Двадцать восьмая глава. Обратное падение

И вновь осень, вновь школа, вновь я должна жить, но жить как-то не получается. Мы практически подошли к настоящему моменту, а значит — кульминация близко, даже слишком близко.

Прошёл год с того момента, как я рассказала всё матери. Алексея Степановича же, тем не менее, посадили лишь пару месяцев назад, когда провели суд. Подробностей я не знаю: мама запретила мне появляться там, ибо она искренне верила в то, что моё психическое состояние не позволяет мне без страха смотреть в глаза своему насильнику.

На самом деле я действительно побаивалась этой возможной встречи, но не потому, что мне было тяжело смотреть на своего мучителя, а потому, что я сама чувствовала себя мучителем, посадившим зверя в клетку — и клетка эта, получается, душила нас обоих.

Уже полгода я встречаюсь с Денисом, и я бы могла сказать, что у нас новые, крепкие, совершенно нормальные отношения, но... Чего-то во всём этом мне недостает, я не знаю, чего конкретно. Быть может, дело в том, что Дэн излишне напоминает мне своего отца? А может, это всё из-за моего отвращения к прикосновениям? Или, возможно, всё из-за того, что Дэн доминирует?

Я часто возвращаюсь к тому периоду в своей жизни, когда у меня получилось возвыситься над Денисом, почувствовать себя хозяйкой ситуации — вот только всё слишком быстро оборвалось, как будто муха, которую я вот-вот хотела прибить, вдруг взлетела и скрылась из поля зрения, оставив меня стоять и не знать, что теперь делать.

Итак, сейчас поздняя осень, я в девятом классе, Денис — на первом курсе технического университета. Он ждёт меня у школы (теперь я хожу домой только с ним). Сегодняшний же день — полон сюрпризов. По дороге к выходу меня догоняет Глеб, он хочет мне передать, чтобы я позаботилась о сценарии на зимний бал. Я соглашаюсь, пытаюсь как-то оторваться от его общества, но Глеб в упор не замечает моих намёков и попыток.

— Я рад, — говорит он с искренней улыбкой, — что ты разобралась с Кармазиновым. Он мудак.

— Знаешь, — отвечаю я ему в тон, — меньше всего я хотела порадовать этим тебя.

Мы останавливаемся перед дверями. За ними меня ждёт Денис — и мне страшно делать этот шаг вместе с Глебом. Но вот он продолжает движение, а я по инерции иду за ним, открываю двери и выхожу на улицу вслед за ним.

— В таком случае ты тоже мудила, — улыбается он.

— Тогда ты не разочаруешься ещё сильнее, если я оставлю тебя здесь, а сама выйду из школы в гордом одиночестве?

И я уже собираюсь осуществить задуманное, как рука его подхватывает меня под локоть. Тянет на себя.

— Эй, нет, я хочу позлить твоего парня. Это же он стоит там?

Мы оборачиваемся — и он действительно стоит. На лице неразборчивое выражение, которое может означать буквально всё, что угодно. Но точно не радость.

— Денис, — кричу я. — Привет!

Слышу смешок Глеба позади — хмурюсь, но больше ничего не говорю. Денис выжидающе на нас смотрит.

— Чего ты боишься? — едва слышно спрашивает Глеб. — Ревности? У меня девушка есть, чего тебе бояться?

И правда, думаю я. Чего мне бояться? Дениса что ли? Денис меня не прибьёт, особенно если я скажу ему, что Глеб — мой давний друг.

— Н-ничего я не боюсь, — говорю я, спускаясь по ступенькам. — Дэн, знакомься, это Глеб — мой одноклассник и друг.

Оценивающий взгляд, такой удушливо-въедливый, словно свежее вишнёвое пятно на белой ткани рубашки. Он подходит ближе, опутывая меня руками, а сам не сводит взгляда с Глеба, который вдруг начинает чувствовать себя неуютно.

— Ну, я пойду, — говорит он, пятясь в противоположную сторону.

Я знаю, что его дом в другой стороне, но, видимо, он не может находиться вместе с Денисом на одной территориии. Особенно, если эту территорию ещё разделяю и я.

— Ну вот, — говорю я нарочито беспечно, — ты его спугнул.

Рука прижимает меня сильнее к его боку. Мы медленно шагаем по дороге, и я чувствую ногами лужи и скользкую грязь. Я боюсь поскользнуться, поэтому сильно торможу, а Денис вдруг начинает тащить меня рывками, отчего я едва ли не теряю равновесие.

— Дэн! — кричу я. — Ты чё, блин, делаешь?

— И давно у тебя завелись мальчики-друзья? — провокационно спрашивает Денис. — Глеб. Ещё имя такое дебильное.

— Ревнуешь? — замечаю я. — А не стоит. У него девушка есть.

— Да уж, при живой девушке на подругу так не смотрят.

— Как он смотрел? Вот как? Денис, ты уже совсем помешался на своей ревности.

— Прости, кот, меня просто задевает то, что я вынужден делить тебя с кем-то ещё.

— Делить?! Я не торт, чтобы меня делили!

Я хочу вырваться, но Денис прижимает меня только сильнее — и это начинает по-настоящему выводить меня из себя. Довершает всё и то, что вместо моего дома, Денис тащит меня в свой, где теперь живёт он один, полноправный хозяин. Я бью его по рукам, пытаюсь оторвать их от себя, а после — первые секунды не понимаю, как, — взлетаю, подхваченная Денисом на руки. Он спокойно несёт меня к себе в логово, говоря что-то тупое и однотипное, что говорят все отморозки в соответствующих фильмах:

— А я думал, что уже добился тебя — идиот. Ты же такая хорошенькая, жаль, что верности твоей хватает ненадолго — вон, уже начала на других мальчиков засматриваться. Моего отца тебе было мало, да?

— Ты ебнулся? — кричу я. — Ты вообще соображаешь, что говоришь? Поставь меня на землю, придурок!!!

— Девочки не матерятся, — говорит он спокойно (и как будто даже блаженно), — тебе это не к лицу.

— Пиздец, — говорю я. — Ты реально свихнулся.

Я продолжаю вырываться изо всех сил, пока Дэн тащит меня проулками и безлюдными дворами к дому. Я уже вижу его издалека, когда Денис вдруг говорит мне:

— Я не хочу, чтобы ты встречалась с этим Глебом.

— Я не встречаюсь с ним! Точнее... как мне не встречаться, если он мой одноклассник? Мы учимся в одном, сука, классе! Денис!!!

И тут он опускает руки, из-за чего я кубарем лечу на землю, отбивая себе все выпирающие части. Я даже встать не успеваю, ибо пятернёй Денис зачерпывает мои волосы и, ухватившись за них, тащит меня по направлению к дому.

Как жаль, что вокруг кусты и больше никого поблизости — только дом, сокрушительно возвысившийся над нами, да мы с Дэном — я волочусь по земле, а он надо мной.

Когда он вновь подхватывает меня и проталкивает в дом, я замечаю, что его спокойствие было напускным и умело сыгранным, ибо под этой маской скрывалась натура животная, дикая — с ней он и начал расправу надо мной.

Он кидает тело на диван, нависая сверху, смачно целует в округлившиеся от ужаса губы, буквально выпивая весь крик, заглушая его своим безмолвием. В руке кабельная стяжка. Пока он хватает меня за запястья, я пинаюсь ногами, но толку от этого совершенно никакого, потому что Денис прижимается ко мне так сильно, что я не могу задрать ноги для очередного пинка.

Мои ладони все-таки попадают в его хватку, и пока я пытаюсь их выдрать (а вместе с тем и пнуть его хорошенько), пластиковый хомут затягивается на руках.

— Ебаный ублюдок, — кричу я, рывком пытаясь развести руки в стороны.

Я лишь в теории знаю, как избавляться от хомута на руках — но я не тренировалась! Было бы неплохо найти нож или ножницы и заколоть этого идиота.

— Денис, пожалуйста! — причитаю я, попеременно срываясь на крик. — Всё же хорошо было, я же не давала повода... БЛЯТЬ, ДЕНИС, ПУСТИ!

Он лезет рукой мне под юбку, целуя страстно в шею, а я лишь хочу вмазать ему коленом промеж ног и убежать так далеко, как это возможно. Я сжимаю колени, преграждая путь, потом всё-таки пинаю его, отчего он отшатывается, подкошенный, падает на пол перед диваном, а я, отчаявшись, пытаюсь разорвать стяжку об острый угол стола.

Для пластикового хомута мои действия совершенно бесполезны, он только сильнее впивается в кожу, отчего я прихожу в бешенство. Пока мудак, растёкшийся по полу, не очнулся, я иду на кухню, выхватываю из подставки нож и пытаюсь распилить хомут, просунув нож аккурат между запястий.

Слышу, как он кряхтит — это добавляет адреналина, я начинаю резать активнее, пока хомут с треском не высвобождает мне руки. И где он только эту дурь взял? Хорошо, что сама стяжка — тонкая, и будь у меня сил побольше, я бы смогла разорвать её голыми руками.

Бегу по коридору сразу к выходу, отлично помня, что запереть нас он еще не успел. Хватаюсь за ручку, но так поспешно, что ладонь соскальзывает с неё, а она опускается с оглушительным грохотом. У меня сердце в пятки уходит — я вижу, как Денис подходит к дверному проему, ведущему из зала в коридор.

Со второго раза ручка открывает дверь, я пулей вылетаю на улицу, напоследок громко-громко хлопнув (даже стёкла задрожали, я уверена).

Вижу, как темнеет, бегу в сторону водоёма (кустов больше, я смогу затеряться, а оттуда по кругу до дома). Осторожно прислушиваюсь, но никого не слышу — и это даёт мне надежду.

Домой я бегу очень быстро, почти не ощущая земли под ногами. Врываюсь в двери подъезда, взлетаю по лестнице и судорожно ключом пытаюсь вскрыть замок входной двери.

Лишь оказавшись в квартире, я запираюсь, а после выдыхаю, от сотрясающей меня дрожи я даже не в состоянии что-либо вымолвить. Сижу прямо на полу в коридоре, пытаюсь совладать со страхом и обуявшим ужасом. Страшно подумать, что могло бы быть, останься я там! А если Денис придёт ко мне?

Проверяю дверь — заперта. Ключи только у меня и у матери. Кстати, а где мама?

Захожу на кухню, на столе записка — неаккуратно вырванный листок бумаги в клетку. Там размашисто выведено:

«Стеша, я сегодня в ночную смену, Лиля попросила присмотреть за пациентами, одна не справляется. Еда в холодильнике, разогрей в микроволновке. Можешь пожарить наггетсы. Вернусь завтра утром.

Мама».

Я хватаюсь за голову. То есть сейчас, когда мне так нужно её внимание и её опыт, она уходит? Оставляет меня один на один с этим грузом!

Ещё несколько следующих минут я нарезаю круги по комнате, судорожно думая о том, что предпринять. Я уверена, что настырность Дениса не оставит меня в покое, а потому, стоит ждать его прихода с минуты на минуту.

Я нервничаю, я как большая натянутая струна, которая вот-вот лопнет от этого натяжения. Дениса рисую в самых изощрённых, карикатурных красках — он больше не кажется мне тем забавным парнишей, который так понравился мне несколько лет назад. Стоит признать: от Дэна всегда исходила некая опасность.

Сплю очень плохо, всю ночь преследуют кошмары, в которых я то оказываюсь в лапах Алексея Степановича, то попадаю в руки к Денису. Оба варианта мне не нравятся — не стоило мне заводить с ними отношения. Хотя, был ли у меня выбор?..

Просыпаюсь вспотевшая, но с удивлением обнаруживаю, что за ночь, помимо кошмаров, меня никто не потревожил. Неужели Денис образумился и не стал преследовать меня? Верилось с трудом.

В школу я иду боязливо, постоянно оглядываюсь, не прячется ли кто в кустах, или нет ли кого за углом — но при свете дня всё кажется таким обыденным и неважным.

На уроках пару раз пытаюсь позвонить Денису, чтобы примерно понимать, где он и что собирается делать. Глеб наблюдает за мной исподлобья, словно бы я и перед ним в чем-то провинилась. Денис не берёт трубку, а я начинаю нервничать. Зная его, могу предположить всякое, даже самоубийство.

— Да что такое? — огрызаюсь я, в очередной раз встречая подозрительный взгляд Глеба.

— Ты какая-то встревоженная, — отвечает он. — Это из-за Дениса?

— Тебе какое дело? — я отворачиваюсь, но после продолжаю, уже спокойнее: — Он мне вчера такую взбучку устроил!

Взбучка — это слабо сказано. Думаю, если бы я не сбежала, могла бы не собрать конечностей потом.

Глеб подсаживается ближе, но я отхожу — не хочу поддерживать этот контакт.

Денис. Не. Отвечает. Набираю номер еще раз, напряжённо слушаю гудки. Глеб вновь подходит ближе.

Ему прямо доставляет удовольствие напрягать и без того напряжённую меня своим неизменным присутствием.

Слышу какой-то щелчок, наверное, Глеб цокнул — я вдруг оборачиваюсь, чтобы ударить его, но он останавливает занесённую для удара ладонь.

— Вы расстались? — продолжает допытываться Глеб.

— Это бы решило все наши проблемы, — отвечаю я.

И внезапно понимаю, что не слышу гудков. Вместо них — голая тишина на том конце провода.

— Денис? — говорю я. — Денис!!!

Но Денис — если, конечно, он поднимал трубку — уже отключается. Я роняю телефон, потому что руки обессилели.

— Фак, — шепчу, не в силах вымолвить что-либо посущественней.

— Он взял трубку? — спрашивает Глеб.

— Глеб, — я тяжело вздыхаю, проталкивая каждое слово с неимоверным трудом — все они лежат во рту точно камни, — прошу, свали!!!

Оставшиеся уроки я нервно слежу за окнами — не мелькнёт ли в них нежелательный силуэт, не появится ли тот, кого я уже начинаю бояться?

Выхожу на улицу, под аккомпанемент завывающего ветра. Я так боялась идти домой, что слишком сильно засиделась, делая уроки в одной из рекреаций на втором этаже. Теперь каждый шаг сопровождается оглядываниями, спешкой и упавшим в пятки сердцем.

А потом я вижу его. Он прячется за углом — так, чтобы я видела лишь часть его темных одежд.

Я бегу, но спотыкаюсь, падаю в грязь, а после встаю, теряя туфли, но слишком боясь поднять их, бегу так.

Я не смею оценить своих усилий.

Спотыкаясь о деревянные балки, шлёпая босыми ногами по грязной — точно взвинченной — земле, я бегу в темноте, хватаюсь за любую опору, что попадается на пути.

За мной по пятам следует голос — слишком добрый, чтобы я поверила ему. Поначалу он лишь мне чудится (я волнуюсь, что бегу понапрасну — вдруг его звериный оскал мне только привиделся?), но потом понимаю, что слова всё-таки он произносит:

— Стеша-а, земля слишком скользкая, ты упадёшь.

Я уже упала. Я падала много раз.

Ты меня ронял — дальше я сама буду.

В поворот не вписываюсь — развезло дороги, остаётся только скользить на пятках, как будто на роликах. Хочется взвыть от беспомощности, от отсутствия предполагаемого выхода, от его чёртова доброго голоса! Кричать не кричу, потому что знаю, чем обернётся для меня этот крик.

Я не смею оценить своих усилий. Мне хочется верить, что я способна на побег, но всё, что я могу — подчиняться ему.

Кроме этого случая.

Вот мы и подобрались к кульминации, но стоит ли вновь опускаться в неё, ведь всё это мы уже видели — вы уже видели. Этот эпизод я переживаю дважды — один раз наяву и один раз во сне, когда уже [умерла]. Вам дважды на это смотреть я не позволю.

***

Несомненно, он бежит за мной. Бормочет что-то, иногда рычит, ещё реже — взвывает. Гадость, как я могла его раньше любить?

Как я могла его выбрать? (Я не выбирала).

Как я могла его знать? (Я не знала).

***

Но он всё-таки ко мне наклоняется, целует в лоб, а потом шепчет:

— Спи крепко, подружка.

И руки смыкаются на моей шее. Хочу вскрикнуть, но воздух будто весь выкачали, лишили меня способности издавать звуки — я в вакууме, мы в вакууме, мы погибли.

И после этого он меня бросает.

А у меня только один вопрос летает в пустой голове.

Я выжила? или я умерла?

— Фань? Очнись, пожалуйста! Стефания!!! Не умирай только. Не умирай.

Ах, да. 

Я давно мертва.