Тринадцатая глава. Созависимость

Психологическое давление. В каждом закоулке школы, в глазах каждого ученика, на устах каждого учителя, внутри меня самой — давление. Каждый божий день они все смотрят, пригвождают взглядом к сидению, находят моё слабое место, чтобы уколоть туда, сделать инъекцию — и я позволяю им сделать это с собой, я совершенно не контролирую ситуацию, от этого мой мозг пытается найти оправдание их поведению — я не контролирую. Ничего. Я только подчиняюсь заведённому порядку, плыву по течению, они меня за руки тащат — а я не сопротивляюсь. Я позволяю им это делать.

Дело даже не в том, что я не способна постоять за себя, скорее всего, я просто попала в созависимые отношения со всей школой. Я нуждаюсь в опеке старших — это мне было понятно ещё давно, но лишь сейчас, анализируя ситуацию, я понимаю, что мои отношения с окружающим миром не ограничиваются одной лишь болезненной привязанностью. Возможно, виной тому как раз психологическое давление, оказываемое на меня со всех сторон.

На стыке третьего и четвёртого класса мы с Надей, полностью помирившись, играем на заднем дворе школы. Мы вдвоём, но ждём ещё людей, например, Глеба и Свету, возможно, могла подойти ещё и Настя, но она вновь поругалась с родителями из-за какой-то мелочи и осталась дома. Пока ребят нет, мы с Надей лениво перекидываем друг другу мяч, причём она часто выбрасывает его в сторону, а я трусцой за ним бегу до самой ограды. На улице разгар лета, плавится даже железо, а я, как назло, нацепила чёрную футболку.

— Ты в курсе, что чёрный поглощает свет? — спрашивает Надя, хватая мяч.

— Ну да. Но я не ожидала, что будет так жарко!

Она фыркает. Мяч легко отскакивает от ее ладоней и летит строго в меня. Я выставляю руки.

— Летом лучше вообще забыть о тёмных шмотках, — говорит Надя в тот миг, когда мячик ударяется о мои ладони. — А ты ещё в джинсах.

Ещё я взяла с собой голубую кофту на случай, если мы захотим поиграть в жмурки. Надя говорит, что это глупо, кофта ведь осенняя, но я всегда таскаю её с собой, потому что люблю её. И она прекрасно справляется с ролью повязки.

— Я всегда в джинсах, — отвечаю я, поворачиваясь к подруге спиной.

Хочу выкинуть мяч из-под ног. Слышу её смешок позади — ей почему-то нравится смотреть на мои не совсем обычные подачи.

— Я бы тоже носила джинсы, но мама сказала, что мне нужно загорать, — отвечает Надя, а я прицеливаюсь.

Мяч метаю слишком низко, Надя, чтобы поймать его, выпадает чуть вперёд и приземляется на колени. Если кто-то из нас заронит мяч — будет лишен какой-либо части тела. Выбросы в сторону не считаются. Хотя Надя всё равно выбрасывает, словно думает, что это весело: смотреть, как я бегаю на другой конец поля за укатившимся сорванцом.

— Не кидай так больше! — восклицает Надя, вставая и отряхиваясь.

На её колени налипла трава и немного земли. Если бы она была в джинсах, мне бы не поздоровилось.

— Прости, — говорю я, — я просто пытаюсь разнообразить игру.

— Вот всегда ты так, — фыркает подруга, — сначала хочешь разнообразить, потом меняешь правила, потом сама не замечаешь, как подстраиваешь их под себя. Знаешь, когда по-настоящему пропадает интерес к игре? Когда кто-то начинает вмешиваться в установленные правила.

— И что ты предлагаешь? Ты прекрасно ловишь, как и я — мы играем уже двадцать минут и никто до сих пор не заронил. Только ты вечно в сторону выбрасываешь, — говорю я несколько обиженно.

— Ну я же не специально! Я пытаюсь сделать кручёный.

Надя пробует иначе: подбрасывает мяч вверх, а после толкает его ладонями в мою сторону. Сила удара недостаточная для того, чтобы мяч долетел до меня, поэтому мне приходится сломя голову бежать в центр между нами.

— Ты издеваешься? — кричу я, обнимая мяч. — Ты, блин, не докинула его! Не делай так больше.

— Я хотела как в пионерболе! — кричит Надя в ответ. — У нас, кстати, матч скоро. Будем с «Б» играть. Как тебе? У них там все — слабаки!

— Ага, — бурчу я, отходя к своему месту, — а ты —лучшая подавала — будешь у самой сетки стоять?

— Нет! Меня поставят в середину или в конец — у меня крепкая хватка.

Я кидаю мяч как можно сильнее. Надя, видимо, желая продемонстрировать свою хватку, подпрыгивает как раз в тот момент, когда мячик пролетает над ее головой. Она хватает его и, не медля, отбрасывает обратно. Я, привыкшая к нашей размеренной игре, не успеваю сориентироваться — мяч прилетает мне в плечо и отскакивает в траву.

— Заронила! — восклицает Надя, радостно подпрыгивая. — Отбираю у тебя левую ногу.

— Ты такая милосердная, — бурчу я, — я ей всё равно не пользуюсь.

Но это не значит, что мне она не нужна. Стоять на одной ноге оказалось намного сложнее, чем я думала изначально.

— Слушай, Стеня, — говорит Надя, — а ты когда-нибудь влюблялась?

Я едва не теряю равновесие. Смотрю на подругу в оба широко раскрытых глаза — это она серьёзно сейчас? Мультиков что ли насмотрелась? Хотя, зная Надю, я скорее предположу, что ночью в Википедии ей попалась статья об эйфории или о стадиях любви.

— Нет, никогда, — отвечаю я, подбирая мяч.

Вру ли я? Нет, на тот момент нет. Но если спросят сейчас — обязательно совру. Последующий разговор только сильнее меня взволновал и расстроил.

— Правда что ли? Никогда не чувствовала влечение к другому человеку? А в его присутствие никогда не ощущала бабочек в животе? — продолжает допытываться Надя.

— Бабочек? Откуда? Нет, Надь, такого никогда не было.

Я кидаю мяч, Надя легко его ловит, мне кажется, даже неосознанно. Она полностью погрузилась в тему, о которой у меня спросила.

— Мне казалось, что ты влюблена. Ну, в Глеба. Разве нет?

От неожиданности я становлюсь на вторую ногу. Надя очень щепетильна в правилах, но сейчас она не замечает того, что я нарушила их. По правилам, кстати, я выбываю, а Надя выигрывает, но наше неловко-удивлённое молчание достигает такого апогея, что ни одна из нас не додумывается вернуться к игре. Мы просто нервно перевариваем эту минуту нашей жизни.

— Н-нет! Да ты как могла такое подумать? — ко мне возвращается способность кричать и злиться. — Я его терпеть не могу! Он меня в первом классе задавил!

— Ну, будешь вспоминать теперь, — говорит мне Надя сурово. — Так тебе он совсем не нравится?

«Нравится» и «влюблена» — разные вещи. Хотя, Глеб мне даже не нравился. И влюблена я в него уж точно не была.

— Нет, говорю же!!! Неужели со стороны выглядит так, что я влюблена?

Вместо ответа Надя подходит ближе. Держит мячик в руках. У меня появляется неосознанное желание вырвать его у неё из ладоней. Я этого не делаю, отчасти потому, что Надя говорит мне что-то, а отчасти потому, что нет смысла вырывать — мы уже не играем.

— Стень, — говорит Надя, смотря мне в глаза, — я просто спросила. К тому же, если бы ты сказала «да», я бы очень расстроилась.

— Почему? — спрашиваю я.

Её глаза становятся суровее. Я невольно отхожу, чтобы видеть не только их, но и её лицо в целом. Она тоже делает шаг вперёд — и буквально касается моего носа своим.

— Подумай, — говорит.

Но я и так уже полностью заточена в мыслительном процессе. Я прикидываю шанс того, что любопытство Нади вызвано её личной целью — узнать о потенциальных соперницах. Шанс велик. Я тогда ещё плохо знала Надю, да и она себя плохо знала — мы росли, вступали в пубертатный период, и именно тогда наши характеры перестали стачивать друг друга; мы стали неровными, своеобразными, со своими выбоинами и выступами, из-за чего перестали сходиться, перестали друг на друга влиять. Но наши созависимые отношения ещё долго никуда не могли деться.

Это, кстати, очень странно — так привыкнуть друг к другу, что терпеть абьюз, терпеть неравенство, запреты и ограничения, терпеть напряжённую атмосферу внутри нашего крошечного коллектива, постоянно быть готовой к обороне, а не к объятиям — именно так я чувствовала себя, когда мы немного подросли, а Надя стала всерьёз увлекаться мальчиками. Казалось, что наша дружба сплотила нас настолько, что мы читали мысли друг друга и понимали с полуслова один другого; но это было не так. Я не знала ту Надю, которая вырастет из этого ребёнка. А она не знала меня.

Мы разные. Мы очень разные.

И в какой-то момент мы начали друг друга ненавидеть.

Но обо всём по порядку, да? Это — лишь первый тревожный звонок, тогда я даже ухом не повела, да и сейчас вряд ли бы заметила. Тогда это казалось таким естественным.

— Тебе нравится Глеб? — спрашиваю я.

Надя отстраняется, на её лице я вижу страдание, плохо скрываемое улыбкой. Я открываю рот, чтобы сказать, что именно я налаживаю контакт между Светой и Глебом, но я тут же умолкаю. Она не хочет, чтобы я делала ещё хуже. Я тоже этого не хочу — мы же всё ещё ждём появления Светы и Глеба.

— Если ты ему скажешь об этом... я тебя убью.

Я киваю. Пикнешь — прирежу. Прибью, если проболтаешься. Она часто так угрожает, это даже не вызывает ужаса, скорее просто говорит мне о том, что если я не хочу потерять нашу драгоценную дружбу, мне придётся подчиниться. Ну, я всё равно не хотела в это лезть. Больно надо!

Да зачем же ты мне об этом тогда рассказала?!

— Надь, а зачем ты мне...

— Ну, хотела поделиться. Мы же подруги. Но ты храни этот секрет! Пока я не решусь... ну, сама понимаешь. Его открыть.

— Надь, — говорю я, — Глеб мне противен. Но я буду не против, если вы будете вместе.

Надя порывисто меня обнимает. Правда, из-за жары и чёрной футболки я не могу долго находиться вблизи человеческого тепла, а Надя так и вовсе пышет жаром — и я отстраняюсь, неловко ей улыбаясь.

Минут через пятнадцать после этого разговора приходят опоздавшие Света и Глеб. За ручки они не держатся, но я знаю, что Света дала Глебу шанс — и он был на седьмом небе. Не могу сказать, что они начали встречаться, как настоящая пара, но влечение между ними было реальным и даже обоюдным.

И, слава Богу, недолгим.

— Во что будем играть? — спрашивает Глеб.

— Стеш, тебе в футболке чёрной не жарко? Да ещё и в джинсах? — интересуется Света.

— Я ей то же самое сказала, — поддакивает Надя. — Она ещё и кофту свою притащила, такая умора.

— Нет. Всё в порядке, — отвечаю я сконфуженно. — Вы чё, боитесь, что я буду плохо играть?

— Ты уже плохо играешь. Ты продула мне в «Скелетика»! — восклицает Надя.

— Ты слишком резко выкинула мяч! — ору я. — И вообще, мне ещё есть, чем тебя шантажировать, моя дорогая, так что молчи!

Надя теряет улыбку. Глеб хихикает, словно что-то знает. Света, кажется, ищет, во что бы нам можно было поиграть. Вдруг она восклицает:

— Давайте в «Вышибалу»! У нас и мячик есть. Нас четверо, двоих будем выбивать.

— Тут особо не разгуляешься, — отвечает Надя. — Мы на траве, поле не расчерчено, у нас есть только мяч и нас четверо. Из игр могу предложить только «Король не любит», «Мёд» и «Дед Мазай».

— «Дед Мазай» это там, где надо загаданный цвет угадывать? — спрашивает Глеб.

— А? Ну да. Хотя в саду мы играли в действия. Но не важно, у игры есть несколько вариаций.

И мы решаем поиграть в «Вышибалу» — игра непростая, хотя правила её знает каждый с пелёнок: становись между водящими и уворачивайся от летающего туда-сюда мяча. Ничего сложного, но именно в процессе «выбивания» вся сложность — и для водящего, и для играющих.

С помощью нехитрой игры в «камень-ножницы-бумага» мы распределяем роли: Глеб и я — выбивающие, Света и Надя — выбивающиеся. И я уже могу сказать, что исход этой игры предопределён ещё на этапе жеребьёвки. Для Нади эта игра будет показателем того, кого из них Глеб любит больше — именно того он оставит в покое и не будет пытаться выбить. Для Светы, подозреваю, тоже, хотя она в чувствах Глеба уверена, она же сама слышала о всех его попытках привлечь её внимание. Возможно, она будет самоутверждаться за счёт его симпатии. Для меня это будет возможностью оторваться на чувствах Нади: я буду целиться в неё, буду пытаться уничтожить её так же, как она сегодня оторвалась на мне. Разок я уже поставила её на колени, хотя и проиграла потом. Но всё можно исправить. Для Глеба эта игра будет мучительной, потому что он ни за что не захочет выбить Светку, но что же он будет делать? Целиться в Надю, которая тоже ему немного нравится? Бедный он, мне вновь его жалко.

В играх мы познаём мир. То, что роли выпали так, помогло мне понять, что в действительности исход игры определяет лишь жребий, ведь от того, как сложится картина «водящий-играющий», и зависит то, как игроки будут вести себя на игровом поле. Иногда я фантазирую на тему того, что было бы, распредели мы роли иначе: если бы выбивать нужно было меня? Если бы я была играющим, наша история (да, вся история целиком) вынесла бы совсем другой урок из этой сцены — например, я бы закольцевала свою начальную мысль о том, что школа на меня давит — и этому было бы весомое подтверждение в виде выбивающих. Если бы я поставила водящей Надю, то это означало бы то, что она регулярно пытается задеть меня, напугать или даже унизить — чудесно, правда? В зависимости от того, как я расставляю фигуры, исход игры складывается то так, то эдак.

Но мы следим за ходом настоящей игры. Глеб ударяет в середину, аккурат между девчонками — они разбегаются. Я ловлю отскочивший мяч и целюсь Наде в плечо, но, увы, мяч проскакивает мимо (потому что плечо — слишком подвижная часть тела, ты бы ещё в руку ей целилась, Стеша). Глеб подхватывает, и, не медля, отправляет его обратно мне таким образом, чтобы я успела поймать и метнуть его раньше, чем девочки опомнятся. Я так и делаю и выбиваю Свету.

Её триумф длился недолго. У Глеба второй раунд испытаний. У Нади второй этап проверки. А я подтвержу свою теорию касательно общественного давления.

То, что мы с Надей оказались плечо к плечу, тоже может что-то значить. Например, то, что мы обе — связаны, мы вынужденные союзники, хотя каждая из нас неосознанно хочет прикончить вторую. Ох уж эта токсичная дружба.

Выбивают меня лихо и очень быстро, активируя новую комбинацию распределения игроков — в середину поля становится Глеб, мы со Светой водящие. Я беру мячик и буравлю взглядом гибкое тело Нади. Светик смотрит на Глеба — не могу понять её тактику. Она будет выбивать Глеба? Коварно.

Мы встречаемся взглядом со Светой, она, такая красивая, стоящая за спинами выбивающихся, мне хмуро кивает. Я отворачиваю руку и выбрасываю мяч в неопределённую сторону — думаю, Света этого и хотела. Хотела первой выбрать цель. Она ловит мяч, но тот не задерживается надолго в её руках: едва там оказавшись, он отскакивает от ладоней и несётся во всю прыть прямо Наде в лицо. Она не успевает увернуться и получает по носу.

— Да ты что, с ума сошла?! — визжит Надя, падая на колени.

— Это игра! Я даже не целилась, я просто мяч отбила! — отвечает криком Света.

Я молча жду, когда перепалка завершится. Одна из неприятных функций игры — мастерство аргументирования. Иногда, чтобы победить, нужно уметь объяснять свои действия. И нужно уметь спорить, чтобы доказать свою правоту. Мне такое не по душе, поэтому я не вмешиваюсь в чужие перепалки — предпочитаю напряжённую тихую игру. Как на настоящем матче.

Поэтому в этой игре почти никто не разговаривает, не считая этого эпизода. Он был из ряда вон выходящий, отчасти из-за причины перепалки, отчасти из-за исхода ее.

— Как ты могла отбить, если ты только что на моих глазах мяч поймала руками и выкинула его? —  шипит Надя, вскакивая на ноги.

— Девочки... — Глеб подходит к Наде и берёт её за плечи (его любимое движение, что ли?). — Перестаньте.

— В смысле, Глеб?! Я и не начинала. Я просто вас выбиваю. Я не виновата в том, что Надя не умеет проигрывать.

— Я? Не умею? Ты с дуба рухнула что ли? — Надя высвобождается из хватки Глеба и вплотную подходит к Светке. Та непоколебимо смотрит на мою взбесившуюся подругу.

Я должна вмешаться. Мне нужно что-то сказать, чтобы предотвратить то, что после перерастёт в драку, но я стою как вкопанная и не могу даже двух слов связать — аргументация полетела к чёрту, вся игра полетела к чёрту, и я уверена, что дело не в неумении Нади проигрывать.

— Видимо, мы поиграли достаточно, — говорит Светик. — Глеб, ты пойдёшь домой?

И тут Глеб поворачивается ко мне. Я сжимаю губы, как бы говоря ему взглядом, что мне бы не хотелось оставаться с рассерженной Надей один на один. Вид у меня такой потерянный, что даже Света замечает — замечает едко:

— Стеш, только ты смотри не заплачь, нам и так нытиков хватает.

Этого и правда хватает — Надя поднимает на Свету руку. Поднимает, но не производит удара: рука просто замирает над светлой головой, сжимается в кулак и бессильно падает. Надя проходит мимо, нарочно задевая Свету плечом. Я, не сводя взгляда с травы, что простирается у меня под ногами, бреду за Надей.

Ещё одна расстановка сил приходит мне в голову: если бы мы с Глебом стояли в середине, а Надя и Света были выбивающими, я точно могла бы сказать, что эта сцена похожа на то, как по итогу закончилась эта игра. Вот ещё одно крошечное allusio.

Оставшееся время до дома Надя скулит и ругается на тупоголовость Светы, а я просто поддакиваю, даже не вдумываясь в то, что Надя говорит. Мне внезапно хочется затронуть тему Глеба, спросить у подруги, не в нём ли всё дело, но я достаточно знаю Надю, чтобы понимать: она взорвётся ещё сильнее и, если дело не в Глебе, то обязательно будет в нём. Поэтому мы идём рядом и обе подтверждаем абсолютную тупость Светика.

Возможно, Света точно так же идёт домой с Глебом и выговаривает ему за Надю, а тот не в силах ей противостоять — он кивает и бредёт чуть позади, очевидно, тоже желая задать сакраментальный вопрос — во мне ли всё дело?

Уже возле самого дома я с ужасом понимаю, что забыла на площадке свою кофту. В жмурки мы так и не поиграли, хотя, уверена, если бы я вспомнила об этом, день не закончился бы так плачевно. Мы бы не поссорились!

Уже темнеет и дорога обратно, на площадку, выглядит немного тревожно. Домой я не захожу, вместо этого решаю очень быстро сбегать за кофтой — не хотелось бы потерять её потом, она мне сослужила добрую службу и в многочисленных играх с друзьями, и даже в одной игре с Алексеем Степановичем... это воспоминание отзывается во мне стыдом. А потом я всё смахиваю на то, что я была слишком маленькой и стыдиться своего глупого поведения совершенно не нужно. Правда, легче мне не становится.

Я бегу обратно, наблюдая за тем, как увеличиваются тени стоящих в летнем зное машин, как солнце, скрываясь за облаками, сумеречно подсвечивает воздух последними лучами этого дня. Я бегу мимо магазинов, мимо бездомных собак, мимо чёрных котов, бегу без оглядки, боясь потерять драгоценные секунды светового дня на мешканье. Время — драгоценная материя, одноразовая и неумолимая. Время — тихая вода, утекающая вон. Солнечный свет, который я ещё пару часов назад практически ненавидела, сейчас был бы настоящим спасением для пугливой Стеши, которая бежит на всех парах за кофтой только потому, что боится темноты.

Оказавшись на площадке, я первым делом бросаю взгляд в противоположную её сторону, надеясь обнаружить там кофту. Но её там нет. И я даже не знаю, что мне теперь делать.

— Что-то потеряла? — доносится до меня крик.

Я оборачиваюсь вместе со бешеным стуком сердца. Смотрю прямо на Глеба, а он тихо подходит ближе с видом человека, который знал, что один из нас обязательно вернётся.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю я испуганно.

— Ну, вы, может, и наигрались, но я — нет. Жду ребят, сейчас пойдём на соседнюю площадку в футбол играть, — говорит Глеб, а после небольшой паузы и оценивающего взгляда продолжает: — Ну вы и психопатки, конечно.

— Вы?! — я задыхаюсь от ужаса и гнева. — Я, между прочим, молчала всё время, пока длилась эта глупая перепалка!

— Да я не о тебе конкретно, — говорит Глеб, проходя мимо меня к забору. — Я о вас, девчонках. Так орать из-за фигни только вы можете. Так что ты тут потеряла?

— Кофту свою. — Я неловко пожимаю плечами.

Глеб заглядывает за забор — как раз в этот момент я подхожу ближе и вижу, что кофта валяется за оградой неподалёку.

— Наверное, отнесло ветром, — говорит Глеб и без раздумий упирается в металлическую сетку забора. — Ща достану.

Очень ловко он взбирается на вершину и спрыгивает с другой стороны. Я наблюдаю за тем, как он поднимает мою кофту с земли, отряхивает её от пыли и перекладывает ее через ограду — я тяну за воротник с другой стороны, пока кофта змеем не падает мне на руки, после чего я складываю её и немного приобнимаю.

— Спасибо! — говорю я, наблюдая, как он виртуозно лезет обратно. — А насчёт психопаток ты перегнул.

— Почему? — спрашивает он вполне искренне. — Ты-то не такая. А вот Надя со Светкой... из-за фигни ведь поссорились. Девочки всегда так делают?

— Я тебе сейчас заеду по носу, как Надьке, — говорю я сурово, но сразу смягчаюсь. — Ты не всё просто знаешь. У них есть личная неприязнь друг к другу, поэтому они и вспылили сегодня. Накопилось наверное.

— Почему они не поговорят об этом прямо друг с другом? Это не сложно. Мы же разговариваем.

Глеб идёт рядом со мной, но иногда поглядывает по сторонам, быть может, ожидая прихода других мальчишек. Я знаю, что он проводит меня только до конца поля, а потому, вопреки своему желанию сделать всё до полной темноты, я иду как можно медленнее. Мне нужно всё объяснить этому идиоту.

— Ты представляешь, как это будет? — удивляюсь я. — Глеб, ты мне очень неприятен, ты в курсе? Я всё ещё не простила тебя за тот раз, когда ты решил устроить кучу-малу и прыгнул на меня.

— Прости, Фань, я был тупым и маленьким, — отвечает Глеб с усмешкой.

— Но ты продолжаешь называть меня этим слюнявым именем!

— Это твоё имя, Фань. Все вопросы к твоим родителям.

Вот ублюдок. Неудивительно, что я столько лет на дух его не переносила, причём совершенно открыто. Для меня остаётся загадкой то, почему он играл с нами, если вечером встречался с пацанами и гонял в футбол. Быть может, все его попытки подружиться с девочками были только ради того, чтобы приблизиться к Свете? Такой вариант меня бы устроил.

— Слушай, а ты проводил Свету? Как она? — спрашиваю я, и мне вдруг становится зябко.

Невольно начинаю расправлять кофту. Глеб равнодушно наблюдает за мной.

— Нормально она, — говорит он. — Пока шли, она психовала, что Надя психует по пустякам.

— А ты что сказал?

Я надеваю кофту и на мгновение покрываюсь мурашками. Потом баланс тепла восстанавливается и я перестаю бояться и мёрзнуть.

— Ничего, — говорит Глеб, зачёрпывая пятернёй волосы. — Я ничего не говорил, только поддакивал. Мне даже стало страшно на мгновение — она так злилась, я испугался, что попаду ей под руку и она меня бросит.

— Ну ты и каблук, — бормочу я с усмешкой, обхватывая руками свои плечи.

— Ты тогда тоже, — парирует он. — А то я не знаю, что у вас с Надей только она имеет право голоса.

— Точно заеду тебе по лицу.

— А ты говоришь, что девочки не психопатки, — он смеётся.

Зато я знаю будущее, Глеб. Одна такая «психопатка» ещё успеет сломать тебе жизнь.

И мне тоже. Мы же друзья. Друзья во вполне здоровых созависимых отношениях.