Непроизнесённое признание

Ночь на островах казалась идеальной — шум прибоя, еле уловимый запах соли и тропических цветов. Но для Моники сон был не отдыхом, а испытанием.

Она долго не могла уснуть. Лежа на спине, сжавшись под тонкой простынёй, она смотрела в потолок. Мысли путались, наваливаясь друг на друга.

Только под утро, вымотанная бессонницей и напряжением, Моника провалилась в тревожный сон.

Во сне она оказалась в каком-то незнакомом доме — светлом, просторном, с панорамными окнами и белыми занавесками, колыхающимися от морского ветра. Сначала всё было спокойно. Она как будто шла по дому босиком, ощущая прохладу мраморного пола под ногами.

Но потом она услышала его голос. Тихий, немного ленивый, такой знакомый. Она подошла ближе и, словно приклеенная, застыла в дверях спальни. Там, на широкой постели, полунакрытый белым простынями, лежал Райан. Его грудь была обнажена, волосы слегка растрёпаны, на губах — лёгкая улыбка. Рядом с ним лежала девушка лет 16-17.

Сначала лицо её было неразличимо, размыто, как в тумане, но когда та повернулась, Моника отшатнулась: это была не она, но почти как она — молодая, смущённая, влюблённая.

И Райан что-то ей говорил. С тем же выражением, с каким он когда-то смотрел на Монику. Он гладил ее волосы и произнёс почти шёпотом:— Ты даже не представляешь, что ты со мной делаешь...

Те же самые слова, что он однажды сказал ей.

Моника не могла дышать. Она хотела закричать, вмешаться, но словно была заперта в собственном теле. И вдруг Райан повернул голову и посмотрел прямо на неё. Он увидел её. Улыбнулся. И просто закрыл дверь.

Она проснулась с криком, резко сев в кровати. В комнате было душно, сердце колотилось, лоб покрылся потом. Несколько секунд она не могла понять, где находится.

Моника сидела на краю кровати, всё ещё ощущая остатки липкого, тягучего сна, будто он отпечатался на её коже. Сердце билось неровно, а внутри клубился непонятный, но уверенный импульс. Что-то в ней щёлкнуло.

Последние события, его исчезновение в ту ночь, равнодушие за ужином, грубые слова и обидный упрёк, который, как игла, попали в самое уязвимое... Всё это стало кирпичами в стене, которая быстро возводилась между ними. Она не хотела больше быть той, кто ждет, надеется, страдает, боится.

Этот сон, каким бы жутким он ни был, казался странно освобождающим. Может, её разум наконец начал бороться за неё саму? За ту часть Моники, которую Райан когда-то ослепил, а потом медленно разрушал. И сейчас, проснувшись в поту и тревоге, она вдруг поняла — это может быть знаком. Или даже не знаком, а последним предупреждением.

Она больше не хотела жить в подвешенном состоянии. Не хотела гадать, ждать или страдать. Её чувства были настоящими, но его поступки... Они говорили слишком громко.

Моника решительно встала. Скинула с себя тонкую простыню, подошла к умывальнику. Холодная вода мгновенно освежила лицо, привела в порядок дыхание. Она взглянула на своё отражение — глаза немного опухшие, но в них была решимость. Та самая, которой ей так не хватало все эти дни.

Она быстро переоделась. Надела свой любимый чёрный купальник с тонкими бретелями, сверху — лёгкое короткое платье цвета загара, которое легко спадало с плеч и позволяло коже дышать. Волосы собрала в небрежный пучок, на губы нанесла немного бальзама.

Перед выходом надела наушники, бросила в сумку солнцезащитные очки и свой школьный учебник по философии. Она собиралась провести утро одна. Размышляя, перечитывая знакомые строки, прислушиваясь к шуму волн, к своему дыханию. К себе.

На пляже было тихо, почти безлюдно. Утреннее солнце ещё не палило, а лёгкий ветерок приятно касался кожи. Моника выбрала уединённое место, расстелила полотенце, уселась и раскрыла книгу. Несколько строчек из Сенеки, отрывок из Платона, и внутри началась тихая перестройка.

На пляже появились Натали и Райан — издалека шли, смеясь, толкая друг друга в плечо, как влюблённые подростки. Их легкость и фальшивая, приторная непринужденность ранили Монику в самое сердце. Прошло всего пару дней с того унизительного, болезненного разговора, от которого внутри до сих пор холодело... А они? Они будто жили в другой реальности. Будто ничего не произошло.

— О, дорогая, ты тут! — крикнула Натали, заметив дочь под пальмой. Она махала рукой, как ни в чём не бывало, будто между ними не стояло ни капли напряжения.

Моника инстинктивно пригнулась над книгой, почти уткнулась в неё носом, зажмурила глаза и задержала дыхание, словно надеялась, что это заставит их пройти мимо.

Они её бесили. И даже не просто бесили — вызывали отвращение. Всё в их внешней картинке — в смехе Натали, в сдержанной «заботливости» Райана, в их идиллическом отпускном фасаде — казалось настолько чужим, настолько неправильным, что внутри всё сжималось от злости и горечи.

Она ощущала, как по спине пробежала дрожь — та самая, предательская, когда эмоции подступают к горлу, но ты всеми силами стараешься не показать этого. Она не поднимала головы. Старалась быть тихой, незаметной, исчезнуть в фоне, раствориться в философских мыслях, в строках Платона, лишь бы не видеть их лиц, не слышать их голосов.

Но они приближались. Слышались шаги по песку. Легкий смех Натали и сухой, снисходительный голос Райана.

— Моника, — уже ближе, почти рядом, — почему ты ходишь одна пляж, позвала бы хоть раз нас с собой.

Мягкий упрек в голосе, как будто она не замечала ничего странного в поведении дочери.

Моника медленно подняла взгляд. Натали стояла с полотенцем, в соломенной шляпе, сияющая и красная от солнца. Райан — чуть в стороне, в светлой льняной рубашке, руки в карманах, за очками невозможно было понять, смотрит ли он на Монику, или нарочно избегает этого.

— Просто захотелось побыть одной, — коротко бросила она и снова уткнулась в книгу.

Моника заставила себя сосредоточиться на книге, будто те страницы могли оградить её от реальности, в которой рядом, на соседних лежаках, беззаботно болтали её мать и мужчина, которого она этим утром окончательно вычеркнула из своего сердца. Строки плыли перед глазами. Её разум отчаянно хватался за мысли философов, но шум его голоса, лёгкий смех Натали — всё это мешало. Как будто они нарочно вторгались в её внутреннее пространство.

— Я, пожалуй, схожу за фруктами, — вдруг весело сказала Натали, поднимаясь. — Моника, хочешь ананас? Или клубнику?

— Нет, спасибо, — коротко ответила девушка, даже не обернувшись.

— Ладно, сейчас вернусь! — и Натали скрылась за пальмами, направляясь к пляжному бару.

Моника опустила взгляд обратно в книгу, но что-то в воздухе изменилось. Она почувствовала, как по телу пробежал лёгкий озноб, даже несмотря на жаркое солнце. Медленно, будто против воли, она скосила взгляд в сторону. Райан всё ещё лежал на соседнем лежаке, накинув полотенце на грудь, его лицо было закрыто очками, но направление взгляда не вызывало сомнений.

Он смотрел. Прямо на неё.

На её спину, обнажённую под тонкими завязками купальника. Его взгляд скользнул ниже — и Моника это почувствовала кожей. По позвоночнику будто пробежала невидимая линия жара. Она стиснула зубы, разом захлопнула книгу, резко перевернулась на спину, будто хотела стереть его взгляд с себя. Сделала это с демонстративным раздражением, глубоко вздохнула и прикрыла глаза, словно показывая: она не собирается вести себя так, как он, возможно, ожидал.

Но её сердце колотилось.

И она ненавидела себя за то, что даже этот украдкой брошенный им взгляд вновь вызывал ту самую дрожь. Ту, которую она так старалась изгнать из себя.

Райан неожиданно поднялся с лежака — медленно, без лишней суеты, как будто ему просто стало жарко, и он решил освежиться в океане. Его движение было уверенным и расслабленным, будто он не чувствовал на себе взглядов, и всё происходящее вокруг не имело к нему никакого отношения.

Моника машинально подняла глаза и поймала себя на том, что следит за ним. Она пыталась отстраниться, пыталась удержать себя в коконе обиды и разочарования, но не могла не смотреть.

Солнечные лучи мягко очерчивали его силуэт. С широкой спины стекал пот, подчеркивая рельефные мышцы — они едва играли под кожей при каждом шаге. Его волосы были немного взъерошены морским ветром, тёмные и влажные, небрежно лежащие, словно он только что вышел из воды.

Он шёл по песку, босиком, не торопясь, и в этой походке — неторопливой, тяжёлой, чуть ленивой, но всё же мужской — было что-то невыносимо притягательное.

Моника злилась на себя. За то, что её взгляд скользнул вдоль его широких плеч, спустился ниже, задержался на талии, на том, как лениво покачивались его руки при каждом шаге. Всё в нём, каждый его миллиметр, действовал на неё так, как она пыталась забыть.

И тут же опомнилась, резко отвела взгляд и вновь раскрыла книгу, будто это могло стереть из памяти тот невыносимо знакомый силуэт, уходящий к океану.

Но её сердце — как назло — уже билось сильнее.

Натали вернулась с ярким пластиковым подносом, на котором были аккуратно разложены сочные кусочки ананаса, арбуза и киви. Сев обратно на лежак, она радостно воскликнула:

— Ну вот, я спасла всех от голодной смерти! — и засмеялась сама над своей шуткой, начав болтать без умолку. — Знаешь, Моника, я там встретила пару, они из Техаса, оказывается, отдыхают здесь уже в третий раз! Представляешь? У них трое детей и они всё равно умудряются выбраться! Вот это любовь, вот это организованность! Нам бы с Райаном так...

Моника едва подняла взгляд, изобразив вежливую улыбку.

— Угу... круто, — кивнула она рассеянно, продолжая смотреть поверх страницы книги.

На самом деле её мысли витали совсем не рядом с фруктами, не с Техасом и не с детьми. Её глаза, чуть прикрытые от солнца, были направлены на фигуру Райана, который по-прежнему стоял в воде, чуть по пояс, повернувшись спиной. Он плеснул на себя прохладой, провёл рукой по волосам, и Моника, будто загипнотизированная, не могла отвести взгляда. В её груди то и дело сжималось.

Солнечные блики танцевали по поверхности океана, обрамляя его силуэт мягким золотом. Он казался вырезанным из другого мира — сильным, отстранённым, уверенным... И ужасно недосягаемым.

Натали продолжала говорить:

— ...а потом я ей говорю: ну не может же быть, что он и дома такой идеальный! А она смеётся — мол, нет, конечно, в жизни всё иначе! И вот я подумала: а ведь и у нас с Райаном были времена, когда...

— Ага, — отозвалась Моника, не слыша ни слова.

Её взгляд всё ещё был прикован к нему. Он развернулся, и теперь она видела его профиль. Её сердце сжалось, когда он провёл ладонью по шее, затем по груди — невольно, не для кого-то, а просто от жары, от усталости. И всё же... Её тело реагировало на это, как будто всё было по-прежнему.

Он выходил из океана медленно, будто нарочно не торопясь, капли воды стекали по его телу, подчеркивая рельеф мышц и загар. У берега его остановил какой-то мужчина — высокий, в тёмных солнцезащитных очках, с аккуратной бородкой. Райан кивнул, пожал ему руку, и они начали неспешный разговор.

Моника невольно наблюдала за ними, хотя делала вид, что всё ещё читает. Слова матери стали для неё далеким фоном, как лёгкий шум прибоя. Всё внимание было на Райане.

Он стоял в пол-оборота, время от времени поправляя мокрые плавки, то подтягивая их на бедрах, то снова чуть ослабляя ткань. В какой-то момент его рука задержалась, и он, будто не замечая этого, потянул резинку чуть ниже... настолько, что на мгновение обнажилась дорожка из темных волос, спускавшихся от пупка ниже, к паху. Это было не нарочно — но до предела провокационно.

И именно в этот момент он поднял глаза и посмотрел прямо на неё. Словно знал, что она смотрит. Его взгляд был спокойным, чуть насмешливым, уверенным — ни намёка на стеснение. Моника поймала его взгляд, сердце резко дернулось, и она тут же отвернулась, будто обожглась.

— Чёрт, — прошептала она себе под нос, чувствуя, как вспыхнули щёки.

Её пальцы поспешно потянулись к бокалу с ледяным коктейлем — тонкое стекло задрожало в руке. Она сделала глоток, не разбирая вкуса, просто чтобы охладить внутри это нарастающее, странное ощущение, будто тело предаёт её здравый смысл.

Натали в этот момент что-то оживлённо рассказывала про спа-процедуры, но Моника не слышала ни слова. Она чувствовала, как дрожь пробегает по спине, а солнечный свет казался нестерпимо ярким.

Моника быстро собрала свои вещи — полотенце, книгу, наушники — и уже собиралась встать, как услышала голос Натали:

— Куда ты? — с явным удивлением и лёгкой тревогой.

Она резко повернулась и ответила без тени колебания:

— С меня хватит.

Мать на мгновение застыла, смотря на неё с вопросительным взглядом.

Моника чуть приподняла уголки губ в лёгкой улыбке и добавила, уже более мягко:

— Я говорю про солнце.

Натали замешкалась, моргнула и словно вышла из какого-то своего состояния рассеянности:

— Ну так что, идем?

Моника устало вздохнула и повторила:

— Куда?

— В спа, — ответила Натали, словно впервые вслушиваясь.

— Мам, нет, — спокойно, но твёрдо сказала Моника. — Я лучше пойду подремлю чуть. Сходи с Райаном, ладно?

Натали кивнула, хоть и с лёгким недоверием, но не стала спорить. Моника, чувствуя, как внутри всё сжимается, тихо вышла из их компании и направилась к своему номеру — туда, где, по крайней мере, могла побыть одна и попытаться разобраться с теми сложными чувствами, что сейчас заполняли её сознание.

Моника медленно шла по дорожке, уводящей от пляжа, её шаги были неспешными, словно она пыталась увести мысли подальше от всего, что происходило. В ушах звучала лёгкая музыка — наушники помогали заглушить голос матери и шум волн, но внутреннее напряжение не отпускало.

Добравшись до номера, она закрылась за собой, тяжело вздохнула. В комнате было тихо, почти безлюдно — идеальное место, чтобы хотя бы на время сбросить с себя груз переживаний. Она сняла платье и, ещё в купальнике, опустилась на кровать, обхватив колени руками.

В голове мелькали обрывки разговора, взгляд Райана, его ухмылка и то, как он смотрел на неё — слишком внимательно, слишком нагло.

Она прокручивала в голове эту сцену снова и снова — как его взгляд, полный той странной смеси холодности и притяжения, зацепил её, словно невидимая сеть. Сердце билось учащённо, и внутри поднималась дрожь, непреодолимое желание, которое одновременно пугало и манило. Ей хотелось снова хоть на мгновение ощутить его близость, прикоснуться к нему, почувствовать его тепло — даже если это было против здравого смысла, даже если это грозило болью. Этот запретный огонь в душе горел слишком ярко, чтобы просто так погаснуть.

Позже Моника спустилась в ресторан, чтобы поесть, чувствуя легкий голод и стараясь отвлечься от навязчивых мыслей. Она заняла столик у окна, откуда открывался вид на берег и лазурные волны океана. Внезапно её взгляд упал на Райана, который стоял вдалеке, разговаривая и улыбаясь кому-то. Моника непроизвольно напряглась.

Из-за угла вышла девушка — молодая, с лёгкой улыбкой на лице. Она мило помахала Райану, и он ответил тем же. Девушка ушла, а Моника быстро отвела взгляд, стараясь не показывать, что заметила эту сцену. В душе её раздирали смешанные чувства — ревность, обида, непонимание.

В этот момент Райан подошёл к её столику и сел напротив, словно ничего не произошло. Его спокойное лицо и уверенный взгляд немного успокоили Монику, но внутри всё ещё бурлили сомнения.

Моника произнесла едва слышно, чтобы не нарушить напряжённую тишину, и тихо, с лёгкой ехидцей в голосе, произнесла:

— Не всех юбок тут ещё склеил, да?

Её слова повисли в воздухе, словно вызов, пробивая эту зыбкую паузу между ними. Райан на мгновение поднял взгляд, чуть прищурился, и в уголках его губ мелькнула ледяная улыбка — ответ, такой же холодный и острый, как и сама фраза.

Райан усмехнулся и с лёгким вызовом сказал:

— Нажалуешься матери?

Моника хмыкнула в ответ:

— Нет, в отличие от тебя, я не хочу её огорчать.

Он чуть прищурился и, словно предупреждая, сказал:

— Тогда и тебе не стоит.

Она посмотрела на него с легкой усмешкой и холодом в голосе:

— С чего ты взял, что ты меня вообще волнуешь?

Он медленно сделал глоток виски, глаза не отрывая от бокала, а потом опять посмотрел куда-то вдаль, словно его вовсе не было рядом. Моника ловила каждый его жест — холодный, отстранённый, будто она для него перестала существовать. Внутри что-то сжималось от боли — она впервые по-настоящему поняла, что больше не интересна ему, что между ними возникла непроходимая стена. Наблюдать это было невыносимо, но она не могла отвести взгляд.

Она раздражённо сказала:

— Ясно.

Схватила сумку и пошла к вилле, шаги её звучали чётко и решительно по ночному песку. Ветер едва колыхал волосы, а лунный свет рисовал серебристые блики на волнах.

Но вдруг она почувствовала, что кто-то идёт за ней. Она слегка обернулась и заметила, что это — он. Райан.

Она не понимала, почему он последовал за ней.

Моника на секунду замедлила шаг, внутренне борясь с собой. Что-то внутри — злость, боль, разочарование и желание — толкнуло её на импульсивный, почти безрассудный поступок. Она не понимала, что делает. Просто... сделала. Словно проверяя его, словно бросая вызов — себе, ему, этой ситуации.

Она остановилась, сняла лёгкий топик, оставшись в купальнике, и не оборачиваясь, направилась к океану. Лунный свет мягко скользнул по её спине, по изгибу талии, по ногам, когда она медленно зашла в воду. Песок был прохладным, а солёные волны ласково омывали ступни.

Она не смотрела назад, не поворачивалась — но всем телом чувствовала его. Шаги больше не слышались, но сердце стучало слишком громко, будто заглушая всё остальное. Пойдёт ли он за ней? Или остановится? Или развернётся?

Это была проверка. Или мольба. Или протест. Она сама не знала. Но внутри всё горело.

Вода обнимала её прохладой, но внутри всё горело. Моника зашла по талию и, задержав дыхание, наконец обернулась — и увидела, как Райан стоит на берегу, снимая с себя рубашку. Его силуэт был почти нереальным в лунном свете: напряжённые плечи, грудь, медленный шаг — он шёл к ней уверенно, без слов, с тем самым спокойствием, от которого её когда-то бросало в дрожь.

На мгновение её охватило тепло. Это был тот миг, в котором сердце выдало предательскую слабость — маленькое, но очень искреннее чувство облегчения. Он пришёл. Он всё-таки пришёл.

Но уже через секунду в голове взорвались вопросы. Зачем? Зачем он идёт сюда? Что ему нужно от неё теперь, после всего? Напряжение снова охватило тело, и Моника чуть испуганно отступила на шаг назад, чувствуя, как мелкие волны с шорохом бьются о её бедра.

Они стояли в воде, окружённые ночной тишиной, в отблеске луны, которая мерцала на поверхности океана. Ни один из них не произнёс ни слова. Ветреный прибой шептал что-то своё, но между ними царила гнетущая, почти болезненная тишина.

Они просто смотрели друг на друга.

Почти десять минут.Без слов. Без движений.Только взгляды, полные гнева, тоски и воспоминаний, которые невозможно было стереть.

Райан постепенно приблизился — неторопливо, как будто шагал по хрупкому льду. Его лицо не выдавало эмоций, но в глазах плавало напряжение, сдержанная буря. Он остановился в нескольких сантиметрах от неё. Вода окутывала их, но казалась горячей от накала внутреннего напряжения.

Моника резко подняла руку и сказала с нажимом:

— Не смей.

Её голос был низким и дрожал, не от страха, а от боли и злости.

Но он не отступил.

Медленно, почти упрямо, Райан потянулся к ней — как будто всё, что было между ними до этого, не имело значения. Она откинула его руку, резко, с яростью, будто эта попытка прикоснуться — была ударом по самолюбию.

Но он был сильнее. Не давая ей отстраниться, схватил её запястье и рывком приблизил к себе. Волна ударила в их бока, но ни один не шелохнулся.

— Помнишь наш первый поцелуй? — негромко сказал он, и её сердце остановилось на долю секунды.

Ветер играл её мокрыми волосами, щеки были влажны от солёной воды, но теперь ей казалось, что в груди её захлестнул не океан, а то, что когда-то случилось глубокой ночью — и что он, оказывается, не забыл.

Она замерла, словно не веря. В её голове мгновенно вспыхнуло воспоминание.

Вспышка памяти обрушилась на неё, будто волна.

Та ночь...Холод воды, пьяная смелость, тишина, нарушенная только её собственным дыханием.

Райан.

Осуждающий взгляд.

Поцелуй.

Первый. Нежный. Растерянный.А потом — глубокий, жадный, такой, от которого захватывало дыхание. Его губы на её губах, его руки на её спине. И вода, холодная вокруг, не мешала — наоборот, всё усиливала.

Моника зажмурила глаза.

Она тогда не понимала, что всё уже зашло слишком далеко. Что с этого момента они перешли черту. Не на словах — на уровне кожи, дыхания, затаённого трепета. Слишком поздно было возвращаться назад.

И всё же именно туда, в ту ночь, её мысли возвращались чаще всего.Не потому что это было красиво. А потому что это стало началом конца.

Вспомнив ту ночь — хищную, хрупкую, зыбкую — Моника вдруг почувствовала, как всё внутри неё сжалось. Сердце будто на секунду перестало биться, а затем медленно, глухо отозвалось в груди.

Она закрыла глаза, пытаясь отгородиться от образов, которые уже невозможно было стереть.

Тихо вздохнув, почти шепотом проговорила:

— Зачем ты об этом вспомнил?..

Слова повисли в воздухе. Как будто она не ему их сказала, а самой себе. Или тому голосу в голове, который вновь и вновь возвращал её к началу. К первому шагу. К первому прикосновению. К поцелую, который не должен был случиться — но случился.

В этот момент он подошёл ближе, его голос был тихим, но твёрдым, словно он говорил не только ей, но и самому себе:

— Возможно, для тебя та ночь была огромной ошибкой... и я посягнул на то, что мне не принадлежало.

Он сделал паузу, взгляд его оставался неподвижным, будто заглядывал глубоко в её душу.

— Но если бы был шанс прожить этот день заново... — он чуть улыбнулся, но эта улыбка была горькой, — я поступил бы точно так же.

Моника почувствовала, как слова Райана отзываются в её сердце. Это было своего рода признание — редкое и осторожное, но искреннее. Она поняла, что для него это сложно — открываться, показывать свои чувства и заботу, особенно так прямо.

Райан всегда был скуп на проявления эмоций, закрыт и сдержан. И всё же сейчас, в этой ночи, он сделал шаг навстречу, пусть и через горькую и болезненную правду.

Она взглянула на него, глаза наполнились болью и сомнением, и тихо спросила:

— Почему ты со мной так жесток?

Её голос дрожал, словно пытаясь пробиться сквозь всю ту стену, что он воздвиг вокруг себя.

Райан медленно поднял руку и нежно взял её лицо, притягивая к себе так близко, что она ощутила тепло его дыхания.

— Ты многого не понимаешь, — тихо произнёс он, глядя прямо в её глаза. — И не знаешь, что я чувствую на самом деле.

Моника не отступила, наоборот, приблизилась ещё ближе, разрывая молчание.

— Тогда откройся мне, — сказала она, голос мягкий, но настойчивый. — Позволь мне увидеть, кто ты на самом деле.

Она приблизилась к нему ещё сильнее, её губы слегка дрожали от холода и волнения. Вглядевшись в его глаза, она тихо, почти шёпотом сказала:

— Я хочу любить тебя... и хочу чувствовать того же в ответ.

Её слова повисли в холодном ночном воздухе, пронизывая тишину между ними.

Он посмотрел ей прямо в глаза, его голос стал мягче, но в нем чувствовалась искренняя борьба:

— Я люблю тебя. — он глубоко вздохнул, будто тяжесть этих слов лежала на его сердце.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Я тоже тебя люблю, Райан.Я знала, я чувствовала это.

Моника закрыла глаза, сердце застучало в груди с новой силой, она почти почувствовала его дыхание — тёплое, близкое.

Но в тот момент, когда их губы должны были соприкоснуться, где-то рядом послышался глухой стук. Один... второй... третий.

Будто кто-то ронял что-то тяжёлое, и звук, приглушённый, но отчётливый, вспорол ночную тишину.

Моника вздрогнула и резко открыла глаза, реальность обрушилась на неё с холодной ясностью. Слабый свет пробивался сквозь занавески, в комнате было тихо и прохладно. Моника лежала в своей кровати, в той самой спальне, где всё всегда было на своих местах.

Её дыхание было сбивчивым, сердце стучало быстро, будто только что пережило что-то сильное и глубокое. Она медленно поднялась, облокотившись на локти, и огляделась.

Океана не было. Райана рядом не было. Ни ветра, ни солёного воздуха, ни его взгляда, ни слов.

— Это... сон... — прошептала она, почти не веря себе.

Сон. Всего лишь. Но почему он казался таким настоящим? Почему в груди осталась острая тоска и тепло, будто он действительно только что был рядом... говорил с ней, тянулся к ней...

Моника села на кровати, обхватила себя за плечи и сжала губы. Всё, что она пережила — признания, боль, поцелуй, звук, нарушивший тишину... всё было плодом её измученного разума.

Слёзы от боли и разочарования медленно покатились по её щекам. Горячие, горькие. Осознание било сильнее, чем любой удар: она не спускалась ни в какой ресторан, не видела там Райана, он не смотрел на неё с тем выражением в глазах, он не шёл за ней в океан и не произносил тех слов, что резали её сердце, но в то же время согревали душу.

Он не признавался ей.Не говорил, что если бы мог — прожил бы этот день заново.Не шептал, что она ему дорога, что любит ее.

— Этого не было, — выдохнула она, закрыв лицо руками.

Ком в горле не проходил. Её плечи дрожали, как будто даже тело отказывалось мириться с правдой. Всё внутри кричало, протестовало против того, что это было не по-настоящему. Она хотела верить, что в том сне скрывалась истина, которую Райан просто не решался сказать, но где-то внутри она прекрасно осознавала, что это лишь было самоутешением.