Палач и спаситель в одном лице

Прошла неделя с того самого вечера, когда Моника, затаившись в темноте лестничного пролёта, стала невольной свидетельницей чужой близости — той самой, которую когда-то жаждала для себя. Но теперь, после поцелуя, после кулона, после смеха и шепота за бокалами вина, внутри неё не осталось ничего, кроме холодной, вязкой тишины.

Она проснулась поздно. Солнце уже давно встало, но за шторой, которую она так и не отдёрнула, царила густая тьма. Моника лежала на боку, лицом к стене. Волосы спутаны, кожа бледная, под глазами лёгкая синь — следы бессонных ночей. Накануне она снова долго не могла заснуть, ворочаясь в постели и молча глядя в потолок, пока из-под век не покатились слёзы, холодные и молчаливые.

Она больше не красилась. Умывалась машинально, волосы не всегда расчёсывала. Школьная форма сидела на ней мешковато, а походка стала тяжёлой, будто под её ногами каждый день лежала по мешку песка. В классе она старалась молчать, лишь изредка кивая на вопросы учителей. Фил — единственный, кто по-настоящему волновался — пару раз пробовал разговорить её, но получал в ответ только вялую улыбку и обрывки неубедительных фраз.

После школы Моника почти сразу уходила в спортзал. Она не стремилась к результату, просто истязала себя тренировками, доводила тело до изнеможения, лишь бы на время заглушить то, что раздирало её изнутри.

А дома она старалась избегать Райана. Это стало их молчаливым соглашением. Он возвращался поздно, иногда ближе к полуночи. Натали говорила, что у него загруженная неделя, что проекты в компании требуют его полного внимания. Иногда она ехала с ним в загородный дом на выходные. Возвращалась с румянцем, с сияющими глазами, с рассказами о прогулках, о романтических завтраках на веранде.

Моника только кивала. Её уже не душила ревность. Осталась только опустошённость.

Но самым страшным было другое.

Мысли.

Вечером, лёжа в темноте, она вспоминала, как всё начиналось. Их поцелуй. Его взгляд. Шепот в коридоре, как он держал её за руку, как прижимал к себе. Разве это всё было не по-настоящему?

Она думала, что это была связь, тайная и сильная. Но теперь... Теперь она не могла отделаться от ощущения, что всё это было лишь мимолётной игрой для него. Что она была лишь похотью. Очередным трофеем. Что он с самого начала знал, что рано или поздно она поддастся.

— Он меня использовал, — шептала она в темноте, кусая губы, чтобы не расплакаться.

Эти догадки душили её, как мокрое покрывало, наброшенное на лицо. Он был старше. Умнее. Опытнее. Всё это время он контролировал ситуацию, вёл её за собой. А она — глупая, влюблённая школьница — думала, что они особенные. Что у них что-то настоящее.

— Или... может, и для него это было больше, чем просто похоть? — иногда шептал внутренний голос, когда она вспоминала, как он смотрел на неё, как молчал после ссоры, как не сводил глаз в зеркале заднего вида, когда она думала, что он не замечает.

Но тут же вставали перед глазами сцены с последних событий.

Его прикосновение. Поцелуй.

Он забыл. Переступил. Пошёл дальше.

А она осталась. В ловушке своих чувств, в пустоте, из которой не могла выбраться.

Вечер был особенно серым. Моника сидела на кровати, укрытая пледом, уткнувшись в экран ноутбука, хотя глаза её уже давно не читали текст. Мысли рассыпались, не собираясь в предложения. Всё казалось бессмысленным. В комнате было тихо — до тех пор, пока в дверь не постучали.

— Мони? — весёлый голос Натали нарушил гнетущую тишину. — Ты не спишь?

Моника молча посмотрела в сторону двери, не ответив.

— Можно?

И не дождавшись разрешения, Натали вошла. На лице её было то редкое сияние, которого Моника не видела уже давно — разве что в ту ночь, когда она наблюдала за ужином внизу, за тем, как они с Райаном смеялись, обмениваясь взглядами.

— Милая... — начала Натали и сразу перешла к делу. — Я заметила, что ты выглядишь... в последнее время очень плохо. Наверное, из-за подготовки к экзаменам? Устала, да?

Моника резко захлопнула крышку ноутбука. Беззвучно. Резко. Она наконец подняла на мать глаза. Карие, уставшие, злые.

— Но ты ни за что не поверишь, — с улыбкой продолжила Натали, не замечая раздражения дочери. — В пятницу, сразу после школы, мы улетаем. Все вместе. Отдых! Море, солнце, никаких уроков, никакой работы. Это была идея Райана, кстати. Он сказал, что всем нам сейчас нужно перезагрузиться, выдохлись мы, и ты, и он, и я. Мы заслужили это, правда?

Моника вскочила, будто ей бросили в лицо ледяную воду.

— Я никуда не поеду!

Натали замерла, сбитая с толку.

— Что?

— Я говорю, что никуда не поеду! Я нормально себя чувствую. Спасибо за заботу. Но меня не интересуют никакие поездки. Особенно с вами.

— Моника, — голос Натали стал строже. — Это не обсуждается. Всё уже решено. Билеты куплены, вилла забронирована. Ты поедешь, как и все.

— Почему вы всегда всё решаете за меня?!

— Потому что я твоя мать, — твёрдо сказала Натали. — И ты несовершеннолетняя. Всё будет хорошо. Ты просто устала. Тебе нужно развеяться, выспаться, посмотреть на океан.

Моника стиснула зубы. Слова застряли где-то внутри — слишком острые, чтобы произнести их вслух. Внутри всё кипело, но она знала, что любой протест разобьётся о стену материнского оптимизма.

Натали сделала шаг вперёд, мягко коснулась плеча дочери.

— Милая, прошу. Это нужно всем нам. Особенно тебе. Просто представь несколько недель, никакого холода, только солнце, песок и вкусные коктейли.

Натали всё ещё стояла у кровати, улыбка на её лице начала медленно таять. Моника так и не села обратно, не успокоилась. Наоборот — внутри всё бурлило. Комок подступал к горлу, и чем дольше продолжался этот разговор, тем больше её трясло.

— Несколько недель? — Моника фыркнула и резко посмотрела на мать. — Значит, я должна несколько недель изображать из себя счастливую дочь в вашей счастливой семейке, да?

Натали нахмурилась, не сразу понимая, к чему это.

— Моника... — начала она спокойно. — Почему ты так реагируешь? Мы едем отдохнуть. Я думала, ты будешь рада.

— Я не хочу туда ехать! — голос Моники дрожал, она чувствовала, как ноги предательски слабеют под ней.

— Дорогая, — Натали осторожно подошла ближе. — Я все понимаю стресс, недосыпы, в конце концов, переходный возраст, но ты сейчас явно ведешь себя неуважительно ко мне.

Моника стиснула зубы, пытаясь остановить прилив слов, но уже было поздно. Они сорвались сами.

— Дело не в тебе мам, просто... я не хочу никуда ехать с ним.

Натали замерла.

— С ним? — её голос потеплел, но стал настороженным. — А что не так с Райаном? Он... он делает всё, чтобы мы были счастливы.

— Серьёзно? — усмехнулась Моника, глаза её загорелись гневом.

Натали качнула головой, непонимающе.

— Милая, если ты всё ещё переживаешь из-за того, что я тогда расстроилась, то не стоит. Мы поговорили. Мы снова близки. Всё хорошо. Правда. У нас сейчас лучший период за последнее время. Тебе нет смысла его ненавидеть.

Моника отвернулась. Внутри всё рухнуло. Это было самое больное — слышать, как мать говорит такие вещи с любовью в голосе. С верой. С надеждой. С этим ослеплённым счастьем, в котором Монике не было места.

Она поняла: Натали никогда не узнает. И не поймёт. Никогда.

— Моника...

— Я в душ. — голос прозвучал глухо.

И прежде чем мать успела что-то ещё сказать, Моника прошла мимо неё, открыла дверь в ванную и скрылась за ней, щёлкнув замком.

Вода из крана хлынула с шумом. Но заглушить в себе всё то, что рвалось наружу, Моника уже не могла.

Конечно, вот продолжение главы:

Моника лежала в ванной в душной тишине. Пар от горячей воды поднимался вверх, расплываясь по зеркальной поверхности, будто стирая её лицо. Она смотрела на себя сквозь этот пар, не узнавая отражения.

Кто эта девочка с потухшими глазами и дрожащими губами?

Её пальцы нащупали край ванны. Захотелось выть — от бессилия, боли, и ощущения, будто её вырвали из жизни и забросили в чужую. Где все улыбаются, пьют вино, обнимаются и строят планы на совместный отпуск, а она — словно призрак. Бесформенный, невидимый.

«Он был для тебя тёплым огнём, а ты — просто ветром, что прошёлся мимо», — подумала она, с трудом глотая ком в горле.

Слёзы катились по щекам, но она не вытирала их — пусть текут. Пусть хоть как-то вытянут из неё то, что не даёт дышать.

Она вспомнила тот вечер в доме его родителей. Его холодный взгляд, резкие слова. «Ты просто маленькая девчонка» — эхом звенело в голове. «Я больше к тебе не прикоснусь» — и всё внутри обрушилось тогда, словно рухнул потолок над её первой и единственной настоящей влюблённостью.

А теперь...

Это не было ошибкой. Это была игра. Может, он и не видел в этом ничего большего с самого начала? Просто увлёкся. Развлёкся. С ней, семнадцатилетней, наивной, глупой. И когда почувствовал, что она становится обузой — просто вышел из этой игры.

Моника обняла себя за плечи. Её трясло.

"Может, он и не любил вовсе. Просто что-то запретное, от чего потом можно было отречься, как от грязной тайны."

Сдавленный всхлип прорвал глухую тишину.

— Почему... — прошептала она, зажимая рот ладонями. — Почему ты это сделал со мной?

Ванна была тёплой, тело почти расслабилось, но душа — сжималась в тугой, рвущийся клубок. Плач стал судорожным, навзрыд. Слёзы текли по лицу, по шее, по губам, смешивались с водой.

Она вспоминала его пальцы на своей щеке. Его голос, шёпотом произносящий её имя. Его поцелуи. Их тайные моменты, когда весь мир казался на паузе, когда он смотрел на неё так, будто кроме неё ничего больше не было.

Он использовал её. Просто взял то, что хотел. И ушёл. Словно ничего не было.

Но даже осознавая это — она не могла перестать любить.

Сердце билось в груди глухо, тяжело. Болело. Он был в каждой мысли. В каждом шорохе, во сне и наяву. Она ненавидела его. Она страдала. Но сильнее всего — она скучала.

Моника разжала кулаки, коснулась поверхности воды и долго смотрела, как колебания расходятся по ней кругами. Вдруг стало страшно. От того, насколько он проник в неё. Насколько остался внутри.

Она шептала в пустоту:

— Почему ты не можешь выйти из моей головы?.. Зачем ты сделал это, если никогда не собирался остаться?..

Она пролежала в ванне до тех пор, пока вода не остыла, пока тело не начало подрагивать от холода. Но слёзы продолжали течь. Тихие, упрямые, горячие.

И всё, чего ей хотелось в эту ночь — чтобы кто-то её спас.

Но он — её палач и спаситель в одном лице — больше даже не смотрел в её сторону.