах своего лучшего друга. Я делюсь с ним тем, как приняла это решение и что двигало моим поступком, но даже мне все эти оправдания кажутся абсолютно бессмысленными. Мне трудно смотреть в глаза Маркусу, и если честно, я бы и сама не хотела себя сейчас видеть.

В конце я упоминаю письмо Айзека. Признаю, что Вэнс был прав и что не знаю, как теперь все исправить. Ведь я пока ни к чему не готова. И не знаю, смогу ли вообще.

Закончив историю, я тяжело вздыхаю и поднимаю голову, чтобы посмотреть на Маркуса. Мне так страшно столкнуться с тем, что он подумает обо мне. Но в его глазах нет ни тени тех чувств, что я ожидала увидеть. Его глаза полны понимания, и это, словно молния, ударяет по мне. Почему он не злится на меня?

— Ты и вправду облажалась, — вдруг говорит Маркус, и я замираю. Я готова к его недовольству. — Но отчасти я могу тебя понять. Я не могу оправдать тебя, ведь ты поступила по отношению к Вэнсу несправедливо, но я понимаю тебя. И прямо сейчас я не собираюсь говорить тебе, что делать. Ты сама все прекрасно знаешь, просто пока не готова принять эту правду. Твоя голова, — он указывает вилкой на мою голову, а затем переводит ее на грудь, — и твое сердце, особенно оно, не дают тебе ее принять, потому что ты боишься.

Не этого ответа я ожидала от своего друга. Я ждала, что он, как обычно, ответит за меня и скажет, что делать, но даже эти слова уже дают мне подсказку. Возможно, я была близка к разгадке, а, может, и далека. Моих губ касается легкая улыбка, и Маркус улыбается мне в ответ. Он во мне уверен, как и всегда. И это значит для меня больше, чем он может себе представить.

— Когда ты собираешься домой? — неожиданно перевожу я тему, вспоминая, что до Дня Благодарения осталось около трех недель.

— Я приеду как раз в День Благодарения, — Маркус отламывает кусочек пудинга и подносит ко рту. — А ты?

— Я приезжаю в среду, — я сглатываю при мыслях о доме.

— Боишься? — спрашивает Маркус, видимо, замечая на моем лицо испуг.

— Не знаю, — но мысли все равно вырываются наружу. — Немного. Смогу ли я...

Маркус прерывает меня на полуслове:

— Конечно, сможешь. Просто перестань думать о том, как ты сдашься, лучше подумай о том, как побеждаешь себя. Может, даже зайдешь туда. Это ведь твой дом.

Об этом я старалась не думать. Мне казалось невозможным заходить туда, но перед отъездом я все же попросила маму приглядывать за ним и даже оставила ей ключ. не было необходимости оставлять его у себя. Я не планировала в него возвращаться.

— Может быть, — это все, что удается мне сказать, но Маркус наверняка замечает, что никакого «может» пока не привидится.

Мы заканчиваем наш ужин, и Маркус заставляет меня вымыть всю посуду, ведь он готовил. Я, впрочем, не против, ведь у меня будет время подумать о завтрашнем дне. Пока я перемываю всю грязную посуду, я думаю о том, что должна выложиться завтра. Вся проделанная нами работа должна быть увидена завтра перед людьми, и я ни за что никого не подведу. После посуды я пишу Дастину и извиняюсь за сегодняшнюю сцену, спрашивая, насколько все злы на меня. Парень успокаивает меня и советует выспаться перед завтрашним днем. Я благодарю его и, убрав телефон, иду в гостиную, где на диване расположился Маркус, смотрящий телевизор.

— Хочешь присоединиться или пойдешь спать?

— Спать, — я слегка улыбаюсь Маркусу. — Спасибо. И спокойной ночи.

Зайдя в комнату, я раздеваюсь и ложусь в кровать. Навряд ли мне удастся спокойно уснуть, так что на всякий случай выпиваю таблетку, которую постоянно таскаю с собой. Диска Вэнса у меня нет, да и не уверена я, что после произошедшего меня не одолеют новые кошмары с его лицом.

Следующий утро я провожу в кровати, постоянно пялясь в телефон на номер Вэнса. Что я ему скажу? Не знаю, я все еще не нашла ответы и подходящие слова, так что выключаю телефон и прячу лицо в подушку. Может, и не надо пока ничего говорить.

Днем я еду до общежития, перед этим договорившись увидеться с Маркусом уже на спектакле. Он желает мне удачи и долго держит в своих объятиях, словно мы видимся в последний раз. На учебу я сегодня не иду, так как нам надо подъехать в театр за три часа до премьеры. Зайдя в комнату, замечаю Дез и ее вещи, разбросанные повсюду.

— Что тут происходит?

Дез отрывается от своих вещей и смотрит на меня со слезами в глазах.

— Тейт, наконец ты тут! Мне совершенно нечего надеть!

Она снова принимается рыться в своих вещах, и я пытаюсь не засмеяться, но прекрасно понимаю – она нервничает.

— Ты же знаешь, что у нас будут костюмы?

Теперь она чувствует на меня, словно я говорю несусветную чушь, и принимается искать дальше.

— А как же после спектакля? В чем ты выйдешь к зрителям? В этом? — она указывает на мою вчерашнюю одежду.

После ее вопроса паника поднимается во мне. Не так уж и сильно, как у Дез, однако теперь я тоже начинаю задумываться об этом. Видя, как Дейзи разводит руками, я решаю вначале помочь ей. Она немного успокаивается, когда я сажусь рядом с ней, и мы перебираем ее вещи, чтобы найти подходящий наряд. Каждый раз, когда я указываю на одно из ее вечерних платьев, она вертит головой, и мы продолжаем поиски. Наконец мы останавливаемся на варианте, который нравится нам обеим. Это чёрное, лаконичное платье ниже колена. Оно чёрного цвета, и на нем нет каких-то узоров или принтов, единственное, что действительно выделяется — это открытая спина.

Затем мы принимаемся искать наряд мне и делаем это очень быстро, потому что уже начинаем опаздывать. Теперь уже я начинаю нервничать, но Дез уверяет меня, что все в порядке. По итогу мы выбираем мое старое платье, которое я надевала на выпускной. Когда Дез протягивает его мне, воспоминания окутывают меня, но я не показываю своей подруге, как много это платье хранит в себе.

Через несколько минут мы уже заскакиваем в машину Дез и мчимся по улицам Нью-Йорка. Сейчас мы обе стараемся сохранять спокойствие, но я замечаю, как на руле руки Дейзи подрагивают, потом перевожу взгляд на свои ладони, которые тоже дрожат.

Боже, нам надо было выпить успокоительного! Я одергиваю себя за эту мысль. Нет, никакого успокоительного. На днях я поняла, что слишком пристрастилась к ним, и в ближайшее время я планирую отказаться от них и бороться со своими снами самостоятельно. Но сейчас не время думать об этом, так как мы останавливаемся у театра и, как только паркуемся, вылетаем из машины. Я поднимаю голову на здание, вспоминая, как здорово было стоять на сцене тогда, когда меня привел Дастин, и немного успокаиваюсь. Я приобнимаю свою подругу, чтобы успокоить и ее, когда мы входим через черный вход.

Мы почти у цели. На входе нас встречает Дастин, и он, видя наше волнение, кладет нам руки на плечи и всем своим видом дает знать, что верит в нас. Его глаза светятся, а улыбка шире, чем обычно. И держится он уверенно.

— Идемте, — он подталкивает нас, как я предполагаю к гримерке, и добавляет, когда мы двигаемся: — Вы готовы. Это ваш день.

Зайдя в гримерку, мы замечаем девушек, каждая из которых сейчас преображается в свою героиню. Те, кто уже готовы, стоят в стороне и нервно покусывают ногти. Прямо сейчас не имеет значения, откуда мы, кем являемся или наши отношения. Сейчас мы все одинаковые и совершенно одинаково испытываем эмоции.

Дастин покидает нас, обещая зайти перед выходом, и нас с Дез усаживает в стулья, чтобы сделать нам прически и макияж. Казалось бы, что такого особенного, ведь мы играем абсолютно обычных персонажей, но даже это требует тщательной подготовки. Пока меня красят, я ненадолго закрываю глаза и дышу. Медленные вдохи. Такие же медленные выдохи.

В голове проскальзывает образ Айзека. Я улыбаюсь ему, и он посылает мне ответную улыбку. Я чувствую, что сегодня он со мной. И я хочу посвятить этот вечер ему.

Закончив с моими волосами и макияжем, гримерша отправляет меня переодеваться в мой первый костюм. В общем-то его сложно назвать костюмом, потому что он напоминает мне мою обычную одежду, но чем дальше, тем костюмы будут немного отличаться от привычной нам одежды. Это будет показывать путь моей героини Аслы. И я уже с трудом представляю, как мне придется бегать и переодеваться, но мы уже отрабатывали это на репетиции и все заранее продумали.

Уже готовые выступать, мы стоим в кучке и делимся своими переживаниями и впечатлениями от начала первого нашего года. Прямо сейчас я ощущаю со всеми этими девушками особую связь, хотя мы и не особо близки. Именно этот момент объединяет на всех. Даже не выступление на сцене, а мандраж, испытываемый перед выходом.

К нам заглядывает мистер Сакраменто, и на его лице мы замечаем такой же страх, словно он тоже испытывает те же чувства, что и мы. Он откашливается и встает в образованный нами круг.

— Каждый раз для меня как первый, — он обращается ко всем нам. — Я испытываю то же волнение, что и все вы. Это нормально, — теперь он оглядывает каждую из нас. — Не бойтесь ошибаться. В этом и заключается весь смысл. Показать себя не в том, что ты репетировал тысячи раз, а показать, на что ты способен, когда провалился. Я, конечно, хочу, чтобы мы все отработали так, как надо, но не испытывайте давление или ответственность. Просто живите на сцене, и тогда все это почувствуют.

После слов мистера Сакраменто мы бросаемся обнимать его, но никто из нас не плачет. Мы все широко улыбаемся и благодарим нашего профессора за полученный опыт. Видимо, парни услышали нас, потому что они врываются в нашу гримерку и, завидев нас, тоже кидаются обнимать мистера Сакраменто. Дастин не присоединяется к нам, стоя в стороне, но я не могу игнорировать то, как много он сделал для нас. И особенно для меня.

Я хватаю его за руку, и он наконец присоединяется ко всем нам. В этот момент я — часть чего-то важного. Я — часть чего-то особенного. И это придает мне сил, когда я встаю у занавеса и жду, когда они распахнутся и весь мир увидит меня. Напоследок бросаю взгляд за кулисы и замечаю устремленные на меня взгляды. Я подмигиваю им, будто говоря «Все будет супер!», и в следующую секунду занавес открывается. Я начинаю свое выступление и обвожу взглядом заполненный зал и всего одно свободное место, которое имеет для меня наибольшее значение.

Сейчас я проживаю жизнь Аслы. Я больше не на сцене, я в ее мире с ее друзьями, незнакомцами и любовью ее жизни. Я исполняю каждую песню так, словно это мой последний шанс выступить. Все кажется идеальным. Даже те моменты, когда у меня есть всего несколько минут, чтобы переодеться. Это заставляет чувствовать меня живой. Свободной. Той Тейт, которую я держала в себе. Но сейчас она наконец вырвалась наружу и показывала себя всему миру.

Когда наступает мое последнее соло и я слышу первые ноты, сыгранные на фортепиано, я закрываю глаза. Не многие поймут эту песню и особенно то, что в этой песни уже больше меня, чем Аслы, но мне неважно, что увидят другие. Это был наш момент. Это была его песня, и в ней я отдаю все свои чувства.

Мне больше не нужны музыка или декорации. Сейчас есть только эта сцена и мой голос, которые в этот самый момент соединяются воедино. Я пою тихо, но достаточно громко, чтобы присутствующие в зале могли услышать меня. Не только мой голос, но и каждое воспоминание, которое проносится у меня в голове, словно видеоряд. Мелодия набирает темп и силу, как и мой голос, следующий за ней. Когда музыка достигает своего пика, я касаюсь пальцами своих щек и ощущаю мокрые дорожки от слез.

К концу песни мой голос вновь стихает, и я больше не пою залу. Я пою себе. Ему. Нам прошлым. Невинным и влюбленным. Нашим спасенным душам. Я обнимаю себя за плечи и, когда песня заканчивается, склоняю голову, пытаясь сдержать в себе громкие всхлипы. Именно эту песню требовало мое сердце. И моя душа.

Бурные аплодисменты вырывают меня из моих мыслей, и я поднимаю голову, чтобы увидеть, как весь зал стоит и громко хлопает мне. Я замечаю, что кто-то даже утирает слезы. Кто-то едва сдерживается. А потом я замечаю тех, кого совершенно не ожидала увидеть. Рядом с Габриэллой, совсем близко к стене, стоят родители Айзека. Они держат друг друга в своих объятиях и улыбаются сквозь слезы. Конечно, они все поняли. И я даже не осознавала, как важно мне было их присутствие.

У меня больше нет времени стоять на сцене, ведь осталось еще несколько сцен, так что бегу за кулисы и переодеваюсь в свой последний наряд – белое воздушное платье. На мгновение ловлю взгляд Дастина, чьи глаза светятся восторгом. У меня нет времени что-либо сказать ему, потому что мне пора снова на сцену. Меня решают больше не красить, потому что, как они говорят, слезы отлично подходят к этой заключительной сцене.

Мы с моим партнером отыгрываем последний фрагмент спектакля, и как только занавес закрывается, я вновь слышу шумные аплодисменты. Мы справились. Мы это сделали. И теперь мы выходим еще раз на сцену всем актерским составом, чтобы поклониться. Прожектора светят на нас, и я прищуриваю глаза, но улыбка не сходит с моих губ.

Когда мы все оказываемся за кулисами, все начинают поздравлять друг друга. Мистер Сакраменто подходит ко мне и говорит, что это было потрясающе, а затем отправляется поздравлять и остальных. Дастин тоже подходит ко мне, но прежде чем что-то сказать, обнимает меня. Так крепко, что я начинаю задыхаться.

— Я даже не ожидал... — он теряется. — Я знал, что ты талантлива, но сегодня... ты блистала, Тейт. Не дай этому свету погаснуть.

— Спасибо, Дастин. Не только за слова, но за то, что увидел во мне еще в первый день нашего знакомства, — я еще раз обнимаю его.

Мы отпускаем друг друга, и я убегаю в гримерку, чтобы переодеться. Мне не терпится увидеть всех своих друзей. И, конечно, мистера и миссис Хэмсвел, только надеясь, что они не уйдут. Я даже не подумала о том, чтобы пригласить их, но, наверное, они узнали об этом от мистера Брокса, и я этому рада. В гримерке мы с Дез тоже обнимаемся, а затем принимаемся быстро переодеваться. Мне приходится потратить время, чтобы смыть следы от слез, так что моей подруге приходится мне подождать.

Но она особо не возражает, потому что, выйдя из гримерки, я вижу, как она стоит рядом с Ником, и в руке у нее огромный букет цветов с розами разного размера и цветов. Они нежно улыбаются друг друга, а затем он наклоняется и что-то шепчет ей, отчего девушка начинает хихикать. Я решаю не прерывать их и ухожу в зал, где должны были остаться некоторые зрители.

Когда я выхожу, на меня сразу же налетает Маркус. Он никого не подпускает к нам, пока крепко держит меня в своих руках. Я не знаю, что на него нашло, но когда поднимаю голову, вижу слезы в его глазах. Маркус, мой милый Маркус, мой лучший друг, был готов расплакаться, и если уж он не мог, то я могу сделать это за нас двоих. Маркус своими объятиями говорит то, что не может сказать вслух, и я киваю головой, пока плачу. Когда он отпускает меня, он обхватывает руками мое лицо и смотрит прямо мне в глаза.

— Ты. Была. Потрясающей, — он произносит это четко и медленно, чтобы я наверняка поняла его.

Затем кто-то отталкивает его от меня, и я вижу Саммер, у которой красный глаза. Конечно, она плакала. Она такая же ранимая и чувствительная, как и я. Она целует меня в щеку и поздравляет с отличным дебютом, говоря, что запомнит этот момент всегда. После нее меня поздравляют и приехавшие близнецы. Они поражены и «никогда не видели ничего подобного, можно позвать тебя на свидание?». Это их дословные слова. Я лишь смеюсь и, к сожалению, отказываю им, начиная высматривать еще одно знакомое лицо. Надеюсь, что он пришел. Хотя я бы не удивилась, если бы нет.

Когда близнецы отходят от меня, я замечаю перед собой родителей Айзека. Миссис Хэмсвел утирает слезы, а ее муж обнимает ее за плечи. Я вспоминаю подобную сцену в больнице и делаю несколько шагов в их сторону.

— Здравствуй, дорогая, — с улыбкой здоровается со мной женщина, вырастившая Айзека.

— Здравствуйте.

Я не знаю, что сказать. Да и они тоже. Но затем я и миссис Хэмсвел смотрим друг другу в глаза и больше не может врать самим себе. Она прижимает меня к себе, словно я её потерянный ребенок, и я слышу, как она плачет мне в плечо. Мы обе скучаем. Мы обе избегали друг друга, чтобы не напоминать о том, что потеряли. Но это напоминание всегда было с нами. Оно преследует нас, куда мы ни пошли, и теперь, встретившись, мы вспоминаем тот день. То, как прежде держали друг друга, когда потеряли Айзека.

— Поговорим наедине? — тихо спрашивает она, и я безмолвно киваю.

Мы находим уединенное место и садимся. Миссис Хэмсвел берет мои руки в свои, но не может поднять на меня глаза.

— Ты была сегодня такой красавицей на сцене, — начинает она тихо, и у меня сводит желудок. — Айзек говорил о том, какая ты талантливая. Думаю, он бы хотел увидеть тебя сегодня.

Она замолкает и наконец смотрит на меня. В ее глазах скапливаются слезы, но она не плачет. Она уже не похожа на ту разбитую женщину в Розвилле. Сейчас она выглядит лучше.

— Я видела, как ты смотрела на пустое место. Мне было нетрудно догадаться, особенно, когда ты пела ту песню почти в конце. Я вижу, что ты все еще переживаешь его смерть. Это нормально, Тейт. Я тоже проживаю это каждый день. И все время вспоминаю, что последние секунды он хотел провести именно с тобой. Он нуждался в тебе.

Она говорит это с тоской в голосе. Конечно, она скучает по своему сыну, которые умирал на моих глазах.

— Я не виню тебя в этом. Или его. Я винила себя в том, что была слишком невнимательна к своему сыну. Я прокручивала в голове все наши счастливые моменты и осознала, что их почти не было. Мы были слишком заняты своей работой, словно это она была нашим ребенком. А не Айзек.

На ее лице отражается боль, когда она произносит его имя, но не это истинная причина, почему ей больно.

— Потом я поняла, что даже из умирающего дерева может взрасти новое и исцеленное. Из плохих поступков рождаются хорошие. Мы отправили его в Розвилл, и он встретил тебя. Ты спасла его, Тейт. Спасала его раз за разом. И я знаю, что он тоже спас тебя. Я увидела это по твоим глазам в нашу первую встречу.

Я не понимаю, к чему она клонит, но не прерываю ее, так как чувствую, что ей еще есть, что мне сказать.

— Сейчас он ушел, и ты думаешь, что никто другой уже не сможет тебя спасти. Но тебе надо позволить другим помочь тебе. Не думай об Айзеке, когда испытываешь какие-то чувства. Ты вбиваешь в свою голову, что не заслужила быть снова счастливой и любить, потому что у него этого больше нет. Но он любил тебя и был счастлив. Этого было достаточно. И это не ты отняла у него жизнь. Ты её ему вновь подарила. Тебе остается только осознать это и в этот раз спасти себя саму.

Я не ожидала таких слов от миссис Хэмсвел, но когда я вновь смотрю на нее, то вижу любящую женщину. Она никогда не забудет своего сына, но она дала себе шанс жить дальше, каждый день любя его ничуть не меньше, чем вчера, позавчера или девятнадцать лет назад. Я смотрю на эту отверженную женщину и понимаю, о чем она мне сказала.

— Спасибо, миссис Хэмсвел, — я сжимаю ее руки. — Вы были отличной матерью. Он вас очень любил.

Миссис Хэмсвел, видимо, не совсем это готовилась услышать, потому что из ее глаз вновь текут слезы. Думаю, ей было важно это слышать так же, как и то, что она сказала мне.

— Будь счастлива, Тейт, — она встает и целует меня в щеку, прежде чем уйти. — И помни, что мы всегда рады тебе.

Я благодарю ее, и она покидает меня, оставляя наедине с собой. Я смотрю ей вслед, но боковым зрением замечаю знакомую макушку. Подскакиваю со своего места и двигаюсь в ту сторону, где как кажется, видела Вэнса. Я срываюсь на бег, чтобы не потерять его, и выкрикиваю его имя, привлекая к себе не только его внимание, но и остальных.

Он медленно поворачивается на пятках, и я замечаю его грустные глаза и... букет. Красивый букет из сиреневых астр и розовых георгин. Он замечает, что мой взгляд устремлен на цветы, и в следующую секунду протягивает их мне.

— Я не надеялся увидеть тебя сегодня, — его голос звучит приглушенно, словно ему физически больно говорить. — Но ты была просто незабываема. Я не мог оторвать взгляд от тебя. Ты жила там, на сцене.

Я беру букет и прижимаю его к своей груди, потому что иначе захочу упасть в объятия Вэнса, но боюсь, что он меня не примет. Он выглядит совсем уставшим и потрепанным, и под его глазами образовались мешки, словно он не спал несколько дней. Я не заметила этого вчера, но сейчас меня действительно беспокоит его состояние.

— Спасибо за букет, — я разглядываю лепестки, но потом чувствую необходимость посмотреть на него, словно он притягивает меня к себе. — И спасибо, что пришел. Это очень много значит для меня.

Он кивает и уже собирается уйти, но я хватаю его за рукав пиджака, останавливая. Я не готова прощаться вот так. Не хочу, чтобы он уходил.

— Ты в порядке?

— Физически или душевно? — отвечает вопросом на вопрос парень.

— И так, и так.

Я хочу знать, как он. Наверное, я поступаю эгоистично, потому что удерживаю его здесь, но он мне нужен.

— Я прочитала письмо. Я многое поняла.

Я хочу убедить его, что в этот раз действительно все поняла, но я предала его и подорвала его доверие. Он все еще не оборачивается в мою сторону, но я вижу, как напряжена его спина. Он хочет мне верить, но прямо сейчас не может, так что я делаю то, что сейчас правильнее всего – отпускаю его.

Вэнс медленно отдаляется от меня и через минуту исчезает за дверью. Мне больно, но это ничего. Я это переживу. Я все исправлю. Мне даже удается улыбнуться, но моя улыбка гаснет, когда я слышу знакомый голос за спиной. Пожалуйста, нет... не надо, Габриэлла.

— Ты видел ее сегодня? — она говорит не со мной. — Я рассказывала тебе о ней, папа. Это она убила сына мистера и миссис Хэмсвел. И сейчас она еще смеет разговаривать с ними, когда и так достаточно сделала для их семьи, — она словно специально повышает голос, чтобы все ее услышали, а я не могу шелохнуться. Замерла и слушаю ее высказывания в свой адрес. — Будто этого было мало, посмотри, что стало с Вэнсом. Мы были счастливы, а она запудрила ему мозги, украла его у меня и сейчас держит у себя, словно собачку. Разбивает ему сердце тем, что поет песенки о своем умершем пареньке.

В этот она заходит слишком далеко. Я думала, что она переросла это. Я думала, что и я переросла это. Но вот я разворачиваюсь и иду прямо к ней. Я больше не думаю. Мной движет ярость, и мой кулак врезается ей в лицо. Не очень хорошее впечатление обо мне, но мне надоели ее гадости. Я не сделала ей ничего плохого. Я не заставляла Вэнса принимать решение. Я терпела ее и никогда не возражала. Но теперь она перешла все границы.

Мне хочется выплюнуть все оскорбления, которые вертятся у меня на языке. Хочется ударить её ниже пояса, но она и так уже получила свой удар, так что я отворачиваюсь и срываюсь на бег. Я чувствую, как на меня глазеют, пока изо всех сдерживаю свои слезы. Выбегаю на улицу и крепко сжимаю в своих руках цветы, точно они наполняют меня силой. Ловлю такси и быстрее еду в общежитие. Больше нет никакого настроения что-то праздновать, меня душат слезы, так что, расплатившись с таксистом, я со скоростью света влетаю в общежитие, а затем и свою комнату.

Букет выпадает у меня из рук, но у меня больше нет сил, чтобы поднять его. Я заваливаюсь на свою кровать и сворачиваюсь клубочком, давая волю слезам. Я такая размазня, но слова Габриэллы выжигаются в моем мозгу. Она не права насчет Айзека. Я не убивала его. Но ведь я и вправду играла с Вэнсом, словно он был марионеткой. Я была плохим человеком. Ничем не лучше, чем она.

Слышу, как дверь нашей комнаты открывается, но не могу перестать плакать и сказать Дейзи, что я в порядке. Хотя если она все видела, то наверняка переживает. Вот только как сказать и объяснить ей, что я всего лишь разрушительница, питающаяся страданиями и болью?

Но как только я чувствую, как прогибается кровать и ко мне прижимается грудь, я понимаю, что это не Дейзи зашла. Это Вэнс, и от этого становится только в тысячи раз хуже. Я лежу, оплакивая Айзека. Оплакивая наши потерянные отношения с Вэнсом. И в это время Вэнс обнимает меня. Держит в своих руках, словно я сделана из хрусталя. Он кладет свою ладонь на мои руки и ничего не говорит, пока я продолжаю глотать слезы.

Закрываю глаза и на секунду представляю, что меня обнимает Айзек. Что мы вновь в нашем убежище, и нет никакой Габриэллы и никакой Кейси. Нет никаких угроз. И никаких ссор. Есть только я и он. И тем самым я вновь поступаю эгоистично. Я всегда это делаю. Разбиваю сердце Вэнсу, но будто не могу иначе. Как я могу любить его, когда только и делаю, что разрушаю его? Как он может возвращаться ко мне снова и снова, когда я предаю его? Даже сейчас.

Но именно поэтому он и тут. Потому что слишком сильно любит меня.